Глава двенадцатая гибель команданте Че Гевары

Покидая Кубу в 1965 году, Че уезжал навстречу своей смерти. Он знал об этом. У него напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. «Я не рожден для того, чтобы руководить министерствами или умереть пожилым человеком», – говорил он своему другу Альберто Гранадосу, с которым исколесил пол Южной Америки.

К сожалению, «за кадром истории» осталось содержание многочасовых бесед Фиделя и Че Гевары. Но было понятно, что, как ни уговаривал главнокомандующий своего брата по духу, Че Гевара принял твердое решение «податься в партизаны». Лишь в 2004 году Фидель Кастро поведал, что Че решил ехать в Боливию. По мнению Фиделя, он был еще «сыроват» для партизанской войны – находился не в лучшей физической форме. Да и само намерение аргентинца затеять свое «революционное предприятие» в какой–либо латиноамериканской стране вызывало у Фиделя большое беспокойство: там еще не сложились условия для этого, не было формирований, способных противостоять режиму. Че мог создать в Боливии только маленький отряд, а этого было недостаточно для ведения успешной борьбы.

Но Че буквально рвался в бой. Фидель понимал, что остановить аргентинца невозможно. Тот мог в любой момент просто сорваться с места и укатить в неизвестном направлении. И тогда Фидель поручил Че руководство отрядом, который должен был отправиться на помощь революционерам в Конго, будущий Заир. «Че нервничал. Но его очень занимала война в Африке, и я ему предложил поехать туда, пока в Боливии сформируются силы для совершения революции в Аргентине. Задание в Африке было сложным, и наша помощь была необходима. В Конго был самый сложный период гражданской войны»^[489], – рассказывал Фидель Кастро.

В 1960–е годы Африка бурлила. Этот несчастный континент, единственной страной на котором, никогда не завоевывавшейся колонизаторами, была Эфиопия, погряз в войнах и локальных конфликтах. Некоторым партизанским отрядам удалось свергнуть колониальный режим в своих странах, но большинство из них, не имея поддержки извне, терпели поражения.

Че теперь редко появлялся в министерстве промышленности. Собираясь в африканскую командировку, словно предчувствуя трагический конец, Че Гевара избавлялся от всего «вещественного», что связывало его с прошлым. Раздал друзьям почти все свои книги и личные вещи, написал много писем.

Отряд был сформирован из темнокожих кубинцев. Они до поры до времени не знали, кто будет их командиром. Их подготовка проходила в условиях строгой секретности. Провожая бойцов в гаванском аэропорту, Фидель сказал: «Когда вы попадете в Конго, то встретите там человека, которому вы будете подчиняться так, словно вами командую лично я». Потом главнокомандующий отвел в сторону двух заместителей Че – Дрека и Мартинеса – и приказал им заботиться о своем командире, но так, чтобы он этого особенно не замечал^[490].

Че Гевара улетел в Африку под вымышленным именем Рамон, с фальшивым паспортом и с чемоданчиком, набитым книгами. Некоторое время спустя к нему в Конго, коротавшему время в гостиницах за игрой в шахматы, присоединились около 200 кубинских солдат, которые прибыли из Гаваны на судне, нагруженном оружием. 24 апреля 1965 года Че с группой бойцов прибыл в местечко Кибамба, недалеко от Физи, в провинции Южное Киву, в зоне, контролируемой Лораном Дезире Кабилой.

Между тем на Кубе начались волнения по поводу того, где находится министр промышленности. Но Фидель Кастро хранил молчание.

20 апреля 1965 года на один из субботников по рубке тростника в провинции Камагуэй, в котором принимал участие Фидель Кастро, прибыла группа иностранных журналистов. Их интересовало только одно – где в настоящий момент находится команданте Гевара. Но своим ответом Фидель только еще больше заинтриговал корреспондентов: «Единственное, что могу вам сказать о майоре Геваре, это то, что он всегда будет находиться там, где больше всего полезно революции, и что отношения между мной и им – великолепные. Они такие же, как в первое время нашего знакомства, можно сказать, что они даже лучше»^[491].

Слухи о «таинственном исчезновении» Че Гевары дошли до его тяжелобольной матери, которая лежала в одном из госпиталей Буэнос–Айреса. Селия Серна немедленно связалась с помощником Че по министерству. Ей сказали, что сын жив–здоров, но очень занят и при первой возможности свяжется с ней. Мать Че умерла в больнице 10 мая 1965 года, так и не дождавшись известий от сына.

С каждым днем плодились самые нелепые небылицы о том, где на самом деле может находиться Гевара. Его «записали в самоубийцы», отправили в Китай на досрочный отдых, объяснив это смертельной болезнью. А американский журнал «Ньюсуик» и вовсе преподнес мировую сенсацию, сообщив читателям, что «Че продал за 10 миллионов долларов особо важные кубинские секреты и отбыл в неизвестном направлении». За какие–то три месяца 1965 года мировая пресса «хоронила» Че Гевару шесть раз, а одна из газет и вовсе договорилась до того, что его тело… тайно захоронено в фундаменте одного из зданий в Лас–Вегасе.

Фидель Кастро по–прежнему избегал контактов с прессой, а однажды, раздраженный очередным вопросом об аргентинце, резко заявил, что кубинское правительство вовсе не обязано отчитываться о его местонахождении. Получая сводки с «африканских фронтов», он знал, что Че удалось создать элитный отряд из местных бойцов, который успешно сражается против карателей, возглавляемых американским наемником Хором, по прозвищу «Сумасшедший Майк».

Фидель прекрасно понимал, насколько тяжело приходилось в Африке Че Геваре. Не только из–за местной африканской специфики (конголезцы, например, не шли в бой без благословения местного колдуна и нередко в страхе разбегались, столкнувшись лицом к лицу с противником), но и из–за присущего аргентинцу качества говорить людям в лицо всё, что он думает. Не важно – был это друг или враг.

Помимо этого личного качества Че, было много других факторов, препятствовавших успешному продвижению отряда. «Было очень много препятствий, когда Че приехал в Африку в апреле 1965 года. Там было полно белых наемников, южноафриканцев, родезийцев, бельгийцев и даже кубинских контрреволюционеров, которые работали на ЦРУ. Африканские силы были недостаточно подготовлены. Че пытался привить им культуру войны, потому что только тогда воины непобедимы. <…> Че попросил прислать помощников из Гаваны, чтобы они оценили ситуацию. Если понадобилось бы послать еще войска, мы бы сделали это. Но в то время не было перспективы, не было возможностей для развития революции, и мы попросили Че вывести войска. Он почти шесть месяцев находился в Конго, потом поехал в Танзанию…» ^[492] – рассказывал Фидель.

Между тем западная пресса продолжала распускать слухи о том, что случилось с Че Геварой. Сообщалось, что между Че и Фиделем произошла крупная ссора и главнокомандующий убил аргентинца. Причем, по одной из версий, Фидель якобы убил своего друга из–за его «просоветской», а по другой, из–за «прокитайской ориентации». Одна из газет, со ссылкой на секретного агента в Гаване, утверждала, что Че находится в местной психбольнице из–за того, что ему стал видеться Камило Сьенфуэгос, который якобы призывал его к экспорту революции^[493].

Только 3 октября 1965 года Фидель Кастро нарушил молчание. Он огласил письмо Че. С тех пор ведутся споры, зачем Фидель это сделал, ведь Че просил обнародовать письмо в случае его смерти или победы революции в одной из стран. Некоторые аналитики полагают, что после обнародования содержания письма Че Гевара, как человек чести, вернуться на Кубу уже просто не мог. Фидель же домыслы на эту тему считает «подлой клеветой»^[494].

Кадры кинохроники передают гнетущую тишину, когда на трибуну поднялся Фидель Кастро и заговорил: «В нашем Центральном комитете отсутствует человек, который в максимальной степени имеет все заслуги и обладает всеми качествами, необходимыми для того, чтобы входить в этот орган. Этого человека, однако, нет среди членов нашего Центрального комитета. Вокруг этого факта враги сумели раскинуть целую паутину клеветы. Наши враги пытаются сбить людей с толку, посеять беспокойство и сомнения. Что же касается нас, то мы выжидали, ибо было необходимо вы–ждать<…>

Всяческие предсказатели, переводчики, «специалисты по Кубе» и электронные машины работают без сна и отдыха, чтобы разгадать эту загадку. Чего только не говорят: Эрнес–то Гевара стал жертвой «чистки», Эрнесто Гевара болен, у Эрнесто Гевары расхождения с руководством и т. д. и т. п.

Народ, разумеется, верит и доверяет нам. Но наши враги пускают в ход подобные вещи, главным образом за границей, чтобы обливать нас ушатами клеветы: вот он, страшный, зловещий коммунистический режим, люди исчезают бесследно, исчезают необъяснимо. Что касается нас, то мы в свое время заявили народу, когда он стал замечать отсутствие этого человека, что в нужный момент мы скажем ему всё, а пока что у нас есть причины выжидать <…>

Чтобы пояснить это, мы зачитаем здесь письмо – вот здесь собственноручно написанное письмо, а здесь – перепечатанное на машинке – письмо товарища Эрнесто Гева–ры, которое говорит само за себя. Я раздумывал, следует ли рассказывать здесь об истории нашей дружбы, нашего товарищества, о том, как эта дружба завязалась и при каких обстоятельствах и как она развивалась. Но это не нужно. Я ограничусь тем, что прочту письмо.

Здесь не поставлена дата, потому что это письмо должно быть прочитано в тот момент, когда мы сочтем это наиболее своевременным. Но, если придерживаться строгой действительности, это письмо было передано 1 апреля этого года, то есть ровно шесть месяцев и два дня назад»^[495].

Кастро зачитал перед тысячами собравшихся адресованное ему лично письмо Че:

«Фидель!

В этот час я вспоминаю о многом, о том, как я познакомился с тобой в доме Марии Антонии, как ты мне предложил поехать с тобой, о нашей напряженной подготовке.

Однажды нас спрашивали, кому нужно сообщить в случае нашей смерти, и тогда нас поразила действительно реальная возможность такого исхода. Потом мы узнали, что это на самом деле так, что в революции, если она настоящая революция, или побеждают, или погибают. Многие остались там, на этом пути к победе.

Сейчас все это имеет менее драматическую окраску, потому что мы более зрелы, но все же это повторяется. Я чувствую, что я частично выполнил долг, который связывал меня с кубинской революцией на ее территории, и я прощаюсь с тобой, с товарищами, с твоим народом, который уже стал моим. Я официально отказываюсь от своего поста в руководстве партии, от своего поста министра, от звания майора, от моего кубинского гражданства. Официально меня ничто больше не связывает с Кубой, кроме лишь связей другого рода, от которых нельзя отказаться так, как я отказываюсь от своих постов.

Обозревая свою прошлую жизнь, я считаю, что я работал достаточно честно и преданно, стараясь укрепить победу революции. Моя единственная серьезная ошибка – это то, что я не верил в тебя еще больше с самого первого момента в Сьерра–Маэстра, что я недостаточно быстро оценил твои качества вождя и революционера. Я прожил замечательные дни, и, будучи рядом с тобой, я ощущал гордость от того, что я принадлежал нашему народу в самые яркие и трудные дни Карибского кризиса.

Редко когда твой талант государственного деятеля проявлялся так ярко, как в эти дни, и я горжусь также тем, что я последовал за тобой без колебаний, что я мыслил так же, как ты, так же видел и так же оценивал опасности и принципы. Сейчас требуется моя скромная помощь в других странах земного шара. Я могу сделать то, в чем тебе отказано, потому что ты несешь ответственность перед Кубой, и поэтому настал час расставания.

Знай, что при этом я испытываю одновременно радость и горе, я оставляю здесь самые светлые свои надежды созидателя и самых дорогих мне людей <…> Я оставляю здесь народ, который принял меня, как сына, и это причиняет боль моей душе. Я унесу с собой на новые поля сражений веру, которую ты в меня вдохнул, революционный дух моего народа, сознание, что я выполняю самый священный свой долг – бороться против империализма везде, где он существует; это укрепляет мою решимость и сторицей излечивает всякую боль.

Я еще раз говорю, что снимаю с Кубы всякую ответственность, за исключением ответственности, связанной с ее примером. И если мой последний час застанет меня под другим небом, моя последняя мысль будет об этом народе и в особенности о тебе. Я благодарю тебя за твои уроки и твой пример, и я постараюсь остаться верным им до конца. Я всегда отождествлял себя с внешней политикой нашей революции и отождествляю до сих пор. Где бы я ни находился, я буду чувствовать свою ответственность как кубинский революционер и буду действовать как таковой. Я не оставляю своим детям и своей жене никакого имущества, и это не печалит меня. Я рад, что это так. Я ничего не прошу для них, потому что государство даст им достаточно для того, чтобы они могли жить и получить образование.

Я мог бы сказать еще многое тебе и нашему народу, но я чувствую, что это не нужно; словами не выразить всего того, что я хотел бы, и не стоит зря переводить бумагу.

Пусть всегда будет победа! Родина или смерть!

Тебя обнимает со всем революционным пылом Че».

Закончив читать письмо Че Гевары, Фидель, дождавшись, когда стихнут оглушительные аплодисменты, произнес: «Для тех, кто говорит о революционерах, для тех, кто считает революционеров людьми холодными, нечувствительными, людьми без сердца, – пусть для них это письмо послужит примером тех чувств, того благородства и чистоты, которые могут скрываться в душе революционера …

Это было не единственное письмо. Вместе с ним для этого же момента, когда это письмо будет оглашено, нам были оставлены другие прощальные письма для товарищей и, кроме того, как говорится здесь, «моим детям» и «моим родителям»: это письма, написанные специально для его детей и его родителей. Эти письма мы передадим товарищам и родственникам, чтобы они принесли их в дар революции, потому что мы считаем, что эти документы достойны того, чтобы сохранить их для истории.

Мы полагаем, что этим объяснено всё – всё то, что мы должны были объяснить. Об остальном же пусть заботятся наши враги. У нас здесь достаточно задач, достаточно вопросов, которые нужно решить как в нашей стране, так и в отношении всего мира; достаточно обязанностей, которые мы должны выполнить и которые мы выполним»^[496].

Пройдет время, и мир узнает содержание не менее трогательных писем Че Гевары его близким. Своим родителям, «дорогим старикам», он написал, что вновь чувствует «своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи», пускается в путь. Он называл себя «искателем приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту», писал, что очень любил своих родителей, «только не умел выразить свою любовь», просил их вспоминать его, «скромного кондотьера XX века». Своим пятерым детям он писал, что «действовал согласно своим взглядам и жил согласно своим убеждениям», просил их научиться глубоко чувствовать любую несправедливость, кого бы она ни касалась.

1 ноября 1965 года Че получил от кубинских товарищей в Танзании депешу, в которой сообщалось, что власти этой страны после консультаций с представителями ряда стран Африки решили отказать в помощи конголезским повстанцам и кубинский отряд должен покинуть Конго. А через несколько дней пришло письмо от Фиделя. Главнокомандующий предлагал Че самому принять решение, продолжать ли борьбу в Африке. В отличие от Че, который воспринял решение танзанийцев крайне болезненно, Фидель был более спокоен: он понимал, что предпосылок для развертывания революционного движения в Африке нет.

Че покидал Танзанию тайно, скрывая свое лицо в течение шести часов полета. Рядом с его адъютантом сидел офицер занзибарской армии, поклонник Че Гевары, который весь полет с восхищением говорил о команданте, не зная, что тот сидит в метре от него.

Конголезская эпопея закончилась если не провалом самой экспедиции, то крахом иллюзий и разочарованием Че. В марте 1966 года он из Африки поехал в Чехословакию, в Прагу, где находился нелегально. Он копил силы для новой экспедиции – в Боливию, самую нищую страну латиноамериканского континента, единственную, не имевшую выхода к морю. Че Гевара, искренне веривший, что «вся Латинская Америка беременна революцией», расценивал эту экспедицию как прелюдию к большой партизанской войне, которая должна охватить весь континент.

Но, как выяснилось после гибели Че, в Боливии его уже «ждали». План уничтожения его отряда под кодовым названием «Операция Синтия» утвердили лично президент США Джонсон и директор ЦРУ Хелмс.

Фидель Кастро был категорически против того, чтобы Че Гевара ехал в Боливию, и стал уговаривать его вернуться на Кубу. «Он всегда относился ко мне с любовью и уважением и почитал мои указания. Очень редко мне приходилось запрещать ему что–то делать <…> Я написал достаточно серьезное письмо. Я его убеждал, чтобы он вернулся, это было самое правильное, что он мог тогда сделать. Я не приказывал ему, я просто его уговаривал вернуться, чтобы подготовиться к революции в Боливии. Никто его не узнал в течение всей поездки (Че изменил внешность. – М. М.). Он вернулся в июле 1966 года <…> Когда он приехал, я сказал товарищам, которые его знали, что хочу их познакомить с одним интересным человеком. Мы завтракали вместе, и никто его не узнал. Он потом отправился в одно место недалеко от Гаваны, где тренировался с пятнадцатью товарищами, которые потом должны были его сопровождать в Боливию. Он отобрал самых лучших людей. Тогда это были его последние встречи с женой и детьми. Там я его часто навещал»^[497], – рассказывал Фидель Кастро.

Но почему Че Гевара выбрал именно Боливию? Гораздо лучше для его целей подошла бы Центральная Америка, где кубинцы могли оказать отряду поддержку.

Уже после гибели Че Гевары начальник разведки Кубы Мануэль Пинейро говорил советским коллегам: «Боливию намечалось использовать в качестве первоначального очага партизанского движения с последующим развитием военных операций в Бразилии, Парагвае, Аргентине. Главный удар партизаны Гевары должны были нанести в Аргентине. Боливия же была избрана как удобное место для накапливания сил и как исходный пункт для развертывания этих операций»^[498].

В Боливию вместе с Че отправились 17 кубинцев, всем им не было еще и 35 лет. Несмотря на то, что костяк отряда составляли боливийцы, Че удалось создать весьма сильный партизанский отряд. Он был убежден, что группы в 30—50 человек достаточно, чтобы начать вооруженную борьбу в любой стране Латинской Америки. Главное – найти местность, где больше всего попираются принципы справедливости и ущемляются права крестьян. Он всерьез полагал, что горстка повстанцев быстро измотает правительственные войска, а затем при народной поддержке возьмет власть в свои руки.

23 октября 1966 года Эрнесто Гевара покинул Кубу.

О провальной боливийской эпопее достаточно подробно написано в книгах, посвященных Че. Напомним вкратце некоторые детали.

Наученные горьким опытом североамериканские агенты при активном содействии армии президента Боливии Рене Баррьентоса встретили отряд Че во всеоружии. Они раскинули в этой стране мощную сеть информаторов и практически полностью контролировали все перемещения отряда. Велели всем владельцам аптек сообщать о всех покупках лекарств от астмы.

Внутри боливийских оппозиционных сил были свои проблемы: лидеры боливийской компартии Марио Монхе и Моисеса Гивара постоянно конфликтовали. Че так и не удалось примирить их. Кроме того, Монхе, направивший много бойцов в отряд Че Гевары, требовал для себя больше властных полномочий, но не имел достаточного военного опыта.

В декабре 1966 года Марио Монхе, его помощник Хорхе Колье и лидер боливийского рабочего движения Хуан Лечина прибыли на Кубу. Фидель объяснил им, как можно помочь Че. И они обещали Кастро выполнить его просьбу. Но по возвращении в Боливию между Монхе и Че состоялся нелицеприятный разговор. «Ты выбрал для партизанской войны зону, где никто не встанет на твою сторону. Ты совсем не знаешь здешних крестьян. Они не пойдут за чужестранцами», – сказал Марио Монхе. «Ты уверен, что нас всех перестреляют?» – спросил Че. «Убежден в этом, – ответил Монхе. – Та армия, которую ты считаешь никчемной, разобьет вас»^[499].

Из попыток объединить и организовать местных крестьян и коммунистов ничего не вышло. Крестьяне доносили спецслужбам о передвижении отряда Че. Один из них, в конце концов, и указал его местонахождение. Ему было 39 лет.

В начале октября 1967 года 17 партизан были окружены спецназовцами в ущелье Эль–Юро. Че был ранен в ногу и попал в плен.

Фидель так вспоминал о боливийской эпопее Че Гевары: «Когда началась партизанская война, Че столкнулся с теми же трудностями, что и мы в горах. Остановишься отдохнуть – можешь попасть в засаду врага. <… >

Че не был человеком, который просто так мог сдаться, но пуля врага повредила его винтовку, и они, подойдя слишком близко к нему, ранили его. Раненого и без винтовки, его схватили и доставили в ближайшую деревню, Ла–Игье–ра. На следующий день, 9 октября 1967 года, в полдень, его казнили. Че никогда ничего не боялся <…> Знаете, еще до того, как попасть в плен, он принес себя в жертву. У него просто не было выбора. Он был человеком, который борется до последней пули, и он всегда смотрел спокойно в глаза смерти.

<…> Хотя я понимал те условия, в которых ему пришлось сражаться, ту опасность, с которой ему пришлось столкнуться, его смерть мне казалась чем–то нереальным, я не мог очень долго привыкнуть к мысли, что его нет. Есть люди, которые для кого–то не могут умереть; они ощущают их присутствие настолько сильно, что просто не могут заставить себя поверить в то, что этот человек умер. Из–за этого морального присутствия мы помним о наших ушедших товарищах. Мы, не только я, но и весь кубинский народ с трудом и болью восприняли весть о его смерти»^[500].

Мексиканский исследователь Хосе Кастанеда так писал о последних минутах жизни Че: «Все имеющиеся материалы единодушно и однозначно подтверждают: власти Боливии решили ликвидировать Че Гевару – и чем скорее, тем лучше. Еще до полудня (8 октября) приказ об этом ушел из столицы в Ла–Игьеру, и полковник Сентено назначил солдат, которые должны были его исполнить. Сначала были сделаны фотографии, потом исполнители бросили жребий, павший на лейтенанта Марио Терана – именно ему предстояло прикончить всклокоченного, хромого, глубоко подавленного, но отнюдь не покорившегося человека.

После нескольких «фальстартов», нескольких больших глотков виски и призывов Че не тянуть лейтенант всадил полдесятка пуль в тело команданте: одна из них, попавшая в сердце, оказалась смертельной. Последние его слова, если верить полковнику Арнальдо Сауседе Параде, начальнику разведки Восьмой дивизии, которому было поручено представить официальный отчет о том, как ушел из жизни Эр–несто Че Гевара, были: «Знаю, что вы собираетесь расстрелять меня; странно, что не убили на месте. Передайте Фиделю – моя неудача не означает, что революция кончена, она победит где–нибудь в другом месте. Алейде (жене) скажите, чтоб поскорее забыла меня, вышла замуж, была бы счастлива и чтоб дала детям образование. Солдаты пусть целятся как следует». Его тело было привязано к «лыже» вертолета и доставлено в Вильягранде, а там обмыто и выставлено в прачечной госпиталя Пречистой Девы Мальтийской»^[501].

Гевара был похоронен в форме без знаков отличия вместе с тремя другими повстанцами из его группы рядом со взлетной полосой аэропорта Вильягранде.

Президент Боливии Баррьентос опасался, что кубинцы «выкрадут тело» и сделают его предметом поклонения. Поэтому были запущены разные слухи: один о том, что он был убит в бою, другой – что его тело уничтожено.

Однако, скрыв тело, правительству Боливии пришлось задуматься о том, как заставить поверить весь мир в то, что убитый был действительно Че Геварой. Баррьентос хотел отдать приказ отрезать голову Гевары и отослать ее на Кубу. Но против этого категорически высказались североамериканцы. Перед поспешным погребением у Эрнесто Че Гева–ры были отрезаны кисти рук и помещены в сосуд с формалином для хранения вместе с другими личными предметами и дневником.

Над кистями рук и над дневником работали три аргентинских эксперта, выполнявших секретную миссию. Двое, Пелликари и Дельгадо, сравнивали отпечатки пальцев. Кожа на руках Че Гевары практически не сохранилась, и пальцы, по признанию экспертов, «были похожи на ссохшийся виноград». Экспертам пришлось воспользоваться очень сложным методом, который заключался в том, чтобы прикладывать палец к фотопленке и фотографировать. Таким образом они смогли получить надежный результат. «Это были руки Че», – заявили эксперты, к тому времени получившие аналогичное подтверждение от почерковеда, исследовавшего дневниковые записи команданте^[502].

15 октября Фидель Кастро выступил по телевидению и радио. Он подтвердил факт гибели Че Гевары и объявил тридцатидневный траур на Кубе, а 9 октября провозгласил Днем героического партизана.

Летом 1968 года Фидель сделал сенсационное заявление: кисти рук, посмертная маска Че и его «Боливийский дневник» похищены «неким доброжелателем». В том же году дневник оказался на Кубе. Руководство страны, убедившись в подлинности дневника, решило издать его большим тиражом для бесплатного распространения среди кубинцев, а затем безвозмездно передать зарубежным издательствам копию дневника для его публикации в других странах. Выступая по гаванскому телевидению, Фидель Кастро продемонстрировал кубинцам фотокопии дневника Че, а также других документов, захваченных боливийскими властями при его пленении.

Впоследствии Фидель назвал имя «загадочного доброжелателя», переправившего дневник Че в Гавану. Им оказался боливийский министр внутренних дел Антонио Аргедес. Он был странной личностью – агентом ЦРУ, симпатизировавшим кубинской революции и считавшим своей целью «не позволить империализму Соединенных Штатов подделать или извратить дневник Че Гевары». После смерти Че Гевары Аргедес бежал из Боливии в Чили, затем «удивительным образом» переместился в Лондон, где его допросили агенты британских и американских спецслужб. Из Англии он отправился в США, а затем был доставлен в Боливию, где предстал перед судом^[503].

К тому времени дневник Че с предисловием Фиделя Кастро уже был опубликован на Кубе. Хотя у Фиделя не было сомнений в его подлинности, вся информация, содержавшаяся в дневнике, его фотокопии, полученные от Аргедеса, были подвергнуты тщательной экспертизе. А расшифровка записей Че, порой неразборчивых, которые он делал под пулями и впопыхах, была поручена жене Че – Алейде Марч и трем кубинцам, единственным выжившим участникам боливийской экспедиции – Дариэлю Аларкону, Леонардо Тамайо и Гарри Вильегасу.

Раздача в кубинских магазинах дневника Че Гевары вызвала настоящий ажиотаж, особенно когда поначалу он выдавался как бесплатное приложение к одному из кубинских журналов. В стране началась необычайная по масштабу кампания прославления Че как героя, который стал примером не только для революционеров Латинской Америки, но и Азии, Африки и даже Европы. Кубинское руководство спешило с публикацией дневника Че Гевары. В целом его записи были выдержаны в пессимистическом духе, и Фидель Кастро полагал, что если бы дневник был напечатан на Западе раньше, чем на Кубе, то он послужил бы поводом для появления пропагандистских статей о крахе партизанского движения в Латинской Америке. Поэтому он решил формировать общественное мнение.

«Поскольку в этом дневнике содержится много упоминаний о кубинской революции и ее взаимоотношениях с партизанским движением, – говорил Фидель, – кое–кто попробует истолковать нашу публикацию как провокацию, которая может предоставить дополнительные аргументы врагам революции, империалистам янки и их союзникам, латиноамериканским олигархам, утвердить их в намерениях блокады, изоляции и актах агрессии против Кубы»^[504].

Руки Че Гевары, которые были ампутированы через три дня после его гибели, то есть 11 октября 1967 года, попали на Кубу в январе 1970 года. Фидель Кастро предложил выставить стеклянную урну с заспиртованными руками Че и его посмертную маску в музее на площади Революции. Но ни тогда, ни в последующие годы этот мемориал так и не был открыт. Автор книги «Руки Че» Густаво Санчес говорит, что Фидель Кастро отказался от этой идеи после того, как большинство членов кубинского политбюро заявили, что «выставлять ампутированные руки на всеобщее обозрение неэтично». По утверждению этого автора, сейчас руки Че находятся в Центре медицинских исследований Гаваны^[505].

Место захоронения Че Гевары долгое время оставалось тайной и было темой разного рода спекуляций. Только в ноябре 1995 года его указал отставной боливийский генерал Марио Варгас Салинас, который в 1967 году принимал участие в уничтожении отряда Че. И лишь в июне 1997 года аргентинским и кубинским ученым удалось найти и опознать останки легендарного команданте. Останки его были перевезены на Кубу и 17 октября 1997 года с почестями захоронены в мавзолее города Санта–Клара, где к тому времени была установлена шестиметровая статуя Че.

«Что он оставил? – размышлял Фидель Кастро. – Я думаю, что самое главное – это его моральные заслуги. Че символизировал наиболее высокие проявления человеческих чувств, поразительный пример. Мне кажется, что у него какой–то мистический ореол. Я его очень уважал и ценил»^[506].

Кто только за эти годы не пытался высказаться о дружбе Фиделя и Че, и какие только версии не выдвигались по поводу того, что было бы, «если бы Че был жив».

Бывший сподвижник Фиделя Кастро и Че Гевары Даниэль Аларкон Рамирес, который под псевдонимом «Бенигно» участвовал в боливийской экспедиции, считает, что, если бы Че Гевара остался жив, он, безусловно, разошелся бы с Фиделем или же Фидель нашел бы способ от него отделаться. Об этом он заявил в 1997 году на презентации в Мадриде своей книги «Воспоминания кубинского бойца. Жизнь и смерть революции»^[507].

Говорили даже, что Фидель Кастро якобы имел возможность спасти своего соратника, проведя десантную операцию для эвакуации Че, когда стало ясно, что отряд его разгромлен. Но не решился на это^[508].

Рассуждения на эту тему являются всего лишь спекуляцией. Было бы безумием попытаться тайно, преодолев воздушное пространство четырех стран, перебросить с Острова свободы в боливийские джунгли, «нашпигованные» местными и американскими рейнджерами, группу кубинских спецназовцев для спасения Че. Тем более, не зная, в каком конкретно районе он со своими бойцами находится.

Автор книги о Фиделе Кастро Тед Шульц пишет: «Че Ге–вара был очень умный человек, гораздо умнее Фиделя Кастро. Фидель больше кукловод, шахматист, военный командир. В чисто интеллектуальном плане, по–моему, Че был на голову выше. Я думаю, только двоих Фидель не мог бы принести в жертву: любовь всей своей жизни, Селию Санчес, и Че Гевару до разрыва с ним»^[509].

Но все эти рассуждения о том, что Че Гевара мог бы конкурировать с Кастро за власть на Кубе, беспочвенны. Во–первых, аргентинцу, хотя и герою кубинской революции, никогда бы не удалось стать «первым человеком на Кубе». Во–вторых, Че действительно тяготился руководящей работой, не собирался оседать на Кубе, считая своим домом всю Латинскую Америку, а помощь униженным и обездоленным своим моральным долгом. Че Гевара, образно говоря, никогда бы не остался «доживать свой век» седым дедушкой на Острове свободы, почивая на лаврах революционной славы. И, наконец, самое главное. Критики Кастро забывают о том глубоком уважении и степени доверия, которые испытывали Че и Фидель друг к другу. Как справедливо заметил профессор В. Н. Миронов: «Фидель и Че, как два лидера революции, являли собой, по сути, нечто целое. Преданность Че Фиделю была абсолютной. Их дружбу можно выразить лишь словами Ленина, сказанными о дружбе Маркса и Энгельса: отношения между Фиделем и Че „превосходят все самые трогательные сказания древних о человеческой дружбе“. Каждый чувствовал другого как самого себя»^[510].

Анастас Микоян рассказывал Иосифу Григулевичу (Л. Лаврецкий) об отношениях Че Гевары и Фиделя Кастро: «Мы много раз бывали вместе, иногда только втроем, не считая переводчика. Поэтому у меня была возможность оценить их какую–то особую дружбу, проникнутую абсолютным доверием и взаимопониманием. Характерами эти два кубинских революционера различаются заметно. Но темпераментный, горячий, увлекающийся Фидель и, казалось бы, хладнокровный, спокойный Че прекрасно ладили друг с другом, ценили друг друга, в том числе, быть может, как раз и те качества, которые отличали их друг от друга»^[511].

Фидель постоянно помнит о Че. Даже в те минуты, когда борется за жизнь после тяжелейшей операции. 9 октября 2007 года на открытии церемонии в Санта–Кларе, посвященной памяти Че Гевары, Рауль Кастро зачитал послание от Фиделя: «Я приостанавливаю свою каждодневную битву, чтобы преклонить голову, с уважением и благодарностью, перед выдающимся бойцом, который пал 40 лет назад».

«Я благодарю его за то, что он попытался и не смог сделать в своей родной стране, потому что он был словно цветок, преждевременно сорванный со стебля, – вспоминал Фидель Кастро. – <… > Он оставил нам свою уникальную манеру записывать – элегантно, лаконично и правдиво – каждую деталь того, что мелькало в его мозгу. Он был избранником, но он не знал этого. Он сражается с нами и за нас»^[512].

Образ Эрнесто Че Гевары сегодня на Кубе считается настоящей иконой. Его портретов на улицах кубинских городов, пожалуй, не меньше, чем портретов «апостола» кубинской революции Хосе Марти. Время превратило имя Че в миф и подшутило над ним – знаменитое фото Че в черной беретке со звездой, изображение человека, который всю жизнь боролся против засилья материального и власти денег, давно стало одним из самых «ходовых» сувенирных товаров в мире.