НСДАП и русская эмиграция в Германии

 

Несмотря на то что во время Первой мировой войны Германия была противником России, в первые же годы после революции 1917 года в Рейх хлынул необычайно мощный поток русских беженцев. В начале 1920-х годов здесь обосновалось около полумиллиона изгнанников из «страны социализма»[31].

Германию в качестве своей второй родины выбирали в основном люди правых взглядов, многие из которых исповедовали радикальную борьбу с большевизмом, не брезгуя никакими средствами. Историк Михаил Назаров в этой связи пишет, что «часть правой эмиграции, помня о поведении правительств Антанты в Гражданской войне, не связывала с ними надежд на помощь… Правые русские эмигранты придавали большое значение укреплению национальных немецких сил, желая, чтобы они превратились либо во влиятельную оппозицию, либо сами переняли бы правительство»[32].

Те, кто придерживался более умеренных позиций — либералы, «непротивленцы» и т. п., — со временем предпочитали переместиться во Францию и Соединенные Штаты. Эта своеобразная самофильтрация русского эмигрантского сообщества достигла своего апогея после прихода нацистов к власти, а концу 1930-х годов в Третьем рейхе оставались почти исключительно те политически активные русские изгнанники, кто был вполне лоялен гитлеровскому режиму и разделял идею «крестового похода против большевизма».

Надо сказать, что русские эмигранты не нашли особенного участия к своей судьбе со стороны приютивших их немцев. Правые круги протестовали против чрезмерного — в условиях экономического кризиса, инфляции и безработицы — количества «приезжих с Востока», левые силы — видели в русских беженцах представителей враждебных классов (осенью 1922 года коммунисты на страницах своей газеты «Роте фане» открыто возмущались фактом наличия в Германии «высланной из России контрреволюционной интеллигенции», задаваясь вопросом, «как эти официальные связи с белогвардейцами согласуются с договором в Рапалло?»[33]). Позицию германских властей также сложно назвать дружественной: фактически речь шла о планомерном выдавливании эмигрантов с использованием всех находившихся в арсенале немецких чиновников бюрократических возможностей[34].

Все это совмещалось с устоявшимися пропагандистскими штампами, рисующими «восточные народы» в мрачных и презрительных тонах. В одном из школьных учебников Веймарской республики (1925) было написано: «Русский дух как таковой, видимо, не приспособлен к творческой созидательной деятельности; почти всем, что создано Россией во внешних и внутренних делах, она обязана немцам, состоявшим на русской службе, или прибалтийским немцам»[35].

Нельзя утверждать, что подобное отношение к русским господствовало повсеместно. Было немало немецких публицистов и ораторов (многие из них были сами выходцами из России или беженцами из «советского рая»), которые — по крайней мере внешне — проявляли сочувствие к покоренным большевизмом народам. Были и те, кто всерьез пытался усмотреть в новой России «свет с Востока», причем среди таковых находились не одни только коммунисты, но и критично настроенные по отношению к «ветхой» Европе консервативно-революционные мыслители… Освальд Шпенглер уже в 1919 году высказал мысль о том, что «русские вообще не являются народом, таким, как немецкий или английский; они содержат в себе возможность многих народов будущего, так же как германцы эпохи Каролингов… Русская душа является обещанием грядущей культуры»[36].

Интересно, что в ранний период деятельности (до 1923 года) Национал-социалистической немецкой рабочей партии (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei — НСДАП) ее лидеры, идеологи и пропагандисты публично сочувствовали русским, видя в них «заложников мирового еврейства». В тексте одного из плакатов, приглашавшего на массовый митинг НСДАП, говорилось: «Мы, германские национал-социалисты, требуем, чтобы русскому народу была оказана помощь, но не путем поддержки его нынешнего правительства, а путем устранения его нынешних губителей. Кто сегодня жертвует для России, дает не для русского рабочего, а для его грабителя — еврейского комиссара»[37].

13 августа 1920 года Гитлер заявил, что во время октябрьского переворота погибло 300 тысяч русских, но ни одного еврея, и большевистская верхушка на 90 % состоит из евреев. 28 июля 1922 года вождь нацистов сказал, что в России 30 миллионов человек замучено до смерти, казнено в застенках или умерло от голода. Эти жертвы не последние: если начнется большевизация Германии, то гибель немецкой культуры и государства неизбежны; лучшее доказательство этому — судьба России[38].

В другом своем выступлении того же периода фюрер вещал: «В удивительном сотрудничестве демократия и марксизм сумели разжечь между немцами и русскими совершенно безрассудную, непонятную вражду; первоначально же оба народа относились друг к другу благожелательно. Кто мог быть заинтересован в таком подстрекательстве и науськивании? Евреи». Гитлер позволил себе даже следующую, полную негодования, сентенцию: «Да, Бебель, который не соглашался дать проклятому милитаризму ни единого солдата, ни единого гроша для защиты против Франции, — этот Бебель заявил: когда дело дойдет до войны с Россией, я сам вскину на плечо ружье»[39].

Подобные трактовки легко объясняются фактом довольно широкого присутствия в рядах первых национал-социалистов эмигрантов из России. Многие из них происходили из среды аристократов, армейских офицеров, политических деятелей, многие воевали в составе белых армий или под знаменами Добровольческого корпуса генерал-майора графа Рюдигера фон дер Гольца в Прибалтике. Потеряв семьи, имущество и Родину, они были охвачены идеей, что революцию в России устроили евреи и азиаты и вот-вот то же самое случится в Западной Европе.

Существенную роль в формировании идеологии НСДАП в 1919–1923 годы играли русские эмигранты, в частности, прибалтийские немцы. Как пишет К. Шлегель, «в результате образования самостоятельных Балтийских государств и проведенных в них демократических земельных реформ они потеряли свой жизненный базис и переселились в Германскую империю. Эта группа была не столь уж многочисленной, но благодаря своим влиятельным позициям в таких крупных балтийских городах, как Рига, Либава (Лиепая), Динабург (Двинск, он же Даугавпилс), Пярну, Ревель (Таллин) и Нарва, она имела необычайно сильное культурное влияние и обширные связи»[40].

Российские немцы, одинаково хорошо владевшие русским и немецким языками, образовали очень прочное промежуточное звено между правым флангом русской диаспоры и нацистами. Хотя среди них было немало людей, сохранивших преданность дому Романовых (к примеру, земляк Альфреда Розенберга Отто фон Курзель, уже будучи членом НСДАП, основал в Мюнхене «Русский монархический союз»[41]), большая часть со временем начала видеть в себе, как пишет исследователь Джон Стефан, «восточный бастион тевтонской цивилизации, форпост Deutschtum», то есть германизма[42].

Под влиянием русских эмигрантов — бывших «черносотенцев» — в нацистской партии в моду вошли выражения «еврейский большевизм» и «советская Иудея», и вскоре центральным пунктом национал-социалистического образа врага стал стереотип «еврейского большевизма», победившего в России в 1917 году, угрожавшего Германии в ноябре 1918 года и теперь стремившегося к господству над всем миром.

Автор классического исследования по ранней истории нацизма Конрад Гейден отмечал, что российские белоэмигранты, вставшие под знамена со свастикой, «очень желали вовлечь Германию в кампанию борьбы против Ленина… Было бы преувеличением назвать начинающуюся отныне внешнюю политику национал-социализма царистской. Но фактически ее духовные истоки находятся в царской России, в России черносотенцев и „Союза русского народа“. Вынужденные эмигрировать из России и скитаться на чужбине, эти слои приносят в Среднюю и Западную Европу свои представления, свои мечты и свою ненависть. Мрачное, кровавое русское юдофобство пропитывает более благодушный немецкий антисемитизм»[43].

В итоге «старое русское юдофобство» стало исходным пунктом германского национал-социализма в области его внешней политики, а русские эмигранты активно публиковались в центральной партийной газете — «Фелькишер Беобахтер» («Volkischer Beobachter», «Народный наблюдатель») и выступали на нацистских собраниях[44]. По одной из версий, и саму газету «Фелькишер Беобахтер» нацисты купили частично на деньги русских монархистов[45]. Альфред Розенберг в своих воспоминаниях также пишет о том, что «наиболее состоятельная финансовая поддержка оказывалась партии русскими белоэмигрантами, которые любой ценой хотели добиться выхода своей антисоветской пропаганде». Одним из основных спонсоров «Фелькишер Беобахтер» Розенберг называет генерала В.В. Бискупского[46].

Деятельность так называемого «русского» (или «русско-балтийского») сектора в нацистской партии, как правило, связывают с именем Макса Эрвина фон Шейбнер-Рихтера. Он родился 21 января 1884 года в Риге, в семье композитора и дирижера Карла-Фридриха Рихтера. В составе отрядов самообороны Макс Рихтер участвовал в подавлении революционных выступлений в 1905–1907 годах. После женитьбы на Матильде фон Шейбнер (и приобретения дворянской двойной фамилии) он в декабре 1910 года переехал в Мюнхен, где стал дипломированным инженером. Здесь к этому времени уже сформировалось ядро «русско-балтийской группы», которая позднее почти в полном составе вступила в НСДАП. В 1914 году Шейбнер-Рихтер поступил добровольцем в баварский полк легкой кавалерии, однако вскоре был отправлен в Турцию в качестве уполномоченного министерства иностранных дел. В декабре 1917 года его назначили офицером разведки при главнокомандующем Восточным фронтом в Прибалтике. Он активно участвовал в борьбе с большевиками, а в 1919 году вернулся в столицу Баварии, где через А. Розенберга установил контакты с русскими эмигрантами.

В ноябре 1920 года Шейбнер-Рихтер вступил в НСДАП и быстро вошел в ближайший круг Адольфа Гитлера. Одновременно он организовал русско-германское общество «Возрождение» («Aufbau»), целью которого стало объединение русских и украинских правых эмигрантов с германскими националистами. В списках общества тогда значились такие заметные фигуры русской эмиграции, как П.О. Гусаков, герцог Г.Н. Лихтенбергский и барон Кеппен. Несколько членов «Aufbau» потом служили Третьему рейху: Альфред Розенберг, Арно Шикеданц, генерал-майор Василий Бискупский, Петр Шабельский-Борк, полковник Иван Полтавец-Остраница[47]. Средства для партийной деятельности (как для «Aufbau», так и для НСДАП) Шейбнер-Рихтер умело добывал у эмигрировавших в Германию членов российской императорской фамилии[48]. Кроме того, он завел многочисленные связи среди промышленников, с королевским домом Виттельсбахов и церковными иерархами. В круг его друзей входили стальной магнат Фриц Тиссен, герой Танненберга генерал Эрих Людендорф.

В издаваемом обществом журнале постоянно подчеркивалось, что будущее немецкого народа — «в совместных действиях с Востоком, прежде всего с Россией», а врагами немецкого и всех «национально чувствующих народов» назывались «еврейско-интернациональная пресса» и особенно «интернациональный марксизм»[49]. Шейбнер-Рихтер писал, что «народы начинают понимать, где их враг, они видят, что под лозунгом извращенного, ложно понятого национализма они уничтожали друг друга в угоду общему врагу»[50].

В конце мая 1921 года под эгидой «Aufbau» фон Шейбнер-Рихтер организовал в Бад-Рейхенхалле съезд русских и украинских националистов. Со всей Европы в это баварское курортное местечко съехались делегаты, принявшие резолюцию о совместной борьбе против коммунистов, евреев и масонов. Важным итогом съезда стало также избрание Высшего монархического совета во главе с Николаем Евгеньевичем Марковым (1866–1945) — одним из самых известных лидеров «Черной сотни», депутатом Государственной Думы и антисемитским публицистом. Забегая вперед, отметим, что Марков будет активным сподвижником нацистов и участником громких пропагандистских антисемитских акций. Ему принадлежит следующая показательная сентенция: «По духу русское движение было аналогично национал-социализму и внесло неоценимый вклад в его зарождение и развитие»[51].

«К 1923 году, — отмечает историк Константин Семенов, — установились достаточно прочные связи между русским очагом в Кобурге — двором Великого князя Кирилла Владимировича — и НСДАП. Многие эмигранты посещали митинги последней, небезосновательно полагая, что „коричневое“ движение способно справиться с коммунизмом. Это стало причиной для участия ряда эмигрантов в „Пивном путче“ в ноябре 1923 года. Связующим звеном между нацистами и эмигрантами был Макс Эрвин фон Шейбнер-Рихтер»[52]. Немецкий историк Иоахим Фест пишет, что влияние фон Шейбнер-Рихтера «на Гитлера было огромным, и он был единственным из сподвижников Гитлера, погибших 9 ноября 1923 года у Фельдхеррнхалле, кого тот считал незаменимым»[53].

Шейбнер-Рихтер прямо или косвенно поспособствовал карьерному росту (в рамках НСДАП) целого ряда русских немцев. Пожалуй, наиболее загадочной фигурой среди них является Григорий (Грегор) Шварц-Бостунич — необычайно плодотворный антисемитский и антимасонский автор, который пользовался почти безграничным доверием рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, и к 1944 году сумел дослужиться до штандартенфюрера СС[54].

Он родился 19 ноября 1883 года в Киеве в семье сотрудника полиции Вильгельма Бертольда Шварца (выходца из старинного рижского аристократического рода) и Ольги Бастуновой-Бостунич (ее отец был обрусевшим сербом, а мать, урожденная Риглер, происходила из Баварии)[55].

Задолго до революции Бостунич увлекся изучением теософии, оккультизма и астрологии, будучи при этом не чуждым и идеям черносотенных кругов. Он не принял ни Февральскую, ни Октябрьскую революции. В своих статьях и книгах Бостунич изображал большевизм как апокалиптическое явление и «выступление темных сатанинских сил». В 1920 году ему пришлось эмигрировать в Константинополь, откуда он перебрался сперва в Болгарию, затем — в Югославию, а в августе 1922 года — в Мюнхен. Все это время Григорий Бостунич выступал с антибольшевистскими лекциями, в которых уделял большое внимание «Протоколам сионских мудрецов» и разоблачению франкмасонства.

В Баварии Бостунич сошелся с Шейбнер-Рихтером, стал сотрудничать в ряде русских монархических изданий, но в конечном итоге, заявив о своем германском происхождении, примкнул к нацистской партии, на митингах которой он впоследствии неоднократно выступал в качестве оратора. В 1924 году Бостунич познакомился с Генрихом Гиммлером. В начале 1925 года он женился на медсестре, фанатичной нацистке Фриде Вольф. Его книги («Масонство и русская революция», «Еврейский империализм» и т. п.) пользовались неизменным успехом у националистически настроенной публики и выдержали множество изданий. В 1920-е годы он также сошелся с представителями «народнического» крыла НСДАП, в частности с нацистским гауляйтером Тюрингии Артуром Динтером, впоследствии исключенным из партии по приказу Гитлера за «сектантскую деятельность»[56]. Под влиянием «народников» Шварц-Бостунич «проникся» теорией Ганса Гербигера о «вечном льде», а также написал ряд сомнительных опусов, вроде «Евреи и женщина. Теория и практика еврейского вампиризма, эксплуатации домашнего и народного хозяйства» (опубликована в Берлине в 1939 году).

Известно, что Г. Гиммлер, будучи главой Охранных Отрядов, в течение некоторого времени (приблизительно до середины 1930-х годов) оказывал покровительство представителям «народнических» кругов. Неудивительно, что и Шварц-Бостунич сумел найти приют в «Черном ордене». В апреле 1935 года он получил чин гауптштурмфюрера СС, был назначен начальником 1 отдела (масонство) V управления службы безопасности (СД) и куратором «Музея масонства» в Берлине[57].

Через шесть месяцев Шварц-Бостунич был вынужден оставить свой пост по указанию шефа СД Рейнхарда Гейдриха, формально сославшегося на слабое здоровье «специалиста по масонству» (он был переведен в резервное подразделение «Ост» Общих СС в Берлине). На самом деле Гейдрих всегда был против покровительственного отношения Гиммлера в отношении Бостунича и не упускал возможности, чтобы подсунуть своему шефу аналитические материалы с разоблачением псевдонаучной деятельности «профессора». 19 июня 1941 года он информировал рейхсфюрера о том, что одна из работ Шварца-Бостунича представляет собой «бессистемную публикацию списка масонских преступников», перемежающуюся «скандалами и сенсациями». Из этого Гейдрих делает вывод о том, что Шварц-Бостунич «не может быть никаким фюрером СС» и в «политическом отношении не представляет из себя ничего иного, кроме как жалкого невежду».

Однако до этого — 12 октября 1935 года — Шварц-Бостунич был произведен в штурмбаннфюреры СС, а 30 января 1937 года — в оберштурмбаннфюреры СС. Вплоть до указанного рапорта Гейдриха он все еще продолжал выступать с лекциями, однако 26 сентября 1941 года получил от Гиммлера письмо, в котором рейхсфюрер с подчеркнутой вежливостью указывал: «Прошу вас правильно меня понять, но ваша лекторская и публицистическая деятельность в будущем может быть разрешена лишь после того, как я ознакомлюсь с ее содержанием и получу о ней полное представление».

Вся дальнейшая деятельность Шварца-Бостунича свелась в основном к написанию доносов в гестапо с жалобами на «саботаж чиновников». В феврале 1944 года он перебрался в Силезию. Видимо, из сострадания, Гиммлер дал указание приписать его к штабу XXI округа Общих СС, а 4 ноября 1944 года Шварц-Бостунич получил свой последний чин — штандартенфюрера СС. При приближении советских войск он выехал на Запад и сдался в плен американцам. Последнее упоминание о нем датируется маем 1946 года: его имя числилось в списке немецких военных преступников — офицеров войск СС, составленном Главным штабом американских войск в Германии.

Большим влиянием в НСДАП пользовался еще один российский эмигрант — Альфред Розенберг, небезуспешно претендовавший в партии на роль «главного идеолога» (а позже — «главного философа Рейха»). Он родился 12 января 1893 года в Ревеле в семье руководителя местного отделения Германской коммерческой палаты, осенью 1910 года поступил в Высшее техническое училище, которое в 1915 году из-за военного положения было переведено в Москву. Здесь Розенберг в начале 1918 года сдал государственный экзамен по архитектуре. Лично пережив кошмар большевистской революции, молодой прибалт принял решение эмигрировать в Германию через оккупированный германскими войсками Ревель.

Между прочим заметим, что факты биографии А. Розенберга были курьезным образом искажены известным журналистом С. Веревкиным («Бывший… русский офицер, участник Гражданской войны в России… Александр Васильевич Розенберг»[58]). На самом деле Розенберг никогда не служил в армии. В своих мемуарах он вспоминает, как хотел стать немецким солдатом после оккупации Ревеля германскими войсками: «Я отправился в комендатуру, чтобы спросить, когда можно записаться добровольцем. Несмотря на мое искреннее желание, мне было отказано, поскольку я жил на оккупированной территории»[59].

В конце 1918 года Розенберг прибыл в Мюнхен, где, познакомившись с Дитрихом Эккартом, вступил в знаменитое «Общество Туле» (в воспоминаниях Розенберг охарактеризовал эту организацию так: «Туле была одной из тех, которые отстаивали концепцию арийской расы, и их собрания посещали не только Дитрих Эккарт и Рудольф Гесс, но также и большинство антисемитски настроенных русских белоэмигрантов»[60]), а затем — в Немецкую рабочую партию, из которой затем сформировалась НСДАП.

Историк Йоганнес Баур утверждает, что «в первые послевоенные годы образ России еще не был у Розенберга столь однозначно русофобским, как в позднейших его сочинениях». Уже в самых ранних своих публикациях (например, сочинение «Еврей» относится к июлю 1918 года) Розенберг отождествлял большевиков с евреями, целью которых была «гибель России как государства», при этом «сотни тысяч лучших русских людей, стремившихся защитить свое Отечество… пали под пулями этих палачей»[61]. Розенберг вполне допускал равноправное сотрудничество с русскими националистами в борьбе против общих врагов — «еврейства» и большевизма. Более того, в «Фелькишер Беобахтер» он пророчествовал: «Придет время, когда… будет французская национал-социалистическая рабочая партия, английская, русская и итальянская»[62].

Розенбергу импонировали русские эмигрантские газеты, где Гитлера часто сравнивали с Петром Великим, и он позитивно оценивал труд «черносотенцев» по «изобличению» еврейства. Большевистская революция, писал он, была чуждым русской природе феноменом; она была восстанием «потомков монголов против нордических форм культуры», и потому была «стремлением к степи, ненавистью кочевников против корней личности», означала попытку вообще отбросить Европу[63].

Вплоть до 1923 года Розенберг поддерживал тесные отношения со своими товарищами по несчастью из числа русских эмигрантов. Совместно с основателем «Русского монархического союза» О. фон Курзелем в 1921 году он опубликовал стотысячным тиражом антисемитскую брошюру «Могильщики России» (в издании принимал участие также Дитрих Эккарт). Плодотворными можно назвать и его контакты с бывшим «черносотенцем», полковником русской императорской армии Федором Викторовичем Винбергом (1868–1927), проповедовавшим со страниц своих изданий — газеты «Призыв» и журнала «Луч света» — объединение «усилий православной и католической церквей для противостояния еврейско-масонским силам как антихристианским» (в журнале «Луч света» публиковался, в частности, Г.В. Шварц-Бостунич) [64]. Винберг входил в состав неформальной организации, занимавшейся активной пропагандой одного из источников разжигания ненависти к евреям — «Протоколов сионских мудрецов», которые потрясли немецкое общество и руководство НСДАП. Ближайшие соратники Винберга — будущие русские нацисты Сергей Владимирович Таборицкий и Петр Николаевич Шабельский-Борк — стали известными после покушения на либерального деятеля П.Н. Милюкова в марте 1922 года (жертвой этого акта стал отец известного писателя В.Д. Набоков[65]). Некоторые исследователи утверждают, что именно Винберг «помог» нацистам своими сентенциями о том, что «евреев может остановить только физическое уничтожение»[66].

После 1923 года во взглядах Розенберга произошло известное изменение, общее также для Гитлера и других теоретиков партии: Россия из потенциального союзника превратилась во внешнеполитического противника. Со стабилизацией советской власти стало излишним отделять друг от друга правителей и представителей национальной интеллигенции, участвовавших в Гражданской войне и оказавшихся в эмиграции. Если до 1922–1923 годов русская революция интерпретировалась, прежде всего, как продукт «еврейско-большевистского заговора», то позднее ответственность за такой ход истории возлагалась… на «расовые дефекты» самого русского народа[67].

Так, в публикации «Советская Иудея» (в журнале «Мировая борьба», № 2, июль 1924 года) Розенберг утверждал: «В том, что в России были сожжены тысячи имений, что сотни тысяч людей были казнены и вырезаны в бессмысленном порыве разрушения, видно лишь истинно русское начало». В подтверждение этого своего вывода он ссылается на соответствующие примеры и образы из русской литературы (упоминается «Капитанская дочка» А.С. Пушкина, «Идиот» Ф.М. Достоевского, «От двуглавого орла к красному знамени» П.Н. Краснова): «Если я думаю о русской революции, то первое, что мне приходит на ум — так это эпизод из „Идиота“, когда русский из зависти к чужим серебряным часам, без какого-либо морального сомнения закалывает их владельца словно скотину, не забывая перед этим рьяно перекреститься».

Впрочем, Розенберг все еще искренне сочувствует главной жертве революции — национальной интеллигенции: «В течение 1918 года все более или менее зрячие увидели, как спала маска большевистского сфинкса, и выяснилось, что большевизм не был и не является борьбой за социальную идею. Это политическая борьба евреев всех стран против национальной интеллигенции всех народов, чтобы с помощью натравленных против нее низших слоев народа уничтожить ее и на ее место поставить евреев или зависимые от них создания»[68].

Постепенно Розенберг начал приходить к мысли о необходимости расчленения СССР по национальному признаку и замене его мозаикой подчиненных Германии марионеточных государств. В 1927 году в Мюнхене была опубликована его брошюра «Будущий путь германской внешней политики», где он призывал руководство Веймарской республики всемерно поддерживать сепаратистские настроения в Советском Союзе. Он рассчитывал на поддержку нерусских народов в борьбе против русских, уже тогда «проповедуя» идею «санитарного кордона» для изоляции «Московии» от внешнего мира[69]. Отсюда становится ясно, почему во время войны, являясь главной министерства занятых восточных территорий («Reichsministerium fur die besetzen Ostgebiete»), он одобрял сепаратистские устремления украинцев и представителей других наций Советского Союза.

В своем главном сочинении — «Миф XX века» (1930) — Розенберг посвящает характеристике русской души целую главу. Вновь ссылаясь на Достоевского (именуя того «увеличительным стеклом русской души», через личность которого «можно понять всю Россию в ее трудном для объяснения многообразии»), «главный партийный философ» подчеркивает, что «существует абсолютно исконная потребность русского человека в его стремлении к страданию, в беспрерывном страдании… во всем, даже в радости»[70].

Розенберг полагает, что «русский — единственный в мире, кто не внес ни одной идеи в множество человеческих идей, и все, что он получил от прогресса, было им искажено. Русский хоть и движется, но по кривой линии, которая не ведет к цели, и он подобен маленькому ребенку, который не умеет думать правильно»[71].

Хотя автор и признает, что «Россия — это страна, которая сохранила в своей груди истинный образ Христа, предполагая однажды, когда народы Запада собьются с пути, вывести их на новый справедливый путь», причиной этого называется лишь «мучительное стремление подарить миру нечто самостоятельное».

Итоговый вывод печален: «В 1917 году с „русским человеком“ было покончено. Он распался на две части. Нордическая русская кровь проиграла войну, восточно-монгольская мощно поднялась, собрала китайцев и народы пустынь; евреи, армяне прорвались к руководству, и калмыко-татарин Ленин стал правителем. Демонизм этой крови инстинктивно направлен против всего, что еще внешне действовало смело, выглядело по-мужски нордически, как живой укор по отношению к человеку, которого Лотар Штоддард правильно назвал „недочеловеком“… Смердяков управляет Россией. Большевизм у власти мог оказаться в качестве следствия только внутри народного тела, больного в расовом и душевном плане»[72].

Справедливости ради, стоит отметить, что изначальное «русофильство» нет-нет, да и проявлялось у Розенберга и в последующие годы. Так, в письме к генералу Василию Бискупскому (своему приятелю в начале 1920-х годов) от 30 декабря 1931 года он заявлял, что «знал в России многих прекрасных людей» и «оглядывается в прошлое лишь с самой большой симпатией к ним и ко многому в русской жизни»[73].

Тем не менее к этому времени новый вектор партийной политики был определен, свидетельством чему стало появление в труде лидера НСДАП «Майн Кампф» расхожего утверждения о неспособности русских к государственному управлению. После смерти Шейбнера-Рихтера связи нацистской верхушки с русскими монархистами оказались прерваны, поэтому Гитлер мог без оглядки на чье-либо стороннее мнение писать: «Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование и которая одна только служила залогом известной прочности государства. Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы… В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца. Место германцев заняли евреи»[74].

Тем не менее деятельность нацистской партии продолжала положительно восприниматься радикально настроенной частью русской эмиграции, не желавших видеть в сентенциях идеологов НСДАП какого-либо оскорбления и унижения своего национального достоинства.

 

Третья глава

Русские нацисты

 

Несмотря на то что взгляды руководства партии на русскую проблему изменились, а близкое русско-немецкое сотрудничество в рамках НСДАП фактически сошло на нет, контакты по отдельным направлениям продолжались.

Так, с 1924 года активно действовало полувоенное формирование — «Русский вспомогательный отряд» («Russische Hilfstruppe»), имевший связи с НСДАП и регулярно участвовавший в занятиях Штурмовых отрядов (СА) — в местечке Ценден, примерно в 80 км к северо-востоку от Берлина, на территории обширного поместья бранденбургского юнкера Вильгельма фон Флоттова. В отряд входили ветераны армии генерал-майора Павла Бермондта-Авалова и русская эмигрантская молодежь. Члены русского отряда собирались в одной из пивных на Гайзбергштрассе. В 1928 году их формирование влилось в состав подразделений СА в Берлине-Шенеберге[75].

Никогда не порывал с нацистами уже неоднократно упомянутый генерал-майор Василий Викторович Бискупский[76]. После провала «Пивного путча» 9 ноября 1923 года он, по утверждению некоторых исследователей, укрывал у себя на квартире Адольфа Гитлера[77]. Несмотря на смерть фон Шейбнер-Рихтера, Бискупский старался не потерять контактов с нацистами. Он приветствовал триумф НСДАП в январе 1933 года и направился в Берлин, где встречался с различными партийными деятелями, занимавшими высокое положение. В апреле 1933 года генерал добился аудиенции у главы внешнеполитического ведомства НСДАП («Fussenpolitisches Amt der NSDAP»), «старого друга», — Розенберга, и предложил ему преобразовать министерство иностранных дел в более мощную структуру, способную стать противовесом Третьему интернационалу. Кроме того, он предложил Розенбергу организовать при НСДАП «русский отдел», построенный по принципу «конспиративной ячейки». Но здесь Бискупского ожидало фиаско[78].

Не унывая, он в конце 1933 года установил связь с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером и отправил ему информацию о деятельности русских эмигрантов. В 1935 году он подготовил для СС сообщение о движении монархистов, начиная с 1920 года, включив в него всю информацию о степени их политической активности. Это сообщение произвело впечатление на рейхсфюрера СС и его окружение[79].

В мае 1936 года Бискупский при поддержке СС и Министерства пропаганды был назначен главой имперского координационного агентства по делам эмигрантов — Бюро русских беженцев («Vertrauenstelle fur Russische Fluchtinge»). Основанием для создания бюро послужила необходимость пресечь постоянные споры между различными эмигрантскими группировками и в интересах сохранения порядка и безопасности в обществе устранить этот источник нестабильности. В задачу бюро входил организационный учет, контроль и обслуживание всех проживавших в Германии русских эмигрантов. Ближайшими сотрудниками Бискупского стали убийцы В.Д. Набокова — П.Н. Шабельский-Борк (он стал секретарем управления) и С.В. Таборицкий (занял должность главы молодежного отдела)

Усилия, предпринимаемые В.В. Бискупским, были направлены на то, чтобы объединить русские группы эмигрантов вокруг его ведомства и укрепить, таким образом, его авторитет и положение в Германии, в ее властных структурах, а также среди выходцев из России; он вел активную политическую жизнь, питая надежду, что когда-нибудь избранная им форма коллаборационизма принесет пользу русскому народу — поможет с помощью немцев изменить политическую систему в СССР. Немецкая исследовательница Беттина Доденхофт замечает в этой связи, что «в СС были положительно оценены предложенные Бискупским планы воссоздания России»[80]. Однако едва ли эти планы имели под собой какую-то реальную почву. В любом случае, известно, что с началом войны ведомство Бискупского активно сотрудничало с СС и абвером на ниве привлечения для нужд германской армии (и, в частности, разведки) эмигрантов в качестве переводчиков и агентов[81].

Рупором нацистской идеологии в среде русских эмигрантов в Германии была издававшаяся в Берлине с июля 1933 года газета «Новое слово». Ее редактор — Владимир Михайлович Деспотули (1895–1977) пользовался покровительством Розенберга и, по слухам, имел тесные связи с СС (отсюда его прозвище — Гестапули)[82].

Надо сказать, что в первые годы после прихода нацистов к власти положительные чувства к Третьему рейху испытывали отнюдь не только политически ангажированные люди, но и вполне «умеренные» русские эмигранты. Так, известный мыслитель Иван Александрович Ильин, которого едва ли можно упрекнуть в расизме и антисемитизме, в мае 1933 года опубликовал в парижской газете «Возрождение» статью «Национал-социализм», в которой выступил фактически адвокатом Гитлера («Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе»[83]). Справедливости ради, заметим, что в 1945 году Ильин в одной из своих статей писал: «Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал-социалистам… Они враги России, презиравшие русских людей последним презрением»[84].

Между тем в самой Германии в 1930-е годы радикально настроенными эмигрантами было предпринято несколько попыток скопировать нацистский опыт и использовать последний в политической борьбе с большевиками. Уже летом 1933 года представитель подобных кругов русской эмиграции в Германии, русский нацист Н. Никольский опубликовал «Открытое письмо», в котором писал, что «русский национал-социализм зарождался и креп в душе русского эмигранта по мере того, как рос успех немецкого национал-социализма, объявившего беспощадную войну всем разрушительным силам своей страны… Нам не приходится здесь защищать честь России… нам не приходится слышать, что чувства патриотизма нам не присущи, что Достоевский, Толстой и Тургенев проповедовали те же идеи, которые проводятся сейчас коммунизмом, не слышим мы также призывов к искренней дружбе с Советской Россией и никто не говорит нам о том, что нас, эмигрантов, надо „прижечь каленым железом“… Но самое главное, что мы видим, — это, что именно здесь нанесен сокрушительный удар коммунизму»[85].

Автор письма был членом образованного 9 апреля 1933 года Российского освободительного национального движения (РОНД). Инициаторами его создания стали Н.П. Дмитриев, Щербина и несколько балтийских немцев во главе с Ф. Лихингером. Вскоре власть в организации перешла к бывшему белогвардейцу, члену НСДАП Андрею Светозарову (наст. Генрих Пельхау). Первый раз РОНД громко заявил о себе 1 мая 1933 года. В этот день в Берлине более 200 дружинников организации под русским флагом со свастикой в одной колонне в СА вышли на демонстрацию. Кроме берлинской ячейки филиалы РОНДа были открыты в Саксонии, Силезии и Гамбурге. Отношения между штурмовиками и дружинниками были настолько дружественными, что СА передали РОНДу трофейное знамя одной из частей русской императорской армии, захваченное немецкими войсками в годы Первой мировой войны, а гимн РОНДа исполнялся на мотив песни «Хорст Вессель» и начинался почти теми же словами[86].

Однако 27 сентября организация была закрыта в пределах Пруссии распоряжением Министерства внутренних дел. Запрет объяснялся тем, что руководству РОНД «не удалось поставить свое движение на почву национал-социалистической идеологии… в рядах движения находятся люди, которые не являются ни национал-социалистами, ни русскими по крови»[87].

Правда, уже в начале октября генерал-майор князь П.М. Бермондт-Авалов (1884–1973)[88]получил разрешение на организацию «Партии российских освобожденцев