Глава седьмая сьерра–маэстра – второй дом. Победа

Как оказалось, бойцы десантировались на мысе Крус, в трех десятках километрах от того места, где их ждал отряд Селии Санчес.

Над мангровыми зарослями закружили военные самолеты. Но эти же заросли, не «отпускавшие из своего плена», оказались спасительными. Летчики не заметили «армию призраков» и решили, что повстанцы утонули в болоте.

Новость о том, что отряд Фиделя был разгромлен, еще не ступив на берег Кубы, в чем уверяли командование летчики, немедленно подхватили журналисты. Руководитель бюро американского информационного агентства «Юнайтед Пресс Интернэшнл» в Гаване телеграфировал в Америку только одну фразу: «Фидель Кастро мертв», которая тотчас была растиражирована многими западными газетами.

Однако Батиста не верил, что все повстанцы погибли. По его приказу военные перекрыли дороги, ведущие от мыса Крус к горной гряде Сьерра–Маэстра, а самолеты бомбили небольшой участок суши, который тянулся от болота к кокосовой роще. До плантаций сахарного тростника, где можно было хоть на время спрятаться от неприятеля, было не меньше километра.

В некоторых источниках указывается, что часть отряда погибла при первой же бомбежке, в болоте. Но это неверная информация. Выбрались на сушу все бойцы отряда Фиделя. Целых три дня, сбиваясь с пути, голодные, изможденные, со стертыми в кровь ногами, они шли в сторону гор. Едой и питьем им служили стебли сахарного тростника.

Эти трое суток, со 2 по 5 декабря, когда они наконец–то достигли местечка Алегриа–де–Пио, слились для них в один сплошной черный день. По иронии судьбы, Алегриа–де–Пио в переводе означает «Святая радость». Повстречавшийся на пути крестьянин вызвался проводить бойцов в горы «безопасными тропами», но… на самом деле заманил их в ловушку. «Наш проводник, как нам стало известно много лет спустя, был главным предателем и навел на след отряда, – писал Че в своей книге. – Отпустив этого предателя накануне ночью, мы совершили ошибку, которую не раз повторяли в ходе последующей борьбы, пока не поняли, что ненадежных людей из местного населения нельзя оставлять без надзора, когда находишься в опасном районе»^[188].

Наступило 5 декабря. «Мы прошли вместе по маленькой горе не больше, чем гектар в периметре, и прошли еще 100 или 200 метров до высокой горы, которая ограничивалась морем с юга и полосой земли, плоской и плодородной, засеянной под пастбище, с севера, – вспоминал этот день Фидель. – Мы подошли к границе леса, зашли в него, и метров через 100 мы растянулись по всему лесу. Это был достаточно подходящий участок, но земля была неровной и полна упавших деревьев. Нам надо было пройти еще и всю следующую ночь, чтобы добраться до места. Но некоторые из наших товарищей были совсем вымотаны. Мы решили остановиться у маленькой горы. Люди расположились, чтобы отдохнуть до наступления ночи. Пост расположили всего в сотне метров от лагеря. Достаточно самонадеянно»^[189].

Бойцы, попадав без сил на землю, забыли выставить караул. Если бы они знали, что в непосредственной близости от них находятся 140 спецназовцев, а в воздух уже поднимаются самолеты…

Большинство бойцов сразу же уснули мертвецким сном. А те, что не спали, из–за усталости не сразу обратили внимание на то, что в небе над ними кружат самолеты. К охоте на отряд Фиделя подключились не только военные летчики, но и владельцы сахарных плантаций на своих авиетках.

«Мы с товарищем Монтане прилегли, прислонившись головой к дереву, и беседовали о наших детях, поглощая свой скудный паек, состоявший из половинки копченой колбасы с двумя галетами, как вдруг раздался выстрел, – писал Эрнесто Че Гевара в своих воспоминаниях. – Прошла какая–то секунда, и на нашу группу из 82 человек обрушился шквал пуль <…> Мы были почти безоружны перед яростно атакующим противником: от нашего военного снаряжения после высадки с „Гранмы“ и перехода по болотам уцелели лишь винтовки и немного патронов, да и те в большинстве оказались подмоченными <… > Помню, ко мне подбежал Хуан Альмейда. „Что делать?“ – спросил он. Мы решили как можно скорее пробираться к зарослям тростника, ибо понимали – там наше спасение! В этот момент я заметил, что один боец бросает на бегу патроны. Я схватил было его за руку, пытаясь остановить, он вырвался, крикнув: „Конец нам!“ Лицо его перекосилось от страха. Возможно, впервые передо мной тогда возникла дилемма: кто же я – врач или солдат? Передо мной лежали набитый лекарствами рюкзак и ящик с патронами. Взять и то и другое не хватало сил. Я схватил ящик с патронами и перебежал открытое место, отделявшее меня от тростникового поля»^[190].

Огонь по бойцам велся беспрестанно, с воздуха и с разных сторон с земли. Отряд охватила паника. Кто–то из бойцов предложил сдаться, но в ответ услышал устрашающий крик Хуана Альмейды: «Трус! Бойцы Фиделя не сдаются!» Солдаты подожгли плантацию тростника, чтобы выманить бойцов на себя и уничтожить их встречным огнем. Фидель приказал товарищам разбиться на группы и двигаться по направлению к горному массиву. «Возникавшие сцены то казались списанными у Данте, то были совершенно гротескными. Как будто в калейдоскопе, мелькали кричащие люди, раненые взывали о помощи, бойцы пытались прятаться за стебли тростника, словно это были стволы деревьев, а некоторые, испуганные, умоляли соблюдать тишину, прижимая пальцы к губам среди оглушительной стрельбы – и вдруг раздался ужасный вопль: „Стреляйте по тростникам!“»^[191] – описывал те минуты Че Гевара.

Сам Фидель Кастро, несмотря на пережитое им за восемьдесят с лишним лет – бесчисленные утраты, покушения, предательства, считает, что именно 5 декабря 1956 года было одним из самых трагических дней в его жизни: «Все остальные попрятались кто где. Каждый человек или группа переживали свою собственную одиссею. Все силы, которые у меня остались, не разбросанные по лесу: трое людей и оружие: моя винтовка с 90 патронами и винтовка Санчеса с тридцатью. Вокруг было полно солдат. Нам надо было идти на восток и объединить как можно больше разбросанных сил.

Нас могли увидеть с любой дистанции <…> Нетрудно представить, насколько плохо мне было, когда я видел, как за считаные минуты исчезло то, что я с такими усилиями создавал почти два года. <… > Мы уже прошли несколько километров к солнечному свету, когда увидели гражданский самолет, который летал кругами примерно в тысяче метров от нас. Я заметил его со страхом. Мы ускорили шаги. Впереди находилась равнина, на которой росли кустарники примерно метрах в 30 друг от друга. За ближайшим из них мы и спрятались. Самолет, наблюдающий за нами, ждал истребителей, которые вскоре появились примерно в 60 метрах от нас. Я сказал, что нам надо покинуть как можно скорее эти кусты и спрятаться в зарослях сахарного тростника, находившихся поблизости. И мы сделали это вовремя, потому что истребители начали стрелять по кустам из четырех пулеметов 50–го калибра, установленных на каждом самолете. <… > Никто из нас троих не был убит или ранен. Перерыв в стрельбе позволил нам переползти метров 30—40 в другие заросли тростника, более высокие и густые. Было невозможно продвигаться дальше. Выстрелы прекратились. Самолеты низко пролетели над зарослями тростника. Мы спрятались под листья, лежали и боялись пошевелиться».

<…> Из тех, что я пережил, этот день, этот час были самыми драматическими в моей жизни <…>. Что я мог сделать в тех обстоятельствах? Когда я понял, что все равно засну, я повернулся на бок, положил приклад винтовки между ног так, что дуло упиралось мне в подбородок. Я не хотел, чтоб меня поймали живым, если вражеский патруль найдет меня спящим. Иметь пистолет в таких случаях намного лучше – его легко вытащить и выстрелить во врага или в себя, но если ты с винтовкой в таких обстоятельствах, ты ничего не можешь сделать. Так как я не мог двигаться, я просто заснул. Из–за такого изнурения я проспал 3 часа. Наступал вечер»^[192].

Самолеты больше не появились, и солдаты прочесывать местность не стали.

Выйдя из зарослей с большими потерями, отряд разбился на три группы: одна – трое человек во главе с Фиделем, другая – шестеро во главе с Раулем, третья – семеро бойцов – с Хуаном Альмейдой, в составе которой находился раненный в шею Че Гевара. «Что–то сильно толкнуло меня в грудь, и я упал, – рассказывал Че. – Один раз, повинуясь какому–то смутному инстинкту раненого, я выстрелил в сторону гор. И в этот момент, когда все казалось потерянным, я вдруг вспомнил старый рассказ Джека Лондона. Его героя, который, понимая, что все равно должен замерзнуть, готовился принять смерть с достоинством, зная о том, что ему суждено замерзнуть в ледовой Арктике»^[193].

Группа Альмейды вышла к дому крестьянина Маноло Капитана, где засел отряд офицера военно–морской разведки, лейтенанта Хулио Лаурента. Последний лично расстрелял из пулемета восемь участников похода на «Гранме», которых выдал этот самый крестьянин. Среди них был Ньико Лопес, с которым Че подружился во время подготовки экспедиции. Обессилевшие и изможденные бойцы не стали вступать в бой с тридцатью хорошо вооруженными спецназовцами. Они пошли дальше. На их пути попался живительный ручей. «Мы, бросившись на землю, стали жадно пить до тех пор, пока наши голодные желудки не переполнились водой. Затем наполнили фляги и продолжили путь», – писал в дневнике Эрнесто Че Гевара.

13 декабря группа в полуобморочном от голода состоянии добралась до дома адвентиста Архелио Росабаля, которого называли Пастором. Здесь они узнали из радиопередач, что, по меньшей мере, шестнадцать их товарищей были захвачены и на месте убиты. Известий о братьях Кастро не поступало. 15 декабря Фульхенсио Батиста заявил, что Фидель Кастро вообще не принимал участия в высадке на Кубе вооруженного отряда. У бойцов появилась надежда, что слух о том, что Фидель попал в расположение отряда Кресенсио Переса, одного из тех, кто должен был ждать его в горах Сьерра–Маэстра, окажется правдой.

Они приняли решение двигаться в направлении дома Монго Переса, брата Кресенсио. Крестьяне, которые рискнули проводить бойцов, посоветовали им оставить у них обмундирование и винтовки. В итоге из этой группы, которая разбилась на два отделения: по три и четыре человека, оружие сохранили только Че Гевара и Хуан Альмейда, а восемь винтовок с патронами оставили у крестьян.

20 декабря они пришли в дом Монго. Какова же была их радость, когда они встретили там целыми и невредимыми братьев Кастро и еще восемь участников экспедиции! Но Фидель, увидев, что некоторые из пришедших бойцов не имеют оружия, резко отчитал их. Че Гевара вспоминал, что «страшно возмущенный» Фидель на протяжении всей войны и даже после нее часто выговаривал им: «Вам повезло, что не пришлось заплатить за совершенную ошибку. Оставить оружие в этих обстоятельствах – означало заплатить своей жизнью. Оружие было единственной нашей надеждой, чтобы спастись в случае встречи с батистовцами. Оставить его было преступлением и глупостью»^[194].

В доме Монго Переса были подведены печальные итоги высадки отряда. В бою 5 декабря погибла почти половина бойцов. Большинство из них уходили из Алегриа–де–Пио поодиночке. Эти бойцы и попали в плен. Их свозили в так называемую «временную тюрьму», барак, находившийся в Алегриа–де–Пио. Многие из них были подвергнуты пыткам и расстреляны. Большинство – убиты выстрелами в затылок. Трупы повстанцев бросали в горные расщелины хребта Сьерра–Маэстра. В итоге к условленному месту добрались всего 22 из 82 повстанцев. В том числе: Фидель Кастро, Рауль Кастро, Эрнесто Че Гевара, Камило Сьенфуэгос, Рамиро Вальдес, Хуан Альмейда. Этим членам «Движения 26 июля» суждено было не только сыграть решающую роль в годы партизанской борьбы, но и возглавить масштабные преобразования уже на новой Кубе, заняв ключевые посты в революционном правительстве.

На Кубе любят вспоминать легендарный эпизод воссоединения Фиделя со своим братом Раулем. «Сколько у тебя винтовок?» – спросил Фидель. «Пять!» – ответил Рауль. «Плюс две, которые есть у нас, итого семь. Теперь считайте, что мы победили!»^[195]

О тех драматических минутах Фидель рассказал спустя десятилетия: «Ни одному из нас не приходило в голову сдаваться, хотя был момент, когда в нашей группе осталось две винтовки, а у других товарищей – пять. После серьезного поражения собрались две наши вооруженные группы, чтобы начать снова борьбу, – группа товарища Рауля, в которой было пять винтовок и четыре человека, и моя, в которой было две винтовки и три человека. В общей сложности нас было семь человек и семь винтовок, мы не теряли присутствие духа и спустя двадцать четыре месяца одержали победу.

Это не самовосхваление. Это действительность, которую нам выпало честь пережить, и не могу не вспомнить об этом в данную минуту. Когда есть воля к победе, когда человек не теряет присутствие духа, когда верит в свое дело, никакое поражение не заставит его отступить»^[196].

В последней фразе выражена вся жизненная философия Фиделя, заметно возвышающая его над простыми смертными, – никогда не отступать и не сдаваться, какими бы роковыми и трагическими ни были обстоятельства, в которых приходится вести борьбу и побеждать.

На тот момент немногочисленный отряд, собиравшийся выиграть сражение у 35–тысячной армии Батисты, действительно располагал семью винтовками, и слова Фиделя Кастро показались приунывшим и измученным повстанцам стремлением сохранить хорошую мину при плохой игре. Но Фиделя это не смутило. «Враг нанес нам поражение, но не сумел нас уничтожить. Мы будем сражаться и выиграем эту войну», – сказал он.

Поблагодарив крестьян, приютивших их на несколько дней и давших им возможность отдохнуть, отряд Фиделя Кастро ушел в горы Сьерра–Маэстра. Это произошло в рождественскую ночь 25 декабря 1956 года, когда вся Куба была «украшена» проамериканскими плакатами розовощекого Санта–Клауса с кока–колой в руках.

Разгром в местечке Алегриа–де–Пио заставил Фиделя и его соратников еще раз проанализировать, какие основные тактические ошибки были допущены отрядом. «…Не было всех необходимых субъективных условий для успешного осуществления предпринятой попытки, не были соблюдены все правила революционной войны, которые мы потом усвоили ценой собственной крови и крови наших братьев по борьбе в течение двух лет тяжелой борьбы. Мы потерпели поражение, и тогда началась самая важная часть истории нашего движения, – позже переосмысливал этот трагический эпизод Че Гевара. – Тогда стала явной его подлинная сила, его подлинная историческая заслуга. Мы поняли, что совершали тактические ошибки и что движению недоставало некоторых важных субъективных элементов; народ сознавал необходимость перемен, но ему не хватало веры в возможность их осуществления. Задача заключалась в том, чтобы убедить его в этом»^[197].

Сделать это было крайне сложно. Немало крестьян сочувствовало повстанцам. Их хижины, благодаря предварительной работе, проведенной группой Селии Санчес, могли рассматриваться как своего рода явочные пункты и перевалочные базы, где бойцы имели бы возможность остановиться на ночлег и подкрепиться. Но батистовская пропаганда сделала все, чтобы представить повстанцев как «террористов» и «врагов простого народа». Переодетые солдаты армии Батисты совершали набеги на дома крестьян, выдавая себя за соратников Фиделя.

А позже, когда повстанцы вступили в полномасштабные бои с армией Батисты, военные начали проводить настоящие карательные акции против крестьян. Они вырезали в одной из горных деревень 62 человека, всех мужчин.

Когда стало известно, что часть повстанцев во главе с Фиделем жива, правительство Батисты объявило награду за содействие в поимке «государственных преступников». В горах Сьерра–Маэстра распространялись листовки следующего содержания: «Настоящим доводится до сведения, что каждый, кто предоставит информацию, способствующую успеху операции против какой бы то ни было повстанческой группы, возглавляемой Фиделем Кастро, Раулем Кастро, Кресенсио Пересом, Гильермо Гонсалесом Гарсиа либо другим главарем, будет вознагражден в зависимости от важности сообщения суммой не менее чем в 5000 долларов. Вознаграждение может быть повышено до 100 тысяч долларов. Последняя сумма предлагается за голову Фиделя Кастро. Имя информатора будет сохраняться в тайне»^[198].

Поэтому на первом этапе борьбы повстанцы столкнулись не только с проблемой приобретения оружия и продовольствия, но и с тем, как убедить простых людей в праведности своего дела. Но, по мере того как кубинцы узнавали правду о бойцах Фиделя, в отличие от солдат Батисты не насиловавших и не обижавших крестьян, щадивших пленных, ширилась народная поддержка тех, кто бросил вызов Батисте.

0 том, как непросто было наладить взаимопонимание с крестьянами, Фидель рассказывал делегатам одного из совещаний сельскохозяйственных работников Кубы в конце 1959 года: «Вспоминается, что на первом этапе борьбы в Сьерра–Маэстра каждый раз, когда мы заходили в крестьянский дом, его обитатели стремились убежать, и не потому, что они к нам плохо относились, а потому что боялись и, кроме того, не верили в возможность победы революции <… > Вначале мы были своеобразным злым духом Сьерра–Маэстры, потому что, действительно, нас никто не приглашал укрыться в горах и превратить их в поле боя вопреки воле местных жителей. Жители Сьерры – люди добрые и благородные, но на нас они смотрели со страхом, так как ждали, что потом последуют репрессии, а они были совершенно бессильны перед армией <…>Так было, но <…> настал момент, когда крестьянские массы стали массами рево–люционными»^[199].

Че Гевара писал в своем дневнике, что крестьяне «еще не созрели для участия в борьбе», но были благожелательно настроены по отношению к их отряду: «Они радушно нас принимали и, помогая пройти вереницу испытаний, надежно укрывали в своих домах <…> Но чья вера в народ была поистине безгранична, так это вера Фиделя. Он продемонстрировал в то время необыкновенный талант организатора и вождя. Где–нибудь в лесу, долгими ночами (с заходом солнца начиналось наше бездействие) строили мы дерзкие планы. Мечтали о сражениях, крупных операциях, о победе. Это были счастливые часы. Вместе со всеми я наслаждался впервые в моей жизни сигарами, которые научился курить, чтобы отгонять назойливых комаров. С тех пор въелся в меня аромат кубинского табака. И кружилась голова, то ли от крепкой „гаваны“, то ли от дерзости наших планов – один отчаяннее другого»^[200].

Именно благодаря крестьянам, осознанно сделавшим свой выбор в пользу молодых революционеров, отряд со временем перерастет в Повстанческую армию, которая одержит победу над многотысячной армией Батисты. А сам Фидель Кастро станет крестным отцом для многих крестьянских детей в горах Сьерра–Маэстра.

В конце декабря 1956 года произошло знаковое событие – к вооруженному отряду присоединился первый крестьянин – Гильермо Гарсиа, который со временем стал ключевой фигурой в партизанской войне, а затем членом Политбюро ЦК кубинской компартии. Именно Гарсиа был одним из немногих людей, кто посещал команданте эн хэфэ в больнице после тяжелой операции летом 2006 года. Он и по–прежнему здравствующий Хуан Альмейда имеют особое звание «команданте де ла революсьон» и особые знаки отличия. На их погонах, рядом со звездой команданте, нашит знак – три горные гряды Сьерра–Маэстра, означающие, что он был руководителем отряда во время партизанской борьбы.

1957 год в отряде Фиделя был провозглашен «Годом накопления сил». До победы было еще очень далеко. Этот новый год бойцы, обнявшись, встретили под проливным дождем. По радио Батиста уверял кубинцев, что Фидель Кастро мертв, а остатки его отряда разгромлены. Это лживое сообщение было рассчитано на то, чтобы подавить моральный дух сторонников Фиделя Кастро, пока еще не воссоединившихся с повстанцами.

Че Гевара называл этот этап партизанской войны кочевым – у отряда не было постоянного места дислокации. Они были вынуждены передвигаться по горному хребту, как говорится, куда глаза глядят, не имея четко поставленной цели и находясь в постоянном ожидании встречи с противником.

Однажды крестьяне, встретившиеся на пути отряда, помогли им оружием. Это были винтовки захваченных в плен бойцов с «Гранмы», которые местные жители успели подобрать и припрятать у себя. В начале января в отряде Фиделя было уже 17 винтовок. С ними повстанцы и вступили в свой первый бой – 17 января 1957 года, со смешанным патрулем из солдат и моряков, спустя 46 дней после высадки отряда на Кубу. Это произошло у казармы в устье реки Ла–Плата, в том месте, где горный массив вплотную примыкал к морю.

Здесь бойцы казнили Чико Осорио, одного из трех управляющих латифундией семейства Лавити, которое создало на своих сахарных плантациях настоящее феодальное имение, фактически превратив рубщиков тростника в рабов. Осорио постоянно издевался над простыми крестьянами. Он появился перед повстанцами неожиданно, пьяный, восседая на муле, с бутылкой бренди в руке. Член отряда повстанцев Универсо Санчес, прикинувшись жандармом, потребовал, чтобы тот остановился, а Осорио в ответ немедленно назвал пароль: «Москит».

«Наш оборванный вид не вызвал подозрений у этого типа. Фидель, назвав себя армейским полковником, с возмущенным видом стал говорить ему, что занят расследованием причин, почему повстанцы до сих пор еще не ликвидированы и почему воинские подразделения ничего не делают. Он негодовал на то, что ему, „полковнику“, приходится бродить по лесам, не имея времени даже побриться. Одним словом, Фидель крепко поносил оперативность вражеских сил, – вспоминал Че Гевара. – Осорио очень охотно согласился с тем, что находящиеся здесь солдаты все время торчат в казармах и лишь изредка совершают незначительные вылазки. Он рьяно призывал ликвидировать всех повстанцев»^[201].

В темноте и в подпитии приняв повстанцев за карателей, приехавших истребить отряд Фиделя, Осорио «открыл им свою душу». Сказал, что лично убил и замучил двух крестьян, но «щедрый генерал Батиста» сразу же отпустил его на свободу. Похвастался ботинками, снятыми с одного из убитых. На вопрос «полковника», что бы он сделал, попадись ему на пути Кастро, тот ответил, что уничтожил бы его не задумываясь. И показал, что кое–что отрезал бы у него ниже пояса. После этих слов и жестов судьба Осорио была предопределена. Его ссадили с мула, отвели в сторону и расстреляли.

А затем произошел бой с солдатами. Отряд Фиделя, который к тому моменту насчитывал уже почти тридцать человек, за полчаса расправился с ними. Убив двух человек, а остальных взяв в плен, бойцы захватили пулемет «томпсон», несколько винтовок «спрингфилд» и около тысячи патронов. Это была первая их – пусть маленькая – победа.

В те дни проявится одно из самых ценных качеств Фиделя, благодаря которому он за считаные месяцы завоюет авторитет не только среди крестьян, но и в рядах неприятеля. «Мы никогда не относились к раненым так, как относилась к ним батистовская армия, – писал Че Гевара. – Это гуманное отношение со временем стало приносить плоды. В тот день, несмотря на все мои старания как врача сохранить наличные запасы медикаментов в своем отряде, Фидель приказал оставить их для раненых пленных»^[202].

Фидель понимал, что, узнав о разгроме казармы Ла–Плата, военные бросятся за ними в погоню, сумеют определить, в каком направлении отступил отряд, и приказал устроить засаду.

Меньше всего Фидель и его товарищи напоминали Робина Гуда и его друзей, лихо «экспроприировавших экспроприированное». С первых недель пребывания в горах партизаны стали разрабатывать свое искусство ведения войны с многократно превосходящими силами противника. «Еще до тюрьмы у меня был план войны в Сьерра–Маэстра, – рассказывал Фидель Кастро. – Мы разовьем войну в движении, говорил я, ударим и скроемся. Удивим их. Ударим и скроемся. И много психологического оружия. Нам должны были помогать саботаж связи и средств передвижения. Для нас партизанская война должна была закончиться торжеством революционной силы. И должен быть кульминационный пункт: великий революционный подвиг и подъем всего народа»^[203].

В книге Эрнесто Че Гевары «Партизанская война» подробно описаны стратегия и тактика повстанцев в войне против правительственной армии.

В горах Сьерра–Маэстра проявилась еще одна грань таланта Фиделя Кастро – как стратега и командира партизанской войны. «Засады такие же древние, как и сами войны. Мы разнообразили типы засад. Первую засаду мы всегда устраивали против авангарда, потому что враг часто ретировался, когда терял авангард. Потом мы продолжали атаки с флангов, и, наконец, когда они убегали, мы нападали на арьергард. Войска пытались вернуться в пункт, откуда вышли, и арьергард превращался в авангард, что вызывало путаницу, – рассказывал Фидель Кастро. – Если атакуешь несколько раз ночью, враг перестает передвигаться по ночам. Тогда атакуешь днем, если враг передвигается пешком. В горах удобно атаковать, когда враг в каньоне или на узкой горной тропе. Если ты с автоматическим оружием, то они не смогут никуда деться. Если можешь, нужно использовать мины. Если уже не можешь ничем удивить их, надо придумывать новую тактику.

Надо всегда нападать. Удивлять и удивлять. Атаковать там, где они не представляют и не ожидают. Если они не двигаются – атаковать рядом с гарнизоном. В этом случае они всегда ждут подкрепления. Если они его не получают, они сдаются. Они знали, что революционеры уважают своих пленников».

В горах Сьерра–Маэстра Фиделю пригодились знания, почерпнутые из книг о великих сражениях. Как уже говорилось, его любимым полководцем был Александр Македонский. И Фидель Кастро блестяще воспользовался его методами. «Я всегда доверяю возможностям нерегулярной войны. Если заглянуть в историю, еще со времен Александра и Ганнибала, победы всегда доставались тому, кто умел лучше использовать секретность перемещения войск и появляться внезапно для врага. А сколько раз эти стратеги использовали солнце и ветер против своих врагов! Тот, кто знал, как лучше употребить свои ресурсы, и кто лучше мог использовать природу в своих нуждах, именно он побеждал, – рассказывал о тактике своего отряда Фидель Кастро. – <…> мы развивали искусство провоцировать врага на то, чтоб он двигался, потому что враг силен на своих укрепленных позициях и слаб при передвижениях. Поэтому мы развивали метод убеждения врага, чтобы он начал двигаться и чтобы нам было легче его атаковать, когда он движется и когда он наиболее уязвим <…> В лесу есть места, по которым можно пройти только одному человеку, и способность сражаться минимальна, они не могут развернуть строй <… > Мы всегда атаковали внезапно в тех местах, которые мы знали. В такой тактике мы сражались достаточно эффективно»^[204].

Но вернемся к бою у реки Ла–Плата. Место, где Фидель устроил засаду, называлось Арройо–дель–Инфьерно («Адский поток»). Приблизившись к двум крестьянским хижинам, группа спецназа, преследовавшая бойцов, попала под самый настоящий «адский поток» пуль. Повстанцам противостоял карательный отряд под командованием Санчеса Москера, который участвовал в казнях их товарищей, пойманных в декабре 1956 года. Огонь повстанцы вели из семи точек вокруг хижин. В результате военные потеряли пять человек и полуавтоматическую винтовку «гаранд» со всеми патронами. Санчесу Москера удалось убежать. «Это победа была не полной, но в то же время она не была пирровой. Мы померились силами с батистовцами в новой обстановке и выдержали испытание»^[205], – говорил Че Гевара.

Значение этих двух первых побед было трудно переоценить. Армейскому командованию стало понятно, что «армия призраков» не просто воскресла, а подобно птице Феникс, возродившись из пепла, по–настоящему «расправляет крылья». Простые солдаты отказывались идти в горы на поиски отряда, зная, что теперь в любом месте и в любой момент могут угодить в расставленные партизанами ловушки.

Когда стало понятно, что отряд Фиделя Кастро не возьмешь просто так, военные решили действовать другими методами. Они смогли перевербовать крестьянина, который еще с декабря помогал повстанцам. Эутимио Герра присоединился к отряду через несколько дней после его высадки. Он знал каждую тропинку в горах Сьерра–Маэстра, снабжал повстанцев продовольствием.

Батистовцы перехватили крестьянина, когда он направлялся в деревню за провизией. Под угрозой пыток он согласился указать место расположения отряда Фиделя, а также при возможности убить самого команданте. В награду предателю было обещано 10 тысяч долларов и чин в кубинской армии. Для выполнения задания он получил две гранаты и пистолет.

Здесь необходимо небольшое отступление. Фидель Кастро и команданте – эти сочетания стали нераздельны. Однако называть Фиделя просто команданте не совсем верно. Он является команданте эн хэфэ – главным командующим. В начале 1957 года Фидель еще носил звание майора – команданте. А когда стал командовать целой Повстанческой армией, стал главнокомандующим – команданте эн хэфэ.

Сам он объяснял воинские звания в своем отряде следующим образом: «Раньше в Латинской Америке все, кто воевал, непосредственно командуя боевыми действиями, были генералами. Но с начала вооруженной борьбы кубинских революционеров установилась традиция, что командиры бригад и боевых колонн стали именоваться „команданте“, что соответствует званию майора»^[206].

«<…> Команданте было самым скромным званием в традиционной армии, и у него было то преимущество, что действительно к нему можно было прибавить „эн хэфэ“. С тех пор ни в одном революционном движении уже никогда не использовали звание генерала»^[207].

Однажды Эутимио Герра попросил у Фиделя разрешения проведать свою якобы больную мать. Кастро его отпустил. На следующее утро, 30 января 1957 года, бойцы услышали гул самолетов, а вскоре началась бомбардировка. В тот момент ничего не предвещало такого развития событий. Отряд достаточно отдалился от преследовавших их военных и, петляя в лесу, выбрал для ночлега одно из самых безопасных мест в горах. Как уже потом узнали повстанцы, Эутимио Герра лично находился на борту одного легкого самолета и показывал пилотам точное местонахождение отряда. К счастью, из–под этой бомбежки удалось выйти без людских потерь. Бойцы успели отбежать от лагеря на 200—300 метров.

Правда, прямым попаданием была уничтожена полевая кухня. Гораздо хуже было то, что в ходе бомбардировки сгорели несколько домов крестьян, которые симпатизировали повстанцам и снабжали их продуктами и медикаментами. Вскоре в отряд, как ни в чем не бывало, вернулся Эутимио Герра. С этого дня он стал выступать буквально в роли прорицателя, с точностью предсказывая время и место будущих налетов вражеской авиации.

Поведение крестьянина, постоянно отпрашивавшегося к больной матери, а затем предугадывавшего налеты, показалось бойцам подозрительным. В одну из холодных февральских ночей, перед тем как раскрылось предательство, Эути–мио сказал, что у него нет одеяла и он сильно замерз. Фидель предложил Герре ночевать в его палатке. Эта была одна из самых драматических ночей в жизни Кастро. Команданте быстро уснул, ничего не подозревая. А рядом с ним лежал предатель, который в любой момент мог выстрелить в него из пистолета, который он держал за пазухой. Проходили часы, а Эутимио Герра никак не мог решиться нажать на курок. Даже спустя много лет Фидель часто вспоминал об этом случае, когда в который раз его жизнь висела на волоске: «У него были две гранаты и пистолет, и он спал бок о бок со мной!»

Но с началом боевых действий бойцы стали выставлять по ночам пост у палатки. Поэтому Герра и не рискнул выстрелить.

9 февраля повстанцы, беседуя с крестьянином по имени Лабрада, выяснили, что недавно Эутимио Герра «по–дружески» предупредил его о скором налете авиации и посоветовал уйти из хижины. Дальше медлить было нельзя. «Прорицательство» Герры переходило все мыслимые пределы. Начались поиски предателя, который к тому времени, почувствовав неладное, покинул расположение отряда.

Их пришлось отложить на некоторое время. На 16 февраля была назначена встреча на ферме Эпифанио Диаса с городскими лидерами «Движения 26 июля» во главе с Франком Паисом.

Помимо важного политического аспекта, а речь шла о фактическом объединении бойцов Фиделя и городских повстанцев, эта встреча оказалась судьбоносной в личной жизни братьев Кастро. Фидель встретился с боевой подругой всей его жизни Селией Санчес, имя которой на Кубе окружено «ореолом революционной святости» и которую Че Ге–вара называл «нашим самым дорогим товарищем».

Рауль познакомился со своей будущей женой, героиней революционного движения, впоследствии председателем Федерации кубинских женщин Вильмой Эспин, с которой он прожил около пятидесяти лет, до ее смерти летом 2007 года. Вильма Эспин, наполовину француженка, была девушкой из обеспеченной семьи. Ее отец занимал важный административный пост на заводе, выпускавшем ром «Баккарди». Ее мать была дочерью сотрудника французского консула в Сантьяго–де–Куба. Как и братья Кастро, она училась в Гаванском университете, только на химическом факультете. Однако учеба для девушки отошла на второй план. Вместо того чтобы поехать продолжать обучение в США, где она успела закончить два курса в Массачусетском технологическом институте, Вильма Эспин присоединилась к группе Франка Паиса и вскоре стала его ближайшей помощницей. Участвовала в подготовке восстания 30 ноября 1956 года в Сантьяго, а затем ушла воевать в горы, где вместе с Селией Санчес и участницей штурма Монкады Айде Сантамария вошла в руководство так называемого женского партизанского отделения.

Но его формирование было еще впереди. А пока и Виль–ма Эспин, и Селия Санчес вместе с товарищами прибыли в горы для знакомства с Фиделем и определения дальнейшей тактики повстанцев. На этом совещании Франк Паис и Ай–де Сантамария, которую бойцы любовно называли Ейе, настойчиво советовали Фиделю покинуть горы и уехать в какую–нибудь латиноамериканскую страну. Там, по их предположениям, он мог без риска для жизни руководить движением и искать средства для продолжения борьбы. Фидель повел себя так, как он неоднократно делал, когда ему не нравились какой–то совет или предложение. Он просто пропустил эти слова мимо ушей. А когда они замолкли, сказал, что ему в настоящий момент нужны только боеприпасы и толковые помощники.

Обе стороны сразу же перешли к конкретным вопросам и договорились о том, что в ближайшее время отряд Фиделя Кастро получит подкрепление из числа «городских». На бойцов Фиделя неизгладимое впечатление произвел сам двадцатидвухлетний Франк Паис. «В его взгляде чувствовалась непоколебимая вера в правоту своего дела. Это был незаурядный человек, – напишет Че после революции в своей книге, когда Франка Паиса уже не будет в живых. – И хотя я видел его только один раз, он запомнился мне на всю жизнь. Франк был одним из многих наших товарищей, погибших во цвете лет. Такова часть той большой цены, которую народ заплатил за свою свободу.

Молча почистив наши грязные винтовки, пересчитав и разложив патроны, он преподнес нам хороший урок того, как нужно поддерживать порядок и дисциплину. С того дня я дал себе слово лучше ухаживать за своим оружием и сдержал его, хотя и не могу сказать, что был образцом в этом»^[208].

Тем временем в расположении отряда неожиданно появился Эутимио Герра, против которого уже были собраны уличающие его в предательстве факты. Фидель Кастро вызвал его для беседы. И тут предатель, при обыске которого был найден пистолет из тех, которыми пользовались батис–товцы, что называется, «поплыл». Он рассказал, как и когда его завербовали. Признался, что должен был убить Фиделя, но в последний момент передумал это делать. Упав на колени перед Фиделем Кастро, он заплакал, просил о пощаде. А когда понял, что его как предателя все–таки казнят по законам военного времени, попросил Кастро позаботиться о его семье. Отряд единогласно высказался за казнь, и участь Эутимио Герры была предрешена.

А