Установление доктрины катастрофизма

 

В 1821 г. Александр Броньяр, сотрудник Кювье, смог сообщить о присутствии окаменелостей мелового возраста на высоте около 2000 м в Савойских Альпах и окаменелостей, сходных с третичными окаменелостями Парижского бассейна, высоко в Виченцских Альпах²⁸. Эта работа ясно показала, что окаменелые остатки ископаемых организмов — ключ к корреляции и что некоторые горы очень молоды. Исследования этого направления были продолжены самым блестящим из последователей Кювье во Франции — Леонсом Эли де Бомоном (1798—1874), труды которого получили широкое признание также в Великобритании и Германии. Воспользовавшись новыми приемами стратиграфических исследований, разработанными Кювье и Броньяром во Франции и Смитом в Англии, он детально изучил смятые в складки слои горных хребтов на большой площади в Европе и смог доказать существование многочисленных эпизодов горообразования. Особенно интересным было открытие, согласно которому главный эпизод воздымания гор в Пиренеях имел место между меловым и третичным периодами, т. е. соответствовал времени массового вымирания фауны. Из этого он сделал решительный вывод, что вымирание могло вызываться поднятием горных хребтов, если оно было достаточно резким²⁸.

Эли де Бомон следовал Кювье, отстаивая мысль, что смятые в складки и наклонно залегающие слои указывают на внезапность нарушения и что мы не вправе экстраполировать на такие «катастрофические» явления данные о явно медленных и постепенных «процессах, действующих в настоящее время». Длительные периоды пассивности внезапно прерывались относительно кратковременными поднятиями суши или стремительными вторжениями моря.

Еще одно важное дополнение со стороны французов внес Адольф Броньяр, сын Александра Броньяра, опубликовавший в 1823 г. монографию по ископаемой флоре от позднепалеозойской до современной²⁹. Изменения при переходе от формации к формации обнаруживались не только в животном, но и в растительном царстве. Флора угленосных толщ карбона Западной Европы имела, по его мнению, тропический характер, что давало биологическое подтверждение существовавшей тогда геофизической теории, построенной на базе измерений геотермического градиента в горных выработках. Математик и физик, Фурье считал, что геотермический градиент обусловлен остаточным теплом Земли, скорость остывания которой со временем постепенно уменьшается. Эли де Бомон включил эти представления в свою синтезирующую теорию горообразования. Земля по мере охлаждения сжимается, что вызывает смятие слоев в складки и поднятие горных хребтов. Вулканизм также проявлялся более интенсивно в прежние времена, когда Земля была сильнее разогрета.

Нельзя недооценивать научную силу этого синтеза в том плане, как он воспринимался хорошо осведомленными современниками. В нем сочетались важнейшие элементы нептунизма, принимающего переход от древних, сильно деформированных к более молодым, недеформированным породам, и плутонизма, принимающего магматическую активность и поднятие гор, а также вывод о большем расходе геотектонической энергии на ранних стадиях развития Земли. С этими тектоническими перестройками, включавшими резкое поднятие и опускание, могли быть связаны главные фазы вымирания и изменений органического мира. Новое оружие стратиграфии, которое она получила благодаря ископаемым организмам, давало возможность коррелировать события прошлого на больших пространствах и устанавливать полную последовательность эпизодов горообразования с помощью выявления угловых несогласий и определения их возраста. Адам Седжвик, имея в виду взрыв, произведенный Кювье в науке, выразил это такими словами:

 

«Замечательные выводы, полученные из неожиданных фактов; счастливое сочетание данных минералогии и зоологии; доказательство последовательных революций в физической истории Земли, о которой раньше не имели ни малейшего представления, — все это, вместе взятое, не только позволило в новом свете увидеть довольно неясный до этого предмет, по придало новые силы и открыло новые возможности индуктивного метода тем, кому в последующие времена суждено было предпринять аналогичные исследования»³⁰.

 

В Великобритании теория катастрофизма вместе с динамикой и плутонизмом Геттона вполне утвердилась в 20-х годах XIX в. Ясное представление о состоянии научной мысли того времени дано в известном элементарном руководстве одного из ведущих геологов того периода — преподобного У. Д. Конибера³¹. Незрелые еще формулировки нептунистов переросли в новую стратиграфию, основанную на корреляции с помощью ископаемых, организмов. Трапповые породы были вулканического происхождения, а осадочные слои первоначально накапливались в горизонтальном положении. Поднятия и изгибы слоев рассматривались Конибером с позиций катастрофизма, на что ясно указывают следующие слова в предисловии: «Геологи несомненно отводят взрывам роль главного фактора, заставляющего подниматься слои вверх и выталкивающего из волн океана грузные массы континентов»³².

Конибер, как в сущности и все его ученые-современники, свято верил в библейский потоп, и Джеймсон в редакторских комментариях к переводу «Лекций» Кювье попытался поставить знак равенства между потопом и самой последней из катастроф Кювье. (Вопросом о потопе гораздо больше были озабочены а Британии, чем на континенте, отчасти, может быть, потому, что некоторые из ведущих фигур, таких, как Букланд, Конибер, Седжвик, являлись лицами духовного звания.)³³

Ведущим «дилювиалистом» (ученым, изучающим потоп) был бесспорно, Уильям Букланд (1784—1856), который в 1813 г. получил место преподавателя минералогии в Оксфордском университете и там же, в 1818 г., стал преподавателем геологии. Несмотря на то что геология не относилась к числу обязательных предметов, по которым сдавались экзамены, его открытые для всех желающих лекции были настолько великолепны, что привлекали многих уважаемых людей, в том числе руководителей колледжей Оксфорда; среди его учеников был Лайель и, вне университета, Мурчисон. Это был эксцентричный человек, к которому относились с огромной любовью и даже благоговением³⁴. Его кабинет в Старом Эшмольском музее и затем в Клэрендон-Билдинге был завален коллекцией камней и костей. Особенно большую роль он отводил наблюдениям в поле и на полевых экскурсиях всегда появлялся в цилиндре и с сумкой синего цвета для сбора образцов горных пород и окаменелостей.

В своей речи³⁵ при вступлении в должность преподавателя геологии Букланд пытался показать, что геологические факты согласуются со сведениями о сотворении мира и потопе, записанными в книгах Моисея:

 

«Во всем этом (т. е. в данных геологии и палеонтологии) мы видим такое бесспорное доказательство великолепно сбалансированного соответствия цели и средств, мудрой предусмотрительности, благожелательного намерения и неизмеримой мощи, что надо быть поистине слепцом, чтобы отказаться признать в них доказательство самых возвышенных качеств Создателя»³⁶.

 

Сам Пэйли вряд ли выразил бы это лучше. Букланд считал, что шесть дней творения должны восприниматься фигурально, что последовательные акты творения могли разделяться более продолжительными промежутками времени. Более ранняя — буквальная, как, например, у Кирвана, интерпретация библейской истории о сотворении мира должна быть отвергнута; перед потопом Земля, вероятно, уже была достаточно древней. Что же касается самого потопа, то подтверждающие его геологические данные неоспоримы.

Букланд разработал свою эмпирическую теологию еще до того, как натолкнулся на факт, обеспечивший ей широчайшую поддержку³⁷. В 1821 г. при разработке карьеров на севере Йоркшира из Киркдейлских пещер была извлечена богатая коллекция ископаемых костей. Букланда пригласили изучить эту находку, состоящую в основном из остатков гиен с подчиненным количеством костей львов, слонов, носорогов, гиппопотамов и других животных, что свидетельствовало о некогда находящемся здесь логовище гиен³⁸. Это исследование повлекло за собой тщательное изучение совместно с коллегами осадков многих европейских пещер с использованием богатейшего багажа тех знаний в области сравнительной анатомии, которые были заложены Кювье. За публикацию своего magnum opus (основного труда), озаглавленного «Следы потопа»³⁹, Букланд удостоился высоких похвал со стороны критиков.

Согласно Букланду, потоп захватил всю сушу (был универсальным) и, следовательно, не мог в точности соответствовать последней из революций Кювье, с которой связывали кардинальные изменения в расположении континентов и океанов. Кости, найденные в пещерах Европы, в большинстве своем принадлежали вымершим видам животных, остатки которых никогда не встречались в речном аллювии. Ввиду отсутствия каких бы то ни было указаний на существование таких видов после потопа оставалось допустить, что их захоронение в пещерах произошло еще до времен Ноя. Прекрасная сохранность костей в верхних костеносных слоях свидетельствовала, по-видимому, о внезапном захоронении. Это событие, судя по количеству накопившегося после потопа (постдилювиального) ила и сталактитов, не могло случиться раньше чем 5000 лет назад. Тот факт, что такого рода остатки животных удалось отыскать только в пещерах, казалось, подчеркивал колоссальные размеры поглотившей их катастрофы. Однообразие же илистых осадков указывало лишь на одно случившееся с тех пор наводнение. Отсутствие находок остатков человека допотопного периода очень беспокоило Букланда. В его представлении конец эпохи гиены был вызван всемирным потопом во времена Ноя. Но, поскольку надежных данных о существовании людей до потопа не было обнаружено, он пересмотрел датировку потопа, отнеся его ко времени до сотворения человека.

Букланд был хорошо знаком с геологической литературой и, используя сообщения о находках костей ископаемых животных на больших высотах в Андах и Гималаях, пришел к заключению, что потоп не ограничивался территорией низменностей; толща воды была достаточно велика, чтобы закрыть высокие горные хребты. Им был собран обширный и разнообразный материал в подтверждение всемирного потопа. В качестве доказательства рассматривались: теснины и ущелья, прорезающие горные массивы; останцы и столовые горы; колоссальные скопления щебня; валуны, рассеянные на холмах и по склонам гор, куда никак не могли занести их реки. Эти явления, казалось, невозможно было связать с действием современных, недостаточно мощных факторов эрозии и переноса осадков. Поэтому Букланд придерживался представлений сэра Джеймса Холла о некоем грандиозном потоке или водяном вале вроде гигантской приливной волны.

Адам Седжвик (1785—1873), профессор геологии Вудвордского колледжа в Кембридже и самый прославленный из сторонников Букланда, подчеркнул научный характер изучения потопа следующими словами:

 

«Было бы... опрометчиво и не философски (т. е. ненаучно) обращаться к языку божественных откровений с расчетом получить прямые доказательства истин физических наук. Но истина во все времена должна находиться в согласии сама с собой. Выводы, основанные на утверждениях святого писания, могут быть, следовательно, согласованы с наиболее здравой философией, могут быть сопоставлены с выводами, основанными на данных наблюдения и опыта... польза от применения такого подхода очевидна. Святое писание сообщает, что несколько тысяч лет назад хляби небесные разверзлись и поверхность Земли была затоплена водами всемирного потопа; из геологических наблюдений, по-видимому, следует, что накопление аллювиального материала не могло продолжаться многие тысячи лет; ему предшествовала великая катастрофа, оставившая после себя следы в виде плаща дилювиальных обломочных осадков, лежащих поверх любых слоев горных пород по всему земному шару.

Наблюдается, таким образом, совпадение в целом этих выводов, полученных из разных, совершенно независимых друг от друга источников, что невозможно не заметить и значение чего было бы в высшей степени неблагоразумно отрицать. Это совпадение представляет собой не гипотетическое предположение, оно доказано по всем правилам, с помощью огромного количества прямых наблюдений, выполненных с неустанным трудом и осуществленных с целью установления все той же главной истины»⁴⁰.

Наступление униформистов

 

Понадобился еще один ученый духовного звания — член Вернеровского общества, преподобный Джон Флеминг, чтобы поставить под сомнение близкое соответствие между свидетельством Моисея и геологическими и палеонтологическими данными. Моисей сообщает о тихой воде, уровень которой спокойно повышался в течение 40 дней, после чего от наводнения не осталось никаких следов, кроме радуги. Едва ли это похоже на рассказ о яростном и стремительном потоке! Больше того, Кювье настаивал на полном вымирании видов, тогда как, согласно Моисею, были спасены по две особи каждого вида. Флеминг считал ненаучной смелую, выходящую далеко за рамки фактов экстраполяцию Букланда, например наобум связывавшую с действием потопа скопления костей в Андах и Гималаях. Все «дилювиальные» и аллювиальные отложения разных районов земного шара слишком уж легко и бездоказательно рассматривались как осадки одного события. Не было, наконец, недостатка в данных, свидетельствующих о постепенном углублении речных долин. Вымирание «дилювиальной» фауны, подобно углублению долин, также, произошло не вдруг, но было размеренным и растянулось на долгое время. Местами в костеносных галечниках обнаруживалась смешанная фауна., состоящая из вымерших и сохранившихся до наших дней видов⁴¹.

Джордж Пулет Скроуп (1797—1876), позже ставший членом парламента, был еще одним влиятельным критиком теории потопа в середине двадцатых годов прошлого века. Попытки увязать результаты геологических исследований со священным писанием угрожали, по его мнению, целостности и статуту геологии; он с сожалением отмечал их антипознавательный характер, говоря что «они тормозят дальнейшее расследование». Скроуп приобрел известность благодаря написанной им книге о вулканах⁴² и особенно классической монографии о вулканической области Центрального Французского массива⁴³, в которых он пошел значительно дальше работ Демаре и других исследователей.

Туманный подзаголовок основного труда Скроупа о вулканах включает слова теория Земли. Теории Скроупа свойственна ортодоксальность в том, что касается вывода о направленном развитии с неуклонной потерей энергии по мере остывания Земли и последовательным появлением новых организмов. Как видно из нижеследующего отрывка, эта теория относилась к разряду катастрофистских:

 

«Внезапные воздымания участков коры земного шара и различные другие причины, нарушавшие в эту эпоху спокойствие первичного океана, вызывали образование волн и течений, которые разбивали и стачивали выступающие неровности океанического дна, их обломки разносились и отлагались в виде слоев аллювиальных конгломератов в тех местах, где турбулентность этих взбудораженных водных масс ослабевала»⁴⁴.

 

Новизна взглядов Скроупа заключалась в утверждении, что все принятые им в расчет геологические факторы продолжают действовать, правда с меньшей энергией, до настоящего времени. «Эксцессы дислокаций» (вызвавшие, например, поднятие Альп), по его мнению, спорадически действительно случались, но в отличие от Кювье он не считал, что связь процессов прерывалась. Скроуп обратил внимание на наличие вулканических пород в слоях осадочных пород всех возрастов и подчеркнул неправомерность простого деления истории Земли на допотопный (преддилювиальный)⁴⁵ и послепотопный (постдилювиальный) периоды.

С помощью детального описания вулканических серий Центральной Франции он доказал возможность классифицировать вулканы самого разного возраста, беря за основу степень эродированности текучими водами вулканических построек и потоков лавы. В некоторых долинах отмечалось переслаивание пластов лавы и речных галечников. Вулканическая деятельность почти всегда чередовалась с накоплением толщ пресноводных отложений. Это позволяло допустить длительные периоды затишья вулканической активности.

Варьируя геттоновскую тему и требуя «для древности чуть ли не открытого счета», он ратовал за то, что совершенно необязательно приписывать вулканизму Центральной Франции большую интенсивность по сравнению с другими современными вулканическими районами. Современная долина Луары и ее притоков в районе Ле-Пюи выработана уже после излияния лавовых потоков, разрезы которых видны на обоих ее склонах. Между тем лава безусловно современная, о чем свидетельствуют встречающиеся местами конусы из несцементированного шлака, которые были бы быстро уничтожены любым достаточно мощным водным потоком. Это доказывает, что эродирующей силы современных рек вполне достаточно для углубления долин. Больше того — трудно представить, как стремительно несущемуся потоку удалось бы прорезать сложные изгибы, характерные для равнинных рек и известные под названием меандр. Такие выводы, по мнению Скроупа, можно было распространять и па горные области, лишенные вулканизма, где подобный анализ невозможен.

Работа Скроупа не привлекла, по-видимому, большого внимания той группы ученых, которых следовало бы назвать ортодоксальными катастрофистами; они вполне были готовы допустить, что эрозия требует длительного времени при условии, однако, что она имела место до потопа. В президентской речи на заседании Геологического общества в 1830 г. Седжвик не только выразил полную готовность согласиться со Скроупом, что существование речных меандр противоречит катастрофизму, но даже привел другие данные в пользу медленных темпов речной эрозии. Однако, по его мнению, бросалась в глаза очевидная непригодность идей Скроупа ни для объяснения принесенных издалека эрратических валунов, ни для понимания происхождения галечников в долинах Темзы и других рек. Эти явления нельзя, казалось, объяснить слишком вялыми процессами сегодняшнего дня.

Исследования Флеминга и в еще большей степени Скроупа оказали огромное влияние на человека, которому суждено было стать провозвестником нового учения — униформизма.

Чарлз Лайель (1797—1875)⁴⁶, проведший большую часть жизни в Англии, по происхождению принадлежал к шотландскому мелкопоместному дворянству. Он родился в местечке Киннорди графства Ангес; интерес к геологии в нем пробудили лекции Букланда в Оксфорде. Хотя он готовился к карьере юриста, но практиковал без всякого энтузиазма только два года, используя близорукость в качестве предлога, чтобы все свое время отдавать делу, ставшему его страстным увлечением. Несмотря на завоеванное им признание, он всего лишь в течение двух лет, с 1831 по 1833 г., состоял на профессиональной геологической службе, занимая пост профессора Королевского колледжа в Лондоне. Ему приходилось поэтому рассчитывать лишь на свои личные средства и авторские гонорары («Принципы геологии» выдержали 11 изданий, последнее из них появилось в 1875 г.).

В 1822 г. он изучал меловые отложения Вельда под руководством Гидеона Мантела, обнаружившего незадолго до этого кости рептилий и остатки растений в песчаных и глинистых осадках, принадлежавших, вероятно, пресноводной дельте. Лайеля поразил тот факт, что эти осадки подстилают морские отложения писчего мела, после накопления которых, очевидно, имели место значительное поднятие и эрозия. Здесь, чуть ли не у «порога», Лондона, находилось ясное свидетельство ошибочности учения Вернера.

В следующем году Лайель долгое время провел в Париже, встретившись там среди других с Кювье, Броньяром и Гумбольдтом. Однако наиболее сильное впечатление из всех французских геологов произвел на него Констан Прево, с которым он совершил несколько поездок. Своими исследованиями в Парижском бассейне Прево показал, как ряд последовательных небольших изменений может в итоге привести к превращению моря в пресноводное озеро. Прево был пионером в изучении латеральной смены фаций в пределах одного стратиграфического горизонта; он первым понял значение фациальной изменчивости и убедительно продемонстрировал ее на примере Парижского бассейна в третичное время, когда тот представлял собой узкий морской залив, соленость в котором уменьшалась в восточном направлении по мере удаления от открытого моря. Это исследование заронило серьезные сомнения во внезапном, резком характере изменения обстановки осадконакопления, как считал Кювье, однако попытки Прево бросить вызов авторитету великого ученого большого успеха во Франции не имели.

В 1824 г. Лайель посетил родовое поместье в графстве Ангес и провел некоторое время в его окрестностях, изучая пресноводные мергели в осадках небольших местных озер. В них были обнаружены измельченные остатки харовых водорослей. Консолидация и превращение этих известковистых мергелей в сцементированную породу привели бы к образованию известняков, очень похожих, если не идентичных, на пресноводные известняки Парижского бассейна, которые, по мнению Кювье и Броньяра, не имеют современных аналогов.

В статье, опубликованной в 1826 г., Лайель еще придерживается ортодоксального взгляда, упоминая о слоях, в разное время подвергшихся жестоким «конвульсиям». Влияние Скроупа тем не менее чувствуется в следующих словах:

 

«Но при нынешнем состоянии знаний преждевременно, по-видимому, полагать, что существующие агенты не смогли бы со временем привести к таким результатам, какие в основном и становятся предметом исследования геолога. Сделать такое предположение — значит охладить исследовательский пыл, так как в этом случае разрушается надежда разобраться в чем-то непонятном в прошлом путем тщательного изучения современных природных явлений»⁴⁷.

 

Работа Скроупа, посвященная Центральному Французскому массиву, вызвала у Лайеля сильное желание посетить этот район, что он и сделал в 1828 г. вместе с Родериком Мурчисоном.

Очень скоро они убедились в способности рек прорезать глубокие ущелья в пластах лавы. Последняя заполняла старые долины, после чего реки пропиливали себе новые русла. Лайель был под впечатлением открытия, сделанного в Лимани, где некоторые разновидности третичных известняков с харовыми водорослями удивительно напоминали осадки, образующиеся сегодня рядом с его шотландским домом. Действительно, пресноводные отложения были здесь богато представлены. В одной особенно поразительной разновидности известняка содержались окаменелые каркасы личинок веснянки, столь обычные в современных озерах и реках. Литологически, однако, известняки напомнили ему юрские породы Англии; этим фактом в очередной раз подчеркивалось значение использования ископаемых организмов для определения возраста отложений, а также ограниченная применимость старой вернеровской литостратиграфии.

Лайель и Мурчисон нашли также пачку мергелей мощностью свыше 700 футов, состоящих в основном из тонких листоватых слоечков — до 30 на дюйм. Каждый слоечек состоял из уплощенных створок остракод из рода Cypris. Будучи знаком с этими остракодами еще по своему опыту коллекционирования в прудах и канавах Гэмпшира, Лайель пришел к выводу о годовой природе слоечков. А это означало, что во всей пачке в целом запечатлена история осадконакопления в спокойной воде продолжительностью в несколько сот тысяч лет в условиях, напоминающих обстановку некоторых современных озер.

Оказалось, что слои пресноводных осадков приподняты особенно сильно там, где они непосредственно перекрывали гигантские центры вулканических извержений. Такое явление, по-видимому, впервые навело Лайеля на мысль о тесной причинной связи между вулканизмом и тектоническими нарушениями. Если бы эффектное поднятие и смятие слоев в горных массивах можно было приписать просто длительному действию ординарных землетрясений, то для постулирования спорадически случавшихся пароксизмов не осталось бы никаких оснований. Исчез бы, следовательно, главный краеугольный камень концепции катастрофизма.

Значение своих наблюдений в Центральном Французском массиве Лайель осознал, кажется, только в то время, пока в Ницце он ожидал выздоровления заболевшего Мурчисона. По совету последнего он отправляется в Сицилию, где ему удается сделать ряд открытий, имевших решающее значение для построения и теоретической концепции его «Принципов»⁴⁸.

В Падуе Лайель расстался с Мурчисоном, возвращавшимся в Англию. Продолжая путешествие в районе Неаполя, он взобрался на Везувий и побывал в так называемом «храме» Сераписа, интересном историей своих поднятий и опусканий за время после Римской империи. Интригующими были находки отложений с вымершими видами средиземноморских моллюсков на высоте около 2600 футов на вулканическом острове Искья. Если уж Искья испытала такой подъем в геологически недавнем прошлом, то насколько же больше воздымание можно предположить для Этны?

Находясь в Сицилии, он первым делом направился к величайшему вулкану Европы через долину Валь-дель-Бов — гигантский естественный амфитеатр размером в несколько миль в поперечнике, выстланный молодыми потоками лавы. Букланд говорил ему, что эта местность в особенности заслуживает посещения, возможно, потому, что здесь имелись, как он думал, свидетельства в пользу гипотезы кратеров поднятия фон Буха (согласно которой гора целиком могла быть поднята в ходе одного пароксизма), а может быть, просто благодаря общей привлекательности для геолога этого объекта. В окружающих обрывах Лайель нашел, однако, разрезы, в которых чередующиеся слои лавы и туфа имели одинаковый наклон в сторону от центра горного массива. Таким образом, казалось, доказывался постепенный и, следовательно, длительный рост. Он обнаружил также отложения с раковинами морских моллюсков, переслаивающиеся с потоками лавы, на высоте нескольких сот футов над уровнем моря, что наводило на мысль о недавнем поднятии.

Глубокое впечатление произвели на Лайеля явления, с которыми он столкнулся при подъеме на вершину Этны. Из приблизительно 80 паразитических конусов, расположенных на ее гигантских склонах, за последние несколько столетий лишь из одного — Монте-Росси происходили извержения. Если даже принять, что четверть этого количества могла возникнуть на протяжении 30 столетий, истекших с начала библейской истории человеческого общества, то для образования всех 80 конусов должен был, очевидно, потребоваться период длительностью не меньше 12 000 лет. К тому же, это были конусы самой последней генерации, еще не перекрытые лавовыми потоками.

Дальнейшие захватывающие открытия были сделаны в Валь-ди-Ното, дальше к югу, где часть низких холмов сложена в основном массивными известняками со слепками (ядрами) морских раковин. В окрестностях Сиракуз эти породы подстилаются синей глиной с раковинами гораздо лучшей сохранности, которые было легко идентифицировать с раковинами вымерших ныне средиземноморских видов. Следовательно, эти известняки, по внешнему облику напоминавшие мезозойские, несомненно принадлежали очень молодым третичным слоям. К тому же все эти слои, несмотря на свою — в геологическом смысле — молодость, продолжаются, по-видимому, под Этну и, значит, древнее ее! Но ведь и сам вулкан, судя по паразитическим конусам, по человеческим меркам неимоверно стар. Во внутренних районах Сицилии известняки приподняты до высоты 300 футов, но времени, очевидно, было вполне достаточно для постепенного, без пароксизмов, воздымания.

По возвращении из Сицилии в Рим в январе 1829 г. Лайель написал Мурчисону о своих планах в отношении новой книги, посвященной, по его замыслу, принципам рассуждений и аргументации в геологии. Эти принципы «сводятся ни много ни мало к утверждению, что начиная с древнейших времен, в которые может проникать наш взор, и до наших дней не существовало иных причин, кроме тех, которые действуют сейчас, и что энергия их проявления никогда сильно не отличалась от той, которую они обнаруживают в наши дни»⁴⁹.

Первый том книги появился в 1830 г., второй и третий — в последующие три года. Заглавие книги показывает, что это не учебник, а трактат, предлагающий изложение и обоснование новой научной системы: «Принципы геологии, представляющие попытку объяснить прежние преобразования земной поверхности с помощью ныне действующих причин». Том 1 открывается описанием наиболее ранних страниц истории геологии античного периода. По замечанию Рудвика⁵⁰, исторический экскурс понадобился Лайелю, чтобы продемонстрировать задержку в развитии науки в последнее время, обусловленную, во-первых, попытками примирить геологию со священным писанием, и, во-вторых, использованием в качестве отправного пункта допущения, что движущие причины в прошлом отличались от современных. Впрочем, в своих нападках он несколько неразборчив и почти не делает различий между библейским и катастрофистским подходами в геологии.

Понимая, что авторитет популярных «прогрессистских» взглядов следовало подорвать в самой основе, Лайель подчеркивал несовершенство принципов построения шкалы геологического времени. Требовалось видоизменить научное «воображение» своих собратьев по профессии, которые уже были подготовлены к тому, чтобы признать длительность геологического времени.

Методология Лайеля твердо покоится на принципе актуализма, исходящего из допущения неизменности физических законов:

 

«Оценка значимости геологических данных, так же как интерес к изучению истории Земли, целиком зависит от степени нашей уверенности в незыблемости законов природы. Лишь их непреложное постоянство позволяет нам, пользуясь строгими правилами индукции, судить по аналогии о событиях давних времен и, сопоставляя ситуацию двух различных геологических эпох, познавать главнейшие законы организации нашей земной системы»⁵¹.

 

Эта убежденность в познавательной ценности актуалистического метода идет прямо от Геттона; она была воспринята затем Плейфером и Скроупом, но Лайель, введя представление о стабильной униформистской «системе», пошел дальше Геттона:

 

«Не приходится сомневаться в том, что периоды нарушений и покоя последовательно сменяли друг друга в каждом районе земного шара, но в равной степени может быть верным и то, что энергия движений в недрах всегда оставалась, если брать Землю в целом одинаковой. Сила землетрясений на протяжении некоего цикла была, возможно, сосредоточена, как это наблюдается сейчас, в обширном, но вполне определенном пространстве, затем она могла постепенно смещаться в иное положение, благодаря чему другой район, до этого чуть ли не целую вечность находившийся в покое, становился в свою очередь ареной грандиозного действия»⁵².

 

А вот что писал Геттон: «...мы не должны ограничивать природу единообразием равномерной прогрессии...»⁵³. Как мало это похоже на отношение униформиста! Им всерьез рассматривался также вопрос о катастрофических поднятиях, тогда как Лайель не видел необходимости прибегать к столь сильным эффектам. По его представлениям, в стабильной системе, в которой возможны лишь флуктуации вокруг среднего положения, эрозия уравновешивается накоплением осадков, опускание — поднятием. Лайель разделял убеждение Геттона о наличии связи между сейсмичностью, вулканизмом и поднятием, так же как и его неприятие любых идей прогрессивного или направленного развития⁵⁴.

Отвергая прогрессизм, Лайель критиковал и концепцию остывающей Земли. Не существовало, по его мнению, указаний на большую активность в прошлом магматизма и тектонических движений или на систематическое похолодание на земном шаре. Интенсивный вулканизм Италии, Центрального Французского массива и других мест был очень молодым и предварялся длительным периодом покоя. В древних породах действительно содержится больше гранитного и метаморфического материала⁵⁵, но только потому, что они образовались на глубине и оказались на поверхности после значительного поднятия и размыва; чем древнее породы, тем это вероятнее. В Бернских Альпах было в те годы установлено, что отложения всего лишь третичного возраста метаморфизованы до сланцев⁵⁶.

Лайель постоянно возвращался к феномену поднятия, поскольку идея о медленном и постепенном движении представляла собой, как мы видели, одну из его наиболее оригинальных концепций, которая наносила сокрушительный удар популярным теориям Эли де Бомона и фон Буха. В отношении времени аналогия проводилась (том 1) с сооружением пирамид в Древнем Египте: «Приписывая действию сверхъестественных сил возведение великой пирамиды, мы заслуживали бы оправдания только в одном случае — если бы были убеждены в том, что она воздвигнута за один день».

Снова и снова Лайель подчеркивал пространность геологического времени, которого вполне достаточно для всего того, что при поверхностном подходе может восприниматься как доказательство катастрофических явлений. Так, резкий контраст фауны и перерыв между мелом и эоценом являются результатом процессов не зафиксированного в отложениях отрезка времени, возможно более продолжительного, чем эпоха, отделяющая нас от эоцена.

Кульминационную часть «Принципов» составляет раздел, посвященный стратиграфии третичных отложений, в изучение которых Лайель внес заметный вклад. Он установил, что если в третичных отложениях Сицилии содержатся преимущественно живущие до сих пор виды, то в субапеннинских слоях Италии много вымерших видов, а в отложениях района Ниццы это соотношение еще более возрастает. В свою очередь в третичных отложениях Парижского бассейна живущих сейчас видов значительно меньше, чем в отложениях района Ниццы. К концу своего путешествия по Франции и Италии в 1828—1829 гг. он пришел к выводу, что третичное время состоит в действительности из нескольких периодов, достаточно продолжительных для того, чтобы накопились осадки мощностью в несколько тысяч футов и произошли существенные изменения органического мира. В последующие несколько лет, работая совместно с крупным парижским конхиологом Жераром Полем Дехайе, Лайель, основываясь на относительном содержании вымерших видов, разработал схему деления третичного периода на эоцен, миоцен, ранний и поздний плиоцен.

Изучая следы вулканической деятельности в следующих друг за другом третичных периодах, Лайель убедился в том, что вулканизм, прекратившись в одной области, начинается в других. Отмечалось много перестроек и продолжительные интервалы затишья. Мнение ряда ученых о большей интенсивности третичного вулканизма по сравнению с современным объяснялось, вероятно, грубой недооценкой длительности третичного времени.

Можно, казалось бы, думать, что полная осведомленность Лайеля о фактах изменения органического мира, зафиксированного, в частности, в третичных отложениях, с которыми он был знаком непосредственно, убедит его в существовании хоть какого-то прогресса во времени. Он же, напротив, доказывал, что данные об изменениях, полученные в итоге изучения окаменелостей, иллюзорны вследствие избирательного сохранения высших организмов, таких, как млекопитающие, в древних породах. Этот довод выглядит особенно неубедительно в случае нашего собственного вида. Ведь отсутствие остатков человека в древних слоях служит доказательством его недавнего творения! Противоречие, которое другие могли усмотреть в этом, было завуалировано благопристойным толкованием в том духе, что появление Человека означает «эру в нравственном, а не физическом мире».

 

Критика идей Лайеля