Сверхъестественно ли случайное?

Наконец, мистики видят чудо в самом обыкновенном событии, когда оно редкостно и случайно и в особенности, если оно совпадает с их молитвой или магией.

.........

В случайном спасении особенно часто видят чудо: упадет ли кто с высоты и не разобьется, угодит ли под машину и невредимо проскользнет между колесами, попадет ли под страшный артиллерийский обстрел и уцелеет, – все предстает чудом. В православных и католических храмах обыкновенны молебны в благодарность за подобное чудесное спасение. А сколько людей ушло в баптистские общины, в священники или монахи, посвящая богу чудом спасенную жизнь? Да и обыкновенно об одном и том же событии один человек говорит "случай", а другое – "судьба". Вера в приметы есть вера в сверхъестественность случайности.

Отожествление случайности с чудом принято всем современным богословием: и протестантским, и православным, и неотомистским, и мусульманским.

.........

Как обобщает протестантский философ Ф.Шлейермахер, “чудо есть религиозный псевдоним случая”. И католические теологи подтвердили его афоризм в своем ответе: “Случай есть атеистический псевдоним чуда”.

.........

Итак, сверхъестественна ли случайность? Нарушает ли случайность непременность законов?

.По традиции, пожалуй, общепринятой со времен Аристотеля, случайность определяют через возможность: случайность – это возможность для события при определенных условиях быть и не быть. Случайно событие, которое могло бы не быть, которое бывает иногда, не всегда, непостоянно. Иначе говоря, случайность – это наличие нескольких возможностей.

Противность случайности – наличие одной единственной возможности и, следовательно, отрицание всех других, невозможность не произойти – философы называют обычно необходимостью. Так не только в русском языке, но и по-английски necessity, и по-немецки – Notwendigkeit.

Мы будем называть эту единственность возможности по обыденному непременностью, а слово необходимость сохраним для обозначения нужды, надобности (need, Not) – невозможности существовать без своего условия (как говорят, "нельзя обойтись"). В быту эти слова именно в таком смысле употребляются: говорят: "необходимость заставила его…" – это не значит, что непременность заставила, и все понимают эту разницу. Из того, что пища необходима, еще не следует, что человек ее непременно получит.

................

Непременность же существует независимо от нас и наших возможностей. Почему независимо? Потому что непременность – особенность связи явлений, а именно устойчивость связи, одна из сторон закона – непременной однородности отношений всех однородных вещей (см. 1.2.). Непременность неотделима от закона, не существует вне него.

................

 

Но если всё в мире имеет причину, тооткуда же случайность? – противность непременности? Или, в самом деле, случайность нару­шает непременность законов, то есть сверхъестественна?

.........................................

Из главы 3.

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ СУДЬБА ИЛИ СВОБОДА ВОЛИ?

Еще одно проявление сверхмира мистики видят в судьбе и свободе воли. Перед ними благоговеют и рядовые верующие, и теологи всех церквей, и даже такие интеллектуальные философы, как Ясперс, Марсель и другие современные экзистенциалисты.

 

Судьба сверхъестественная и естественная.

Судьбой называют неотвратимость или неизбежность для нас событий собственной жизни или окружающего мира: люди вроде марионеток разыгрывают комедию истории, заранее сочиненную сверхприродой или природой.

Соответственно фатализм бывает мистическим, причем двух родов.

Одни видят судьбу каким-то надзвездным владыкой над самими богами. Такой она предстает в языческих и современных народных суевериях, в космическом логосе – разуме и законе мира – у Пифагора, Платона, Гегеля и в роке (фатуме) – у Зенона, Сенеки, Марка Аврелия и других античных стоиков, которые представляли рок недвижным, безглазым, чтоб не видеть, кого он возносит и кого давит, и невидимым.

Другие считают судьбу подвластной богу: судьба – это божье предопределение человека к счастью или к мучению, – "спасению" или "осуждению", хотя б и незаслуженному, но предрешенному на небесах; каждый исполняет предназначенное ему, как и все человечество. Таково непрерывное божье творение мира – промысел (creation continua) и провидение (providentia) – у Августина, Магомета, Аввакума, Лютера, Кальвина.

Хотя кто кому подчинен: бог судьбе или судьба богу – внутренняя забота мистиков; но, так или иначе, эта судьба сверхъестественна.

Но бывает фатализм материалистический, – да-да! как ни удивительно кому-то это слышать. Таковы Гераклит, Демокрит, Гоббс, Спиноза, Гольбах и другие английские и французские просветители 16-18 веков, заменившие христианское провидение понятием прогресса как “естественного закона истории”. "Наша жизнь – это линия, которую мы должны по повелению природы описать на поверхности земного шара, не имея возможности удалиться от нее ни на один момент", – думал Гольбах (т.1, с.208-209).

Что бога воображают драматургом нашей жизни – не удивительно. Для Гегеля природа была именно окаменевшим мышлением, а неизбежность ("необходимость") – предначертанием Духа (Т.1, с.147).

Но как сочиняет будущее природа? Как понимает предопределение материалист?

Для детерминистского фатализма нынешние условия неотвратимо предопределяют будущие исходы и сами предопределены бесконечной цепью следствий и причин, уходящих в прошлое. Предопределенность без предопределителя, потому что без конца.

Это естественное предопределение и явилось основанием для заключения о сверхъестественном предопределении. По богословским утверждениям, причины и условия природы, определяющие события, как раз и созданы богом как средство для достижения его целей. (Brugger W, S.367.)

.........

 

Причина воли или свобода.

Помимо прочего, фатализм основывается на причинной определенности самой воли: наших влечение и желаний, – духовной определительницы наших действий. Если причинность все обща, то должны быть причины также и у наших волений, и, следовательно, нет свободы воли.

В этом же русле также и марксизм видит в сознании человека “отражение” определяющей его действительности, а именно его бытия, почему Ленин прямо бранил "вздорную побасенку о свободе воли”. (Т.1, с.142); и, хотя Энгельс иногда говорил о “свободе воли“, но в другом смысле – свободы для воли.

Но разве установление наших хотений причинами не создает судьбы? По-видимому, обусловленность сознания означает фатальную предопределенность человеческих поступков, обрекая людей быть орудиями своей собственной судьбы. Кажется, что без свободы воли человек есть марионетка, а его желания – нити, концы которых в руках обстоятельств, и они забавляются нами, вообразившими себя свободными. Так думал Платон (т.3(2), с.108, 283) и так вынуждены были думать материалисты от Демокрита (с.67-70) до Гоббса (т.1, с.238, 531) и Гольбаха (т.1, с.209-217); так и теперь полагают Дж. Уотсон, Б. Скиннер и другие американские бихевиористы (от англ. behavior – поведение) в психологии и социологии.

Получается: либо судьба, либо свобода воли? Мистический вариант: божье предопределение или человеческая независимость?

У мистиков эта альтернатива превращается в неразрешимое мучительное противоречие, потому что божье всемогущество исключает независимость человеческой воли и наоборот, но мистики не могут отказаться ни от того, ни от другого, поскольку божье определение человеческой воли означает ответственность бога за человеческие злодейства. И это противоречие непреодолимо для теологической философии (о нем еще дальше, в главах 5 и 6).

................

– Если воля обусловлена, то есть ли какая ценность в человеческой личности? Неужели человек – всего лишь автомат с заданной программой действий? Влюбленные трепещут в ожидании свидания; бунтарь сквозь измены и казни несет свою осмеянную мудрость; семья рыдает над умершим отцом; бушует собрание, заглушая оратора, – люди ликуют, скорбят, спорят – и все это только кукольный театр? Картина оскорбительная для венца природы.

................

 

– Еще ужаснее другая потеря: если воля обусловлена, то какой смысл восхищаться добродетелью и карать преступления? По-видимому, без свободы воли человека не волен ни в помыслах, ни в поступках и оказывается нравственно невменяемым: что бы он ни совершил, все причинено и, следовательно, не его заслуга и не его вина, он не несет за свои дела ответственности, как больной за свою болезнь. Выходит, обусловленность воли обессмысливает нравственность и право?

– И самая страшная опасность: если воля обусловлена, то возможна ли свобода?

Да, воля определяется причинами – и поэтому нет свободы, – мрачно заключают монолектики – как из материалистов, так и из мистиков.

Одни признают это с негодованием, как встарь Эпикур, а теперь Ж.П.Сартр, которые обосновывают этим свое субъективистские бегство от смут и деспотий или свой субъективистский бунт против капитала и бюрократии: долой причины духа, "мы сами себя выбираем” – или мы рабы. (2000 г. с.445, 557).

Другие провозглашают это с одобрением, как в античных Афинах Платон, а теперь в Америке профессор В. Скиннер в своем нашумевшем в 1970 году бестселлере "По ту сторону свобода и достоинства": оба оправдывают этим подавление личности – древней аристократией или современной капиталистической бюрократией: все равно, мол, свобода – иллюзия.

Именно идея внешнего причинения воли, характерная для мистики и монолектического материализма, как раз и питает утопии дивотворной тотальной диктатуры. Её прожектерам кажется, что диктатуры всесильны: способны массовой дезинформацией и внушением, подкупом и страхом заставить подвластных людей хотеть и делать, что угодно власти, даже создавать “новых людей”.

Вот почему человека пугает мысль, что сами наши желания объективно причинены. Задумавшись как раз по такой монолектической логике о том, что хотение "делается по законам природы", "подпольной человек" у Достоевского начинает тревожиться опасениями, как бы не "утратить" "самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность": с воз­мущением он обнаруживает себя не более чем штифтиком, все поступки которого могут быть расчислены математически "вроде таблицы логарифмов" и "занесены в календарь". "Так что в один миг исчезнут всевозможные вопросы, собственно потому, что на них получаются всевозможное ответы". И "не будет более ни поступков, ни приключений", а жить станет ужасно скучно: "Ну что за охота ходить по табличке?" От такой картины его прямо бесит, подмывает "столкнуть все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с той целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтобы нам опять по своей глупой воле пожить!" Да он лучше нарочно сумасшедшим на этот случай сделается, чтобы не иметь рассудка и настоять на своем!

Вот почему многие …

................

Закон необходимости.

................

А сущность отличия, главный закон живого – оно само сохраняет свое существование и стремится к самосохранению.

................

... как все на свете, живое существо тоже является следствием стечения причин, или, как их в этом случае называют, его условия (см.2.2.; 2.4.; 3.6.), то есть живое невозможно без своих причин. Так стремление к сохранению своего существования превращается невозможностью существования без своего условий в повеление их достичь, – самый существенный закон живого – закон необходимости: действия живого подчинены необходимости. А вовсе не результат произвола - "свободного выбора".

Необходимость – это “повеление” невозможности быть собой без условий такого бытия. Необходимость является следствием, с одной стороны, причиненности всего живого и, стало быть, невозможности жить без своего условия, а, с другой стороны, саможивительности живого и, стало быть, его устремленности к своему условию. Необходимость есть такое отношение живого с миром, которое обеспечивает его существование и делает невозможным для него жить на уровне его развития без своего условия и тем самым велит действовать для достижения этого условия.

Условие – то отношение мира к живому, без которого оно погибает, иначе то, что необходимо, – называют предметом необходимости, необходимым отношением, или просто необходимым. Бывает, впрочем, и слово "необходимость" употребляется в смысле "необходимое".

Отличие необходимого отношения от существующего в действительности отношения, короче, отличие необходимого от действительности, иначе говоря, отсутствие необходимого, неисполненная необходимость называется нуждой, а безотносительно к наличию – потребностью.

Однако потребностью называют также представительство необходимости в организме, включая его нервную систему и физиологические процессы, сознание – от чувств, в том числе внутренних ощущений – побуждений биологических потребностей – до знаний разума. Поэтому потребности – представительства могут быть не только истинными, но и ложными, когда не соответствуют необходимости, как потребности наркомана или маньяка ложной идеологии. Тогда как необходимость ложной никогда не бывает – по определению её как объективности.

Если необходимого отношения нет, то это значит только – есть гибельное отношение: жажда, холод, технические неполадки, плохое управление и т.п. Именно гибельное отношение устремляет действия живого к необходимому. Жить заставляет гибель; жизнь есть борьба со смертью.

Самосохранение достигается живым посредством его самоизменчивости: действия – либо выбору внешних условий применительно к своим нуждам, либо – при отсутствии таких условий – изменения самого своего собственного организма, а у людей – посредством изменения этих внешних условий. Здесь уже не просто выбор из набора стереотипов, шире чего уже инстинкт, а создание все новых и новых отзывов – развитие.

Но не только отдельные особи. Ее величество необходимость – незримая царица общества. Она сокрушает любых диктаторов, но ее свергнуть нельзя.

Общество может позволить себе получить лишний продукт за счет отдыха работника – его досуга и бытовых условий, необходимых для его самовосстановления и развития: квартиры, развлечений, выходных костюмов, клубов, – но потеряет потом в несколько раз больше за счет снижения его энергии, а там и преждевременного истощения трудоспособности. Развитие производства вызывает потребность в знаниях, она – потребность в чтение, общении, библиотеках, досуге и других условиях для обновления и расширения знаний и вообще культуры. Через пять лет, если инженер, врач или учитель не работает над своим интеллектом, он не знает уже половины того, что знал, и еще столько же или больше из того нового, что ему надо знать. Общество может пренебречь этой необходимостью и сэкономить на интеллектуальном досуге и быте, но тогда оно приходит к тому, что возможности производства остаются неиспользованными и даже в действующем производстве начинаются всякие неполадки: выпускается брак, больные уходят от врачей невылеченными, его дети в школе приобретают не интерес и любовь к знаниям, а отвращение и вырастают неучами и т.д. Жадность оборачивается расточительством. Больше того, пренебрежение к необходимости соразмерной зависимости между трудом и потреблением обернулось в свое время для маоистского Китая годами страшного голода и экономического регресса.

Стихийное понимание ее величества необходимости слишком хорошо знакомо людям труда. Нет человека, который бы не пользовался этим словом. Даже такой мечтательный философ, как Платон, не обошелся без него (т.3(2), с.33). Но за тысячелетия истории оно так и не попало в философию и в частные науки в качестве теоретически определенного и исходного понятия.

................

Здесь мы, понятно, не можем подробно рассматривать следствия закона необходимости; но с него начинается материалистическая теория общества; только через анализ необходимости возможно решение многих коренных и до сих пор не решенных проблем социологии, экономики, гносеологии, эстетики, психологии, биологии, в том числе и самого понятия проблемы. Не будет преувеличением сказать, что закон необходимости имеет для этих наук значение большее, чем ньютонов закон тяготения для физики.

Ведь именно необходимость охраняет сами общественныезаконы. В отличие от законов природы законы грамматики и вообще языка, законы логики, морали, искусства, ремесла и вообще технологии существуют не помимо нас, а вн а ш е й деятельности и, хотя они не зависят от нашего произвола, но вполне могут быть нами н ар у ше н ы, за что их нередко именуют даже правилами.

Однако мы подчиняемся этим законам, потому что они необходимы – без их соблюдения язык, мышление, искусство и производство расстраиваются, не могут выполнять свои функции. Нарушение грамматических законов лишает нас взаимопонимания или, по меньшей мере, приводит к недоразумениям. Нарушения логических законов лишает нас успешного мышления и приводит к ошибкам. Без соблюдения эстетических законов невозможно создать хорошее художественное произведение. И т.д. А выполнение каждым таким родом человеческой деятельности своих функций необходимо для нашей жизни. Соответственно речь идет о необходимости “языковой”, “логической”, “моральной”, “художественной”, “технологической”, “экономической” и т д.

Именно необходимость создает также такое сладко-мрачное явление общественной жизни как власть. Именно необходимость используют властители для принуждения зависимых людей к угодной им деятельности – благодаря владению необходимыми условиями чужого существования, например, землей или другими средствами производства, – материальная основа власти тех, кто извлекает выгоду из угнетения.

Сами же необходимости этих общественных процессов порождаются их причинными законами и их значением для человека.

Становится понятно, отчего непременности законов внешнего мира выступают для мышления в форме необходимости логических законов. Должно быть, это обстоятельство и явилось основой того, почему философы, считающие первичным мышление, стали именовать непременности объективного мира “необходимостью”(2.1.), а тысячелетия преобладания такой философии привели к преобладанию в ней и этого словоупотребления.

.........................................

Конечно, и человек – продукт труда и общества – тем не менее, обладая телом, остается биологическим существом, для которого животные потребности первостепенны. Много желаний у того, кто не испытывает жажды. Но у того, кто долго оставался без воды, – довлеет только одно – пить. Но принудительность производственно-общественных потребностей ничуть не слабее, чем биологических, потому что они есть производственно-общественное преображение биологических и их неудовлетворение ведет к неудовлетворению и тела. Остановись водопровод – общественное произведение – и горожанин не утолит жажду – животной потребности, а затянись простой – и замрут машины, заводы и все заведения города, а население уйдет или погибнет.

Человек – только по рождению животное, вернее, даже не животное, а особо развитое, но биологическое существо. “Человеческой личностью” он становится только в общении с другими людьми и в своей общественной практике – создавании вещей.

.........................................

Из главы 5.

ОТКУДА ПРЕКРАСНОЕ?

 

5.1.Загадка ценности.

................

Религия объявляет себя оплотом нравственности и гуманности, уверяя в небесном происхождении морали: если бога нет, то нет морали и все позволено, – так будто мораль держится исключительно страхом перед всеведущим ее стражем, а атеисты безнравственны и антигуманны. Таково общее место и отцов церкви (например, у Августина Блажного и Иоанна Златоуста (Творения, с.12-14), и любого современного богословского сочинения или храмовой проповеди.

................

Мысль о сверхъественном происхождении эстетического и нравственного сознания обусловливается его противоречивостью и незнанием современной аксиологией (теорией ценности) его естественного происхождения, что следует из общего недостатка понимания человека и общества.

В чем сущность ценности?

 

Объективна ли ценность?

Неразрешимой кажется уже дилемма: объективна ценность вещи или субъективна?

Традиционная материалистическая эстетика и этика были “ натуралистическими ”. Демокрит, Дидро, Лессинг, Гердер, Белинский, Чернышевский считали ценность вещи её объективным свойством: ценность вытекает из природы (“ натуры ”, естества, физики) вещи.

Однако если ценность вещи объективна, то почему одно и то же оценивается по-разному: то прекрасным, то безразличным, то безобразным?

................

натуралистическую этику: нравственность вытекает из природы (“естества”, физиологии) человека: благо – это соответствие и следование естеству, зло – то, что противно ему, а средство их познания – чувство: показатель соответствия – наслаждение, несоответствия – страдание, а их различие в определении не нуждается.

................

... обострившаяся боль антагонизма нравственности вела Канта к критике натуралистической этики: в реальном обществе добро для одного человека оказывается злом для других, – и Кант заключает о порочности человеческого естества и, следовательно, противо естественности нравственности: человек может быть нравственным, лишь подавляя в себе естество. И, наоборот, добро для других людей – зло для самого благодетеля, – и Кант заключает о порочности общего блага и, следовательно, противо общественности нравственности: благодеяние – жертва собой ради эгоизма других, то есть недостойных жертвы.

................

Но на закате 19-го и в трагических катаклизмах 20-го века кантовское отчаяние в мирской бессмыслице и спасение в лоне божием стало любимым и “самым современным" умонастроением. И не только у его прямых последователей, – таких, как Кассирер, Риккерт, Гартман, но и у Шопенгауэра, Ницше, Хайдеггера, Ясперса и других экзистенциалистов.

Начиная с Достоевского, Толстого и Франса, эти меланхолические мотивы постоянно звучат и в литературе. То же кантовское обручение морали и религии итожит знаменитый карамазовский афоризм: “Если бога нет, то все дозволено”. А значит, дозволены любая подлость и любая жестокость, – без предела – даже концлагеря и истребление миллионов?

В страшное время тоталитарных диктатур и мировой бойни, когда вопрос о том, что такое хорошо и что такое плохо, означал для каждого, идти ли в бой и на гибель или смириться, в оккупированной Франции отчаянное усилие понять, на чем же, если не на боге, основаны добро и зло, – предпринял Ж.П. Сартр в своем капитальном труде “Бытие и Ничто” (1943 г.).

................

Ныне даже притязающая на исключительную научность позитивистская философия сдается перед аксиологическими парадоксами: "С помощью одной лишь науки нельзя доказать, что наслаждаться, причиняя другим страдание, плохо". (Рассел Б., 1959, с.841, 202). Наши оценки не отражают ничего, кроме чувства, поэтому их не с чем сравнить – и во вкусах и в морали нет ни доказательств, ни опровержений, есть лишь доводы – психологические воздействия.

Людям, привыкшим отстаивать свои вкусы и моральные убеждения, спорить с теми, кто их не разделяет, наивно думая, что в оценках, как в науке, один прав, а другой неправ, позитивизм приготовляет ошеломляющий сюрприз; оказывается, противоположные оценки одного и того же (“Воровать – добро” и “Воровать – зло”) не противоречат друг другу: обе правы, ведь обе “только чувства”.

Благонравные обыватели были шокированы таким нигилизмом, на позитивистов посыпались обвинения в моральном цинизме и волюнтаризме: если все правы, значит все позволено? Перепугавшись кривотолков, те поспешили с уточнениями, от которых их критики пришли в еще большее негодование: моральные суждения могут быть истинны, но лишь в смысле “согласия” с ними других людей. И только.

Конечно, Рассел, обличитель преступлений гитлеризма, американской войны во Вьетнаме и т.д., на практике вовсе не такой аморальный релятивист, а человек честный и совестливый и, надо полагать, искренне верил в правоту своих моральных осуждений, но в теории он не видит для них никакой объективной основы.

................

Почему же невозможно сверхъестественное происхождение ценностного сознания?

................