Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе

 

Начался второй семестр на регентских курсах. Только отшумели рождественско-новогодние праздники. Из каникул все выходили постепенно и медленно, в том числе преподаватели. Наши занятия на первой неделе после каникул начинались медленным «вплыванием» в учебный процесс и сопровождались поначалу тридцатиминутным чаепитием и беседами. К тому же у руководителя наших курсов были именины, что послужило поводом для чаёвничества.

На вечер перед занятиями выпала полиелейная служба (отдание Богоявления и равноапостольной Нины), которую мы пели небольшим составом под управлением Н.С. Я была в достаточно спокойном состоянии, сосредотачиваясь исключительно на пении, полагая, что сегодня точно регентовать не придётся. Но на кафизмах Н.С. попросила заменить её, поскольку ей нужно было отлучиться. Я начала нервничать. Казалось бы, что сложного, дать обычный тон на запевы к кафизмам, а меня одолевает страх. С задачей я справилась, но ещё раз поняла, как же всё-таки не просто вот так внезапно заменять регента, когда совершенно морально, так сказать, не готова и даже в такой маленький момент службы нельзя рассчитывать только на свои силы, а всегда призывать Господа. Но одна из певчих сказала, что моя нервозность никак не отражалась внешне, а наоборот я выглядела очень уверено.

Вечером, после первой рабочей недели звонит мне сокурсница И. и после долгих предисловий я, наконец, понимаю, что меня просят приехать утром на литургию в помощь другой сокурснице Л., с которой мы вместе пели литургию под моим управлением. Регент их народного хора, который поёт субботние литургии, заболела и все, кто её потенциально могли заменить или помочь либо уехали, либо уже заняты в других храмах. Из слов сокурсницы я понимаю, что меня зовут регентовать незнакомым хором в незнакомом храме. Я в недоумении и не знаю, что ответить.

– А как же Л.?, – спрашиваю я, – у неё за плечами так же, как и у меня одна проведенная литургия.

– Ну, ты же более опытная, – слышу я и удивляюсь, – Л. рассказывала, как ты хорошо провела литургию. А она в тонах запутаться боится. «Можно подумать, я не могу запутаться в тонах, – размышляю я».

– Что сама не звонит?

– Да плачет она.

Договариваемся, что пусть Л. позвонит сама, иначе испорченный телефон получается. В результате прямого разговора со страдалицей, выяснилось, что меня она просит приехать, чтобы петь в партии второго голоса, и поддержать, если что, с тоном. Я соглашаюсь.

Она и раньше звала меня в их храм, петь в народном хоре, просто за компанию. Я не ездила, поскольку суббота утро – единственный день, когда я могу выспаться. Ведь все выходные тоже заняты службами. Но отказаться и не поехать в данной ситуации я, конечно, не могла.

В этот же вечер на сайте храма я прочитала, что у них действительно происходит своего рода возрождение народного всеобщего пения, которое было во времена апостолов. Такое можно наблюдать в некоторых храмах Москвы. Людям раздают папки с последованием службы и нотами и любой, абсолютно любой прихожанин, или даже случайно зашедший в храм может присоединиться к пению вне зависимости от его певческих и музыкальных способностей.

Мне доводилось присутствовать на такой народной литургии в храме недалеко от моего дома, когда я ещё блуждала по приходам, слушая пение хоров, и потенциально оценивая свою возможность петь в том или ином храме. Тогда я тоже получила папку с нотами и пела со всеми. Народный хор представлял из себя действительно весь собравшийся на литургию народ и пел попеременно с правым профессиональным хором. Звучание «народной партии» оставляло желать лучшего. Видно было, как изо всех сил старается и напрягается стоящий на солее регент. Я представила Л. или себя в этой роли и ужаснулась. Такое управление по силам только опытным регентам. Мы, которые пока лишь в состоянии дать тон и показать руками, не в силах были бы работать над общим звучанием поющих. Управление хором на начальном этапе – это ещё не управление в полном смысле. Можно сравнить с вождением машины. Как ученик-водитель первый раз сев за руль, может только держать его, помнить про тормоз, газ, передачи, смотреть на светофоры. Но такие моменты, как знаки, пешеходы, габариты и прочее на начальном этапе вне контроля. Также и с регентством – на начальном этапе невозможно следить сразу за всем.

Мы встретились с Л. рано утром возле метро. Пока шли до храма, она поведала мне ситуацию. Кто придет петь, она не знала и говорила, что потенциально действительно может запеть кто угодно, и что тогда делать, если будет плохо звучать, она не знает.

У нас было тридцать минут до начала службы, чтобы немного спеться и обсудить всё, что нужно для литургии. Певчие обычно встречаются раньше и делают спевку тропарного блока службы. Репертуар литургии всегда одинаков и даже просительную ектению иеремонаха Нафанаила, от которой Л. хотела всячески отказаться, поскольку к каждому ответу на возглас священника нужно задавать новый тон и часто не очень простой, они поют на автомате. Заболевшая регент сказала, чтобы она не боялась, достаточно будет задать им начальный тон, дальше они споют. Л. переживала за минорный тон и особенно за тот, который задается на заупокойную ектению. «А ведь у меня тоже могут быть с ним проблемы – думала я в себе, – вдруг не смогу помочь».

На спевку стали постепенно собираться певчие. К счастью пришла женщина, поющая достаточно хорошо сопрано и не пришли те, которые могли бы её сбивать. Было целых четыре баса и две девушки в партии второго голоса. На спевке тропарного блока, что собственно является самым трудным регентским моментом литургии, Л. запуталась в тонах к тропарям, в чем я ей помогла. Но, сопрано, не дожидаясь, когда Л. даст тон на 8-й глас после 2-го, сама запела, а остальные подхватили. То же самое повторилось на литургии. Певчие сами облегчили задачу регента.

Храм был большой, старый и намоленный, сохранилась даже одна фреска на стене с дореволюционных времен. Народный хор не занимал клирос на балконе, где по праздникам пел профессиональный хор, а располагался в самом центре, поэтому получалось, что регент стоял спиной к алтарю, лицом к певчим и всему остальному люду.

Началась служба. Л. держалась очень уверено и хорошо вела. На лице было абсолютное спокойствие. Я смотрела на неё и была в восторге. Что же происходит с человеком, когда он начинает регентовать. Её было не узнать! Откуда эта уверенность, словно она всю жизнь хором управляет? Это было выражение лица полководца Христовым воинством певчих. Воистину не сами мы это делаем, а с Божией помощью.

Нам повезло, никто из прихожан не подпевал, и звучание было хорошим, пели только постоянные участники народной литургии. В переходе с мажора на минор на «Единородный Сыне» хор справился сам, без задавания тона, чему Л. была несказанно рада. Приближался проблемный момент перед заупокойной ектенией. Помня просьбу Л., я прокручиваю в голове нужный тон, чтобы быть готовой задать его. И тут мы слышим, что уже началась ектения об оглашенных. По неизвестным причинам, заупокойная ектения была пропущена. Опять повезло.

«Херувимская» и Евхаристический канон были спеты достойно. На «Верую» и «Отче наш» Л. больше поворачивалась ко всему народу, увеличивала размах руки и пыталась управлять и всеми находившимися в храме. Это было здорово!

Забавный момент произошёл, когда нужно было петь запричастный стих. Л. забыла его текст, в храме пауза и тишина. Она медленно без паники и с абсолютным спокойствием достает мобильный телефон и ищет видимо в нём текст. Я уже ей подсказываю «Радуйтеся праведнии о Господе…». Спели. Пауза перед причащением, чтец читает житие прп. Антония Великого, память которого совершалась. Мы сидим, обсуждаем окончание литургии. На «Видехом свет истинный…» снова минорный тон. Л. тренируется и даёт не тот. «Ира, будь готова, – мыслю я». Мне все же пришлось помочь ей на службе. Сама не понимая как, задаю за неё, быстро и спокойно. Вот снова момент, в который понимаешь, что в тебе Кто-то действует. Куда деваются неуверенность, отсутствие опыта, страх…?

Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе[2] – эти слова воистину подтвердились на этой службе. И эта девушка называла меня «крутой» после проведенной мною литургии.

– Сегодня ТЫ крутая, – сказала я Л., когда мы после эмоционально обсуждали прошедшую литургию.

 

 

Регент по случайности

 

Ещё до поступления на регентские курсы случился у меня небольшой регентский опыт. Возможно, это сильно сказано «регентский опыт», ведь до службы, когда это произошло, у меня было всего шесть индивидуальных занятий по основам управления хором. Регентства в полном смысле этого слова не было. Ведь задачи регента – это не только задать тон и показать, как спеть и с каким темпом. Нужно услышать, что и где не так, почему не так и уметь исправить, а также иная работа с певчими. Но таких способностей и полномочий у меня быть не могло в силу, конечно же, неопытности в этом деле, а также отсутствия какого-либо авторитета. Я просто певчая, которая по своей инициативе решается «спасти» службу в неординарной ситуации. Ведь кто-то должен был взять всё в свои руки.

Первый раз пришлось «приложить руку» на литургии, когда регент вдруг не пришла, и позже выяснилось, что причина была уважительной. Буквально накануне после всенощной мы репетировали песнопения для литургии, никаких предпосылок того, что она не придёт, не было.

Литургия вот-вот начнется, чтец заканчивает уже шестой час, а на клиросе только я и певчая К., поющая на службах вместе со мной вторым голосом. Священник даёт возглас. Что делать, я задаю тон и договариваемся с К., что я попробую петь первым, поскольку однажды наша попытка спеть на два голоса не удалась (тоже в рамках первой ектении на литургии, когда регент чуть задержалась). Но двухголосие у нас не получается. В итоге решаем просто петь в унисон, но темп-то всё равно кто-то должен показывать хотя бы для того, чтобы вступать, петь и заканчивать равномерно и «без хвостов». Эту роль я взяла на себя. После службы мы решили всё-таки отрепетировать на два голоса на случай очередной такой экстренной ситуации, и у нас хорошо получалось.

Экстренная ситуация не заставила себя долго ждать, и уже через неделю в субботу мне пришлось проводить небольшую часть воскресного всенощного бдения, соединенного со службой пророка Илии. Удивительное совпадение: была служба пророку, когда я первый раз одна пела в партии, и снова служба пророку, – когда первый раз пришлось регентовать.

На клиросе снова мы с К. вдвоём, ничего к всенощной не репетировали. Я уже допускаю мысль о пении в унисон. Но тут приходит бас. Я понимаю, что унисон не прокатит, надо будет всё же пробовать задавать тон. Тихо пробуем спеть 103 псалом греческого распева, с третьей попытки он обретает необходимое звучание. Мой голос дрожит. А когда нужно петь тихо, он дрожит вдвойне и бывает, что «ползет» интонация при задавании тона. Я повторяю несколько раз, убеждаясь, что К. взяла свою ноту, и у нас звучит ровная терция. Бас стоит в стороне, не принимая в этом участия.

– Мы что втроем сегодня поём? – спрашивает он. – Мы качаем головами, отвечая, что пока не знаем. Служба вот-вот начнется.

Получилась некая недомолвка: священник думал, что регент придёт и оставил матушку, которая управляет хором в отсутствие регента, дома. Но вдруг вспомнилось, что регент сообщала об отъезде на выходные. Так что вряд ли мы её увидим на этой службе.

Что же делать? Стою, смотрю с клиросного балкона на иконы Господа и Богородицы, молюсь «Господи, ну неужели сейчас мне придётся, я же совсем не готова, Господи, неужели так рано, я же не смогу, помоги мне, Ты ведь всё можешь». Буквально повторяется история прошлых лет, когда я должна была одна, не зная нот, петь всенощную. А вот теперь управлять с минимальными знаниями и отсутствием опыта… Нервы на пределе, всеми силами пытаюсь обрести спокойствие. Если бы знать заранее, то к службе можно было бы подготовиться, потренировать дома необходимую часть. Я лишь только посмотрела, какие будут гласы, сделала закладки на нужные тексты. А те двое, которые сейчас тоже будут петь, они же должны довериться мне, но как они могут довериться человеку их же ранга, так сказать, неавторитетному. Все эти мысли наводили на меня переживания. Я всячески пытаюсь не показывать своё волнение и напоминаю К., что мы с ней уже пели на два голоса, значит, всё будет нормально, не будем паниковать. С басом какой-либо диалог отсутствует, стоит он себе в своих мыслях в стороне. Я только спросила его, нужно ли ему ставить ноты на обиходный «Блажен муж». Не нужно.

Собственно, поём мы все вместе совсем недавно, знаем друг друга плохо, ещё даже при наличии нормального регента не спелись. А тут такое…

И вот возглас. Я тихо и не очень уверенно даю тон на «Аминь». Сказалось на результате – «Аминь» вышло такое же тихое и неуверенное, но на три голоса. В голове совсем всё запуталось, во время пения священнослужителями «Приидите, поклонимся…» я была в полной уверенности, что сейчас последует ектения, и приготовилась задавать на неё тон. Когда же священник закончил, до меня, наконец, доходит, что сейчас надо петь 103 псалом. Я даю «фа-ре» более уверенным, но всё ещё дрожащим голосом, убеждаюсь, что К. свою ноту «поймала», начинаем петь, звучит нормально. Пою таким же дрожащим голосом, бас идёт хорошо, К. на сопрано начала нормально, потом стала куда-то пропадать и вернулась к нам только на «Слава и ныне». Ектения. Задала тон, поём. Но что-то не так. Задала минор, оказывается. В процессе, поправились на мажор. Руки не слушаются, показывают неуверенно. Пытаюсь успокоиться и показывать так же уверенно, как делала на занятиях. С удивлением замечаю, что иногда певчие сами того не понимая, слушаются рук, на начало и снятие реагируют отлично. Предупреждаю, что дам сразу минор на «Аминь» и мы поём «Блажен муж». Всё идет хорошо. Ектения, тоже хорошо. Чувствую себя всё увереннее и спокойнее. Пришло время стихир на «Господи воззвах». Вот тут я стала суетиться, ушло спокойствие, и это отразилось на результате. Я возгласила «Глас 8, Господи воззвах к Тебе услыши мя», предварительно осведомившись у коллег, помнят ли напев 8-го гласа, и напела на всякий случай начало. Они кивнули, что помнят. Даю тон, но поём только я и бас. Петь бы так и дальше до запева. Но нет. Перед «Да исправится молитва моя» я решила «найти потерявшееся сопрано» и дала тон заново. Я переоценила свои способности и дала не тот тон, потому что у 8-го гласа тон разный на ударное и безударное начала, а я про это забыла. Поём дальше без сопрано. Запев, возглашаю полстиха и напеваю вторую половину, чтобы напомнить мелодию. Но поём опять только мы с басом. Из-за того, что сопрано потерялась, перед запевом я стала ужасно суетиться и пришла мысль не петь его, а просто прочитать, но иная мысль сказала, тогда ты запутаешься в тонах (ударный, безударный). Поём запев. Всё это затягивает службу, от волнения я показываю глас 8 плохо. Священник уже закончил кадить. К. шепчет «Слава», что надо бы стихиру на «Слава» петь. Но мы спели только воскресные стихиры и нельзя совсем не спеть святому (пророку Илие). Возглашаю «глас 1», даю тон, поём опять мы с басом. К нашему счастью стихира на «Слава» оказалась 6-го гласа и сопрано вернулась к нам. На «И ныне» догматик «Царь небесный» мы снова пели вдвоём с басом.

«Свете тихий» поём втроем. На «И духови Твоему» я снова путаю и даю минор. Прокимен, почему-то сопрано опять не с нами. И тут приходит матушка. Я облегченно вздыхаю. Мы поём конец прокимна, где матушка уже вступает сопрано. Я всячески показываю еле успевшей отдышаться матушке, что передаю ей бразды правления, и к следующей ектении тон задаёт уже она.

Сложно описать состояние, в котором я дальше пребывала. Не знаю, почему Господь так рано создал ситуацию, что мне пришлось попробовать себя в управлении. То ли для того, чтобы я прочувствовала на себе всю сложность регентского дела (а в режиме реальной службы это в тысячи раз сложнее, чем в рамках занятий). Словно Господь говорит мне: «смотри, что тебе предстоит, ты точно этого хочешь, ты готова?». Нет, я пока не готова, но я точно этого хочу, я хочу научиться, и хочу этим заниматься. Несмотря на трудности, я испытала огромную радость, это не объяснить никакими словами.

Слава Богу за все!

 

 

Хвалите имя Господне

 

Во втором семестре каждый из учащихся должен был в качестве зачета по обиходу провести полиелейную службу. У меня она случилась значительно раньше, в самом начале семестра, и проводила я её без подготовки.

Всё было, как обычно. Придя на клирос во вторник вечером, Н.С. «стрельнула» взглядом на одну из сокурсниц, но та стала мотать головой в стороны, тем самым показывая, что службу проводить не желает. Следующей «жертвой» была я. Я пыталась уговорить себя внутри, что я всё не так поняла, не может Н.С. дать нам полиелейную службу вот так сразу, и я не смотрела на неё. Но чувствуя на себя взгляд преподавателя, я подняла глаза в её сторону.

– Ирочка, вы читаете вопрос в моих глазах?

Читаю, читаю. На свой страх и риск и, надеясь на помощь свыше, я согласилась провести службу.

Поскольку включаться в роль регента мне пришлось внезапно, я особо нервно себя ощущала перед началом, с трудом могла настроиться на спокойную волну. Постепенно собирались певчие. Помимо сокурсницы, была уже знакомая практикующая регент С., с которой мы совсем недавно пели Отдание Рождества Христова и одна девушка с певческого отделения. На лавочке, упершись в мобильник, сидел незнакомый мне молодой человек, видимо, петь он будет басом. Но во время службы особую его активность я не наблюдала. Ещё бы, ведь на эту службу пришёл бас, который всех басов перебасит – громогласный красавчик К. Он отбился от правохорного «стада», с которым мне в свое время довелось визуально познакомиться, и периодически посещал праздничные левохорные службы. Пел он очень чисто, видно обладал хорошей музыкальной базой. На службах он всегда выполнял роль канонарха и во время величания, исполняемого клириками, пел максимально громко, чтобы всячески привести их в нужное звучание. У них же это не всегда получалось, и звучала вся эта красота вместе довольно сумбурно, прямо почти полифония, только сильно «страдающая». И каково пришлось мне, среди этого смешанного звукового каламбура найти всё же нужную тонику, чтобы дать хороший тон на величание, уже исполняемое хором. Конечно, я цеплялась за басика.

Обычно я сама канонаршила на проводимых мною службах. Но при наличии баса К. было бы разумно не отнимать у него эту роль. Надо же, когда-то начинать пробовать и так, когда другой канонаршит. Впрочем, никакой проблемы это не составляет, если у тебя музыкальный канонарх, и он не возгласит в иной тональности.

Н.С. сказала, чтобы я сама регулировала темп на стихирах, видимо, имея в виду, что я могу особо не спешить, поскольку стихиры показываю «с листа», без подготовки. Но со служившим в этот день отцом А. темп сам задался достаточно быстрый. Каким-то чудом я успевала включать регентский взгляд и вовремя всё показывать. До прокимна мы просто долетели. То, что я этот прокимен не знаю, как показывать, я поняла только в процессе, и в процессе же разобралась с показом. Тропарный блок «порадовал» меня 8-м гласом, да ещё и тропарь был длиннющий. Я реально струсила. Но Н.С. успокоила меня, сказав, чтобы я показывала не спеша. Всё получилось, если не считать сползших со своей ноты альтов. Бас в недоумении посматривал то на сопрано, которые твёрдо продолжали держаться на своей ноте, то на альтов, ожидая, когда они исправятся. В итоге он, так же как и сопрано не стал никуда дёргаться.

Шестопсалмие. Снова тропарный блок. Поскольку службу я не готовила, у меня из головы совершенно вылетело, что перед ним надо спеть ещё и «Бог Господь», а тропарь поётся дважды. Но ведь в нашем хоре были сильные, умные, знающие устав певчие-регенты. Они открыли для меня нужную страничку, и память моя воспрянула.

Кафизмы. Приближаемся собственно к виновнику торжества – полиелею. «Хвалите имя Господне» я не собиралась показывать вообще. Я даже и не думала, что мне доверят больше вечерни. Я отказываюсь показывать, но Н.С. настаивает. Я пытаюсь аргументировать, что я не готовила его. Преподаватель не сдаётся. Взяли, самый простой полиелей Киево-Печерского распева. Уже и басик меня поддерживает: он споёт вне зависимости от того, покажу ли я ему его соло-ноту или нет. Что ж буду показывать на пульсации, как нас учили по дирижированию поступать, если регент не изучал произведение и показывает «с листа». Спели. Вот только даже мне самой не хватало «нормального» показа. Это было сложнее сделать «с листа», чем стихиры.

Буквально на днях на уроке дирижирования нам объясняли запрещающий жёсткий жест регента и в качестве примера, где его можно применять в исключительных случаях, назвали пение «Аллилуия» после величания. Поскольку певчие по привычке на автомате могут спеть «Аллилуиа» трижды (а в этом месте службы хор должен петь два раза, после чего клирики поют последний третий раз), то нужен достаточно жёсткий прием, чтобы они поняли, что надо замолчать. Вот тут я и вспомнила про это и решила немедля применить на практике. Для достоверности, когда начали петь первое «Аллилуиа» я показываю Н.С. два выставленных пальца, тем самым ожидая её одобрения, что петь нужно дважды. Она кивает. К примеру, у нас в храме священники не поют вообще, а все три раза исполняет хор, поэтому всегда важно заранее узнать традиции пения в конкретном храме. Мы допеваем второй раз, и я применяю этот жест. Может, он был не достаточно резок, но хор меня понял, а Н.С. показала одобрительный жест в виде большого пальца вверх, что у нас означает «отлично». Мелочь, а приятно. J

На «Господи помилуй» перед чтением Евангелия я задала правильный тон, но сама в этом засомневалась и вопросительно смотрела на Н.С., в ожидании одобрения или исправления тона. Смутило меня, как выяснилось позже, то, что задала я его не от тона дьякона, поэтому он показался мне странным. Из-за моего замешательства спели скомкано. Но позже на таком же тоне я исправилась и сделала всё правильно. Не могу пока привыкнуть к роли регента. Случаются моменты, как с этим тоном, что я словно жду, что певчии сами запоют. Но ведь не запоют, они послушно ждут дальнейших указаний регента, и если он не двигается и ничего не делает, они тоже ничего делать не будут. Был момент, когда я буквально «вылетела» из тональности и дала неудобный тон на ектению. Хотелось всё бросить, передать ещё кому-то бразды правления и просто петь. Но поскольку все спокойно ждали моих дальнейших указаний, я исправилась с тоном, и служба пошла своим чередом.

Начался канон. Ирмосы были на 8-й глас, который я отлично показывала на своей первой службе, помня, как меня учили летом, поскольку на наших курсах мы его показ ещё не изучали. Но в этот раз я почему-то показывала его иначе, по долям, что было менее удобно для восприятия певчими.

Ближе к концу канона, прошедший мимо нас в алтарь дьякон, попросил «тончик пониже». Я занервничала. Н.С. озвучила вслух, что мы в соль-мажоре.

– Конечно, соль-мажор. Ну, любит меня эта тональность, что поделаешь. И я её тоже, – сказала я, улыбаясь, чтобы как-то оправдаться. Сама же думала о снижении тона. Был бы у меня с собой мой камертончик, я бы быстро исправилась, а тут не знаешь, на что опереться. Стала внимательно слушать чтеца и построила тон от его достаточно низкой ноты. Я вопросительно поглядывала на Н.С., ожидая её одобрений или замечаний. Но она говорила, что это моё право, могу следовать просьбе дьякона, могу остаться там же. Соль-мажор – нормальная тональность. По моим ощущениям я всё же снизила тон, мы были примерно в фа-мажоре, может чуть ниже. После службы Н.С. сообщила, что она очень оценила этот момент, что я снизила тон и дальше оставалась в нём.

Служба закончилась. Певчие быстренько разбежались. Я пребывала в состоянии небольшого шока, переваривая произошедшее.

На этой службе я как-то скомкано себя ощущала, мне казалось, я ничего не могу и ничему не научилась. Возможно, мешала атмосфера на клиросе, кто-то «сидел» в мобильнике, другие разговаривали. Надо хоть раз встать на место регента, чтобы на себе ощутить, какое внимание должно быть во время службы. Это полное сосредоточение. Регенту не до разговоров. Он весь там, в службе, словно в каком-то ином пространстве, в огне. А певчие, которые не с ним, а заняты своими делами, они в другом мирке. Будто невидимая стена разделяет. Это трудно объяснить. А соединение происходит во время пения, по крайней мере, должно происходить, если души всех направлены к Богу, на молитву.

Молитва певчего – она иная, не так как мы часто привыкли думать о молитве, когда она выражается в прочитывании определенного текста. Певчий поёт текст, но из-за сосредоточения также и на музыкальной части, он не уделяет тексту именно разумом большого внимания. Но его душа, она может молиться в этот момент сама, если певчий настроен на молитву. Он делает своё дело, поёт, а душа сама молится при должном внимании певчего.

Регенту нужно всегда помнить, что певчие часто там в своих мыслях, они не думают, как регент, им надо пальцем показать, что поём, объяснить, какой текст «вставляем» на Величании и быть уверенным, что каждый это услышал. Повезло тому регенту, у которого есть хороший помощник из певчих.

– Чем больше, я практикуюсь, тем больше мне кажется, что я ничего не умею, – делилась я своими ощущениями с Н.С.

– Это нормально, Будет время, вы ещё будете думать, а зачем я всем этим стала заниматься, – отвечала преподаватель.

Не хотелось бы мне, чтобы такие мысли меня стали посещать. Но на четвертой, пятой службе Господь уже не дает столько благости, а пускает как бы в свободное плавание, словно говорит как апостолу Павлу «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»[3]. Тем самым Он показывает все «острые углы», трудности регентства и своего рода беспомощности самостоятельно совладать с определенными ситуациями. И это далеко не только музыкальные моменты. Обнажается человеческая немощь. Если певчий должен бороться только со своей немощью, то регент – и со своей и с немощами своих певчих.

Я снова противилась и говорила Н.С., что как же это трудно и скомкано, проводить службу без подготовки. Но она вновь настаивала на необходимости таких служб, потому что особенно в наше современное время регенту часто приходиться сталкиваться именно с внезапностью проведения службы.

 

И вот в следующий вторник на роль регента снова была выбрана я. В ответ на моё удивление кто-то сказал, что нужно провести две службы подряд. Что это? Надеюсь не из ряда суеверия.

Пришлось быстро включаться в роль регента. Это происходит словно смена внутреннего состояния. Если приходишь и настраиваешься, что будешь только петь – это одно, а проводить службу – другое и требует максимальной сосредоточённости. И я ведь понимаю, что ничего не могу сама, без Господа. Начинаю усиленно молиться.

Смотрю стихиры Минеи (служба была преподобному Ефрему Сирину). Н.С. на эту тему хорошо подметила, сказав «готовимся к Великому посту». Глас 1, подобен «Небесных чинов». Совершенно не ожидая положительно ответа, я предлагаю спеть на подобен и к своему удивлению получаю согласие. Я так опешила от неожиданной радости, что стала нервно просматривать стихиры на предмет их верного разделения на подобен. «Опять требует правок, – думаю я и отмечаю карандашом своё видение разделения стихиры».

– Ирочка, вы верно стихиры поделили? – спрашивает Н.С.

– Да, да, конечно, всё разметила верно – уверенно отвечаю я.

Наступает момент их пения. Начали, слава Богу! Поём, заканчиваем первую. Что-то как-то странновато, – подумала я, не понимая в чём дело. Поём следующую, то же самое. И тут я понимаю, в чём странность. Почеркала я карандашиком неверно и поделила стихиры так, что они заканчивались первой мелодией, а должны второй по структуре и правилам распева на данный подобен. Это была моя ошибка. Но ведь спели же, спели чисто, никто не ошибся, не удивился и ничего не заподозрил. А прихожане они вообще не знают таких тонкостей. А всё потому, что я сама была абсолютно уверена, что всё правильно делаю. Покажи я хоть каплю сомнения, стихиры могли бы «развалиться».

Рискнула я на этой службе и ещё раз. На стиховне утрени Богородичен было положено петь на подобен «Егда от древа». Н.С. опять дала добро. И мы очень хорошо и умилительно его спели.