Между психоанализом и антропологией

Говоря о «комплексе второй», мы сталкиваемся со специфическим явлением из области психоанализа, которое объясняет бессознательные процессы, ставшие доступными благодаря такому окольному пути – когда мы прибегли к структурной перестановки позиций между персонажами романа и архаичными семейными образами. Этот прием стал бы невозможен, если бы мы просто описывали позиции, занимаемые членами этой семейной конфигурации.

В чем же специфика «комплекса второй» по сравнению с аналогичным мужским комплексом Эдипа в теории Фрейда? Прежде всего, она заключается в перемещении от мужской проблематики к женской, которое происходит параллельно со смещением от мифологического искусства, унаследованного с античных времен, к художественной литературе, появившейся в более позднем времени. Роман – вот прекрасное средство для изображения специфических проявлений женской психики. Вполне объяснимо, что существует специфически женская «эдиповская» литература, которую игнорировал Фрейд (он просто спроецировал ситуацию мальчика на ситуацию девочки). Эта проблематика также не вполне адекватно освещена Юнгом (который, говоря о комплексе Электры, ошибочно предположил симметрию между историей Эдипа, отличающуюся наличием преступления, и историей Электры, проявляющей добровольное уважением к закону)[40]. Авторы вышеупомянутых художественных произведений, помимо прочего, показывают, как происходит переход от инфантильной ситуации (отец – мать – ребенок), которая для девочек воплощена исключительно в волшебных сказках, к ситуации взрослой замужней женщины (муж – первая супруга – вторая супруга). В противоположность Эдипу, который уже во взрослом возрасте оказывается в прямой конфронтации по отношению к собственному отцу и матери, «вторая» в результате брака противостоит своему мужу и его первой супруге, то есть ее отношения с собственными родителями воспроизводятся символически.

Говоря более широко, «комплекс второй» означает перемещение от проблематики перехода к сексуальному акту («иметь» благодаря обладанию другим), воплощенной в истории Эдипа, к проблематике идентициональной самореализации («быть» благодаря узнаванию себя), отраженной во всех историях, сюжетно схожих с романом «Ребекка». Анализ подобного перемещения означает психологическое исследование не одного только сексуального измерения, но и все прочие, в том числе экономические измерения занимаемых позиций.

Все это помогает нам понять, почему замужество является в жизни женщины таким важным событием: благодаря ему она не только получает легальный доступ к сексуальному наслаждению (а в прежние времена еще и обретала средства к существованию), но и самореализуется. Чтобы лучше уяснить, почему замужество продолжает играть столь значительную роль в жизни женщины, необходимо сформулировать психоаналитическую перспективу с учетом других экспериментальных данных, которые предоставляют нам история и социология (как мы это сделали ранее в отношении перехода от «существования как дочери» к «становлению женщиной», разделив традиционный и современный подходы), а также антропологических данных, чем мы и займемся в дальнейшем.

«Речь вполне определенно идет о настоящем смертельном поединке, к которому приводит стремление завоевать любой ценой уникальную позицию, так как в ней не существует места для двоих. Выигрывает всегда либо одна, либо другая, либо «в своей шкуре, либо в ее»: вот как решается проблема брака в случае «комплекса второй». Однако проблема здесь связана не столько с заключением брака, сколько с некой мистикой, которую исследует Жанна Фавре-Саада: «Завораживающее впечатление, которое производят истории о колдовстве, связано, прежде всего, с тем, что они отражают как реальный опыт, так и субъективный, который мог бы пережить каждый, в частности, в ситуациях, когда нет места для двоих, то есть, в ситуациях, которые обретают в рассказах о колдовстве экстремальные формы дуэли со смертью»[41].

Это наблюдение прекрасно применимо и к художественным произведениям, раскрывающим суть «комплекса второй», и к анализу, который мы только что провели. Приведем еще одно замечание из этого исследования: «Чтобы завораживающий эффект правдоподобия и убедительности этих историй по-прежнему сохранялся, необходимо, чтобы их содержание опиралось на субъективный опыт, в каких бы формах он не существовал, но при этом в рамках реального опыта, которого никто не смог бы избежать в жизни. Иначе было бы невозможно понять, почему люди, оказавшиеся в подобных ситуациях [...], испытывают настоятельную потребность воссоздать с кем-то другим прежние отношения...»

О чем говорят, с точки зрения антрополога, эти «волшебные и невероятные истории? Спустя десять лет после публикации своей книги Жанна Фавре-Саада снабдит текст в одной из своих статей дополнительным пояснением: «Молодой человек, мелкий служащий, холостой, не в состоянии добиться статуса главы семейства и собственника фермы иным способом, кроме как в ущерб всем своим близким родственникам. Если он и становится «частным предпринимателем», то неизбежно начинает проявлять как по отношению к своим прямым родственникам, так и ко всему ближайшему окружению и даже к собственной супруге определенную долю жестокости, расхищая, уничтожая и просто присваивая себе то, что принадлежит им, и эта жестокость реальна, и одновременно легальна и культурно обусловлена в нашем обществе [...]. Несмотря на то, что он с колыбели получает полное культурное право применить подобную жестокость, далеко не у всех «частных предпринимателей» хватает «совести», чтобы с легкостью взять на себя ответственность за последствия обворовывания, исключения из доли и присвоения собственности и результатов труда окружающих: не потому ли существует «такой обычай» – смещать отца с его места, устранять братьев и обездоливать сестер, что это – само собой разумеется, а психические издержки такого способа действия равны нулю»[42].

Заменим в этой ситуации «частного предпринимателя» на «дочь на выданье», «собственность» на «домашнее хозяйство», а «ближайшее окружение» на «мать», и тогда сразу становится явным, что обращение к магии, как и прибегание к фантазированию авторами художественной литературы, могут быть прямо истолкованы как способ разрешения чрезмерных психических напряжений, вызванных тем же типом ситуаций. Такие ситуации характерны тем, что человек стремится присвоить себе некую привилегию, до сих пор принадлежавшую другому, очень близкому существу, можно даже сказать, самому близкому человеку, который занимает именно ему и предназначенное место, более того, только он и может занимать это место. Речь идет, понятно, о месте матери рядом с мужчиной, или же в нашей аналогии, о месте родителя и собственника в сельском хозяйстве.

Проблема, которая заключена, главным образом, в занимаемой позиции, обостряется у женщин в момент кризиса – одновременно с вступлением в брак. Ее можно трактовать и более широко, так как она возникает во всех случаях, когда необходимо занять в одно и то же время привилегированное и уникальное место, ранее полностью принадлежавшее кому-то из родственников: вот почему прибегание к колдовству можно истолковать вслед за Жанной Фавре-Саада как вызов на «смертельный поединок, к которому приводит завоевание уникальной позиции, прежде занятой другим». В этом и заключается кризис идентичности, который вызывает у женщины брак с женатым ранее мужчиной, о чем и повествуют романы о «второй». Такой кризис проявляется аналогично, то есть с теми же составляющими, что и мистическое происшествие, которое в своей реальной форме представляет собой не что иное, как замужество, подразумевающее, что молодая жена должна занять место той, кто в ее внутреннем психическом плане предшествовала ей на месте рядом с мужчиной, то есть собственной матери.

Вот, что во всех смыслах означает «комплекс второй», свойственный всем женщинам, не способным проявить жестокость, то есть ограбить – отнять место у «первой», чтобы затем сделать его собственным. Подобный опыт гораздо более характерен для женщин, чем для мужчин, так как последние намного меньше в социальном плане зависят как от родственных, так и от супружеских связей. И этот опыт, как стало понятно в наши дни, одинаково интересует и психоаналитиков, и антропологов.