Практическое применение метода действенного анализа и метода физических действий

Начать «штурм пьесы» можно с определения проблемы, что позволит вплотную подойти к смыслу произведения, к сверх­задаче, ведь проблема связана с нравственным содержанием пьесы. Подлинная идея в произведении всегда спрятана, на по­верхности же лежит моральное правило, догма. Современному взгляду на смысл, идею произведения часто мешает вульгарный социологизм, обедняющий мышление студентов.

Идея, повернутая, обращенная в сегодняшний день, содер­жащая современную боль, проблему, волнующую зал, — это и есть сверхзадача пьесы. Постижению сверхзадачи пьесы помогает верное представление о сверх-сверхзадаче автора. Режис­сер должен погрузиться в творчество драматурга, чтобы при­близиться к пониманию его сверх-сверхзадачи, которая явля­ется своеобразным компасом в процессе анализа пьесы.

Зарождению режиссерского замысла способствует созда­ние «романа жизни». Товстоногов советовал ученикам переве­сти драматургию сначала в область литературы — читать пье­су как эпическое произведение, воссоздав непрерывный поток жизни героев. При этом любое нафантазированное режиссером предположение должно иметь пусть самые косвенные, но убедительные доказательства в пьесе. На этом этапе совершенно не важен жанр произведения. Следует идти от жизни, стре­миться быть объективным, вооружиться собственным опытом, знаниями, разнообразным материалом, чтобы создать так на­зываемый «кинематографический роман жизни». Он важен для понимания меры авторского вымысла, меры «искажения» дей­ствительности, ее преображения, и для создания на этом осно­вании впоследствии «стилистического романа жизни».

Чтобы дать пищу своему воображению, необходимо не только подробно, тщательно изучить пьесу, недостаточно хо­рошо знать и все творчество автора, надо еще знать историчес­кий, изобразительный, этнографический материал, привлечь специальную литературу, касающуюся автора и его произведе­ния. Словом, создание «романа жизни» — это объективное собирание самого широкого круга предлагаемых обстоятельств. Мастер приводил студентам такую аналогию: на аэродромах взлетная и посадочные полосы для самолетов всегда делаются очень длинными и широкими (куда больших размеров, чем это требуется), — чтобы избежать риска, обеспечить гарантию ус­пешного взлета и посадки; так и разнообразная информация «романа жизни» должна помочь сначала «взлететь», воспарить к режиссерскому замыслу, а потом, на этапе сценической реа­лизации этого замысла, — обеспечить надежную «посадку».

«Роман жизни» помогает в определении большого и сред­него круга предлагаемых обстоятельств, исходного и ведуще­го предлагаемых обстоятельств, помогает понять конфликт. Так, погружаясь в предлагаемые обстоятельства, будоража во­ображение, свою творческую интуицию, режиссер приблизит­ся к постижению сверхзадачи и сквозного действия (а значит и его развития — от основного, через центральное к финаль­ному событию). И, наконец, зная исходное предлагаемое обстоятельство и сверхзадачу пьесы, — сумеет определить и главное событие.

Какой из параметров метода будет разгадан первым? Это не имеет принципиального значения. Начать можно с любого, с того, который кажется наиболее очевидным. Важно только в результате «воспарить», как говорил Товстоногов, к сверхза­даче пьесы. Если предположительная догадка о сверхзадаче была верна, то, утвердившись в ней через анализ всех парамет­ров пьесы, режиссер может обрести творческие крылья. А если в результате анализа открылась, как манящая тайна, иная сверх­задача, не та, что предчувствовалась в начале, то такое откры­тие, одухотворив режиссера, придаст новую энергию поиску.

Метод действенного анализа расширяет, обогащает взгляд на пьесу. Метод требует активной работы творческой мысли. При этом следует помнить, что самый совершенный режиссерский прием, если он не согрет сиюминутным творчеством, ин­туицией художника, — может стать мертвым ремеслом, не спо­собным оплодотворить процесс создания спектакля. Поэтому на этапе интеллектуального анализа пьесы необходимо вклю­чить всю свою эмоциональную природу, дать простор творчес­кой интуиции. Профессия режиссера, как я уже писала, пото­му и сложна, что она, как никакая другая, требует совмещения явлений противоположных: эмоциональной непосредственно­сти ребенка с мудростью старика; критического отбора, точно­сти и конкретности — с увлеченностью радостного, интуитив­ного, свободного поиска. Если в процессе анализа пьесы режис­сер не соединит в себе качества Моцарта и Сальери, то анализ не будет полноценным.

Обычно студенты второго курса начинают с анализа одно­актной драматургии. Это и понятно: ее событийное построение легче анализировать, чем в многоактной пьесе. Обучение происходит всегда на высоких классических образцах русской и зарубежной драматургии. Жанры, стилистика — самые разно­образные. Это доказывает, что методу действенного анализа подвластна любая авторская природа.

В словесных знаках драматург зашифровал тайну пьесы. Словесный текст — это ведь не вся пьеса. На занятиях в режис­серской мастерской метод помогает студентам проникнуть в то, что стоит за словами.

Приведу несколько примеров такого анализа.

А. Вампилов «Провинциальные анекдоты». Анекдот второй «Двадцать минут с ангелом». Своей пьесе, названной траги­комическим представлением, Вампилов предпослал эпиграф: «Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на све­те — редко, но бывают». Н. В. Гоголь.

Товстоногов обращает внимание студентов на своеобраз­ное сходство любого драматургического построения с... хими­ческой реакцией: известно, что для возникновения химического процесса (разложения, окисления или полимеризации) требу­ются вещества с определенным химическим составом, особым строением; так и в художественном произведении автору необходимо отобрать такие исходное и ведущее предлагаемые обстоятельства, чтобы с появлением ведущего предлагаемого обстоятельства (в основном событии) пьеса взорвалась конфликтом, чтобы началась бурная «реакция». Так, если исходное предлагаемое обстоятельство одноактной пьесы А. Вампилова — мир, живущий по законам корысти, эгоизма, духовного одичания, то неожиданное появление в нем «ангела» (ведущее предлагаемое обстоятельство пьесы) — создает конфликт меж­ду естественным проявлением доброты, человечности и коры­стью, между желанием бескорыстно помочь страждущим и не­возможностью этому осуществиться в мире, где гуманные от­ношения между людьми утрачены. Итак, в основном событии появляется человек, в котором недавно проснулась совесть (смерть матери, чувство вины перед ней разбудили в нем че­ловека). Сквозное действие Хомутова — стремление исполнить свой нравственный обет. У него совсем недавно едва-едва про­резались «ангельские» крылышки, а уже столько мук этому «ангелу» привелось испытать! Ангелов же не бывает, не быва­ет бескорыстной щедрости, человеческого участия, сострада­ния — значит Хомутов шарлатан, жулик, аферист, пройдоха или... больной. С появлением «ангела» (основное событие) начинается борьба по сквозному действию. У Вампилова об­стоятельства свели в гостинице «Тайга» (название весьма примечательное!) людей очень разных: шофера и скрипача, экспе­дитора и инженера, студентку и коридорную гостиницы. Такой многоплановый социальный срез жизни важен для автора. Важно, что эта разноголосая человеческая масса объединяется в общем порыве лишь в центральном событии — коллективном аресте «ангела». Ведущее предлагаемое обстоятельство этого события — угроза помещения «ангела» в психбольницу...

А если бы появился настоящий ангел, что с ним бы сделали?.. Ему нет места в этом мире, он был бы уничтожен (если даже Хомутова хотят упрятать в сумасшедший дом). И это в обществе, где провозглашен лозунг: человек человеку друг, товарищ и брат! Увы, видно, что только провозглашен... Когда шел раз­бор этой пьесы, Георгий Александрович часто спрашивал студентов, в чем суть анекдота Вампилова? Ведь автор назвал пьесу анекдотом не случайно. Этим определением следует по­верять все параметры анализа. Конечно, «Двадцать минут с ангелом» анекдот трагикомический, но все же анекдот!.. В ре­зультате долгих споров, обсуждений различных предложений, вариантов — сквозное действие пьесы было определено как «борьба за единение», важно только подчеркнуть, что для Анчугина с Угаровым единство и братство возможно только как «братство на троих»! Такой анекдотический акцент соответ­ствует стилистике драматурга. Исходное событие его пьесы — пробуждение после пьяного загула; определяет это событие — гнетущее, тяжелое похмелье героев. В исходном событии уро­вень человеческого одичания доведен до последней черты. Обыденность же происходящего только усугубляет духовную бездну героев. Борьба по сквозному действию заканчивается в финальном событии — «организации общего застолья». Веду­щее предлагаемое обстоятельство этого события («Застолье») — поминки по матери Хомутова. Проблема отсутствия среди нас ангелов, превращение доброты, бескорыстия в анах­ронизм — свидетельство духовного обнищания общества. Боль автора, его надежда находят отражение в главном событии пье­сы — «Не пьется!» Всю пьесу рвались опохмелиться, и вдруг — «Не пьется!» Значит даже двадцать минут (!) с «ангелом» (!) не проходят даром. В главном событии началось перерождение героев. Разумеется, Вампилов не столь наивен, чтобы не пони­мать, что это возрождение может оказаться краткосрочным, и даже наверняка все скоро вернутся на круги своя, ведь живут они не с ангелами, напротив, — их миром правят демоны ко­рысти, равнодушия, бессердечия. Но в пьесе оставлена надеж­да на возрождение, светлая надежда (как мы с нею распорядим­ся в своей жизни?..). Исходное предлагаемое обстоятельство поколеблено в главном событии, словно рябь пошла по воде... Для автора очень важно, что в главном событии не пьянка! За­мечу, что многие студенты видели в главном событии пьяный загул, сопровождаемый кабацким пением. Георгию Александровичу нужно было не силою своего авторитета, но автором до­казать ошибочность такой точки зрения. Он обращает внима­ние студентов не только на текст, но и на все ремарки Вампилова, в них нет ни одного лишнего или случайного слова. В главном событии (оно определено, как видим, по ведущему предлагаемому обстоятельству) — высокий ритм и замедлен­ный темп. У автора отмечены паузы, молчания, многоточия. И это в обстоятельствах, когда большие деньги дают возмож­ность устроить настоящие поминки — праздник, вино может литься рекой, никто не осудит, не помешает... Но почему же не пьется?.. Обратимся к финалу пьесы.

Анчугин, Васюта и Хомутов медленно выпивают.

Фаина. И мне дайте. (Выпивает.)

Молчание [29].

Здесь, очевидно, началась оценка, в которой заканчивает­ся финальное событие и рождается новое — главное.

Базилъский, стоя у дверей, не знает, что делать — уйти или остаться.

Угаров. А вы, товарищ скрипач, присаживайтесь. (Помолчал, по­том, обращаясь ко всем.) Ну, что же теперь поделаешь?

Хомутов (встрепенулся). Да нет, товарищи, ничего, ни­чего... Жизнь, как говорится, продолжается...

Пауза.

Анчугин (запел). «Глухой неведомой тайго—о—ою»...

Родилось новое действие, и герои вступили в главное со­бытие.

Угаров (Базилъскому). Подыграйте, товарищ скрипач.

А ведь совсем еще недавно скрипка действовала им на не­рвы, бесила, была невыносимой!

Анчугин (продолжает). «Сибирской дальней стороной Бежал бродяга с Сахали—и—ина Звериной узкою тропой...»

Анчугин и Угаров повторяют последние строки вместе. Базильский вдруг (разрядка моя. — И. М.) подыгрывает им на скрипке.

Тот самый Базильский, который еще несколько минут на­зад кричал своим мучителям — соседям-пьяницам: «Вы в ба­лаган отправляйтесь, в кабак! Туда, туда — прямиком... А ко мне — нет! Ко мне — не надо! У меня не смешно! Не смешно! И никаких удовольствий! Лучше буду играть в пустом зале!»

Так они поют: бас, тенор и скрипка.

Занавес

Нет, не пьяный хор звучит в финале (в главном событии у Вампилова), не ему аккомпанирует на скрипке Базильский. В песне вдруг (!) забилась в муке растревоженная живая душа этих людей!

А вот как «разведка умом» помогла приоткрыть тайну шут­ки в одном действии А.П. Чехова «Предложение».

В этой пьесе сквозное действие лежит как бы на поверхно­сти: борьба за помолвку (как шаг к браку Ломова с Натальей Степановной и к созданию новой семьи). Очевидны и сквозные действия всех персонажей. Этот брак по расчету (последний шанс породниться соседям) всем желанен: сквозное Ломова — жениться на Наталье Степановне; Натальи Степановны — вый­ти замуж за Ломова; Чубукова — выдать дочь замуж, сбыть ее, наконец, с рук. Ломову нужна «правильная, регулярная жизнь», как он сам говорит, а Наталье Степановне уже 25 (!) лет — по тем временам она старая дева. Как же случилось, что для всех выгодный, необходимый и возможный сговор о браке (реаль­ных помех нет, видимых препятствий нет) — едва не сорвался? В чем же суть конфликта? Вот какую загадку задал режиссе­рам Чехов.

Разгадать эту пьесу Чехова невозможно, не учитывая но­ваторского характера его драматургии. Эта шутка содержит в себе элементы абсурдизма (театр абсурда имеет глубокие кор­ни, в том числе в русской классической драматургии Гоголя и Чехова). Своеобразие построения чеховских пьес, в частности, состоит в том, что препятствиями сквозному действию стано­вятся не внешние обстоятельства (люди, явления), но те пре­пятствия, которые заключены в самих персонажах, в их чело­веческой природе. Исходя из этой посылки, можно понять, почему поведение героев «Предложения» алогично, почему они, страстно стремясь к одной и той же цели, все более отда­ляются от нее.

Чехов исследует агрессивно-пошлую, убогую среду, мир обывателей, движимых дурацкими принципами, бессмыслен­ным вздором, нелепыми комплексами, смехотворными амбициями, где нет места любви, духовности, человечности (исходное предлагаемое обстоятельство). Ведущее предлагаемое обстоя­тельство пьесы — брачное предложение — как последний шанс. Оно вступает в силу в основном событии, когда Ломов просит руки дочери Чубукова; здесь же начинается борьба по сквоз­ному действию; она достигает наибольшей остроты в центральном событии — разрыве, — когда Ломов покидает дом Чубу­кова; завершается борьба по сквозному действию в финальном событии — благословении на брак Ломова и Натальи Степановны. Однако в главном — семейном скандале — с еще боль­шей остротой продолжаются вульгарная перебранка, крики, взаимные оскорбления; их не способны заглушить даже выстрелы шампанского, раздающиеся в честь помолвки героев. Главное событие — своеобразная проекция на всю последую­щую жизнь героев, на их «семейное счастье». В нем исходное предлагаемое обстоятельство празднует свою блистательную победу, утверждается здесь навсегда.

Мы вместе с Чеховым смеемся над тем, как истово, само­забвенно сражаются герои пьесы, отстаивая свои глупые прин­ципы: кто лучше — Откатай или Угадай? чьи Воловьи Лужки?.. Подавленные мелочной властью быта, они затрачивают весь пыл, всю страсть, все свои душевные силы на ничтожный вздор и бессмыслицу. Смех Чехова имеет и грустный оттенок: горь­ко видеть пустоту и духовное убожество тех, чья страсть отда­на не любви, не высоким идеалам, не защите подлинных прин­ципов, убеждений, но... абсурду. Не абсурдно ли, в самом деле, спорить до обморока, до сердечного приступа о помещичьих угодьях, о достоинствах собак, если после свадьбы (для всех желанной!) все станет общим. Абсурдные принципы являют­ся препятствием к достижению целей, которые диктует геро­ям здравый смысл. Мы видим, что даже здравый смысл, име­ющий абсолютную власть над обывателями, не способен победить их натуру, оборачивающую высокий ритуал брачно­го предложения в агрессивную пошлость. Иначе говоря, основ­ной конфликт пьесы развивается как путь деградации героев.

Сознательно отложив разговор об исходном событии пье­сы «Предложение» к концу, теперь остановимся на нем подроб­но. Для этого я хочу привести запись фрагмента одного из уроков Товстоногова, где он на материале чеховского «Пред­ложения» дает пример анализа исходного события, осуще­ствить который невозможно без знания «романа жизни», без яркого режиссерского воображения.

Надо сказать, что исходное и главное события пьесы час­то не описываются авторами, иногда дается лишь слабый на­мек, а порою они как бы и вовсе отсутствуют. Их должен сочинять сам режиссер.

Чехов начинает «Предложение» так:

Действие происходит в усадьбе Чубукова. Гостиная в доме Чубукова. Чубуков и Ломов (входит во фраке и белых пер­чатках).

Чубуков (идя к нему навстречу).

Голубушка, кого вижу! Иван Васильевич! Весьма рад! (по­жимает руку)³⁰.

Так где же здесь исходное событие? — спрашивает Товсто­ногов. Ведь мы условились, что оно должно начинаться до от­крытия занавеса и завершаться на наших глазах. Нельзя же начинать с выхода Ломова! Что-то было до этого выхода. К при­меру, можно предположить, что, заслышав колокольчик, Чубуков вышел навстречу гостю. Тогда с открытием занавеса мы слышали бы сначала приближающиеся голоса, а потом уви­дели входящих в гостиную Чубукова и Ломова. Исходное со­бытие было бы, скажем, — встреча долгожданного гостя. Но Чехов совершенно определенно указывает на то, что Ломов входит один. Чубуков идет ему навстречу. Что же делал Чубу­ков в гостиной до прихода Ломова? Вероятно, ответ на этот вопрос и поможет определить исходное событие, так как в нем участвует один Чубуков. Однако в начале пьесы Чехов ни сло­вом не обмолвился на этот счет. Он, вероятно, надеялся, — шутил Товстоногов, — что его пьеса попадет в руки хорошему режиссеру, владеющему методом действенного анализа. Во-первых, если мы с вами верно определили исходное предлага­емое обстоятельство, то оно должно подсказать нам исходное событие. Во-вторых, мы знаем «роман жизни» помещичьей усадьбы конца прошлого столетия. К тому же Чехов в пьесе подсказывает нам многое — и время года, и время дня... Помните, Наталья Степановна говорит о том, что уже скосили луг, что погода стоит сегодня великолепная, а Ломов сообщает, что до приезда к Чубуковым он уже позавтракал... Давайте, пофанта­зируем, что же мог делать помещик Чубуков в жаркий летний полдень (в то время как дочь его с прислугой усердно чистят горошек для сушки)?.. Чем он мог заниматься в гостиной? Чи­тать, рисовать? Такое предположение вступает в противоречие с исходным предлагаемым обстоятельством, это будет уже ис­следование не обывательского помещичьего быта, но какой-то духовно насыщенной интеллектуальной среды. Тогда, возмож­но, он раскладывает пасьянс, или чистит ружье — он же стра­стный охотник? Такие предположения более убедительны, од­нако страсть к картам Чубукова ничем в пьесе не подтвержде­на, а до осенней охоты еще далеко. Думаю, что безделье — самое естественное для Чубукова времяпрепровождение. Мы говорили с вами о том, что исходное событие, отражающее ис­ходное предлагаемое обстоятельство, это своеобразный камер­тон всей пьесы, значит в нем должен быть также обнаружен какой-то парадоксальный, комедийный ход. Помните, мы го­ворили с вами о логике закономерных неожиданностей? Вот здесь-то она и должна быть выявлена. Нужно подумать также о ведущем предлагаемом обстоятельстве исходного события... Нам важно подчеркнуть власть быта, мелочей жизни, почти животное существование героев, их одурелость и отупение... Предположим, что именно жаркий летний полдень и опреде­ляет действие Чубукова в исходном событии. Тогда, спасаясь от жары, он задвинет шторы на окнах просторной (а значит и более прохладной, чем другие комнаты) гостиной, разденется почти догола (некого стесняться, ведь все заняты чисткой го­роха), усядется в удобное кресло, опустит ноги в таз с холод­ной водой и.., — обед еще не скоро — вот уж и храп его разда­ется, задремал Чубуков в разгар белого дня....Когда откроется занавес, зрители будут думать, что дело происходит ночью, и потом только узнают, что сонная одурь царствует здесь в то время как на дворе полдень. Столь долгожданный, но неожи­данный визит Ломова — (во фраке и в белых перчатках!) — со­здает массу комических препятствий. Такое исходное событие можно сразу проверить на площадке импровизационно. Есте­ственно, у актера появятся новые подробности жизни, расши­рятся обстоятельства малого круга. Это хорошо! Главное — ис­кать в нужном направлении...³¹

Как видно из фрагмента урока Товстоногова, сила метода в том, что он связывает начала нравственные, духовные с кон­кретными, физически ощутимыми.

Подробное осмысление каждого параметра методики в пе­риод «разведки умом» — процесс длительный. Режиссер «на­едине с пьесой», еще до встречи с актерами, проводит многие часы, бессонные ночи, прежде чем перед ним предстанет пьеса в таком «анатомированном» виде. Особенно сложны многоак­тные пьесы.

Вот результат такого анализа, сформулированный в не­скольких строчках.

Н. В. Гоголь «Ревизор».

• Исходное предлагаемое обстоятельство — растленный, разграбленный город, в котором хозяева города, его элита — главные растлители и грабители. Мир, где правит не суд Божий, не страх Божий, но суд чиновничий, страх перед вышестоящими.

• Исходное событие — экстренный сбор — встреча отцов города в неурочное время.

• Сквозное действие пьесы — борьба за то, чтобы обернуть несчастье в выгоду.

• Основное событие — сообщение Бобчинского и Добчинского о своем открытии (Хлестаков — ревизор-инкогнито!).

• Ведущее предлагаемое обстоятельство пьесы — человек, которого принимают за ревизора, — не ревизор.

• Центральное событие — публичное разоблачение Хлестакова (чтение письма на балу).

• Главное событие — немая сцена; ведущее предлагаемое обстоятельство главного события — сообщение о прибытии подлинного ревизора.

Конечно же, такая схема («скелет» пьесы) — не оконча­тельная версия, она потребует дальнейшей проверки, уточне­ния, совершенствования, возможно, изменения. Однако, не построив такой целостной системы событийно-действенного развития пьесы, режиссер, если он хочет применить в своей работе этот метод, не имеет нравственного и профессиональ­ного права придти на первую встречу с актерами. Это не значит, что он будет сразу же излагать свою концепцию актерам, нет, конечно. Но, вызрев в недрах сознания и души режиссе­ра, она станет своеобразным компасом в процессе дальнейше­го совместного импровизационного анализа пьесы — практи­ческого анализа.

«Разведка умом» — не цель, но средство, профессиональ­ный инструмент художника. Уровень развития режиссерского искусства связан с развитием его технологии, со степенью про­фессионализма творца. Вооружить профессиональными знани­ями студентов призвана школа Товстоногова. Правда, мастер всегда предупреждал своих учеников, что обнажать это «оружие» режиссер должен только целенаправленно, в случае не­обходимости (не бряцать профессиональным оружием демон­стративно). Метод следует применять, в том числе если не ла­дится сцена, не строится диалог.

Свой рабочий инструмент необходимо постоянно совер­шенствовать, оттачивать, тогда только на него можно будет по­ложиться.

«Разведка умом» требует высокой культуры мышления студентов, страстности, личностной заинтересованности.

Часто спрашивают, какова мера субъективного и объектив­ного начал в таком анализе? Если мы говорим, что наша зада­ча — постигнуть тайну автора, то почему после успешного анализа талантливым режиссером той или иной пьесы не сделать его всеобщим достоянием? Чтобы другие режиссеры больше «не мучались»? Ответ прост: нельзя забывать, что событие, — этот неделимый атом сценической жизни, главный инструмент анализа пьесы, — имеет объективный и одновременно субъек­тивный характер. Событие — объективный действенный факт, но оценка его всегда субъективна, потому что основана на ин­дивидуальной точке зрения художника. Событие объективно, а содержание — субъективно, оно выражается через поступки, действие персонажей — через их борьбу.

Попробую объяснить это на примере анализа трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта».

В ней автор проводит следующий эксперимент: в мир вра­жды и ненависти (исходное предлагаемое обстоятельство) он вносит взрывоопасное обстоятельство: Ромео, сын Монтекки, и Джульетта, дочь Капулетти, — дети двух враждующих меж­ду собой семей, — полюбили друг друга (ведущее предлагае­мое обстоятельство). Борьба за право любить (сквозное действие пьесы) начинается в основном событии (встреча на балу), достигает высшего напряжения в центральном событии (смерть Тибальта) и заканчивается в финальном событии (самоубий­ство Джульетты; ведущее предлагаемое обстоятельство этого события — Ромео мертв!) смертью героев. Исходное предлага­емое обстоятельство (отраженное в исходном событии пьесы: подготовка к бою между слугами враждующих семей), столк­нувшись с ведущим предлагаемым обстоятельством, высекло напряженный конфликт, который развивается по восходяще­му пути; эксперимент автора привел к трагедии.

А каково же главное событие пьесы, каков ее нравствен­ный итог? Обратимся к финалу трагедии.

Герцог, узнав о причине смерти Ромео и Джульетты, не же­лает более терпеть раздор между семьями. Это обстоятельство и определяет главное событие — примирение. В пьесе это событие — объективный факт.

Капулетти

О, брат Монтекки, дай свою мне руку.

Вот вдовья часть Джульетты: я другой

Просить не стану.

Монтекки

Дам тебе я больше:

Из золота ей статую воздвигну.

Пусть людям всем, пока стоит Верона,

Та статуя напоминает вновь

Джульетты верность и Любовь.

Капулетти

Ромео статую воздвигну рядом:

Ведь оба нашим сгублены разладом³².

Как видим, текст трагедии подтверждает факт примирения. Однако взгляд на это событие у разных художников может быть различный, в зависимости от сверхзадачи, которая увле­кает режиссера. Красноречивое тому доказательство — спектак­ли Франко Дзеффирелли и Анатолия Эфроса.

Для итальянского режиссера было очень важно, чтобы об­щая трагедия, утрата детей отрезвляюще подействовала на враждовавших Монтекки и Капулетти. Началось их подлин­ное перерождение, раскаяние толкнуло бывших врагов к ис­креннему примирению. Такое толкование главного события было пронизано болью режиссера за то, какой великой ценой оплачено возрождение к добру и свету. Но при этом Дзеффи­релли укрепил надежду на то, что, пройдя сквозь жестокие, кровавые исторические катаклизмы вражды и войн, челове­чество должно стать мудрее. Оглянувшись назад, в свое тра­гическое прошлое, народы мира обязаны протянуть друг другу руки — только в этом видел итальянский режиссер спасение человечества.

Совсем иначе взглянул на главное событие Анатолий Эф­рос. В его спектакле примирение было мнимое, фальшивое. Монтекки и Капулетти вынуждены протянуть друг другу руки только потому, что в этом событии участвует герцог Вероны; боясь ослушаться его приказа, главы враждующих семейств идут на фиктивное примирение. Тем самым мы понимаем, что вражда их еще более обостряется, она только обретает скры­тые формы. Это страшно. Значит ничто, даже безвинные жер­твы, ужас трагедии не способны потрясти людей. Значит, эта ненависть приобрела такие размеры, что не остановится ни перед чем. Любовь, только она дарует жизнь человечеству; и если ненависть, убившая Любовь, даже не дрогнула, а вырос­ла, лишь прикрыв фальшивой улыбкой свой чудовищный лик, то угроза жизни человечеству приобрела катастрофически ре­альные очертания.

Как видим, в таких толкованиях главного события прояв­ляются и различные понимания режиссерами судьбы исходно­го предлагаемого обстоятельства, различные сверхзадачи трагедии. Во имя одной, глубоко выстраданной идеи, светлой надежды рожден был спектакль Франко Дзеффирелли, и со­всем ради другой, более жесткой, более тревожной, атакующей зрительный зал мысли ставил спектакль Анатолий Эфрос. Каждый художник держал руку на пульсе своего времени и по-разному слышал его. Это и определяло индивидуальный, неповторимый, субъективный взгляд на пьесу, на ее события.

Я хочу дать примеры анализа еще двух пьес, различных по жанрам, по стилистике, написанных в разные века, чтобы про­демонстрировать универсальность метода.

Август Стриндберг — «Отец».

Автор погружает нас в мир, где сильные личности во имя своей независимости безжалостно истребляют друг друга, где личная независимость достигается только путем унижения и лишения свободы другого. Мир, в котором властвуют законы войны, а поле битвы — семья. Чтобы освободиться от зави­симости, от чужой воли, я уничтожаю другого, совершаю над ним насилие; чтобы стать свободным, человек должен отнять свободу у другого. Мир, где нет места для личной независи­мости, так как стремление отстоять свою независимую инди­видуальность заставляет узурпировать индивидуальность и свободу другого. Таково исходное предлагаемое обстоятель­ство. Я обращаю внимание читателей на то, что формулиров­ки параметров могут быть краткими, но могут быть также достаточно развернутыми (как в данном случае). Главное — найти верное эмоциональное содержание каждого параметра метода.

Сквозное действие: борьба соперников за власть над жиз­нью дочери, за подчинение ее жизни своей воле. Эта борьба но­сит сладостно-мучительные, маниакальные черты. «Мания» героев состоит в боязни утратить свою индивидуальность. Борьба инспирируется крайним индивидуализмом мужа и жены, про­тивостоящим унизительной, рабской зависимости от чужой воли. Но, стремясь подчинить дочь своей воле, они превраща­ют ее в раба. Гротескность ситуации усугубляется тем, что борьба не предполагает какой-либо имущественной выгоды. Денежные, карьерные и любовные интересы используются только как предлог, в качестве оружия, причиняющего друго­му боль. Отец, вынужденный отступать и отступать, компен­сирует свою уязвленность агрессивностью в постоянных семей­ных ссорах. Жена объявляет своего мужа сумасшедшим, неправоспособным совсем не для того, чтобы завладеть его состоянием. Она сознательно расстраивает умственные способ­ности мужа и доводит его до смерти лишь для того, чтобы ог­радить дочь от нравственного влияния отца.

Материальная бескорыстность вражды еще более усилива­ет впечатление от корысти особого рода, которая активизирует борьбу по сквозному действию. Каждый из супругов стремится ощутить сладострастное чувство победителя в жизненной борьбе, чувство, способное укротить бунт уязвленного «я». А то, что это достигается посредством другого человека, тобою униженного, — не имеет значения. (Как многое сближает Стриндберга с Достоевским в этой пьесе.)

Поединок-игра развивается стремительно: от основного события (объявление о решении отца отправить дочь в панси­он), через центральное (перемирие врагов-соперников, которое дает краткую надежду на окончание войны), — к финальному (смерть отца).

Стремительность развития сквозного действия связана с ведущим предлагаемым обстоятельством — это последний по­единок, последний раунд борьбы-игры (игры, цена которой — жизнь!).

В главном событии — «пиррова победа»; соперник унич­тожен, значит борьба закончена, но это не приносит удовлет­ворения. Со смертью отца окончена игра, исчез азарт и болез­ненное наслаждение от игры. Мать выиграла, но праздника нет, так как исчез соперник, борьба с которым делала ее жизнь ярче, осмысленнее.

Пьеса — трагический гротеск. «Преследуемый преследова­тель» — отец, измученный тиран, — несомненно, трагическая фигура. Герои пьесы (как и у Чехова) страдают не из-за сре­ды, в которой живут, а из-за самих себя. Стриндберг исследу­ет душу современного человека, показывает нам гротескность «мучеников индивидуализма», героев, тиранящих других, что­бы не дать тиранить себя. Без такой власти над другими — они не видят смысла жизни. Так перед нами предстает мир безжа­лостного самоистребления (возвращаемся к осмыслению ис­ходного предлагаемого обстоятельства через призму главного события и прокладываем тем самым путь к сверхзадаче). По­стоянно раздуваемое пламя соперничества выжгло не только любовные, но и просто все человеческие чувства, души и пре­вратило дом в пепелище. Словно тень апокалипсиса надвига­ется на нас в главном событии пьесы.

А теперь попробуем взглянуть на мир совсем другими глазами — глазами Мольера, через его комедию «Проделки Скапена».

Мир этой пьесы (ее исходное предлагаемое обстоятель­ство) предстает как несправедливый, где властвует слепой слу­чай; люди в нем — марионетки в руках сильных мира сего, в руках случайностей. Судьбами людей играют, потому что они утратили способность сопротивляться несправедливости это­го мира: подтверждение тому — попытка самоубийства Октава (в исходном событии). Какой же выход, как изменить жес­токий мир, как перестать быть игрушкой в руках слепой судь­бы? История человечества часто, увы, склонялась к радикаль­ному ответу на этот вопрос; например, такому: борьба за власть и переустройство мира на свой лад путем кровавых войн и ре­волюций. Но так происходит в других пьесах. Мольер дает нам иной ответ. Он представляет своего героя Скапена, который становится хозяином ситуации, управляет ею и переделывает мир по законам справедливости. Как? С помощью театральной игры, силою таланта художника! И только! В основном собы­тии он принимает решение вступить в игру. Суть игры — созда­ние спектакля, которому мы можем дать название «Торжество справедливости». Очень важно, что Скапен — талантливый драматург, актер и режиссер этой новой игры, нового спектак­ля (ведущее предлагаемое обстоятельство). Спектакль, заду­манный и созданный Скапеном, состоит из трех частей:

1 Победа возлюбленных над властью жестоких отцов.

2 Урок — наказание Жеронту.

3 Прощение Скапена за все его плутни (он с самого начала спектакля, разумеется, знает, что плутни его будут раскрыты когда-то).

Борьба за успех трехактного спектакля, имя которому — «Торжество справедливости», — сквозное действие пьесы. Это сквозное действие поставлено под угрозу в центральном событии, — когда Жеронт разоблачает игру Скапена (в сцене с меш­ком Скапен слишком увлекся игрой, «заигрался»). Успешно завершается борьба по сквозному действию в финальном событии, где Скапен получает прощение. Здесь Скапен разыгры­вает последнюю сцену своего спектакля: фальшивое раскаяние перед мнимой смертью (это — ведущее предлагаемое обстоятельство финального события). Игра в покаяние удается бле­стяще — спектакль окончен. Итак, влюбленные соединились, Жерон был наказан, Скапен избежал наказания. А какое же главное событие? Это зависит от режиссера, от его взгляда на современную жизнь. Если он оптимист и наивно верит в несо­крушимую силу искусства, в то, что добро всегда побеждает (или хочет, чтобы зритель в это верил), тогда в главном собы­тии — яркий шумный праздник, заслуженные благодарность и «аплодисменты» — награждение Скапена, автора спектакля (к примеру, все персонажи даже могут буквально носить на руках «больного» Скапена). Но может быть также, напротив, очень грустное главное событие — спектакль окончен, все его неволь­ные участники празднуют вдали торжество, а Скапен — всеми забыт, он один, один на пустой сцене, он уже никому не нужен. Возможно, неблагодарность толпы и одиночество являются вечными спутниками талантливого художника. Судьба Моль­ера — тому подтверждение.

Завершая краткие размышления об этой пьесе, я хочу об­ратить внимание читателей на то, что верно сделанный анализ в русле жанра, верность авторской стилистике — помогают режиссеру легко и просто осуществить переход ко второму эта­пу метода действенного анализа — к практической работе с ак­терами с помощью этюдных импровизаций. В самом деле, если мы решим, что Скапен — блестящий актер, режиссер и драма­тург и это позволяет ему превратить любого человека не толь<