Заморочка -- 1. Оживление картинки.

 

 

Ты дрочишь на нее уже четвертый месяц. Куда деваться? Ты один, бабы

нет, а ебаться так хочется...

Особенно под винтом.

Варишь ты его один, в одну харю и трескаешь, перетягивая руку старыми

подтяжками. Приход поглощает тебя, тащит в неизведанные глубины эйфории. А

ты поддаешься этому чувству, растворяешься в нем. Но приход слабеет, и ты

оказываешься перенесенным в новый мир, мир сверкающий яркими красками, мир,

в котором ты чувствуешь заключенные в тебе силы. Мошь распирает тебя, ты не

знаешь куда ее девать, а применить-то хочется. И вот ты берешь картинку из

порнокалендаря.

Она настолько тебе нравится, что ты тайком выдрал ее у какого-то из

твоих знакомых торчков, принес домой и теперь разглядываешь это тело.

Негритянка, нет, скорее мулатка, она сидит в раскорячку на корточках так,

что ты видишь бритую щель изды, и эта пизда прекрасна.

Мулатка держится обеими руками за ветку над ее головой, пальцы ног

девушки как раз у нижнего обреза картинки и кажется, что если ее оживить,

она спрыгнет с изображения и тогда...

Ты голый, согнув колени, лежишь на кровати, фотография негритянки

опирается на твой хуй, и ты смотришь на нее. Ты видишь, что она на самом

деле живая. Она лишь под прозрачной пленкой, которую можно каким-то образом

убрать, и она, живая и радостная, недаром же она тебе улыбается, сойдет с

картинки.

Протянув руку, ты прикасаешься к ее колену, груди. У тебя полное

ощущение, что твои пальцы гладят живую плоть, она пульсирует, в такт биению

ее сердца. Пальцы скользят ниже, к пизде, и тебе кажется, что от этого она

улыбается еще шире. Между полусомкнутых губ появляется дразнящий кончик

языка. Ты видишь, как она томно облизывается и понимаешь, что еще чуть-чуть,

и она появится во плоти.

Но пока рано. Она ведь еще плоская, и ты впиваешься взглядом в

изображение, и оно начинает приобретать объем. За спиной девушки небольшой

бассейн с прозрачно синей водой. От дерева, за ветвь которого дердится твоя

мулатка, на него падает тень. Ты разглядывешь волны. Они перемещаются,

слышится слабый плеск воды о бетонные стенки и томный вздох.

Переведя немигающий взгляд на девушку, ты замечаешь, что она как бы

выпирает из картинки. Внезапно она моргает. Да! Оживает!

Ты смотришь еще пристальнее, да, изменились тени на ее коже. Теперь они

не от невидимого солнца, а от лампы, которая освещает тебя и ее. Ты нежно

прикасаешься к женскому телу. Да, вот она, выпуклость грудей, коленок,

сладостная мокрость пизды. Но почему же негритянка не вылезает из своей

тюрьмы? Ах да, ее держит невидимая пленка. Ты вооброжаешь, что твой палец

превращается в плазменный резак, способный прорезать любую преграду. Ты уже

подносишь его к изображению, но замечаешь, что девушка предупреждающе качает

головой. Но почему, неужели она не хочет? Нет, наверное она еще недостаточно

материализовалась.

Сила, распирающая тебя, устремляется в твои руки, и через пальцы мощным

потоком устремляется в негритянку. Ты видишь, как она нежится в их лучах,

приобретая плотность и объем.

Не мигая ты смотришь на нее. Ты боишься, что моргнув, можно упустить

момент, когда она будет готова спрыгнуть к тебе. Но минуты идут, и ничего не

происходит. Твои глаза давно уже истекают слезами, соленые струйки стекают

по твоим щекам, падают не грудь. Быстрым движением руки ты вытираешь

ненужную влагу и вдруг понимаешь, что твои усилия напрасны.

До тебя доходит, что ты излучаешь гигаватты, но они не остаются в

нарисованной девушке, а передаются ей настоящей, той, с которой и была

сделана фотография.

Ты прекращаешь накачивать ее силой и взглядываешься в изображение,

пытаясь заметить хоть какой-нибудь знак.

-- Тебя вытащить оттуда? -- Шепчешь ты еле слышно. И замечаешь, что

негритянка кивает. Это движение было бы незаметно, если бы ты не знал, что

его надо ждать.

Да, она согласна, а ты действовал до сих пор совершенно неправильно.

Теперь твои пальцы начинают всасывать энергию. Словно черные дыры они

всасывают, поглощают выпущенную раньше силу. Вместе с ней из плоского листа

начинает выступать и твоя негритянка. Из двумерного изображения она

становится барельефом, светло-коричневое тело уже готово пасть в твои

объятия, но что это? На ее лице вновь отражается грусть. Девушка желает

показать тебе,что и сейчас что-то идет не так.

И ты понимаешь, что у нее нет спины. Связь между тобой и негритянкой

уже настолько прочна, что вам для разговора не требуется никаких слов. Вы

общаетесь напрямую, мозг в мозг. Она подбадривает тебя, просит не прекращать

усилий, она чувствует, что для высвобождения ей не хватает самой малости.

Ты просишь ее подождать. Силой воображения или астрального сканирования

ты лепишь образ ее спины. Вот затылок, покрытый жестким курчавым ежиком, вот

длинная тонкая шея, вот собственно и сама спина, с торчащими лопатками,

нежными валиками мышц вдоль позвоночника, вот попка, вот икры, лодыжки,

пяточки...

Вся твоя энергия направлена теперь на постепенное прорисовывание,

овеществление совершенного образа. Ты чувствуешь, как твоя сила творит живую

материю. Она пока еще там, в гиперпространстве за плоскостью картинки, но ты

чувствуешь ее так, словно твои ладони скользят по изгибам этой теплой

податливой спины. Ладони ощущают податливую плоть, выталкивают ее прочь из

фотографического застенка, к тебе.

Физические руки парят в каких-то милиметрах над кожей негритянки,

всасывающей силой продолжая вытягивать девушку из календаря. Касаться ее

пока нельзя, понимаешь ты, от прикосновения может произойти разряд, и все

силы, затраченные тобой на оживление, пойдут прахом.

Негритянка улыбается. Она морщит свой совершенно европейский носик,

стреляет карими глазками, вытягивает темненькие губы в трубочку, предвкушая

поцелуй твоего рта. Ее грудь, небольшая, почти детская, поднимается и

опускается, следуя дыханию девушки, остроконечные розовые соски из гладких

превратились в морщинистые, приоткрывшаяся пизда влажно блестит, показывая

свои внутренности, ждущая хуя и готовая брызнуть пахучей смазкой при его

прикосновении.

Ты недоумеваешь, почему же она не выходит. Теперь-то что не так? И

слышится ответ:"Я не живая. У меня нет души. Дай мне душу, вдохни в меня

ее!"

-- Но я не Бог... -- Шепчешь ты в изумлении.

"Сейчас ты это можешь." -- Говорит негритянка.

"И я уже подустал..." -- Думаешь ты. Тело вдруг напоминает о своем

существовании: твои глаза болят от несколькочасового напряжения,

предательская струйка слюны намочила подушку, ноги затекли от неподвижности.

"Отдохни, расслабься..."- Советует девушка с картинки. -- "Отдохнешь --

и все получится..."

Аккуратно отложив лист с полуожившей негритянкой, ты вытягиваешь ноги и

закрываешь глаза. Внезапно ты чувствуешь, что замерз. Не открывая глаза, ты

нащупываешь одеяло, натягиваешь на себя, укрывшись с головой, и еще какое-то

время бьешься в ознобе. Но что эти мелкие неудобства по сравнению со

сценами, предстающими перед твоим внутренним взором?

Негритянка, живая, теплая. Она прижимается к тебе, дрожжа всем телом.

Она облизывает тебя. Ее язычок все ниже, ниже, ниже... И вот ее ротик

накрывает твой хуй.

Не выдержав такого напряжения, ты сам хватаешь свой хуй и начинаешь

дрочить. Ты дрочишь яростно, извиваясь всем телом, твоя рука делает два,

если не три, удара в секунду. Хуй, все еще вялый после ширки, медленно

начинает набухать.

На мысленном экране девушка уже ввела в себя твой огромный, стоящий как

Пизанская башня, хуй. Ты представляешь, что твои пальцы и есть те влажные

внутренности пизды, в которые ты так стремишься. Вот ты начинаешь медленно

двигать хуем...

И кончаешь в самый неподходящий момент. Тело и хуй содрогаются в

сладостных конвульсиях. Горячие капли молофьи долетают до твоего подбородка,

другие мягко падают на твой живот. Ты все сильнее стискиваешь хуй, получая

от этого кайф, сравнимый разве что с приходом.

Вскоре оргазм утихает. Ты промакиваешь вытекшую сперму пододеяльником

и, пока хуй не лег окончательно, продолжаешь его дрочить.

Астральный двойик негритянки на твоем ментальном хую раскачивается из

стороны в сторону. Ты пихаешь хуй все глубже, глубже, глубже. Тело девушки

трясет в волнах непрерывного оргазма. Она уже не постанывает, она кричит во

весь голос:"Еще, еще, еще сильнее!!!" А ты злорадно делаешь это.

И вот, ты чувствуешь, что скоро кончишь. Рука убыстряет свои движения,

негритянка, потеряв сознание, падает на тебя, она хрипит возле твоего уха, а

ты ебешь ее во всю твою мощь.

Второй твой оргазм такой же сильный, как и превый, но молофьи заметно

меньше. Она уже не вылетает из хуя, а струится вязкой бугристой полоской,

налипая на пальцы, смазвыая их и заставляя скользить по коже твоего хуя.

Некоторое время, по инерции, ты продолжаешь подрачивать, выжимая последние

капли молофейки, но пик кайфа уже прошел, а ты покрылся уже липким потом, ты

задыхаешься и понимаешь, что должен передохнуть после такого

физико-ментального напряжения.

Стерев сперму и пот с лица многострадальным одеялом, ты сбрасываешь его

и лежишь голый, закрыв глаза и вспоминая подробности ебли негритянки.

Некоторые из них тебе не нравятся и ты думаешь, что в следующий раз, когда

ты будешь ебать ее физическое тело, а не мысленный образ, ты этого не

допустишь.

Ты смотришь на будильник. Он показывает пять утра. На полу лежит

плоская пока еще негритянка и подмигивает тебе.

"Нет, -- Говоришь ты ей, -- В следующий раз..."

Она обреченно кивает тебе, а ты гасишь свет. Комната тут же погружается

во мрак, но ты вдруг замечаешь на стене перед тобой светящийся женский

силуэт.

"Это она, моя негритяночка!" -- Понимаешь ты и твои глаза и руки

начинают испускать оживляющие лучи.

 

 

Поход за терками.

 

 

Любой апер имеет на вооружении мощный логический аппарат, помогающий

ему достигнуть желаемого результата: проткнуть веняк и захуячить туда дозняк

психостимулятора. А чтобы это случилось, надо проделать целую кучу

предварительных операций.

Чтобы ублаготвориться надо сварить. Чтобы сварить надо достать

стендаля, химикаты и салют. Чтобы достать салют, надо пройти по Великому

Джефому Пути. А чтобы было с чем ходить по Великому Джефому Пути надо нарыть

терок.

Терка -- это не просто рецептурный бланк, на котором написано Sol.

Solutani, терка -- это произведение искусства. Над их вырисовыванием

трудятся великие анонимные мастера. Они годами шлифуют свое редчайшее

искусство, кладя на его алтарь в форме шприца, свою никому не нужную

молодость. В их арсенале десятки авторучек разных цветов, они умеют по

двум-трем буквам разработать структуру почерка врача, они, как настоящие

алхимики могут из любого лекарства сделать одно, солутан.

Рецептурный бланк можно спиздить в кабинете участкового. Но это не

терка, это бумага, хотя и совсеми тремя колотухами. В таком добывании

рецептов есть стрем, но нет столь милой наркоманскому сердцу романтики.

Нет, настоящие терки обитают на помойках!

Настоящие терки нарывают, пусть для этого надо залезть на самое дно

помойки с протекшей бытовухой!

Настоящие терки скрываются от непрофессионального взгляда, но какова их

радость, когда они попадают в исширянные руки, которые даруют им вторую

жизнь!

Когда Седайко Стюмчик подходит к мусорному контейнеру возле терочной,

все его обитатели спешно покидают насиженные места и стремительно пытаются

найти новое прибежище, спасаясь от мощного биополя Седайко Стюмчика, которое

сконцентрировано на облупившейся помойке и заставляет кипеть ее содержимое.

Дрозофилы, саркофаги, вороны, голуби, мыши и зубные черви поднимаются в

воздух и плотным облаком окружают голову Седайко Стюмчика. Но они ему по

хую. Седайко Стюмчик видит цель, и никакие земные твари не способны

остановить или даже на доли секунды задержать его продвижение к вожделенной

цели.

-- Хо! -- Говорит сам себе Седайко Стюмчик, и не успевшие

соориентироваться жители помойки подают замертво, сраженные мощной волной

вони идущей из пропервитиненного нутра наркомана.

-- Полукаличная! -- Раздается рык Седайко Стюмчика.

-- Ветер оттуда пахнет терками!..

Он тушит бычок о пробегающую мимо него в панике полудохлую крысу,

кладет его в карман.

-- Что приготовил ты мне, мусорный контейнер?! -- Строго вопрошает

Седайко Стюмчик, и от звуков его голоса осыпается ржавчина.

-- Бытовухой ли ты наполнен, или содержишь в чреве своем милые моему

сердцу терки?! -- От этих слов колесики мусорного бака в страхе подгибаются

и его крышка откидывается с мелодичным звоном, как у музыкальной шкатулки с

драгоценностями, обнажая скрытые доселе внутренности.

-- Ну, где мои драго-ценности? -- Седайко Стюмчик строго окидывает

суровым взором трепещущие органы помойки. Вооружившись одноразовым

деревянным шпателем Седайко Стюмчик опирается животом о металлический

уголок, опоясывающий верхний периметр мусорного бака, не обращая внимания на

голубиное говно, обломки ампул, талоны на посещение врача и прочее дерьмо,

которое к нему прилипло.

-- Скажите "А-а-а!" -- Приказывает Седайко Стюмчик, и помойка послушно

издает требуемый звук. Седайко Стюмчик немедленно отжимает язык контейнера и

погружается в него по пояс.

Сторонний наблюдетель видит лишь болтающиеся в воздухе ноги Седайко

Стюмчика и его тощую жопу, служащую отпугивающим маяком для других охотников

за терками.

Глаз Седайко Стюмчика моментально классифицирует все находящиеся в его

поле зрения комочки бумаги: это талон, еще талон, это анализ мощи икала, а

это -- терка!

Подавляя тремор, пальцы разворачивают терку. А она распадается на

несколько не подлежащих соединению кусочков.

-- Рвач. -- Констатирует Седайко Стюмчик. Он разглядывает личнуху на

бывшей мазовой терке и выясняет, что рвачем в этой полукаличной работает

некий терапевт Головко.

Рвачи -- личные враги наркоманов. Вместо того, чтобы пачками спускать

терки в мусорные ведра, они с особым ожесточением рвут их на мелкие кусочки.

Многие из них специально дежурят у окон полукаличной, выходящих на мусорку.

Им доставляет наслаждение смотреть на венораздирающие картины, когда торчок

вытаскивает рецепт, разворачивает... И падает, захлебываясь в слезах и

соплях жалости к неповинной терке. А рвач, злорадно потирает рученки, все в

бумажном крошиве от покойных рецептов и вызывает мусоров, чтобы те свинтили

любителя рыться в помойках.

-- Козел. -- Кулак Седайко Стюмчика дотягивается сквозь стекла, этажи и

перекрытия полукаличной и впивается в яйца рвача Головко. Рвач Головко

теряет ошметки человеческого сознания и реинкарнируется в фен для завивки

лобковых волос, не успев прозвониться к стремному полису.

А Седайко Стюмчик продолжает миссию спасения терок.

Следующая терка аккуратно сложена кульком. Ее недра высыпают сигаретный

пепел и бычок со следами губной помады. По центру красуется выжженная

гаснущим окрурком рваная дыра. С личной печати ехидно ухмыляется врач

Игнатова.

-- Сука.

Наконец Седайко Стюмчику везет. Развернутая терка радует глаз всеми

тремя колотухами. Она сияет девственной белизной, лишь на месте фамилии

больного написано несколько букв. Они совпадают с началом фамилии врача на

личной печати.

-- Предчувствия меня не обманули! -- Торжествует Седайко Стюмчик. Он

начинает методично перекапывать внутренности помойки, не обращая внимания на

ее понурое рычание и попытки сблевнуть. Струны с контролем, порожние стекла,

фантики от лекарств кружатся в мощной воронке, закрученной Седайко

Стюмчиком. А сам он, как хамелеон, готов в любой момент выстрелить своим

липким языком, чтобы на его кончике затрепетала свежевыловленная терка.

Среди бумажных волн выплывает пятикубовый баян. Он тоже оприходован

недреманым оком Седайко Стюмчика.

Наконец, все в помойке перевернуто вверх дном. Каждый клочек бумаги по

нескольку раз просканирован и просвечен рентгеном и инфразвуком. Больше

здесь терок нет. Зато карманы Седайко Стюмчика полны этих мятых

прямоугольников.

Он вылезает из помойки. Та, радуясь, что закончились ее мучения, смачно

всхлипывает. В нее возвращаются уцелевшие постояльцы и продолжают вить

гнезда, рыть ходы, переваривать жратву и раскармливать матку, которая

разрешается от бремени свеженькими скомканными терками.

Но Седайко Стюмчика это уже не интересует. Присев на бордюр, он

перебирает и раскладывает обретенное богатство.

-- Безмазняк... Безмазняк... -- Ругает он полностью заполненные бланки.

Те ежатся от стыда и сгорают, оставляя на пальцах Седайко Стюмчика полоски

фиолетовой копоти.

-- А эту потаскушку можно отмыть...

Эта терка заполнена черными чернилами, которые, как многократно

проверял Седайко Стюмчик, можно смыть под проточной водой. Потаскушка

лыбится и отправляется в бездонный карман джинсов Седайко Стюмчика, не

подозревая о пытках, которые ей предстоит испытать до той поры, пока она не

ляжет на стол фармацевта.

-- Классная терка!..

Как такие красавицы попадаят в мусорные баки, остается для Седайко

Стюмчика неразрешимой загадкой врачебного мышления. На рецепте нет надписей.

На нем проставлены все печати. Он даже не смят! Он сияет своей

девственностью, выставляя ее напоказ, как невеста-рабыня. Седайко Стюмчик

покорен. Он очарован магической притягательностью белого пространства. Не в

силах терпеть, наркоман расстегивает молнию на джинсах и обнажает синюшный

пенис.

Терка извивается в пальцах Седайко Стюмчика. Ей, как настоящей целке,

хочтся поскорее лишиться того, что отличает ее от полноценнных товарок. Но

Седайко Стюмчик не таков, он стремиться продлить удовольствие дефлорации.

Стюмчиков хуй елозит по терке, обвивая ее жилистыми кольцами. Стюмчиков хуй

позволяет вылизывать себя, позволяет валяться у него в ногах, позволяет

удовлетворять все мазохистские комплексы.

Но вот... Вот... Вот!.. Оргазм!!!...

Молофья брызжет во все стороны света и тьмы! Терка подставляет себя под

эти жаркие потоки. Она плавает в них, наслаждаясь своим падением, ведь

теперь она настоящая! Теперь на ней есть подтеки спермы, сложившиеся в

странные загогулины. Rp. Sol.Solutani 50,0 D.t.d. N 2 in flac. S. По 30-40

кап. 3 р/д.

Седайко Стюмчик с гордостью смотрит на свое произведение:

-- С такой ништячной теркой не отдибят!

На кармане осталась еще целая стопа рецептов. Им не так повезло, их

процент мазовости ниже. Но нет причин тревожиться: когда Седайко Стюмчик

отоварит свою любимицу, дойдет очередь и до них...

 

 

Малышня.

 

 

Они были сущие дети. Мальчик и девочка, с которыми Навотно Стоечко

познакомился на Птичке.

В тот день Навотно Стоечко был слегка на мели, прайсов на банку салюта

у барыги не хватало, поэтому он затарился тефой. В тот же момент к пушеру

подошли двое детишек. Пока мальчик торговался насчет пары банок салюта,

девочка пристально разглядывала Навотно Стоечко, который распихивал по

карманам упаковки тефика.

Навотно Стоечко пошел к выходу. Но трамвайной остановке его догнала эта

парочка.

-- Ты из тефы варишь? -- В лоб спросил мальчик.

-- А вы не молоды торчать? -- В свою очередь полюбопытствовал Навотно

Стоечко.

-- В самый раз. -- Уверенно ответила девочка. -- Нам уже по

шестнадцать!

-- Так про тефу? -- Не унимался мальчик.

-- Ну. -- Утвердительно кивнул Навотно Стоечко.

-- А не научите? -- Попросили мальчик и девочка хором.

Навотно Стоечко пристально посмотрел на детишек. Если уж они начали

торчать, ничего их не остановит... В любом случае они узнают способ варки из

тефы. Так что нет никакой разницы, кто конкретно их этому научит.

-- Три четверти готового. Плюс Стендаль. -- Сказал свою цену Навотно

Стоечко.

Дети переглянулись, явно чего-то непросекая.

-- У нас Стендаля только одна книжка... -- Робко сказала девочка. -- И

то мамина.

-- Как называется? -- Ухмыльнулся Навотно Стокчко.

-- "Красное и черное"...

-- Вот-вот. Их, родимых.

-- А-а-а! -- Понял мальчик, -- Компоненты!

-- Мы согласны. -- Ответила девочка сразу за двоих, пока мальчик

прикидывл, не будет ли слишком большим расточительством делиться не только

винтом, но и ингредиентами для его изготовления.

-- Хорошо. -- Медленно проговорил Навотно Стоечко и закусив нижнюю губу

еще раз с ног до головы оглядел детей. -- Для варки из салюта все есть?

-- Все. -- Сказал мальчик, кивнув в подтверждение своим словам.

-- Для тефы нужен еще ацетон. Литр. Хороший, беводный. Да и самой тефы

пачек двадцать...

-- Я сейчас куплю. -- Радосто воскликнул мальчик и убежал.

Навотно Стоечко остался с девочкой наедине. Девочка стояла и ковыряла

асфальт носком бело-розовой кроссовки. Да и вся девчушка была какая-то

бело-розовая.

-- Он тебе кто? -- После недолгого молчания Навотно Стоечко не выдержал

неизвестности и решил узнать ответ на терзающий его вопрос.

-- Да, так... -- Неопределенно пожала плечами девочка, -- Сосед...

-- А на раскумарке ты давно?

Девочка снизу вверх посмотрела на Навотно Стоечко, словно оценивая ей

одной ведомые критерии. И, видимо решив, что можно и ответить, равнодушно

сказала:

-- Год.

-- Интересно, -- Подумал вслух Навотно Стоечко, -- Кто ж тебя на иглу

посадил? -- Он не ожидал ответа, но девочка скупо проронила:

-- Он.

И отвернулась.

После наскольких минут тягостного молчания прибежал мальчик:

-- Все в порядке. -- Прокричал он еще издали. -- Поехали.

Пока добирались на место, никто не сказал на слова. Лишь поднявшись в

квартиру, Навотно Стоечко нарушил молчание:

-- Хата не стреманая?

-- Нет.- Твердо ответил мальчик. -- Мама с сестрой на даче, до конца

лета они не появятся.

-- Так. -- Вздохнул Навотно Стоечко. -- Сегодня здесь командую я.

Возражений нет?

Возражений не было.

-- Ты. -- Навотно Стоечко повернулся к девочке. -- Сваргань хавчик.

Чаек-буек, там, перекусить. А ты, -- Указал он пальцем на мальчика,- Будешь

мне помогать.

Пока девочка возилась у плиты, Навотно Стоечко расстелил на кухонном

столегазату и высыпал туда свои пачки тефы. Мальчик присоединил свои.

-- Чтобы все получилось ништяк, -- Начал свою лекцию с демонстрацией

Навотно Стоечко,- Колеса тефы надо растолочь в пыль. Для этого может

послужить молоток, -- это чисто физический метод -, мясорубка или кофемолка.

Но от тефы у кофемолки летят ножи, мясорубкой долго и неприятно, а от

молотка много грохота. Поэтому мы будем действовать чем? Правильно. Скалкой.

Раскатывая разложенные между двумя газетами колеса, мальчик потел,

краснел от натуги, а Навотно Стоечко просеивал через тонкое сито

получающийся порошок и возвращал мальчику недостаточно мелкую крошку. В

процессе работы они перекусили и, вскоре, девочка начала подменять уставшего

мальчика.

Получившуюся пыль Навотно Стоечко собственноручно засыпал в

двухлитровую бутыль из-под Пепси:

-- Теперь один из тонких моментов. Просто заливать водой нельзя. Вместе

с водой полезет много бутора. Делаем так. Кубов тридцать кипячонки, в нее,

из расчета гранула на пачку тефы, сыплем кон или нон. И медленно заливаем,

постоянно перетряхивая.

Эту стадию работы Навотно Стоечко решил сделать сам. Он тряс бутыль,

доливая в нее раствор кона, пока внутри не образовался один слипшийся комок,

вобравший в себя весь порошок.

-- Сейчас, как обычо. Тягу и отбивать.

Это уже делали, меняясь, мальчик с девочкой. Навотно Стоечко в это

время готовил баню.

Через полчаса он сказал:

-- Хватит, пожалуй.

Мути дали отстояться. Тягу отделили и Навотно Стоечко, не жалея, залил

туда солянку.

Сперва ничего не происходило и он стал ловить на себе недоуменные

взгляды детей. Но потом вдруг на дне тяги стало образовываться фиолетовое

озерцо.

Удивленные странным цветом, дети полюбопытствовали:

-- Это то, что надо?

-- Ага. Это смесь джефа и сахара.

Фиолетовый раствор поставили на баню и он стал выпариваться, постепенно

меняя свой цвет и становясь коричневым. Навотно Стоечко дождался пока

жидкость совсем не загустеет, превратившись в тягучую массу, похожую на

карамель.

-- Теперь это остудить. И ацетоном. Он растворит все, кроме джефа.

На эту операцию ушло еще минут двадцать, но вскоре перед детьми

появилась горка сверкающих кристаллов.

-- Надо же... -- Прошептал мальчик. -- Так просто...

-- Ты посмотри, -- Возразила девочка, -- Сколько мы с этим возились.

Три часа!

-- И еще часок добавь на варку. -- Добавил Навотно Стоечко.

Мальчик присвистнул.

Взвесив порох, Навотно Стоечко убедился, что с первого раза выбилось

почти все. Пороха было почти три грамма. Отделив себе сушняк, эквивалентный

его доле тефы, Навотно Стоечко занялся варкой винта. Дети это умели и им

стало неинтересно. Они ушли в комнату и включили, как определил Навотно

Стоечко, "Ногу Свело".

Винт сготовился достаточно быстро. Забодяжив масло, Навотно Стоечко не

забыл отщелочить для себя Стендаля. Отлив себе пятнадцать кубов, остальные

пять Навотно Стоечко, под бесконечное "Ремемба Хара Мамбуру!", отнес детям.

-- Ой, как хорошо! -- Обрадовалась девочка. Навотно Стоечко в этот

момент пристяльно оглядывал обстановку, пытаясь определить, чем занимались

дети в его отсутствие.

-- А ты нас вмажешь? -- Попросил мальчик.

-- А вы сами не умеете, что ли?

-- Умеем. -- Подтвердила девочка. -- Но не с первого раза.

-- Ну... -- Нахмурился Навотно Стоечко. -- Придется тогда здесь

зависнуть.

-- Да зависай, конечно. -- Затараторили детишки. -- Ты не помешаешь.

Здесь такие тусовки бывают!..

-- Вам по сколько вмазать?

-- По единичке, конечно...

И Навотно Стоечко пошел щелочить. Когда он вернулся с тройкой

заряженных баянов, девочка возилась у магнитофона:

-- Хочешь нашего приятеля послушать? Он сам песни сочиняет и поет под

гитару.

И девочка нажала на play.

Навотно Стоечко прослушал тогда эту песню раз пять. Но текст был

настолько примитивен, что ему не запомнилось практически ничего, кроме двух

поэтических шедевров:

"...в вену себе колешься гадостью плохой..."

и "...что же ты наделал-то, дибильный ты дурак!.."

-- Правда, классно? -- Млела от восторга девочка, пока Навотно Стоечко

устраивал перетягу.

-- Теперь тишина! -- Приказал Навотно Стоечко и начал искать место для

вмазки. Вскоре винт пошел в кровь. Приход оказался мягким, почти незаметным,

он шел несколькими волнами, одна сильнее другой, и тяга от него была тоже

сильной но ненавязчивой.

С полтыка втрескав детишек, Навоно Стоечко сел в кресло и попытался

расслабиться, целиком отдавшись эйфории.

-- Странный какой винт. -- Сказал мальчик.

-- А ты к какому привык? -- Глумливо проговорил Навотно Стоечко.- Чтобы

хрясть по башке и в аут? Нет, чем винт чище, тем он мягче действует. Так что

я вам, пионерам хай класс заделал, вы его всю жизнь помнить будете!

Девочка погасила верхний свет, зажгла слабенький ночник. Некоторое

время все сидели тихо. А потом Навотно Стоечко услышал странные звуки.

Приоткрыв глаза, так, чтобы со стороны не было заметно, что он смотрит,

Навотно Стоечко увидел непонятную сцену.

Мальчик лежал на спине, майка его была задрана, обнажив детское пузико,

а девочка, склонившись над ним, водила по голой коже какой-то меховой

игрушкой. От кайфа мальчик постанывал, изгибался всем телом и излучал такие

эротические флюиды, что Навотно Стоечко едва сдерживался, чтобы не вскочить

и не начать насиловать всех подряд.

Некоторое время Навотно Стоечко боролся с собой, потом, плюнув на все,

занялся мысленной еблей. Если удастся раскрутить детишек на еблю, прикинул

для себя Навотно Стоечко, то будет маза пристроиться третьим, а то и вовсе

оттереть малолетнего торчка.

И Навотно Стоечко стал внушать девочке мыслеобразы и физические

ощущения от ебания мальчика, а мальчику, соответственно, наоборот, то как бы

хорошо было поебать девочку. Не въезжая в то, что ими пытаются

манипулировать, дети стали более активны. Усилились мальчиковские стоны,

девочкины извивания, но ни один из них не делал никаких поползновений в

сторону промежности партнера.

Отождествившись сразу с обеими детьми, Навотно Стоечко совокуплял их

между собой, но что-то не срабатывало и реальные дети не начинали ебаться.

Девочка продолжела щекотать мальчика меховой игрушкой, Навотно Стоечко

разглядел, наконец, что это был зайчик, а мальчик все извивался и постаныал,

не предпринимая никаких активных действий.

Стало светать. Дети затихли и, видимо, заснули. Сквозь полуприкрытые

глаза Навотно Стоечко видел, как они мирно посапывают. Пытаясь убедить себя,

что все-таки его пригласили для обучения, а не для ебли, Навтно Стоечко

встал и, хромая затекшими ногами, побрел в куню. Там он решил, что за такое

испытание дети должны ему больше. Собрав все компоненты, баяны, весы с

разновесами и пузырьки, Навотно Стоечко погрузил их в свою сумку. Прошмонав

рюкзачок девочки, Навотно Стоечко нашел два пузыря салюта, которые тоже

отмел в свою пользу, и кошелек, набитый червонцами. Честно располовинив

денежки, Навотно Стоечко вспомнил еще об одной вещи. Он слил в свой пузырь

остатки винта, который хотел оставить детям, и крепко заткнул его пробочкой.

Осмотревшись еще раз, не забыл ли чего, Навотно Стоечко тихо вышел из

квартиры и прикрыл за собой дверь.

Садясь в первый поезд метро, он почувствовал слабый укол совести, что

не честно-таки было лишать детей удовольствия. Нет, возразил кто-то внутри

Навотно Стоечко, пусть-ка пострадают. Ширяться не бросят -- им же хуже.

Размышлять на эту тему уже не было смысла и Навотно Стоечко стал

прикидывать, к какое герле можно завалиться в такой час, чтобы обрадовать ее

утренней вмазкой?

 

 

Бычок к приходу.

 

 

Кровь накромана отличается от крови обычного человека тем, что в жилах

торчка всегда отрицательное давление. Стоит попасть в вену ширового

колючкой, на другом конце которой болтается движок, наполненный винтом, как

кровяка, впустив предварительно хвостик контроля, дабы убедиться, что в

баяне настоящий первитин, а не какая-то гадость типа барбитуры, моментально

высасывает весь расствор досуха.

-- Прихо-од! -- Орет вмазанный Чевеид Снатайко.

-- Бычок... -- Шепчет приходующийся Чевеид Снатайко.

Он закрыл глаза, чтобы девяносто процентов информации не мешали ему

наполниться блаженной эйфорией. Он открыл рот, чтобы в него засунули горящую

сигарету.

Клочкед лихорадочно носится по камнате в поисках спичек. Его правая

рука занята баяном, выдернутым из чевеидовской хэнды, в левой -- коробок

спичек, которые он ищет, в зубах -- сигарета "Ява", фильтром наружу.

Клочкеду до смерти хочется вмазаться, но варил-то Снатайко, а варщику

-- первый куб. А в случае Чевеида целых два. Но вмазавшийся для усиления

прихода должен выкурить бычок, а желание приходующегося -- закон, и Клочкед

кружит между столом, на котором стоит пузырек винта, баяны, реактивы и

прочие принадлежности винтоварни, и диваном, на котором валяется

постанывающий Снатайко.

-- Бычок!.. -- Требует почти оприходовавшийся Чевеид Снатайко.

Клочкед находит спички, поджигает фильтр. Теперь он бегает в

противоположном направлении, разыскивая сигареты. Они находятся в кармане и

Чевеид Снатайко наконец затягивается.

-- Го-о-о!.. -- Говорит он.

Клуб дыма вырывается изо рта Чевеида Снатайко и слышится громкий вздох

облегчения. Непонятно, кто же его испустил, то ли сам Чевеид Снатайко, то ли

сам дым, радостный, что выпорхнул наконец из пропервитиненных легких.

Глядящему на Чевеида Снатайко, который тащится как мокрый хуй по

стекловате, Клочкеду тоже хочется курить. Заглянув в пачку, он убеждается,

что осталось только три палки курятины и решает обождать до прихода.

Сконцентрированный на своих внутренних ощущениях и переживаниях, Чевеид

Снатайко выпускает одно за другим облака дыма. Его рубашка покрывается

толстым слоем сигаретного пепла, на котором, как на лунной пыли остаются

загадочные следы неведомых астронавтов, прилетевших из соседней галактики

для изучения феномена первитиновой наркомании в среде хиппарей и

прихиппованной интелигенции. Сквозь табачно-дымовую завесу, плавающую по

комнате пластами разного цвета и плотности, словно следы геологических эпох,

виднеется огонек сигареты, дошедший до пальцев Чевеида Снатайко.

Невидимые инопланетяне, хрустя взбираются на пепельные колбаски и ждут

прожождения нервного импульса по синапсам руки. За ними наблюдает Клочкед.

Он, хотя и невмазанный, но ловит огрызками своего биополя вал эманаций,

испускаемых телом Чевеида Снатайко, которые настолько сильны, что могут

вызывать галлюцинации эротического характера на расстоянии нескольких

теневых лет. -- Бля! Ебаный в рот! -- Орет обжегшийся Чевеид Снатайко и

трясет травмированной рукой, сшибая зазевавшихся невидимых пришельцев и

поднимая в воздух весь осевший на него пепел. -- Во, бля, поебень! --

Рассматривает он указательный и средний пальцы, на которых пока ничего не

видно, кроме легкой красноты, которая вскоре превратится в два аккуратных

болючих пузырика.

-- Ни хуя себе, приходнулся... -- Жалуется он Клочкеду, который взирает

на него скорее с нетерпением, чем с сочувствием.

-- Видать тебе самосадом вмазываться придется... -- Размышляет вслух

Чевеид Снатайко, и эти рассуждения Клочкеду не по душе.

Пронизывая задымленное пространство, резво съебывает невидимый

инопланетный корабль, оставив погибшими половину экипажа.

-- Но приход -- за всю хуйню!.. -- Утешительно произносит Чевеид

Снатайко и, видя угрюмое абстяжное грызло Клочкеда, добавляет:

-- Впрочем, винт такой заебатый, что тебе сняться и полторашки

хватит...

Глаза Клочкеда, красные от марафонского недосыпа и абстяги становятся

ярко-бордовыми и светящимися. Их лучи разрезают сигаретную завесу и

упираются в лоб Чевеида Снатайко. Лоб начинает дымиться и плавиться,

мгновение -- и мозги Чевеида Снатайко вскипают и брызжут изо всех отверствий

чевееид снатайковской головы.

-- Да проебись ты злоебучим проебом со своим полкубом, чудище

залупоглазое, охуевающее от своей невхуйственной невъебенности! Задроченная

залупа самоебущего кастрированного пидора! Пиздолижущее полухуие, припухшее

для случки с дырявыми гондонами говноссущего непроблядского мудотряса!.. --

Нежно говорит Клочкед. Он еще долго мог бы перечислять многоэтажные эпитеты

и звания Чевеида Снатайко, но последний, успев соскрести мозги с различных

поверхностей и запихать их обратно, приирительно рявкает:

-- Да втрескаю я тебя, мудака! Тебе д<