Крыса. Весы. Среда. Вечером.

... у меня при этом перестало бы сердце биться...

когда ты не дай бог станешь шаром который вызывает не больше эмоций чем круглый буй на грани бухты и моря, мой катер все равно будет натыкаться на него даже в полдень...

голая дача, голая ты, голая я – гол в сущности весь мир, только надо уметь видеть сквозь одежды...

мы чисты только когда забываем что наше тело – дом для фекалий...

когда мне снится половой акт я ощущаю его более явственно чем тогда когда мой партнер может подтвердить факт существования этого акта, но когда мне снишься ты – я плачу...

экзотическая эстетика безобразных женщин Гогена, голубые как утопленницы купальщицы Малевича, красные виноградники в Арле, розовые любовники Шагала, парижское кафе Коровина, Геркулес и Омфала Буше – вот вся моя прошлая жизнь, а теперь поясом целомудрия я прикована к босховскому дурацкому кораблю и на горизонте как солнце восходит черный квадрат из которого не выбраться ни мне, ни тебе когда ты не дай бог станешь шаром...

 

 

Крыса. Весы. Пятница.

... лишь тебя увижу, уж я не в силах вымолвить слова...

когда я нашла тебя из пяти с половиной биллионов людей населяющих нашу общую тюрьму, на побережье, как куриного божка с маленькой дырочкой, плыл алый август.

а потом когда дожди отпевали лето видела тебя в каждом белокуром существе, в каждой светлокрылой птице, в каждом упавшем листе умирающем и прекрасном... бывают встречи от которых немеешь навеки и без бумаги только молчишь как глухонемой страдалец...

трехмерная эволюция Мцыри это модель эволюции всего заключенного человечества которое знает лишь три ипостаси: комнатную, природную где природа всего лишь более живописная камера, и наконец самую ценную но по глупости не ценимую – освобождающую, т.е. смерть...

когда люди смогут замолчать наступит эра интуитивного восприятия друг друга, эра диалогов взглядов, рук и ног, словом, эра истинного наслаждения и настоящей любви и ненависти. культ письменного слова раздулся бы до гигантских размеров и разорвался бы мировой катастрофой...

... малиновая львица на дискотеке, с потрясающей кожей нежнее младенческих век всем улыбается но никого не любит как себя, она даже хочет себя – войти в свое тело и обладать им – и умирает над собственным отражением. – где вы рвали виноград? – не знаю. – из чего состоит эта запеканка? – не знаю. – есть ли у вас часы? – не знаю...– так только можно отвечать этой красивой самовлюбленной львице потому что в ее присутствии работа мысли немыслима. ’’мысль это мысль о мысли’’, джойс это джойс о джойсе, пруст это пруст о прусте, я это я о тебе...

я не знала что ты затмишь мой мир... я видела во сне как раненая рыба-луна плыла по лунной дорожке навстречу кентавру целящемуся в невидимое миру солнце затем чтобы продлить ее лунную жизнь, и на дорожке сияли слезами следы его копыт, и рыбья кровь рубиновым ожерельем растекалась по морю, и кто-то отдавался и отдавался и отдавался со стоном на берегу, и шелестя осыпались скалы, и я боялась что встречи не будет, что рыба-луна умрет, и лучше было бы проснуться – но мне ничего не снилось в ту ночь когда я нашла тебя...

 

 

Крыса. Весы. Воскресенье.

... но немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает...

когда великолепный октябрь рыдая проводит своих птиц, мой Юпитер заколов в себе быка и отпустив на волю лебедя, когда-то любившего Леду, зальет твой дом золотым дождем и ты словно несчастная Тараканова обреченно подпирая стену будешь ждать своего часа...

– Тадзио! оставь меня в этой холерной Венеции, с зараженной клубникой на устах, с ненормальной страстью к прекрасному, с невероятными фаллическими снами, с моим вселенским одиночеством.

– Тадзио! оставь меня ибо я умираю...

– вы слышали, мадам Бовари простилась с жизнью наевшись какой-то гадости...– ну что ж, у каждого свой путь к освобождению...

дорогая, скоро в дивноморских скалах начнется охота на диких кабанов и лисиц – таксы будут ловко залезать в их норы, и лисицы будут убиты, и чайки будут зябнуть в воде и побираться как нищие у местных жителей, и солнце спрячется в соснах, и желтый попугай живущий с воробьями околеет под листьями – а здесь ты будешь тонуть в бессильном золотом дожде потому что нельзя оплодотворить уже оплодотворенное, а я смеясь буду плыть в океане своих воспоминаний и кротко надеяться что увижу остров когда великолепный октябрь рыдая проводит своих птиц...

 

 

Крыса. Весы. Понедельник.

... смотрят, ничего не видя, глаза,

в ушах же – звон непрерывный...

когда моя слепота подступит к горлу чтобы прозреть а раковины ушей наконец зацветут подслушав Адана и хотя бы вспомнив пятую симфонию Малера, когда звон пустоты вспорхнет над моим пряным одиночеством – кустом мелких желтых хризантем – я расскажу тебе о смысле жизни, то есть себе как тебе потому что тебя больше нет...

... они сидели на берегу длинной серо-голубой бухты, и море сливалось с небом, и большие голыши говорили что-то друг другу, и чайки замирали как фаянсовые изваяния на скатерти скал, и облака ласково терлись боками и плыли плыли плыли в неизмеримость, и блаженное горчащее чувство неповторимости происходящего мутило мысли, и хотелось ослепнуть и как новорожденный котенок ползать по тебе ночами, лизать тебе уши и пищать от страха, пищать и никогда никогда никогда не говорить тебе ни о чем, чтобы ты знала только мой писк или безмолвие, чтобы от них у тебя звенело в ушах и ты просыпалась и тихо наказывала меня...

... когда полусумасшедшая девочка живущая в нравственном стиле Екатерины II захотела меня – я не возражала потому что измена – это способ познания, сравнения и утверждения моей преданности тебе...

мальчик с вишневым ртом и красивой фамилией целовал меня в своей камере а потом еще не успев ничего осмыслить мои губы касались твоей спины и застывали, а однажды твое сердце билось так сильно что казалось вздымалась спина, и я думала что оно тоже хочет свободы, и я лежала рядом как гигантская личинка ждущая крыльев и размышляла что лучше – ты или крылья, и выбирала крылья, а в это время впечатлительной девочке снилось здесь что я утонула...

и озеро не кажется таким холодным когда плывешь за кувшинками, и адажио – таким мертвым когда его исполняют руки на твоем теле, и море – таким коричневым когда ты сидишь у воды – и музыка осеннего мира посмотрит в мои пятнистые глаза когда слепота подступит к горлу чтобы прозреть...

 

 

Крыса. Весы. Суббота.

... потом жарким я обливаюсь,

дрожью члены все охвачены,

зеленее становлюсь травы…

когда заходит солнце музыка почему-то звучит громче и нет никакой надежды услышать закат в тишине, дрожа и сливаясь с травой влажной от пота...

там где я нашла тебя и потеряла, кроваво-черный бык умирал на арене корриды а мы, алчные зрители, пожирали глазами его темнеющее тело, купались в его страдании и ничего не могли поделать, и бычья кровь уже чернела, и уже не видно было как она капает на горы, а потом в последних предсмертных судорогах он начинал бить хвостом высекая топазы, и они рассыпались по арене ослепляя нас своей ледяной красотой. и каждый вечер была коррида, и бык, и топазы, и ты...

– где же луна? почему нет луны? разве может не быть луны?

– тише, она умерла...

потом, уже в автобусе, она наконец воскресла и дынным изгибом повисла над Новороссийском, и на фоне ее вечности зияла разлука...

ты непостижима как топазы и нежеланна как жизнь. я не выбирала эти двери, они сами открылись предо мной – и я сидела на деревянной лавочке и смотрела как зрители перестав быть зрителями клубились на арене как в битве кентавров и хватали топазы, пробовали на зуб, глотали, смаковали во рту словно голубое монпансье, а потом музыка замолкала и они уходили с топазами или с надеждой на завтрашний топаз, а я завернувшись в отчаяние возвращалась в маленький домик и засыпая в ночной безнадежности не знала что ровно через год в моих руках будет самый яркий камень – я украла его фрагонаровский поцелуй и канула в осеннюю ночь...

осень холодеет и тает как воспоминание – пусть умирает как вялотелая рыжая крыса, в предсмертных муках рождающая быка – я думаю о нем когда заходит солнце...

 

 

Крыса. Весы. Четверг.

... и вот-вот как будто с жизнью

прощусь я...

когда слюдяные люди перестанут говорить что ты дрянь – я в это поверю... иногда мир кажется громадной туманной вагиной которая засасывает меня чтобы кончить... дождь...

глаз Моррисона как бархатное пернатое пресмыкающееся в зеленом ливне живет на указательном пальце правой руки и навевает дивные сны о море в желтых сосновых листьях – это тонкая впечатлительная девочка. от нее всегда пахнет цветами. я знаю ее тринадцать лет... долгий дождь...

узкая серебряная тропа где начало это конец течет по среднему пальцу. по ней в полнолуния ходят пони, у них злые очи, пронзительные колокольчики, зато муарово-багряная грива – ее трогает сама королева когда ей грустно. в камнях этой тропы живут сны о распятых жирафах и мертвой форели – это снежная девочка с карими глазами, очень чистым телом и черной душой. я знаю ее четыре года... холодный дождь...

кабалистический знак символ пацифизма и хиппи, летучая мышь с перламутровыми крыльями забытыми в пещерной норе, генриковская мотовка в ветре тарантеллы, раздавленный тарантул, мерцающий как керосиновая лампа разговор – они живут на безымянном пальце и нагоняют усталые сны тающие в алых ночах с бледной сиренью, винными лужами на паркете и долгоиграющей любовью, вялой как старый фаллос... иногда ловишь рыбу для чаек и хочется жить – это Екатерина II родившаяся в моем городе. она теперь далеко, очень далеко охлаждает свой жар в желтом Иордане и заливает ностальгию слезами. я почти не знаю ее... ливень...

на левой руке жизнь теплится только на безымянном – черная обсидиановая дорога в никуда, арка ада с апельсиновыми прожилками, зимние южные ночи говорящие ни о чем но обо всем, любовь-гора с оргазмической вершиной и маленький Сизиф слушающий рапану и смотрящий на солнце сквозь дырку куриного бога – лежит у подножия и совсем не хочет ничего покорять и катить – он просто любуется солнцем целующим пик горы – это сон о серой фетровой шляпе в которой нагие кричащие красотой тела молча терзают друг друга – это ТЫ, дивноморская нимфа, миф о дымном рассвете и розовых облаках, тропическая лихорадка, малахитовый хвост в руках. я знаю тебя лишь год и совсем не знаю тебя... вечный ливень...

я засну в хрустальном гробу когда слюдяные люди перестанут говорить что ты дрянь...

 

Крыса. Весы. Вторник.

... но терпи, терпи: чересчур далёко всё зашло...

когда она меня бросила теперь уже точно бросила – я надела узкое длинное черное платье и долго улыбалась прохожим чтобы оставить неприкосновенным ужас моей потери. ’’я потеряла ее я потеряла ее я потеряла ее’’– говорила моя улыбка выползая из полумертвого сердитого сердца...

сегодня автобус проезжал мимо твоего тела идущего в вечерний туман и крохотный слюнявый город в котором даже нельзя умереть друг для друга хохотал мне в лицо... хемингуэевское ’’ если у тебя нет друзей значит ты ни черта не стоишь’’ замалевано кистью Лили Вирджинии Вулф, затоптано башмаками странника Гамсуна, забрызгано кровью Овода, засижено мухами Плюшкина, затрахано Гумбертом, изношено Ашенбахом, осмеяно Эммой, отпето Гаврошем, обмочено стариком Сантьяго – Манолин! я ловил ее в полном одиночестве а потом спал лицом вниз и в сущности мне все равно что снится миру что снится тебе потому что мне снятся львы..

я ненавижу его за то что он любит меня.

я люблю тебя за то что ты любишь себя.

дряхлая провинциальная мораль туманом расползается по городу и мы не видим друг друга...

...и солнце вдали от луны молилось за нее ночами, и ты была великолепна, и море глядело медузами, и сердце болело сладко, и Харон улыбался закату и хоронил июль, и все заходило далёко-далёко, до самых скал и откатывалось назад обнажая влагу и шелест голышей, и на всем белом свете тогда никого у меня не было кроме себя, и было мне хорошо как на плахе, и я умираю и счастлива даже теперь когда ты меня бросила...

 

/ слепая створка /

 

октябрь 1996

маленькая принцесса

/ lamento /

Первая нота аккорда

...ах, ласточки, всем вас хватает, никто не в обиде!..

Неруда. Ода сентябрьским

крыльям

Л асточка запуталась в звуке источаемом розой которая любила воздух, розы и жизнь и не пахла ничем как Гренуй. разве может настоящее доброе существо одновременно желать двоих? мужа и девочку например. когда на середину широкой кровати ложилась манкая цветущая красным Мэрилин конца двадцатого грея их своим телом им казалось что мир – круглая пустыня с кроватью среди барханов.

Ю жная маленькая ласточка, теперь ты понимаешь что можно можно желать двоих, их душу их руки... гнездо ждало птенцов. роза тоже. теперь у нее оказалось два сердца – старое и новое, под грудью и в животе. птенец сучил крыльями по стенке живота и было счастье. а девочка болела страшной болезнью – бескорыстной жаждой прекрасного и знала что роза когда-нибудь увянет и писала писала писала большую книгу чтобы тело положить между страниц. и оно будет сыпаться сухими сохранившими оттенки живого цвета лепестками воспоминаний на колени листающего эту любовь...

Б оль от тела уже тускнела как диогенов фонарь утонувший в тумане. коитусофобия телефонофобия человекофобия слившись в один гигантский шар Фобоса маячили вокруг Марса и не давали ему покоя ни днем ни ночью. теперь кровать девочки стояла одна на Марсе и снились дивные восхитительные сны о дружбе с евреями о странной любви с русскими о белоснежном браке с негром… чтобы быть счастливой надо долго спать и умереть во сне иначе открытые глаза разорвутся при виде иссиня-черного неба и ледяной поверхности планеты… иногда снился живот ее розы: они обнимались на территории счастья но что-то росло и мешало отодвигая тонкое тело девочки. так она попала на Марс.

О днако приходилось просыпаться и представлять опухшее от сна лицо и муку, кукушечью муку в глазах. было ясно что после всего надо ненавидеть любовь надо вырвать цветок с корнями из сердца искромсать зубами и поселиться на Земле.

ВЬ ющая гнездо южная маленькая ласточка, теперь ты знаешь что есть жизнь на Марсе. там лежит взрослый похожий на субтропическую диоскорею ребенок какого-то пола в своей скрипучей кровати. ему снится шелестящая падающая из страниц ненаписанной книги роза.

 

 

Вторая нота аккорда