Глава 27. Советский Союз: крах империи

 

В октябре 1957 года я был в Джесселтоне (Jesselton) (ныне Кота Кинабалу – Kota Kinabalu), в джунглях Британского Северного Борнео для слушания дела в суде, когда до меня дошло сенсационное известие: русские запустили спутник в космос. Это было впечатляющей демонстрацией превосходства советской технологии. Я принимал вызов коммунистической системы всерьез: Советы были агрессивны повсюду в Азии и, вместе с коммунистическим Китаем, поддерживали партизанское движение. Русские выросли в моих глазах еще сильнее, когда в апреле 1961 года они послали первого человека в космос. Это давало им основания заявлять, что будущее принадлежит им.

Мне было интересно узнать, что это за народ, и я решил воспользоваться возможностью посетить Москву в апреле 1962 года, после конференции стран Содружества наций в Лондоне. После стандартного официального тура по Москве я посетил Большой театр, где смотрел на выступление Стравинского во время его первого возвращения в Россию. Он дирижировал оркестром, исполнявшим балет «Петрушка». Советские должностные лица изолировали меня от людей на улицах, в магазинах и, кроме официальных лиц, я ни с кем не встречался.

Мое впечатление от Москвы и ее должностных лиц сводилось к серости и строгости. Я запомнил бабушку, точно соответствовавшую описанию в книгах, которые я читал: большую толстую женщину, сидевшую возле лифта на моем этаже в гостинице «Националь» (их лучший отель, где также остановился и Стравинский) и больше ничего не делавшую. Мне подали в номер огромный завтрак: икра, копченый лосось, ветчина и мясо, хлеб, масло, кофе, чай, водка, коньяк. Завтрак был сервирован на столе, покрытом темной бархатной скатертью. Когда я вернулся в тот вечер из театра, стол еще не был убран. Как меня и предупреждали до поездки в Москву, умывальник не имел пробки.[24]Я привез с собой твердый резиновый шар для этой цели, но он не подходил для умывальника, хотя, к счастью, подошел для ванной. Автомобиль представительского класса «Чайка» был ужасен. Сопровождавший меня чиновник работал в министерстве культуры и отвечал за связи со странами Юго‑Восточной Азии, а самым высоким должностным лицом, с которым мне довелось встретиться, был заместитель министра иностранных дел Кузнецов (Kuznetsov). В Москве я ощущал витавшую в воздухе угрозу, но это было, наверное, плодом моего воображения. То, что Советский Союз – великая держава, было фактом.

Поэтому я поощрял моего старшего сына Лунга изучать русский язык, полагая, что, поскольку он увлекался математикой, это позволило бы ему читать публикации многих превосходных российских математиков. Я полагал, что Россия будет оказывать большое влияние на жизнь моих детей. Лунг потратил шесть лет, изучая русский язык с чешский профессором – эмигрантом, преподававшем в нашем Университете Наньян, затем – с корреспондентом ТАСС, а потом – с русскими студентами, изучавшими китайский язык. Наконец, британский дипломат прошел с ним курс подготовки к экзамену за общеобразовательную школу (O‑level), который Лунг сдал с отличием.

Сингапур установил полные дипломатические отношения с Советским Союзом в 1968 году, но контакты между странами были минимальными. У русских не было ничего из того, что мы хотели бы купить, за исключением улова их рыболовного флота, который вел промысел в Индийском и Тихом океанах. Они создали совместное предприятие с одной из наших компаний, которое занималось консервированием рыбы, а также ремонтом судов в наших доках и пополнением припасов. Советы, тем не менее, были заинтересованы в Сингапуре из‑за его стратегического положения. Это стало ясно во время моей вынужденной остановки в Москве в январе 1969 года.

Чу и я летели в Лондон самолетом «Скандинэвиэн эйрлайнз систем» (Scandinavian Airlines System) через Гонконг, Ташкент и Копенгаген. Летчик объявил, что самолет не сможет приземлиться в Ташкенте из‑за погодных условий и будет вынужден совершить посадку в Москве. Когда мы пролетали над Ташкентом, небо было совершенно ясным. На взлетной полосе московского аэропорта меня ожидали представители МИДа во главе с Ильей Ивановичем Сафроновым (Ilia Ivanovich Safronov), назначенным на должность советского посла в Сингапуре. Была холодная ночь, Чу поскользнулась на замерзшей взлетно‑посадочной полосе, совершенно не подготовленной для встречи, и чуть не упала. Мой секретарь дрожал от холода, но согрелся в зале для официальных лиц коньяком. Все, чего они хотели добиться в результате этой сложной комбинации, было организовать встречу со мной человеку, отбывавшему в Сингапур в качестве их первого посла. Это был также весьма простой способ поразить меня размерами, мощью и возможностями страны.

Сафронов, который говорил по‑китайски, служил до этого в Китае, и в его обязанности входило внимательно изучать то влияние, которое Китай мог оказывать на Сингапур. Вскоре после того, как он прибыл в Сингапур, он передал мне приглашение посетить Советский Союз от премьер‑министра Алексея Николаевича Косыгина (Alexei Nikolayevich Kosygin).

В сентябре 1970 года я прибыл в Москву после полуночи, рейсом «Аэрофлота» из Каира. Меня встречал почетный караул высоких русских гвардейцев, освещенных прожекторами. Они передвигались подобно роботам и, когда меня попросили поприветствовать их по‑русски, отвечали в унисон. Осмотр почетного караула завершился маршем, который был впечатляющей демонстрацией агрессивности и силы. Все это было задумано, чтобы произвести впечатление, и я действительно был впечатлен.

В Кремле я посетил тучного Председателя Верховного Совета Николая Подгорного (Nikolai Podgorny). Мы провели переговоры за завтраком. Подгорный говорил об улучшении культурных и экономических отношений между странами и не произвел на меня никакого впечатления. На следующий день мы полетели в Сочи (Sochi), а потом, по гористой дороге, пролегавшей вдоль побережья Черного моря, нас отвезли с нашей дачи для гостей в большой дом отдыха в Пицунде (Pitsunda), где нас приветствовал серьезный, но недружелюбный премьер‑министр. Косыгин с гордостью показывал нам свою дачу, в особенности крытый бассейн с подогретой водой и большими раздвигавшимися дверями, которые работали от нажатия кнопки. Я провел приблизительно два часа, разговаривая с ним перед обедом.

Косыгин проявил большой интерес к тем обстоятельствам, в которых происходило наше отделение от Малайзии. Он спросил: «Действительно ли Сингапур предпринял серьезные усилия, чтобы остаться в составе федерации?». Я уверил его, что мы старались изо всех сил, но между нами имелись фундаментальные различия в политических взглядах на проблемы межобщинных отношений. Он спросил, правильно ли было предположить, что идея федерации с Малайзией не была отброшена окончательно. Я упомянул о географических и семейных связях между двумя странами, но сказал, что после расовых беспорядков, имевших место в мае 1969 года в Куала‑Лумпуре, вряд ли было реально строить планы нашего возвращения в федерацию. Лидеры Малайзии относились к Сингапуру с подозрением. Тогда он спросил о той поддержке, которую имели коммунисты (то есть маоисты) в Сингапуре. Я сказал, что в 1961–1962 годах их поддерживало максимум 33 % избирателей, а теперь, вероятно, порядка 15 % избирателей.

Из его жестов и вопросов о влиянии Пекина на этнических китайцев Сингапура я понял, что он не считал, что существование независимого Сингапура было в советских интересах. Он многозначительно упомянул об использовании наших предприятий для ремонта американских самолетов и судов, а также о посещении города для отдыха американскими военнослужащими, воевавшими во Вьетнаме. Я возразил на это, что наши ремонтные предприятия были доступны для всех на чисто коммерческой основе. Он был заинтересован в использовании наших верфей и, намекая на оставшиеся от Великобритании военно‑морские базы, высказал надежду на расширение экономических и политических отношений с Сингапуром. Он был готов посылать в Сингапур для ремонта все типы судов, включая советские военные корабли. Косыгин добавил, что его заместитель по вопросам внешней торговли посетит Сингапур, чтобы оценить перспективы развития торговли.

Косыгин поразил меня как человек тонкий и многозначительный. Он не упомянул о советском предложении по созданию азиатской системы коллективной безопасности, которое обсуждал со мной в Москве президент Подгорный. Так как я не проявил какого‑либо энтузиазма по этому поводу, то Косыгин просто сказал, что СССР являлся и европейской, и азиатской державой. Поэтому русские естественно интересовались тем, что происходит в Юго‑Восточной Азии, хотя некоторые и пытались отрицать их право быть азиатами.

Сопровождавший меня сотрудник МИДа, специалист по Китаю Михаил С. Капица (Mikhail S. Kapitsa), на протяжении всего визита вел большую часть бесед и зондирования по разным вопросам. Советское гостеприимство не знало пределов. В самолете по пути из Москвы в Сочи, вскоре после завтрака, нам подали икру, копченого осетра, водку и коньяк. Когда я сказал, что мои английские привычки позволяют мне пить по утрам только чай, еда и алкоголь были убраны. Сопровождавший нас министр сказал, что он тоже пьет чай по утрам и расточал комплименты по этому поводу.

Меня потряс их огромный военный мемориал в Волгограде (во время Второй мировой войны – Сталинград), сооруженный в честь героической защиты города. Работая редактором на телеграфе в оккупированном японцами Сингапуре, я читал сообщения военных корреспондентов об этом долгом сражении в 1943–1944 годах.[25]Великолепные настенные барельефы прославляли героизм советских войск и жителей города, проявленный во время обороны. Почти столь же незабываемым был их военный мемориал и кладбище в Ленинграде (ныне Санкт‑Петербург). Русские были храбрыми, жесткими и выносливыми людьми, которые вынесли страшные потери, причиненные германским вермахтом, сумели изменить ход войны в свою пользу и, в конце концов, закончили ее в Берлине.

Несмотря на все их гостеприимство и дружеское отношение, Чу и я подозревали, что наше помещение прослушивалось. После обеда, состоявшегося в первый день нашего пребывания в Москве, она сказала мне в нашей спальне, на даче для приема гостей: «Странно, что они уделяют мне так много внимания. Они, наверное, считают, что я имею на тебя очень большое влияние. Они уделяли очень мало внимания Радже».

На следующий день хозяева уделяли намного больше внимания Раджаратнаму, нашему министру иностранных дел, чем Чу. Это было настолько очевидно, что я даже задавался вопросом, не хотели ли они, чтобы мы знали, что они нас прослушивают. Все оставшееся время визита, даже находясь в ванной, я чувствовал, что они контролируют мои мысли.

После 1970 года между нами не было контактов на высшем уровне, не считая четырех визитов, совершенных заместителем министра иностранных дел Н.П.Фирюбиным (N. P. Firyubin) в период с 1974 по 1980 год. Я упрекнул его в том, что СССР не поддерживал АСЕАН, в то время как даже Китай высказал свою поддержку этой организации. Они подозревали, что АСЕАН являлась антисоветской и проамериканской организацией. Фирюбин был очень умным и приятным собеседником, но он не имел никаких полномочий для принятия решений. Когда мы в последний раз встретились в апреле 1980 года, он пытался сгладить то плохое впечатление, которое произвели советская поддержка оккупации Камбоджи Вьетнамом и их собственное вторжение в Афганистан. Он сказал, что Советский Союз борется за разрядку международной напряженности, и упомянул недавнее посещение руководителями Вьетнама столиц стран Юго‑Восточной Азии в качестве проявления их миролюбивой политики. Вьетнам хотел обсудить с нами создание зоны мира, свободы и процветания. Он сказал, что Советский Союз поддерживал это предложение и будет делать все, чтобы поддерживать мир, безопасность и взаимное доверие. Я прямо возразил ему, что, если они действительно хотели мира, то должны были заставить Вьетнам прекратить агрессию в Камбодже, которая так встревожила все страны Юго‑Восточной Азии. Я также подчеркнул, что вторжение Советского Союза в Афганистан в декабре 1979 года напугало все страны Юго‑Восточной Азии.

Примерно в этот же период мы узнали, что шифровальщик нашего посольства в Москве был скомпрометирован, вступив в связь с русской женщиной, и передавал ей секретные сообщения из посольства. Видимо, это было их обычной практикой в отношении посольств всех государств, как дружественных, так и враждебных. Не знаю, какую информацию они рассчитывали почерпнуть из чтения нашей корреспонденции с посольством, ибо все, к чему мы стремились, было избегать каких‑либо неприятностей с Советами.

После вторжения Вьетнама в Кампучию советская пропаганда стала враждебной по отношению к Сингапуру, говоря о 25 миллионах китайцев, живших за пределами Китайской Народной Республики, как представителях Китая, опасной «пятой колонне» в странах их проживания. Я напомнил Фирюбину, что Советский Союз имел посольство в Сингапуре, а Китай – нет, и что ему было известно, что я не одобрял попыток китайского правительства поддерживать контакты с китайцами, проживавшими в регионе, через голову правительств стран Юго‑Восточной Азии. Напротив, вьетнамская агрессия против Кампучии вызвала серьезные опасения в Таиланде и других странах по отношению к Китаю. Советский Союз должен был принять фундаментальное решение об изменении своей политики. Чем меньше проблем они создавали в Юго‑Восточной Азии, тем меньше были бы возможности Китая оказывать влияние на эти страны.

После советского вторжения в Афганистан мы присоединились к бойкоту Олимпийских игр в Москве в 1980 году, заморозили программу культурного обмена и отсрочили все визиты советских экономических делегаций. Мы также отказались предоставлять средства обслуживания, ремонта и даже заправки их военно‑морских и вспомогательных судов на наших гражданских верфях, а также отказались проводить техническое обслуживание советских самолетов, летавших в Индонезию.

Отношения между нами оставались замороженными на протяжении почти целого десятилетия, до начала проведения Горбачевым (Gorbachev) политики перестройки и гласности. Когда премьер‑министр Николай Рыжков (Nikolai Ryzhkov) посетил Сингапур в феврале 1990 года, он представлял уже другое правительство и другую страну. У него не было ни уверенности в себе, ни даже походки лидера великой державы. Он попросил заместителя премьер‑министра Он Тен Чиона предоставить заем в размере 50 миллионов долларов для закупки потребительских товаров в Сингапуре. Я не согласился с этим и приказал Он Тен Чиону не отвечать на эту просьбу. Если премьер‑министр Советского Союза был вынужден обратиться к крошечному Сингапуру за займом в 50 миллионов долларов, то СССР, видимо, исчерпал свой кредит у всех больших государств. Государственные долговые обязательства Советского Союза ничего не стоили.

Рыжков посетил универмаг НКПС «Фэйрпрайс». Когда в тот же вечер я дал в его честь обед в Вилле Истана, он выразил свое удивление, что нашим рабочим был доступен такой широкий ассортимент мяса, фруктов и овощей, импортированных со всех континентов. Нехватка продовольствия в Советском Союзе в то время была в центре его внимания. Рыжков был дружелюбным и приятным собеседником, он признавал, что созданная Сталиным командная экономика и изоляция Советского Союза нанесли стране ущерб. Он сказал, чго правительству удалось изменить ситуацию к лучшему, они поняли, что мир стал взаимозависимым, решили интегрироваться в систему международных экономических отношений, независимо от идеологических разногласий.

Рыжков пригласил меня посетить Советский Союз, что я и сделал в сентябре того же года. На этот раз церемония встречи в московском аэропорту была иной. Почетный караул больше не состоял из одинаковых гвардейцев ростом в шесть футов и три дюйма (190 см). Почетный караул состоял из военнослужащих разного роста, оркестр также был разношерстным. Слаженность движений, подобная работе часового механизма, уже отсутствовала, – русские больше не старались внушать страх посещавших их людям.

Рыжков опоздал на встречу со мной и искренне извинялся. Он задержался в Верховном Совете, пытаясь найти компромисс между двумя различными предложениями о переходе советской экономики к рыночной системе. Он продемонстрировал полную потерю доверия к существовавшей системе и растерянность в вопросах перехода к рыночной экономике. Он сказал, что его правительство наблюдало за Сингапуром с большим интересом, потому что СССР пытался перейти к рыночной экономике, и их привлекали замечательные успехи Сингапура. Они также изучали опыт других стран, чтобы извлечь положительные уроки из их опыта управления экономикой. Я подумал о том, какими катастрофическими последствиями для такой огромной страны как Советский Союз, могли обернуться разговоры об изучении опыта рыночной экономики в других странах, в тот момент, когда государство находилось на последней стадии дезинтеграции.

Моя встреча с президентом Михаилом Горбачевым откладывалась несколько раз, потому что он был занят интенсивными дискуссиями, касавшимися следующих шагов по переходу к рыночной экономике. Советские официальные лица пытались оправдаться, но я приказал своему послу не волноваться. Мы были свидетелями конца империи. У меня было то преимущество, что я видел крах Британской империи в феврале 1942 года, когда японцы захватили Сингапур. Меня приняли в кабинете Горбачева в Кремле, когда он закончил одно из своих бесконечных заседаний, чтобы встретиться со мной в течение 30 минут. Все формальности были отложены, мы встретились в составе маленькой группы. С Горбачевым был только шеф протокола и переводчик, а со мной – только мой заместитель Го Чок Тонг и министр иностранных дел Вон Кан Сен (Wong Kan Seng).

У Горбачева не было уверенности в том, какие шаги следовало предпринять, чтобы решить почти неразрешимые проблемы. Я подумал, что он совершил фатальную ошибку, начав кампанию гласности до перестройки экономики, и что Дэн Сяопин проявил куда большую мудрость, поступив в Китае наоборот. Горбачев выглядел сосредоточенным, спокойным и искренним человеком, когда сказал, что каждая нация является уникальной, и ни одна страна не должна доминировать над другими государствами в военном отношении. Он сказал, что Советский Союз был занят перестройкой, которая сводилась к вопросу о выборе: выборе политико‑экономических реформ и путей перехода к новой системе. Он добавил, что Советский Союз начал перестройку в 1917 году, но она пошла не по тому пути, так что теперь он пробовал опять. Он понял, что перестройка в Сингапуре началась много лет назад. Он высоко ценил развитие наших двухсторонних отношений.

Я сказал, что было удивительно то, насколько мирно проходили преобразования в Советском Союзе. Если бы ему удалось продолжить преобразования без насилия в течение еще 3–5 лет, то это было бы настоящим триумфом. Я также положительно отозвался о политике неприменения военной силы для решения проблем, что было бы бедственно для остального мира. Он ответил, что независимо от того, на какой стадии экономического или культурного развития находится страна, никто не может относить ее к разряду первоклассной или второразрядной, потому что каждая нация является уникальной.

Покинув Кремль, я удивлялся тому, что такой достойный человек смог достичь самого высокого положения в такой зловещей системе. Лидер меньшего масштаба стремился бы решить проблемы Советского Союза, используя его огромные военные возможности, что причинило бы огромный ущерб остальному миру. В этом отношении США и всему миру действительно повезло.

Из моих дискуссий с китайскими лидерами я понял, что они имели совершенно иное представление о Горбачеве, как о лидере сверхдержавы, слушавшем советы ее врагов. Ему следовало насторожиться, когда средства массовой информации враждебных государств стали хвалить его, вместо этого он следовал их увещеваниям и вызвал распад страны в результате проведения политики гласности, чего и добивались его противники. Поэтому, когда американские средства информации назвали премьер – министра Китая Чжу Чжунцзи (Zhu Rongji) «китайским Горбачевым», тот немедленно отошел от всего, что хоть как‑то могло напоминать Горбачева. Чжу Чжунцзи и другие китайские лидеры предпочитали напоминать Дэн Сяопина с его социалистическим реализмом, выразившимся в его знаменитом изречении, что «нет разницы, какого цвета кошка – черного или белого, – лишь бы она ловила мышей». Лишь немногие китайцы, будь то лидеры или простые люди, сочувствовали Горбачеву, когда его собственный народ выразил свое отношение к нему на президентских выборах 1996 года, на которых он набрал менее 1 % голосов. Они видели в нем человека, который разрушил советскую империю так, как ЦРУ могло только мечтать.

Распад Советского Союза не затронул Сингапур, так как между нашими странами практически не было экономических связей. Первым признаком разрушения системы было то, что визиты советских рыболовных судов стали нерегулярными. Капитаны кораблей продавали рыбу в других местах, иногда в экстерриториальных водах, чтобы платить зарплату экипажу и оплачивать услуги верфей в тех странах, где ремонт их судов обходился дешевле. Контроль из Москвы больше не осуществлялся. Советская авиакомпания «Аэрофлот» также испытывала подобные трудности. Из‑за отсутствия твердой валюты для оплаты авиатоплива, ее представители вынуждены были выпрашивать наличные в отделении «Московского народного банка» в Сингапуре, чтобы заплатить за горючее для обратного полета в Москву.

Несмотря на растущий хаос, с рейсами «Аэрофлота» в Сингапур стало прибывать множество туристов, которые покупали электронные товары для перепродажи в Москве в несколько раз дороже. Это были выгодные экскурсии для этих вольных торговцев. Вскоре стало прибывать больше женщин, чем мужчин. Поговаривали, что все, в чем они нуждались, был авиабилет и плата за проезд в такси в гостиницу, где клиенты мужчины обеспечивали их средствами для оплаты электронных товаров, которые они покупали в конце своего короткого визита. Наш посол в Москве был человеком высокой морали, он не одобрял этого и просил советское министерство внутренних дел не выдавать паспорта таким женщинам. Но наплыв этих предприимчивых молодых женщин не иссякал.

Когда я посетил Советский Союз в сентябре 1970 года и встретился с премьер‑министром Косыгиным на его черноморской даче, советские лидеры были уверены, что будущее принадлежало им. Наблюдать за тем, как огромная, контролируемая империя стала неуправляемой, а затем разрушилась, было устрашающим зрелищем. Что‑то подобное этому, наверное, происходило в Китае в последние десятилетия правления династии Цин. Разница заключается в том, что Россия все еще располагает ядерным оружием, которое дает ей возможность удержать любого агрессора, стремящегося к ее расчленению. И любой, кто считает, что с русскими покончено как с великой нацией, должен вспомнить об их ученых, работавших в космической и атомной области, шахматных гроссмейстерах, олимпийских чемпионах, которых они воспитали, несмотря на весь ущерб причиненный стране системой централизованного планирования. В отличие от коммунистической системы, русские – не те люди, которых можно выбросить на свалку истории.