Определение диалектики Платоном

В заключительной части «Федра» Платон останавливается на методе, которым, по его мнению, должна пользоваться истинная философия – на диалектике.

Тот, кто обладает истинным красноречием и даром верно раскрыть истину, обязан во время разговора с другим прежде всего ясно определить предмет и тему. Без такой ясности невозможно никого ни в чём убедить.

Разобранная Сократом речь Лисия не содержит определения любви и состоит из набора первых пришедших на ум фраз, часть из которых верна, а часть истине совершенно не соответствует. Сократ же, начав с установления того, что есть любовь, в первой своей речи к Федру подробно обрисовал страсть низменную, а во второй – возвышенную.

Диалектика, согласно Платону, есть «способность, охватывая все общим взглядом, возводить к единой идее то, что повсюду разрозненно», совмещённая и с противоположным даром – «разделять всё на виды, на естественные составные части». Диалектика, следовательно, есть умение возводить частное к общему и из общего получать частное.

Диалог «Федр» завершается молитвой Сократа.

 

ПЛАТОН

ЕВТИФРОН (фрагменты)

Сократ. Скажи ради Зевса, Евтифрон, ты-то себя считаешь настолько точноосведомленным в божественных законах и в вопросах благочестия и нечестия, что нестрашишься - даже если бы все было так, как ты говоришь, - сам совершитьнечестивое дело, преследуя отца по суду? Евтифрон. Мало было бы от меня пользы, Сократ, и ничем бы не отличался Евтифронот большинства людей, если бы я не был точно осведомлен о подобных вещах.Сократ. Пожалуй, уважаемый Евтифрон, для меня самое лучшее - стать твоимучеником... [298] Поведай же мне, ради Зевса... в чем заключается благочестие инечестие как в отношении убийства, так и во всем остальном? [299] Ведь тыподтвердил, что именно в силу единой идеи {Эйдос - вид и идея (то, что видно) -основные термины платоновского учения об идеях, они выражают структурнуюособеннность предметно-смысловой цельности каждой вещи, оказываясь видениемпредметно-смыслового оформления действительности. - А.Т.} нечестивое являетсянечестивым, а благочестивое - благочестивым. [...] Так разъясни же мнеотносительно этой идеи, что именно она собой представляет, дабы, взирая на нее ипользуясь ею как образцом, я называл бы что-либо одно, совершаемое тобою либокем-то другим и подобное этому образцу, благочестивым, другое же, не подобноеему, таковым бы не называл. Евтифрон. Итак, благочестиво то, что угодно богам, нечестиво же то, что имнеугодно. [...] Сократ. Значит, и то, что у богов бывает противоборство, междоусобицы и взаимнаявражда, - это тоже ты подтверждаешь? Евтифрон. Да, подтверждаю.Сократ. А среди богов, благороднейший Евтифрон, одни, по твоим словам, почитаютодно справедливым, прекрасным, постыдным, добрым и злым, а другие - другое: ведьне восставали бы они друг на друга, если бы не спорили из-за этого. Как тыдумаешь? Евтифрон. Ты прав.Сократ. Но, Евтифрон, согласно этому рассуждению, благочестивое и нечестивое -это одно и то же. Евтифрон. Видимо, так.Сократ. Но давай внесем сейчас такую поправку в рассуждение: нечестивоненавистное всем богам, а угодное всем им - благочестиво, если же что-либо однииз них любят, а другие ненавидят, то это либо ни то ни другое, либо и то идругое одновременно. Но подумай вот о чем: благочестивое любимо богами потому,что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?... Непотому ведомое ведут, что оно является ведомым, но оно потому и ведомо, что еговедут; наконец, не потому несомое несут, что оно несомо, но оно несомо, потомучто его несут. Значит, ясно, Евтифрон, что я хочу сказать, а именно: если нечтоявляется чем-то и что-то испытывает, то не потому оно является, что бываетявляющимся, но являющееся потому что является; и не из-за того оно нечтоиспытывает, что бывает страдающим, но страдает из-за того, что нечто испытывает.Что же мы скажем, Евтифрон, о благочестивом? [...] Значит его любят потому, чтооно благочестиво, а не потому оно благочестиво, что его любят? Ну а богоугодноеведь является таковым потому, что оно угодно богам? [...] Значит, богоугодное,Евтифрон, - это не благочестивое и благочестивое - это не богоугодное, как тыутверждаешь, но это две различные вещи. Евтифрон. Итак, Сократ, мне представляется, что праведным и благочестивымявляется та часть справедливого, которая относится к служению богам; та жечасть, что относится к заботе о людях, будет остальною частью справедливого. [...] Сократ. Ну а благочестие и праведность - это забота о богах, Евтифрон?Евтифрон. Именно так. Сократ. Так, значит, и благочестие, будучи заботой о богах, приносит богампользу и делает их лучшими? И ты согласишься с тем, что, когда ты совершаешьчто-то благочестивое, ты делаешь кого-то из богов лучше?Евтифрон. Конечно, нет, клянусь Зевсом! [...]Сократ. Так скажи же, какого рода служение богам является благочестивым?Евтифрон. А такое, каким служат рабы своим господам.Сократ. Понимаю: значит, это своего рода искусство служить богам. Но скажи, радиЗевса, что это за расчудесное дело, которое вершат боги, пользуясь нами какслугами? Евтифрон. Многие чудесные дела они вершат, Сократ. [...]Сократ. Из множества чудесных дел, вершимых богами, какое дело является главным? Евтифрон. Но я ведь только недавно сказал тебе, Сократ, что немалое дело вточности понять, как с этим всем обстоит. Скажу тебе лишь попросту, что если ктоумеет говорить или делать что-либо приятное богам, вознося молитвы и совершаяжертвоприношения, то это благочестиво и подобные действия оберегают исобственные дома, и государственное достояние; действия же, противоположныеугождению богам, нечестивы и направлены на всеобщее разрушение и гибель. [...]Сократ. Итак, согласно твоему слову, получается, что благочестие - это наука отом, как просить и одаривать богов. Евтифрон. Ты отлично понял, Сократ, то, что я сказал.Сократ. Так не будет ли правильным просить их о том, в чем мы нуждаемся?Евтифрон. Конечно, о чем же еще? Сократ. А правильно ли будет одаривать их взамен тем, в чем у них от нас естьнужда? Ведь как-то неловко одаривать кого-либо тем, в чем он вовсе и ненуждается. Евтифрон. Ты говоришь правду, Сократ.Сократ. Итак, Евтифрон, благочестие - это некое искусство торговли между людьмии богами. Евтифрон. Что ж, пусть это будет искусство торговли, если тебе так нравится.Сократ. Мне-то это совсем не нравится, коль скоро это неверно. Молви же, какуюпользу извлекают боги из получаемых от нас даров? Что дают они нам, это любомуясно, ибо нет у нас ни единого блага, которое исходило бы не от них. Но какая импольза от того, что они получают от нас? Или уж мы так наживаемся за их счет приэтом обмене, что получаем от них все блага, они же от нас - ничего?Евтифрон. Но неужели ты думаешь, Сократ, что боги извлекают какую-то пользу изтого, что получают от нас? Сократ. Но тогда что же это такое, Евтифрон, - наши дары богам?Евтифрон. Что же иное, полагаешь ты, как не почетные награды, приятные им, как ясказал раньше? Сократ. Значит, Евтифрон, благочестивое - это приятное, а не полезное и угодноебогам?

 

 

АРИСТОТЕЛЬ

Аристотель говорил так. Платон прав, а Диоген неправ: есть не только стол, но и Стольность, не только гора, но и Горность. Но Платону кажется, что Стольность - это что-то гораздо более яркое, прекрасное и совершенное, чем стол. А это неверно. Закройте глаза и представьте себе вот этот стол. Вы представите его во всех подробностях, с каждой царапинкой и завитушкой. Теперь представьте себе "мебель вообще"! Вряд ли даже Платон сумеет это сделать ярко и наглядно. Нет, чем выше идея, тем она не ярче, а беднее и бледнее. Мы не созерцаем готовые "образы", как думал Платон, - мы творим их сами. Повидав сто столов, тысячу стульев и кроватей, сто тысяч домов, кораблей и телег, мы замечаем, какие приметы у них общие, и говорим: вот вид предметов "стол", род предметов "мебель", класс предметов "изделие". Разложим все, что мы знаем, по этим полочкам родов и видов - и мир для нас сразу станет яснее. У Платона мир похож на платоновское же государство: вверху сидит, как правитель, идея Стольности, а внизу ей покорно повинуются настоящие столы. У Аристотеля же мир похож на обычную греческую демократию: столы встречаются, выясняют, что в них есть общего и что разного, и совместно вырабатывают идею Стольности. Не нужно смеяться: Аристотель действительно считал, что каждый стол именно стремится быть столом, а каждый камень - камнем, точно так же, как желудь стремится быть дубом, а яйцо - птицей, а мальчик - взрослым, а взрослый человек - хорошим человеком. Нужно только соблюдать меру: когда стремишься быть самим собой, то и недолет и перелет одинаково нехороши. Что такое людские добродетели? Золотая середина между людскими пороками. Смелость - это среднее между драчливостью и трусостью; щедрость - между мотовством и скупостью; справедливая гордость - между чванством и уничижением; остроумие - между шутовством и грубостью; скромность - между застенчивостью и бесстыдством. Что такое хорошее государство? Власть царя, но не тирана; власть знатных, но не своекорыстных; власть народа, но не бездельничающей черни. Мера во всем - вот закон. А чтобы определить эту меру, нужно исследовать то, что ею мерится. Поэтому не надо понапрасну вперяться умственными очами в мир идей - лучше обратить настоящие свои глаза на мир окружающих нас предметов. Платон очень красиво говорил, каким должно быть идеальное государство, а Аристотель составляет 158 описаний для 158 настоящих греческих государств и потом уже садится за книгу "Политика". Платон больше всех наук любил математику и астрономию, потому что в мире чисел и звезд порядок сразу бросается в глаза, а Аристотель первый начинает заниматься зоологией, потому что в пестром хаосе живых существ, окружающих человека, навести порядок труднее и нужнее. Здесь Аристотель сделал чудо: он описал около 500 животных и выстроил их на "лестнице природы" от простейших к сложнейшим так стройно, что его система продержалась две тысячи лет. Некоторые его наблюдения были загадкою: он упоминал такие жилки в насекомых, которые мы видим только в микроскоп. Но специалисты подтверждают: да, так, обмана здесь нет, просто у Аристотеля была такая острота зрения, какая бывает у одного человека на миллион. Острота ума - тоже. Видеть вещи, как они есть, - гораздо грустнее, чем безмятежно знать, какими они должны быть. Чтобы так смотреть на них, чтобы так вымерять в них золотую середину, нужно чувствовать себя в мире человеком посторонним, равно благожелательным ко всему, но сердцем не привязанным ни к чему. Таков и был Аристотель, сын врача из города Стагиры, всю жизнь проживший на чужой стороне... Умирая, думал он не о государственных делах, а о том, почему в проливе между Аттикой и Эвбеей, где заканчивался его век, вода шесть раз в сутки меняет течение - то на запад, то на восток. Это Аристотель сказал: "Корни учения горьки, но плоды его сладки". (М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция. С. 261 - 262.)

Теперь стало понятней? Уточним еще: отказавшись от платоновской теории идей, от отделения свойств вещи от нее самой, Аристотель единственным настоящим способом познания считает выявление сущности конкретной вещи, или явления, для чего занимается естественными науками и обобщает огромный конкретный материал.

Он создает новую классификацию научного знания, разделяя его на теоретическое и практическое. К первому он причисляет математику, физику, метафизику (Метафизика - познание сути вещей, сущностное созерцание, видение того, что "за физикой". Философское учение о началах (принципах) бытия вещей и о началах их познания. Соответственно - метод философского исследования, опирающегося не на чувственное, а на интеллектуальное созерцание. "Метафизикой" называется и один из основных трудов Аристотеля.); ко второму - науки о человеческой деятельности: политику, этику, поэтику и риторику.

Среди книг, дошедших до нас от Аристотеля: "Метафизика", "Органон"(основополагающий труд по логике), первое сочинение по психологии "О душе", собственно "Физика", "Политика", ряд других книг и, главная для нас с вами, "Поэтика".

Вообще-то, сущность искусства Аристотель определил в "Этике". Для него она есть "творчество", противостоящее практической "деятельности".

Искусство, - пишет он, - есть не что иное, как творческая способность, руководимая подлинным разумом... Оно не относится ни к числу вещей, существующих или возникающих по необходимости, ни к числу существующих по природе: они имеют начало в самих себе.

Само слово "поэзия" по-гречески означает "созидание", отчего искусство, конечно, есть свободное творчество человека. Поскольку это так, ему присущи вымысел и фантазия, мало того, оно должно иметь и воспитательное значение. Какое? Очищающее душу наслаждение прекрасным (по-гречески "катарсис"). Истинная поэзия, музыка, танец, та самая "хорея", о которой мы говорили выше, вовсе не возбуждает в человеке низких инстинктов, как считал Платон, но по-пифагорейски лечит страсти.

Сущность искусства, по Аристотелю, есть подражание, точнее, творческое воспроизведение окружающей действительности. Платон считал искусство отраженем отражений, тенью теней. Аристотель не согласен с этим. Напротив, искусство помогает человеку осмыслить действительность, и в этом плане является особой формой познания, как и наука, только наука занимается общими проблемами, а искусство - их выражением в конкретных образах.

Любопытно и знаменательно, что великий энциклопедист и ученый Аристотель поэзию ставит выше, чем науку, рассматривая ее, например, в сравнении с историей.

Задача поэта - говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости. Ибо историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли), - нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой - о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история - о единичном. (Аристотель. Сочинения в 4 тт. Т. 4. - М.: Мысль, 1984. С. 655.)

Речь, следовательно, о некоем общем, которое разрабатывается искусством. Это общее называется "типическим", а "типическое" есть один из краеугольных камней реалистического направления в искусстве и шире - в мышлении.

В этом направлении Аристотель идет еще дальше, говоря, что художнику более следует заботиться о содержании, чем о форме. В какой-то степени он прав, поскольку говорит преимущественно о трагедии как жанре, но, увы, подобный подход к искусству, доведенный спустя тысячелетия до пресловутого социалистического реализма, начисто лишил искусство самой его аристотелевой сердцевины - свободного подражания, т.е. сотворчества с природой.

Далее речь идет о жанрах, избираемых художником в соответствии с наилучшим выражением собственной способности подражать. В зависимости о темы, высокой или низменной, избирается и форма подражания (или жанр): эпос и трагедия, комедия и пародия.

Подражание есть основа всех искусств, а раз так, то среди искусств те выше и значительнее, в которых подражение выступает в наиболее чистом виде. Если с этой точки зрения взглянуть на поэзию, то драма окажется выше эпоса. В области драмы же трагедия - выше комедии. Здесь присовокупляется этический мотив: трагические образы в целом более достойны подражания, чем комические.

Так трагедия становится наивысшим образцом поэзии. Ей и посвящается большая часть "Поэтики", которая, к сожалению, дошла до нас далеко не полностью, поскольку известно, что в ней подробно рассуждалось и об эпосе, и о лирике, и о комедии. (Эта тема замечательно обыграна в известном "историко-филологическом детективе" современного итальянского писателя и ученого Умберто Эко "Имя розы", где главный герой, пародирующий Шерлока Холмса, расследует цепь убийств, происходящих в средневековом монастыре. Причина - единственная сохранившаяся копия второй части "Поэтики" Аристотеля. И с романом и с его одноименной экранизацией, осуществленной Ж.-Ж. Анно, я рекомендую вам познакомиться.)

Что же отличает трагедию от других видов поэзии? Прежде всего, она сообщает о событиях серьезных, причем в форме действия, а не рассказа (иначе это был бы эпос). Она должна связно передать определенные события в законченном виде и в определенном объеме. Он, с одной стороны, не должен быть слишком большим, ведь трагедия предназначена для исполнения в театре и рассчитана на не слишком продолжительный отрезок времени, чтобы быть воспринятой зрителем, с другой, - достаточно длинным, чтобы вместить в себя развитие катастрофы, т.е. опять же на глазах у зрителей начаться, развиться и завершиться, вызвав у них состояние катарсиса. Именно он является и функцией и целью трагедии. Способы же, при помощи которых автор может добиться своей цели, это шесть элементов трагедии: фабула, т.е. "состав событий", характеры, мысль, сценическая обстановка, слог и мелодия. Из них главная - фабула, поскольку трагедия есть подражание событиям.

Всякая фабула должна быть цельна и едина, и это единство придает ей, по мысли Аристотеля, не фигура героя, а органическая, логически неизбежная связь происшествий, единство действия, из которого исключается все случайное, побочное. Содержание фабулы должно вызывать у зрителей эмоции страха и жалости, и Аристотель обобщает наиболее "трагические" темы: расказы о страдании с несчастным концом, где все происходит неожиданно для действующих лиц, где беда возникает как результат человеческой ошибки, а не простого случая. Этот мотив "трагической ошибки", когда злоключения героя вытекают не из его порочности, а из неведения, признается в "Поэтике" одной из главных черт обрисовки характеров в трагедии. (Т.А. Миллер. Аттическая проза IV в. до н.э. В кн.: История всемирной литературы. Т. 1. С. 396.)

Новое время, как уже говорилось выше, вывело из этого постулата Аристотеля учение о "трагической вине".

Вслед за фабулой идут характеры, о которых Аристотель говорит меньше, полагая, вероятно, что они должны определяться фабулой. В целом же они должны быть благородны и последовательны, не меняясь по ходу пьесы.

Собственно поэтический слог Аристотель рассматривает также, но более подробно в другой своей работе, в "Риторике". Он должен быть логически убедителен, эмоционален, ясен и точен.

В общем, эти работы древнего философа и сегодня представляют собой основу теории литературы, и многие-многие ученые и писатели на протяжении обозримой истории так или иначе обращались к разработке начал, положенных Аристотелем: здесь и Корнель, и Лессинг, и Гете, и Целлер, и Ломоносов, и Чернышевский... А в художественной форме ярче всех откликнулся, может быть, Гоголь в своем "Театральном разъезде:

Побасенки... А вон среди сих же рядов потрясенной толпы пришел удрученный горем и невыносимой тяжестью жизни, готовый поднять отчаянно на себя руку - и брызнули вдруг освежительные слезы из его очей, и вышел он примиренный с жизнью и просит вновь у неба горя и страданий, чтобы только жить и залиться вновь слезами от таких побасенок.

Что это как не катарсис, не вечное очищение искусством, ради которого, в конечном счете, мы с вами и ведем все наши долгие разговоры?

 

 

Литература эллинистического периода

АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ ПОЭЗИЯ

Эллинистическая поэзия, расцвет которой приходится на первую половину III в. до н.э., носит условное название “александрийской поэзии”. Следует выделить следующие наиболее характерные черты этого поэтического жанра: обращенность к узкому кругу образованных читателей, отсутствие социальной проблематики и интерес к частной, семейно-бытовой, любовной тематике и чувствам отдельного человека, зарисовки природы, стремление к изысканности, тщательность и оригинальность стилистической обработки, ученый характер, наличие отступлений (экскурсов) от основной темы повествования, предпочтение малых литературных форм (элегия, идиллия, эпиграмма, эпиллий).

Студенты должны познакомиться с творчеством двух наиболее известных представителей александрийской школы - Каллимаха (ок. 310 - 240 гг. до н.э.) и Феокрита (300 - 250 гг. до н.э.). Особое внимание необходимо уделить фрагментам из сборника повествовательных элегий Каллимаха “Причины”, к сожалению, в хрестоматийных публикациях текстов почти отсутствующим, поэтому рекомендуется использовать отдельные издания произведений этого автора.

Наиболее полное представление о художественном методе Каллимаха дают такие его элегии, как “Аконтий и Кидиппа”, “Гекала”, “Локон Береники”, чтение которых является обязательным для студентов. К этим тек-стам примыкают фрагменты из гимнической и ямбической поэзии Калли-маха.

Второй представитель александрийской поэтической школы - Феокрит. Он также, как и Каллимах, отдает предпочтение малым поэтическим формам. Феокрит стал родоначальником буколической, т.е. пастушеской поэзии, создателем жанра идиллии. Студентам необходимо усвоить термин «идиллия». С современным значением понятия идилии это античное определение практически не имеет ничего общего.

Специфической чертой поэтического стиля “Буколик” является умение Феокрита передавать любовное чувство, изображать природу, создавать сценки из городской жизни, бытовые зарисовки, яркие характеры простых людей. С точки зрения индивидуализации характеров персонажей особый интерес представляет идиллия “Сиракузянки, или женщины на празднике Адониса”.

 

Калимах

Из повествовательных элегий, вошедших в состав сборника, наибольшей известностью пользовалось в античности сказание об Аконтии и Кидиппе. Аконтий, увидев на празднестве Артемиды красавицу Кидиппу, влюбляется в нее. Аконтий и Кидиппа были уроженцами разных общин, и, для того чтобы добиться брака, Аконтий пускается на хитрость. Он вырезывает на яблоке слова «клянусь Артемидой, я выйду за Аконтия». Древние читали обычно вслух; Кидиппа произнесла слова, написанные Аконтием, и отныне связана клятвой. Затем наступает разлука, и в это время родители девушки отыскивают для нее жениха. Но накануне брачной церемонии Кидиппа тяжело заболевает, и каждый раз, как повторяются свадебные приготовления, ее постигает какая-нибудь болезнь. Обеспокоенный отец обращается к дельфийскому оракулу и узнает, что болезнь дочери насылается Артемидой, разгневанной за нарушение клятвы. Тогда Кидиппу выдают за Аконтия. Автор ежеминутно меняет тон повествования, переходя от наивности к иронии и внезапно ошеломляя читателя грудой ученых справок.

Личность поэта все время вводится в повествование — это один из тех моментов, которые, с точки зрения античного литературного сознания, отличают повествовательную элегию от безличного эпического рассказа

Мифологическим темам посвящены гимны(в гексаметрах). Религиозного значения мифы для К. не имеют. Это есть предмет ученого собирательства, остроумной игры и, как сфера наивного, может стать материалом иронического интимно - бытового изображения. Так, в гимне "К Артемиде" маленькая Артемида, сидя на коленях у Зевса, просит у Зевса подарков, богини пугают своих капризничающих детей киклопами, роль которых исполняет вымазавшийся в золе олимпийский прислужник Гермес. Таких же эффектов К. достигает в гимне "К Деметре", вкладывая мифологическую часть в уста поклонниц богини из простого люда: рассказывая друг другу о мощи,Деметры, они наивно вводят в предание бытовые моменты, превращающие его в мифологический гротеск.Гимны Каллимаха - литературные произведения, подражающие старинному жанру. В трактовку мифов включает бытовые моменты, придающие иронический х-ер. Отличительные черты стиля Каллимаха - мифологическая ученость, усложненность образа, скрытые цитаты из древних авторов, использование образов и выражений гомеровской поэзии, особая выразительная роль детали. Его эпиграммы отличаются изяществом отделки, краткостью и меткостью выражения мысли, их можно считать первыми образцами этого жанра. Поэзия Каллимаха оказала огромное влияние на последующую лит-ру, в частности,

Феокрит

Создателем идиллии был поэт Феокрит (Теокрит). Феокрит (родился около 300 г.) Термин идиллия означает, согласно одному толкованию, «картинку», а по другому, более правдоподобному, «песенку». Так назывались в древности стихотворения небольшого размера, не укладывавшиеся ни в один из привычных жанров.

Писал буколические идиллии – пастушеские песни. Буколический жанр имел опору в греческом фольклоре. Античные источники сообщают о песнях пастухов, играющих на свирели, об их обрядовых состязаниях во время «очищения» стад и загонов, а также на празднествах «владычицы зверей» Артемиды. Состязание в пастушеских песнях («буколиазм»), как оно представлено в стихотворениях Феокрита, имеет типовую структуру, которая близко напоминает сцены «состязания» в древнеаттической комедии. Два пастуха встречаются и заводят перебранку, которая кончается вызовом на состязание в пении; выбирают судью, тот определяет порядок состязания и произносит в конце свой приговор. Самое состязание состоит в том, что соперники либо последовательно исполняют по большой связной песне, либо перебрасываются короткими песенками, которые должны быть близки по теме и тожественны по величине

Феокрит против городской цивилизации. Приобщает к естественному. Его идиллии – сценки с волопасами, которые состязаются в песнях, чаще любовных, но могут быть и другие. Феокрит относится к ним с иронией – он житель города, небедный, ведет игру с читателем. В его идиллиях все натурально: навоз, пот – ирония, песни о любви.

С сентиментальным стилем перемежается, часто в пределах одного и того же стихотворения, иронический стиль, порою даже пародийный, зарисовки бытовых черт и суеверий.

«Тирсис» (идиллия):

Пастух Тирсис рассказывает козопасу, что хорошо поет. Козопас говорит, что у него есть очень красивый кубок и просит спеть. За песню отдает кубок.

Появляется умилительный пейзаж, имеет большое влияние на всю дальнейшую литературу. У Феокрита всегда чудная погода. Томления одинокой любви — область, в изображении которой Феокрит является мастером. Не менее значительно его мастерство в картинах природы.

Другую группу стихотворений Феокрита составляют городские сценки с действующими лицами из слоев населения, далеких от высшего круга.

«Женщины на празднике Идониса»:

Две провинциальные (из Сицилии) женщины пришли на праздник, толпы зевак, солдаты, конница. Одна – сварливая, другая – хитрая. Пробиваются ко дворцу, там выступает певица. Они в восторге. После изысканно-торжественного гимна царю Птолемею бытовая концовка: одна из приятельниц вспоминает, что ее ворчливый муж еще не завтракал и пора возвращаться домой.

 

Феокрит. Идиллии (Отрывки)

(Пер.М.Е.Грабарь-Пассек)

---------------------------------------------------------------------------- Перевод М.Е.Грабарь-Пассек Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Для высших учебных заведений. Том 1. Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева. Греческая литература. М., "Просвещение", 1965 OCR Бычков М.Н. mailto:[e-mail]----------------------------------------------------------------------------                          (III в. до н. э) Феокрит - поэт III в. до н. э., самый видный представитель "буколического",пастушеского, жанра в поэзии эллинистической эпохи. При развивающемсяпротиворечии города и деревни того времени "буколический" жанр в искусствебыл художественным выражением идеализации спокойной и примитивной жизнипастухов, противополагавшейся шумной жизни большого города. Родившись,вероятно, в Сицилии, Феокрит свою молодость провел на острове Косе, где былчленом кружка модных буколических поэтов. Впоследствии Феокрит находит себепокровительство у египетского царя Птолемея и живет в Александрии.Сохранились его "идиллии" (собственно "небольшие пьесы") - любовные песни,эпиллии (маленькие поэмы), мимические бытовые сценки, особенно сельские                   пастушеского жанра, и гимны.Подобно другим "александрийским поэтам", Феокрит в своем творчестве малокасался современных ему общественно-политических проблем: любовь - основная                        тема его идиллии.Ему свойственно яркое описание природы; он не чужд мифологии, и она невносит искусственности в его поэзию. В развитии греческой буколическойпоэзии, ведущей начало от "буколических" поэм Стесихора (VII-VI в. до н.э.), Феокрит - первый крупный поэт; он создал из народной пастушеской песнилитературный художественный жанр, нашел себе продолжателей в Греции (Бион,Мосх), в Риме (Вергилий) и занял видное место в истории европейской        пасторали. (Полный перевод Сиротинина, СПб, 1890.)

ИДИЛЛИЯ I

                             [ТИРСИС] ["Тирсис" - типичный образец сельской пастушеской идиллии, в которуювставлена красивая пастушеская песня о смерти мифического пастуха Дафниса.Перед нами пример литературного оформления народной пастушеской песни как                             жанра.]                              Козопас      15 В полдень не время, пастух, на свирели играть нам,                                                      не время.         Пана {*} боимся: устав на охоте, об эту он пору         {* Греческий бог, покровитель стад; почитался         особенно в Аркадии, родине пастухов, считался         искусным музыкантом, изобретателем свирели.}         Ляжет в тени отдыхать; ты же знаешь, ведь больно он                                                      вспыльчив;         В голову бросится желчь, и раздует он ноздри от гнева.         Ты ж не споешь ли мне, Тирсис, сказанье о Дафниса {1}                                                           муках?      20 В песнях пастушеской Музы достиг ты большого искусства.         Сядем же против Приапа {*} и Нимф родниковых, под вязом.         {* Бог плодородия и покровитель стад; изображения его         ставились в рощах и садах.}         Видишь, вон там, на пригорке, на нашем престоле                                                      пастушьем,         Там, где деревья густые. И если споешь ты мне песню,         Ту, что недавно ты пел, состязаясь с Хромином Ливийцем, -      25 Трижды удой уступлю от козы, двух козляток родившей;         Кормит обоих козлят и дает два подойника разом.         Кубок большой подарю я, душистым обмазанный воском.            [Стихи 28-59. Дается описание этого кубка.]       60 Нынче ж в подарок тебе я его преподнес бы охотно;         Если бы спел ты мне, друг мой, напев той чарующей песни.         Спой же, без шуток, любезный, ведь ты же не хочешь -                                                   не правда ль? -         Песню в Аид захватить, чтобы там позабыть ее мигом?                               Тирсис          Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!      65 Тирсис я, с Этны {*} я родом, и сладок у Тирсиса голос.         {* Этна - гора в Сицилии.}         В час, когда Дафниса жизнь угасала, где были вы, Нимфы?         В светлой долине Пенея {*}? Иль, может, на высях                                                 Пиндийских {**}?         {* Пеней - река в Фессалии, в области северной Греции.         ** Пинд - горный хребет, отделяющий Фессалию от Эпира.}         Не было вас в этот день в многоводном потоке Анапа {*},         {* Анап - река недалеко от Сиракуз в Сицилии.}         Не было в Этны лесах, ни священного Акиса {*} водах.         {* Акис - река, берущая начало на Этне.}       70 Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!         Плакали горько шакалы, и волки о нем горевали,         Лев из дремучего леса горючими плакал слезами.               Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!         Стадо стояло в ногах, и волы, и бычки молодые,      75 Телки, коровы, телята его провожали рыданьем.               Песню пастушью, начните, начните, о Музы благие!         Спрашивал Гермес-отец, с облаков опустившись:                                                  "О Дафнис,         Что же терзает тебя? И к кому ты пылаешь любовью?"              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!      80 Все пастухи, что пасут и коров, и овец, и козляток,         Все вопрошали его, от какого он горя страдает.         Старый явился Приап и промолвил: "Что таешь,                                               несчастный?         Дева, поверь мне, твоя все ручьи и леса исходила.              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!      85 Ищет тебя лишь, а ты, неудачник, любить не умеешь.         Ты ведь погонщик быков, а страдаешь, как козий подпасок,         Коз увидавши, бедняк, что с козлами играют беспечно,         Глаз не спускает, грустя, что и он-де козлом не родился.              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!      90 Так же и ты, увидавши красавиц, смеющихся звонко,         Их поедаешь глазами, вмешаться в их круг не умея".         Все эти речи в молчанье пастух умиравший прослушал,         Горькой исполнен любви, выполнял он судьбу роковую.              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!      95 И, улыбаясь, у ложа прелестная стала Киприда,         Втайне смеялась она, но слова ее гневом дышали;         Молвила: "Хвастал ты, Дафнис: над Эротом ты насмеешься,         Но над тобою самим насмеялся безжалостный Эрот".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!     100 Гневно ответил ей Дафнис: "Жестокая, злая Киприда,         Ты ненавистна, Киприда, ты смертным, Киприда, противна.         Думаешь, злоба моя с моим солнцем последним угаснет?         Эрота злейшим врагом и в Аиде останется Дафнис".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!     105 "Лучше на Иду {*} пойди, там пастух тебя любит, как                                                           слышно,         {* Гора в Малой Азии.}         Там ожидает Анхиз {*} под дубами в тени, на лужайке,         {* По мифу, царь в Троаде, в Малой Азии; в молодости         он пас свои стада на горе Иде.}         Где над цветущей травою гудят неумолчные пчелы".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!         "Там и Адонис {2} цветущий пасет свое стадо барашков;     110 Зайцев он мастер ловить и за зверем по лесу гоняться".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!         "После ступай, похвалися, навстречу пойдя к Диомеду {*}:         {* Герой Троянской войны; Афродита, защищая троянцев,          сражалась с ним и была ранена.}         "Дафниса я победила, сразись, если можешь, со мною".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!     115 "Волки, шакалы, прощайте! Прощайте, медведи лесные!         Дафнис-пастух уж не будет бродить по холмам, и по рощам,         Ни по дремучим лесам. Ты прости, о ручей Аретуса {*},         {* Ручей близ Сиракуз.}         Светлые реки, простите, бегущие с высей Тимбрийских".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!     120 "Дафнис прощается с вами, быков своих пасший могучих,         Дафнис прощается с вами, гонявший коров к водопою".              Песню пастушью начните, начните, о Музы благие!     123 "Пан, я зову тебя, Пан, появись ты с утесов Ликея...     128 Только тебе, мой владыка, отдам я свирель дорогую;         Сладки губам ее трубки, душисты от воска густого.     130 Чую я, Эрот жестокий влечет меня в бездну Аида".              Песню пастушью кончайте, кончайте, о Музы благие!         "Пусть же теперь зацветут на аканфах и тернах фиалки,         Пусть же прекрасный нарцисс расцветет в можжевельника                                                           ветках,