Глава 36. Китай – «дракон с длинным хвостом» 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Глава 36. Китай – «дракон с длинным хвостом»



 

Ни одна иностранная держава, за исключением Великобритании, не оказывала такого влияния на политическое развитие Сингапура, как Китай – земля предков для трех четвертей жителей города. Отношения между Китаем и Сингапуром были долгими, сложными и неравными. С момента основания Сингапура в 1819 году и до 1867 года правившая в Китае династия Цин не признавала китайцев, проживавших за границей. Эта политика изменилась в 1870‑ых годах, когда Китай организовал консульства в Наньяне (дословно – «страны южных морей»), – странах, которые были тогда колониями Великобритании, Франции и Голландии. Эти консульства, включая консульство в Сингапуре, были задуманы не столько для защиты интересов китайцев, сколько для укрепления связей с ними и использования их лояльности к Китаю путем поддержки китайской культуры и образования, а также с целью получения от них финансовой поддержки.

В 1920‑х годах Коммунистическая партия Китая (КПК) послала в Сингапур своего агента с целью организации коммунистического движения в регионе. Когда в 1930 году коммунисты провели в Сингапуре тайную встречу для организации Коммунистической партии Малайи (КПМ), на ней присутствовал легендарный лидер вьетнамских коммунистов Хо Ши Мин. Конфликт между Националистической партией Гоминдан (Гоминдан – Kuomintang Nationalist Party) и КПК, разгоревшийся в Китае, распространился и на их сторонников в Сингапуре и Малайе. Во время войны и Гоминдан, и КПК сражались в Китае против японцев. Так как КПК более решительно боролась против японцев, она пользовалась более широкой поддержкой китайских рабочих и крестьян.

Образование коммунистического Китая в 1949 году вызвало прилив патриотической гордости среди членов китайской общины. Китайцы ожидали, что в результате этого возникнет мощное китайское государство, которое покончит с чувством унижения и покорности, которое они испытывали, находясь под властью англичан и других европейцев. С другой стороны, это событие разбудило глубоко укоренившиеся опасения среди малайцев, индусов, англоязычных китайцев и находившихся в меньшинстве представителей китайской общины, поддерживавших Гоминдан. В 1949 году и Гоминдан, и КПК были запрещены в Сингапуре, но раскол между поддерживавшими их членами китайской общины не исчез.

Целью Китайской Народной Республики (КНР) было усиление лояльности к Пекину среди китайцев, живших за рубежом. В 1949 году в КНР была образована Комиссия по связям с китайцами за рубежом (Overseas Chinese Affairs Commission), организовавшая трансляцию радиопередач. Комиссия поддерживала развитие китайского образования за рубежом и поощряла живших в регионе китайцев направлять в Китай своих сыновей для образования и посылать денежные переводы родственникам. Комиссия также обратилась с призывом к специалистам: докторам, инженерам и учителям, – вернуться в Китай и помочь восстановлению родины. Она вела подрывную деятельность против колониальных правительств и правительств стран, недавно получивших независимость: Индонезии, а позже – Малайи. «Радио Пекина» (Radio Beijing), «Жэньминь жибао» (People's Daily – «Народная газета» – орган ЦК КПК), «Пекинское ревю» (Beijing Review) регулярно выступали против образования Малайзии, называли ее неоколониалистским заговором, направленным против этнических китайцев.

Тунку и другие малайские лидеры опасались влияния Пекина на КПМ и этнических китайцев в Малайе. Когда в 1963 году премьер‑министр КНР Чжоу Эньлай направил мне и главам других правительств письмо с предложение уничтожить ядерное оружие, я мягко ответил ему, что подобное решение приветствовалось бы всеми государствами. Это происходило в тот период, когда Сингапур еще был самоуправляемой колонией, а не штатом Малайзии. Когда в 1964 году в Китае было обнародовано мое письмо к Чжоу Эньлаю, Сингапур был уже штатом Малайзии, и Тунку публично сделал мне выговор за то, что я «вступил в прямую переписку с правительством, которого Малайзия не признает, и которое на словах и на деле доказало свою враждебность Малайзии».

В январе 1965 года, во время выступления перед делегацией Индонезии в Пекине, премьер‑министр Чжоу Эньлай осудил образование Малайзии. После получения независимости Сингапур не поддерживал дипломатических контактов с КНР. До 1970 года Пекин вообще не признавал существования независимого Сингапура. В транслировавшихся из КНР радиопередачах и выходивших там публикациях Сингапур упоминался в качестве «части Малайи». Малайзии для Пекина также не существовало, ибо она была «неоколониалистским заговором». Китайская пропаганда регулярно подвергала нападкам «власти Сингапура» за «преступное подавление народа Сингапура силой оружия». В 1966 году Всекитайская федерация профсоюзов (All China Federation of Trade Unions) направила телеграмму в адрес левых профсоюзов Сингапура с выражение негодования китайских рабочих по поводу «варварских актов подавления рабочих, совершаемых властями Сингапура, плетущимися в хвосте у американского и британского империализма». В 1968 году «Радио Пекина» подвергло меня персональным нападкам, назвав Ли Куан Ю «гончим псом американского и британского империализма».

В разгар китайской «культурной революции» нам приходилось конфисковывать огромное количество китайских марок с напечатанными на них «мыслями Мао», импортированных некоторыми китайскими книжными магазинами, а также тысячи экземпляров маленьких красных цитатников Мао, привозимых в Сингапур китайскими моряками, которые хотели распространять их. Даже сингапурское отделение «Бэнк оф Чайна» (Bank of China) оказалось вовлеченным в это безумие: клиентам банка стали раздавать пропагандистские памфлеты «культурной революции». Мы арестовывали и наказывали своих собственных граждан, которые занимались этими глупостями, но оставили в покое граждан КНР, чтобы не прерывать торговли с Китаем.

В конце 70‑ых годов Пекин потихоньку изменил свою политику по отношению к Сингапуру. В столицах тех государств, где мы имели дипломатические представительства, китайцы стали приглашать наших дипломатов на приемы, посвященные Национальному празднику КНР. В то время приоритетом китайской политики являлось сплочение рядов правительств как можно большего числа государств против Советского Союза, чтобы ограничить распространение его влияния в Юго‑Восточной Азии. Советское вторжение в Чехословакию в 1968 году и столкновения между китайскими и советскими войсками на реке Амур в 1969 году показали, что революционная деятельность Китая стала опасной для него самого, ослабив способность Китая противостоять советской агрессии.

К 1971 году Китай прекратил публичные нападки на правительство Сингапура. В том же году, во время празднования Национального праздника Сингапура, сингапурский филиал «Бэнк оф Чайна» вывесил на своем здании флаг Сингапура, – до тех пор ничего подобного не случалось. Баланс в торговле между КНР и Сингапуром был всегда в пользу Китая. В то время Сингапур был для КНР вторым по величине, после Гонконга, источником поступлений твердой валюты. Отрицательный баланс в торговле с Китаем не причинял нам особого беспокойства, потому что посредническая торговля была основой экономики Сингапура. Тем не менее, мы требовали, чтобы все китайские фирмы Сингапура, которые торговали с Китаем, регистрировались в правительственном агентстве, контролировавшем торговлю с коммунистическими странами. Таким образом, лицензию на ведение торговых операций со стороны КНР необходимо было дополнить разрешением со стороны правительства Сингапура.

Первые контакты между странами были установлены в 1971 году в результате «пинг‑понговой дипломатии» (Ping‑Pong diplomacy). Мы разрешили сборной Сингапура по настольному теннису принять участие в Афро‑азиатских Играх Дружбы по настольному теннису (Afro‑Asia Table Tennis Friendship Games) в Пекине. Через несколько месяцев вторая делегация отправилась на соревнования Азиатского союза настольного тенниса (Asian Table Tennis Union). Затем мы приняли предложение Пекина направить китайскую сборную по настольному теннису с дружественным визитом в Сингапур в следующем году, через несколько месяцев после того, как президент США Никсон посетил Китай. Мы отклонили предшествовавшие этому предложения: о гастролях группы акробатов и о визите торговой делегации Пекина. Наш министр иностранных дел Раджа считал, что третий отказ был бы ненужным оскорблением китайцев. Во время проведения матча по настольному теннису я был возмущен, когда значительная часть аудитории освистывала команду Сингапура и выкрикивала лозунги в честь Мао. Я публично осудил этих инфантильных сторонников левых организаций как сингапурских «мини‑Мао».

КНР также изменила свое отношение к китайцам, проживавшим заграницей. В мае 1974 года, за год до падения Сайгона, премьер‑министр Малайзии Разак направил делегацию в Пекин. По возвращении делегации правительство Малайзии прислало нам отчет о переговорах. Руководитель делегации задал премьер‑министр Чжоу Эньлаю два вопроса: во‑первых, об отношении КНР к китайцам, живущим за рубежом; во‑вторых, о поддержке, оказываемой КПМ со стороны КНР. Чжоу Эньлай ответил, что термин «китайцы, живущие за рубежом» являлся не совсем точным, так как многие из них уже стали гражданами государств, в которых они проживали. По его словам, они являлись очень консервативными по натуре людьми, и уже создали значительные проблемы в отношениях между КНР и этими странами. «Новый Китай» проводил новую революционную политику по отношению к «так называемым китайцам, живущим за рубежом». Он сказал, что КНР даже распустила Комиссию по связям с китайцами за рубежом, чтобы отбить у них охоту поразмышлять о возвращении в Китай. КНР не стала бы вмешиваться, если бы какая‑либо страна, в которой проживали китайцы, стала бы закрывать китайские газеты или школы. Что же касалось КПМ, то Чжоу Эньлай сказал, что «вопрос должен рассматриваться с точки зрения исторической перспективы». Он заявил, что КНР всегда поддерживала освободительные движения, боровшиеся против колониального гнета, и подчеркнул, что такое движение могло добиться успеха только в результате поддержки внутри страны, а не со стороны КНР. Следовательно, если страны Юго‑Восточной Азии и Китай будут смотреть вперед, то они смогут добиться улучшения отношений и установления дипломатических отношений.

Начиная с 1969 года, КНР стала требовать, чтобы посещавшие страну китайцы обращались за визами, тогда как до того их въезд в Китай был свободным. Правительство КНР поняло, что, если Китай хотел установления нормальных дипломатических отношений со странами Юго‑Восточной Азии, в которых проживали китайцы, то ему было необходимо отказаться от принципа «закона крови» (jus sanguinis), согласно которому любой человек, имевший отца‑китайца, автоматически становился китайским гражданином.

В октябре 1971 года постоянный представитель Сингапура в ООН, принимая участие в голосовании о приеме КНР в члены организации, заявил: «Существует один Китай, и Тайвань является частью Китая… Из этого следует, что „тайванский вопрос“ является внутренней проблемой Китая, которая должна быть разрешена китайским народом, включая людей, живущих на Тайване». В тот период мы все еще не поддерживали каких‑либо официальный контактов с КНР. После того, как в мае 1974 года правительство Малайзии установило дипломатические отношения с КНР, я подумал, что для Сингапура наступил подходящий момент, чтобы инициировать официальные контакты с правительством КНР. Я согласился с тем, чтобы в марте 1975 года Раджа посетил Китай.

Мы считали, что для китайцев наибольшую важность представлял вопрос об отношениях Сингапура с их злейшим врагом – Советским Союзом. В октябре 1974 года заместитель министра иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа (Qiao Guanhua) встретился в ООН с Раджой и задал ему вопрос о советских кораблях, которые ремонтировались в Сингапуре. Раджа ответил ему, что Сингапур – открытый порт и потому не отказывал судам ни одной страны, желавшей отремонтировать здесь свои корабли. Тем не менее, он также заверил Цяо, что мы не позволили бы кому‑либо использовать Сингапур для подрывной деятельности против соседних государств и наших соседей, включая Китай. Раджа снова разъяснил нашу позицию на встрече с Чжоу Эньлаем. Он добавил, что, поскольку наши соседи проявляли особую чувствительность по поводу того, что большинство населения Сингапура составляли этнические китайцы, то мы могли бы установить дипломатические отношения с Китаем только после того, как это сделает Индонезия. Мы должны были предотвратить любые возможные подозрения относительного того, что родственные связи с Китаем оказывали влияние на политику Сингапура. Чжоу Эньлай ответил, что КНР уважает права Сингапура в качестве независимого государства. У нас была еще одна неотложная причина для нормализации отношений с Китаем, о которой китайцы могли догадываться: мы хотели искоренить подрывную деятельность коммунистов в китайских средних школах и Университете Наньян. Нам также необходимо было выиграть время, пока в составе населения сократилась бы доля жителей Сингапура, родившихся в Китае, а потому подверженных шовинистической пропаганде и способных оказывать влияние на различные организации, включая Китайскую коммерческую палату. Мы уже убедились, насколько сильным был «зов крови» у людей, родившихся в Китае.

Премьер‑министр КНР Чжоу Эньлай передал мне приглашение посетить Китай через премьер‑министра Таиланда Кукрита Прамоя, посетившего Пекин в июне 1975 года. Я не ответил. В сентябре 1975 года, во время моей встречи с шахом Ирана в Тегеране, премьер‑министр Ирана Ховейда (Hoveida) также передал мне приглашение Чжоу Эньлая, добавив, что времени для визита оставалось мало. Я понял это таким образом, что мне следовало поехать в Пекин в самом скором времени, иначе эта встреча могла и не состояться, – в прессе появлялись многочисленные сообщения о том, что Чжоу Эньлай подолгу находился в больнице. Я решил поехать, но еще до того, как нам удалось договориться о дате моего визита в мае 1976 года, Чжоу Эньлай умер. Мы выступили с сообщением о предполагаемом визите в середине апреля. Несколько дней спустя Раджа еще раз заявил о позиции нашего правительства: Сингапур станет последней страной‑членом АСЕАН, которая обменяется дипломатическими представительствами с Китаем.

Этот визит в Китай мы готовили тщательнее и обдумывали детальнее, чем любой из моих зарубежных визитов. Мы знали от членов других делегаций, посещавших Китай, что китайцы подходят к этим визитам очень систематично и пытаются получить информацию от каждого члена делегации. Мы условились об общей позиции по ключевым вопросам со всеми высокопоставленными членами моей делегации. Во‑первых, это был вопрос о дипломатическом признании и установлении дипломатических отношений. Мы не могли отказаться от нашей принципиальной позиции, что Сингапур должен был стать последней страной АСЕАН, установившей дипломатическое отношения с Пекином, и мог пойти на это только после Индонезии. Во‑вторых, это был вопрос о деятельности Советского Союза в Сингапуре. Мы не позволили бы Советскому Союзу вести любую деятельность, направленную против Китая, но экономика Сингапура была свободной, поэтому мы разрешил открыть в городе филиал «Московского народного банка» (Moscow Narodny Bank) для проведения торговых операций. Китайцы опасались, что русские покупали поддержку ведущих китайских бизнесменов. Мы решили заверить китайцев, что Сингапур относился к сильному Китаю без подозрений. Мы не стояли ни на просоветских, ни на прокитайских позициях, – мы занимали прозападную позицию, потому что это было в интересах Сингапура и его соседей. Мы были полностью осведомлены о деятельности Советского Союза в Сингапуре и странах региона и собирались и впредь внимательно следить за ней.

Мы ожидали, что китайцы будут настаивать на обмене офицерами связи или торговыми представителями, и решили дать ясно понять им, что это будет сделано только после того, как они обменяются подобными представительствами с Индонезией. Тем не менее, мы согласились бы с предложением, чтобы китайский представитель «Бэнк оф Чайна» работал в его сингапурском филиале. В то время как мы поощряли расширение торговли с Китаем и были готовы допустить развитие таких относительно безобидных форм культурного и спортивного обмена как визиты команд по баскетболу, настольному теннису или трупп акробатов, но мы не хотели давать им никакого повода для ложных надежд относительно чего‑то большего. Мы также не желали вступать в конфликт с Советским Союзом. Относительно Тайваня мы были готовы подтвердить нашу политику признания «единого Китая», а именно, – КНР. А самое главное, так как мы ожидали, что китайцы станут подчеркивать, что Сингапур являлся «родственным государством», то мы решили всячески подчеркивать нашу самобытность и независимость.

Я попросил китайскую сторону позволить продлить сроки моего визита, чтобы у меня была возможность увидеть в Китае как можно больше. Китайцы установили сроки визита с 10 по 23 мая 1976 года. Чтобы устранить всяческие подозрения относительно того, что мы ехали в Китай в качестве делегации родственников‑китайцев, мы включили в состав нашей делегации, состоявшей из 17 человек, министра иностранных дел Раджаратнама (тамила, уроженца полуострова Джафна), парламентского секретаря Ахмада Маттара (малайца), которые должны были присутствовать на всех заседаниях. Сами переговоры должны были вестись на английском языке.

Поскольку прямого авиарейса из Сингапура в Пекин не было, делегация вылетела в Гонконг. Там мы пересели на поезд, который доставил нас к пограничному пункту Ло Ву (Lo Wu), где мы пешком пересекли границу с Китаем и пересели в специальный поезд, доставивший нас в Кантон (Canton). После обеда мы полетели на самолете британского производства «Трайдент» (Trident) в Пекин, где к нашему прибытию была приготовлена церемония встречи в аэропорту. После того как военный оркестр исполнил государственные гимны Сингапура и Китая, я осмотрел строй почетного караула из представителей всех родов войск Народно‑освободительной армии Китая. Затем нас приветствовали примерно 2,000 школьниц в цветных костюмах, которые размахивали китайскими и сингапурскими бумажными флагами и цветами, скандируя «Добро пожаловать» (Huan ying, huan ying) и «Сердечно приветствуем» (Re lie huan ying, Re lie huan ying). В аэропорту был установлен огромный транспарант, на котором по‑китайски было написано: «Решительно поддерживаем народ Сингапура» (jian jue zhi chi xin jia po ren). Поддержки в адрес правительства Сингапура наши хозяева не высказывали. В отличие от церемонии встречи глав государств, с которыми у Китая были установлены дипломатические отношения, в «Жэньминь жибао» не была опубликована передовая статья, а в аэропорту меня не встречали представители дипломатического корпуса. За исключением этих моментов, они оказали мне все почести, предусмотренные официальным протоколом.

Премьер‑министр Чжоу Эньлай умер в январе того же года, Дэн Сяопин попал в опалу, в Пекине его не было. Поэтому меня принял Хуа Гофэн (Hua Guofeng), который выглядел и действовал как жесткий руководитель службы безопасности коммунистической страны, которым он до того и являлся. Позиции сторон были заявлены во время официального банкета вечером 11 мая. Хуа Гофэн похвалил нас: «В сфере международных отношений Сингапур противостоит гегемонизму и проведению политики с позиции силы, выступает за мир и нейтралитет в Юго‑Восточной Азии, активно развивает отношения со странами „третьего мира“ и вносит положительный вклад в развитие экономических отношений и торговли между странами». После этого он огласил стандартные обвинения в адрес «сверхдержавы – гегемониста», не прямо, но вполне очевидно обращаясь к Советскому Союзу, который продолжал проводить политику проникновения и расширения своего влияния в Юго‑Восточной Азии после вывода американских войск из Вьетнама.

В ответном выступлении я сказал: «История свела вместе в Сингапуре китайцев, малайцев и индусов. Мы гордимся нашим наследием; на основе нашего общего опыта складывается своеобразный образ жизни. В силу географических факторов, наше будущее в большей степени зависит от наших соседей по Юго‑Восточной Азии».

Между нами состоялись три официальные встречи общей продолжительностью семь часов. На первой встрече, состоявшейся 11 мая в Большом Дворце Народов и продолжавшейся три часа, Хуа Гофэн предоставил мне слово первому. Я изложил основные факты, относившиеся к Сингапуру. Малайзия и Индонезия подозревали, что Сингапур занимал прокитайскую позицию, из‑за того, что 75 % нашего населения составляли этнические китайцы. Американцы и русские также относились к нам с подозрением. Сингапуру приходилось бороться против этого упрощенного восприятия: раз большинство нашего населения составляли китайцы, то мы, якобы, должны были занимать прокитайскую позицию. Проблема заключалась в том, что часть нашего китайского населения действительно была настроена шовинистически. Это были представители старшего поколения жителей Сингапура, родившиеся в Китае, но они старели, и численность этой группы населения постепенно сокращалась. В городе жили также представители молодого поколения китайцев, получившие образование на китайском языке, которые не смогли выучить английский язык и найти хорошую работу. Хотя они не были так эмоционально привязаны к родине, как те жители, которые родились в Китае, они, в основном, были настроены прокитайски, а некоторые из них – прокоммунистически. Нам следовало следить за тем, чтобы они не причинили вреда Сингапуру.

Я добавил, что Сингапур не станет антикитайским. Чем сильнее становился Китай, тем более уравновешенным становился баланс сил между США, Советским Союзом и Китаем. Так было бы безопаснее и для всего мира, и для Сингапура. Если бы Китай пришел к выводу, что существование независимого Сингапура не противоречило интересам Китая, то многие разногласия между нашими двумя странами уменьшились бы. С другой стороны, если бы китайцы решили, что существование независимого Сингапура противоречило их интересам, или если бы Китай стремился привести к власти в Сингапуре коммунистическое правительство, то разногласия между нами усилились бы.

Вместо того, чтобы ответить на мои тезисы, Хуа Гофэн начал по бумаге излагать теорию «трех миров», которая в тот период представляла собой стандартное видение международной ситуации со стороны Китая. Язык выступления был по‑революционному суров. По его словам, текущая международная ситуация должна была ускорить упадок сверхдержав и пробуждение стран «третьего мира». Соединенные Штаты и Советский Союз принадлежали к «первому миру», развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки и других регионов мира (включая Китай и Сингапур) – к «третьему миру», а развитые страны – ко «второму миру». Соединенные Штаты и Советский Союз боролись за мировую гегемонию, Соединенные Штаты перенапрягли свои силы, и русские хотели доминировать в мире. Пока это соревнование двух держав продолжалось, мир катился по направлению к новой войне, поэтому все страны мира должны были готовиться к подобному развитию ситуации. Тем не менее, Китай рассматривал и США, и Россию как «бумажных тигров», реальная сила которых не соответствовала их амбициям. Проводя политику экспансионизма и агрессии, русские должны были потерпеть поражение. Китай был озабочен тем, как бы в Азии «волка» (США) не сменил «тигр» (Россия). Его речь была произнесена на том неестественном языке, который использовался китайским радио и газетами для критики империалистов и ревизионистов.

12 мая, прямо перед началом второго раунда переговоров, китайский шеф протокола неожиданно примчался в наш пансион, чтобы сообщить, что нас примет Председатель Мао (Chairman Mao). Посещавшим Китай официальным лицам встречи с ним заранее, как правило, не назначались. После того как китайцы оценивали визитера, и приходили к выводу, что проведение такой встречи было бы целесообразно, они незадолго до встречи сообщали гостю, что он будет удостоен особой чести встретиться с великим китайским лидером. Моя жена и дочь были вызваны в нашу резиденцию прямо во время осмотра достопримечательностей Летнего дворца императрицы Довагер (Empress Dowager) без объяснения причин. Избранные члены нашей делегации: я, моя жена и дочь, Раджаратнам (министр иностранных дел), Хон Суй Сен (министр финансов) и К.Ч.Ли (министр культуры), – были доставлены в закрытую резиденцию Мао.

Кортеж автомобилей свернул в окруженный старыми стенами квартал напротив Большого Дворца Народов под названием Чжуннаньхай (Zhongnanhai), расположенный неподалеку от площади Тяньаньмынь. Мы проехали через покрытые лаком ворота в комплекс, застроенный невысокими виллами в китайском стиле, расположенными вокруг озера, остановились у одной из них, нас провели внутрь. В гостиной находился «великий кормчий» Мао Цзэ‑дун (great helmsman Mao Zedong), одетый в светло‑серый маоистский костюм, поддерживаемый двумя помощницами. Мы обменялись рукопожатиям. Затем мы сели, приняв правильные позы, стараясь не скрещивать ноги, что, по китайским обычаям, является выражением непочтительности. На протяжении примерно 15 минут Мао говорил довольно‑таки неразборчиво, и женщина средних лет с высоким голосом повторяла его слова на литературном китайском языке. В нескольких случаях она писала на листе бумаги большие китайские иероглифы и показывала их Мао, который подтверждал, что именно это он и имел в виду. Затем его речь переводили на английский. Тема беседы была несущественной. Китайцы оказали сингапурской делегации эту особую честь, чтобы показать, что они уделяли нам достаточно серьезное внимание. Мао больше не отличался тем острым интеллектом, который столь красноречиво описывали Никсон и Генри Киссинджер после встречи с ним в 1972 году. Я думал, что Мао было сложно не только внятно выговаривать слова, но и ясно формулировать свои мысли. Я предположил, что у него была болезнь Паркинсона, – в возрасте 82 лет он выглядел хрупким физически и умственно.

На следующий день главные китайские газеты, включая «Жэньминь жибао», поместили на первых полосах фотографию Мао, сидящего вместе со мной. На фотографии он выглядел лучше, чем на самом деле. Годы спустя журналисты и писатели спрашивали меня о том, каким он был. С предельной честностью я мог только ответить: «Не знаю». Человек, которого я видел, был тенью того человека, который командовал армией во время «Великого похода» (Long March), превратил партизанскую армию в могучую боевую силу, вел партизанскую войну с японцами, пока они капитулировали в августе 1945 года, нанес поражение националистической армии Гоминдана. В конце концов, начиная с 1949 года, Мао обеспечил пребывание КПК у власти. Он освободил Китай от бедности, деградации, болезней и голода, несмотря на то, что миллионы людей погибли от недоедания в результате проводившейся им политики «Большого скачка» (Great Leap Forward) в 1958 году. Тем не менее, он не освободил китайский народ от невежества и отсталости. «Китайский народ поднялся», – провозгласил Мао 1 октября 1949 года на площади Тяньаньмынь, но подняться высоко китайцам еще предстояло.

В тот же день, после обеда, у нас состоялась вторая встреча с Хуа Гофэном в Большом Дворце Народов. Он продолжал говорить на том же языке, что и накануне, рассказывая о том, что социалистический Китай твердо поддерживал борьбу стран «третьего мира» против империализма, колониализма и гегемонизма. Китай также поддерживал революционную борьбу во всех странах, при этом КПК поддерживала отношения со многими марксистско‑ленинскими партиями во всем мире, но не вмешивалась во внутренние дела других стран. По его словам, отношения между партиями и отношения между государствами представляли собой нечто отдельное. Я не мог понять логики этих заявлений. Вместо прямого ответа Хуа Гофэн сказал, что действия правительства Малайзии по отношению к КПМ и ее деятельности, и их отношения между собой являлись «исключительно внутренним делом Малайзии».

В отношении Индокитая он подчеркнул, что «интернациональным долгом» Китая являлась поддержка усилий народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи по отражению «агрессии США». Он сказал, что попытки Советского Союза вмешаться в конфликт и посеять разногласия между странами, вряд ли достигнут успеха, ибо эти государства не уступят дорого доставшуюся им независимость другой великой державе. Это был намек на борьбу в регионе между Китаем и Советским Союзом и проблемы, назревавшие в отношениях между Китаем и Вьетнамом.

На этом окончилась вторая официальная встреча, значившаяся в программе моего визита. На следующий день, после обеда, были запланированы «переговоры или отдых». Утро 13 мая ушло у нас на осмотр Великой китайской стены (Great Wall) и гробниц династии Мин. Было тепло, сухо и пыльно, нас мучила жажда. Экскурсия завершилась обильным китайским обедом в ресторане около гробниц династии Мин, во время которого я выпил много пива. Мы поехали обратно на лимузине «Красное знамя» (Red Flag), в котором не было кондиционера, и меня начало клонить в сон.

Когда мы прибыли в наш пансион Дяоюйтай, шеф протокола уже стоял у дверей, чтобы сообщить, что премьер‑министр Хуа Гофэн ожидал нас и хотел встретиться со мной. Утром они не предупредили нас о том, что после обеда состоится встреча, иначе я не поехал бы на эту долгую, утомительную экскурсию. В программе визита говорилось, что после обеда должна была состояться либо встреча, либо экскурсия в Храм Неба (Temple of Heaven). Поскольку они повезли нас на столь утомительный осмотр Великой китайской стены и гробниц династии Мин, мы посчитали, что после обеда у нас будет свободное время. Я устал от подъема на Великую китайскую стену и чувствовал сонливость после выпитого за обедом пива и 90‑минутной поездки домой по жаре и пыли. Их тактика напомнила мне тактику коммунистов Сингапура, которые частенько пытались взять нас измором. Я поднялся наверх, принял холодный душ, выпил несколько чашек китайского чая и освежился, как мог. В 16 часов я спустился вниз на двухчасовую встречу.

Мы провели некоторое время, обсуждая тонкости межпартийных и межправительственных отношений. Я спросил: «Будете ли вы поддерживать Коммунистическую партию Индонезии, которая хочет освободить Сингапур, или считаете это несправедливой войной?» Он ответил: «Этот вопрос является гипотетическим, ибо такой проблемы не существует. Вторжение Индонезии в Восточный Тимор было ошибкой, – народ Восточного Тимора должен иметь право выбрать собственную социальную систему и правительство». Я настаивал: «Является ли правильным или ошибочным желание Коммунистической партии Малайзии, именующей себя Коммунистической партией Малайи, освободить Сингапур?» Он ответил: «Выбор собственной социальной системы и собственной формы правления является делом народа Сингапура». Я спросил: «Прав ли буду я, если скажу, что Китай не будет поддерживать освобождение Сингапура Коммунистической партией Малайи, ибо такое освобождение должно быть делом рук народа Сингапура, а не народа Малайзии?» Он выглядел озадаченным, потому что не знал, что Коммунистическая партия Малайи хотела освободить и Малайю, и Сингапур.

В этот момент Сяо Гуанхуа что‑то в ярости набросал на листке бумаге и передал записку Хуа Гофэну. Как и подобало жесткому бывшему руководителю службы безопасности, он демонстративно отодвинул записку, не читая, и сказал, что он не знал ситуации, но добавил, что где бы коммунистические партии ни боролись за освобождение народов, они должны были победить, потому что история – на их стороне.

Я объяснил, что КПМ провозгласила себя коммунистической партией, целью которой было освобождение и Малайского полуострова, и Сингапура. Поэтому было бы полезно, чтобы на каком‑то этапе КНР ясно заявила о своей позиции, – развитие отношений между правительством КНР и Сингапура является вполне нормальным. Тем не менее, любые межпартийные отношения должны строиться между КПК и Коммунистической партией Сингапура, стремящейся к освобождению Сингапура, но не с коммунистическими партиями иностранных государств, преследующими ту же цель, подобно Коммунистической партии Малайзии или Малайи.

Хуа Гофэн вновь повторил, что иностранная держава не может навязать социалистическую систему другой стране. Но это было не то, чего я боялся, я оказывал на него давление с тем, чтобы он подтвердил позицию Китая относительного того, что стремление Коммунистической партии Малайи освободить народ Сингапура было неверным в принципе. Он уклонился от ответа, сказав, что не знаком с предметом. Я вновь повторил свой вопрос, но Хуа Гофэн снова отказался прояснить свою позицию.

Вместо этого он перешел в наступление, подняв главный вопрос встречи, а именно: сотрудничество между Сингапуром и Тайванем в военной области. Хуа Гофэн начал мягко, сказав, что между народами Китая и Сингапура существовали давние, традиционные, дружеские отношения, а между народом Китая и жителями Сингапура китайского происхождения существовали отношения «подобные родственным». Он выразил надежду, что после моего визита эти отношения еще улучшатся. После этого он вдруг стал серьезным и строгим голосом сказал, что Сингапур поддерживает «отношения в военной области» с «кликой Цзян Цзинго на Тайване». По его мнению, это противоречило позиции сингапурского правительства относительно признания «единого Китая» и неблаготворно сказывалось на развитии отношений между нашими странами.

Я не стал защищаться, заявив, что Сингапур действительно стоял на позиции признания «единого Китая», и что Тайвань и континентальный Китай – единое государство. Тем не менее, в то время во главе Тайваня стояло националистическое правительство, сбежавшее туда из Китая, поэтому мне приходилось иметь дело с теми, кто де‑факто правил Тайванем. Если бы Тайванем управляла КНР, я бы обратился с просьбой о предоставлении полигонов для обучения войск к правительству КНР. Сингапуру необходимо было защищаться, но, из‑за ограниченных размеров нашей территории, водного и воздушного пространства, мы вынуждены были проводить обучение наших войск в Таиланде, Новой Зеландии и Австралии. В 1975 году, перед началом полномасштабных учений наших войск на Тайване, министр иностранных дел Сингапура Раджаратнам сообщил министру иностранных дел КНР Сяо Гуанхуа, что эти действия ни в коей мере не означали изменения нашей позиции признания «единого Китая». Сяо Гуанхуа так до сих пор ничего и не ответил Радже. Хуа Гофэн подвел черту, заявив, что, ввиду существования в наших странах различных социальных систем, между ними имелись важные различия. Тем не менее, он подчеркнул, что это не имело значения, потому что в результате откровенного обмена мнениями обе стороны нашли много точек соприкосновения. Хуа выжал из меня столько, сколько смог.

Я сказал, что отчет о моей встрече с Председателем Мао в «Жэньминь жибао» не будет с восторгом встречен в странах Юго‑Восточной Азии. Для Китая лучше было бы не посылать торговую миссию в Сингапур до тех пор, пока улягутся подозрения наших соседей, вызванные этой публикацией. Чем больше Китай будет демонстрировать, что Сингапур – «родственная страна», тем сильнее будут подозрения наших соседей. Сложность состояла в том, что в соседних с Сингапуром странах проживало значительное китайское меньшинство, которое играло непропорционально большую роль в экономике этих стран, и экономические успехи китайцев вызывали зависть и недовольство коренного населения. В тех странах, где они принадлежали к различным религиям, как это было в случае с мусульманским населением Малайзии и Индонезии, межнациональные браки были редкостью. Этим проблемам не было видно конца, и Китаю следовало с этим считаться, ибо это было важным, основополагающим фактором во взаимоотношениях между Китаем и другими странами Юго‑Восточной Азии.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-07; просмотров: 153; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 44.202.198.173 (0.041 с.)