Регентская практика во время учебы

Записки начинающей регентши

Регент – он всегда в огне!

Ибо на него нисходит Дух Святой.

 

Служение регента – это высшая ступень, которой может достигнуть в клиросном служении женщина-мирянка.

Служение регента – оно особо и ответственность его велика. Господь сказал: от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут. (Лк, 12: 48).

 

 

Часть I

Регентская практика во время учебы

 

 

Первая регентская служба

 

Нет, не могу назвать себя этим словом – «регент», понимая, что мне ещё нужно многому научиться и набраться опыта. Но как ещё учиться, если не на практике реальных богослужений. Видимо, именно так думает руководитель наших регентских курсов[1] Н.С.

Прошло всего три месяца с начала курсов, а некоторым из нас предложили попробовать провести службу, пока самую простую – вседневные вечерню и утреню.

День службы я знала за две недели и начала сразу же готовиться. 11/24 ноября праздновалась память великомученика Мины и с ним пострадавших мучеников Виктора, Викентия и мученицы Стефаниды. Вместе с ними память совершалась преподобному Феодору Студиту.

В процессе подготовки я много раз пела и регентовала службу. За счёт того, что память совершалась нескольким святым, в службе чередовались разные гласовые напевы. Я молилась постоянно Господу, Богородице, Роману Сладкопевцу, Архангелу Михаилу (главному небесному регенту), Кизическим мученикам, святым, которым совершалась служба, и всем святым о помощи мне в проведении службы.

И вот настал день службы. На работе я не могла найти себе места, считала каждый час. Минут за пять до ухода меня охватил какой-то невероятный мандраж, и помогала только молитва. «Господи, неужели я сейчас буду проводить службу? Как в это трудно поверить. Как всё быстро развивается. Ещё совсем недавно я терзалась в сомнениях, идти ли мне так скоро на регентские курсы. И вот уже служба…» – охватывали меня такие мысли по дороге в храм. С одной стороны, я ощущала себя готовой в плане того, что все необходимые знания у меня были, поскольку мы тренировались на курсах, и всё лето я индивидуально занималась. С другой стороны, я понимала ещё сильную недостаточность с музыкальной точки зрения, чтобы называть себя регентом. Комплекс отсутствия музыкального образования никак не оставлял меня. Я переживала в большей степени именно за музыкальную часть, что не чисто или неверно задам тон; меньше за руки, они как-то уже сами почти освоились, по крайней мере, на гласовых песнопениях.

Когда я пришла в храм, на клиросе ещё никого не было. Я могла только догадываться, кто будет петь. Никто из сокурсников по понедельникам петь не мог, поэтому, скорее всего, это будут девочки-регенты, выпускницы курсов прошлых лет, с которым я пела в этом храме всё лето. Так оно и вышло.

Я подошла к иконам Господа, Богородицы, Кизических мучеников и пошла на клирос, подготавливать все необходимые книги. Там была пока только И., которая в очередной раз спросила, была ли у меня уже регентская практика. Я поняла, что она не знает, о том, что службу провожу сегодня я, и сказала об этом. Пришла Н. и облегченно вздохнула, узнав, что ей сегодня не нужно регентовать.

Подошла преподаватель, и мы обсуждали последование службы. Она чуть было не нарушила мой план, указав на иные стихиры, чем были запланированы мной. Спонтанности мне почему-то совсем не хотелось, и я объяснила, что службу составила в соответствии с богослужебными указаниями. Тогда преподаватель согласилась.

Почти всех певчих я знала, лишь одну видела только однажды. Была также девушка-слушательница, и чуть позже подошел бас, с которым мы тоже пели летом.

Момент, когда чтец читал 9-й час и начало вечерни, казалось, длился вечно. Всё ближе и ближе к возгласу священника паника хотела охватить меня, но я молилась и это очень помогало. На иконостасе клироса левого придела храма (вмц. Варвары), на котором в этот день служили, находится Тихвинская икона Богородицы, на которой Божия Матерь изображена во весь рост. Она там бесподобно красива и улыбается. Это очень помогало в течение всей службы, Богородица поддерживала и давала мне силы.

Возглас. Я задаю тон, и мы поём великую ектению. Слышу, что звучит не очень чисто. Преподаватель показывает жест рукой первым голосам, что они занижают. Это иногда происходит на службах. Может быть потому что сопрано – это не их «родная» партия, а я ещё где-то в соль-мажоре дала (впрочем, как и планировала), а может просто дело привычки: девочки любят вести службу в ре-, ми-мажоре. Но от Н.С. никаких замечаний по поводу тональности не было, и я продолжала в ней.

Первый мой «ляп» случился на «Господи воззвах», на стихире на «Слава», когда нужно было дать минорный тон. Я вдруг замешкалась с самым простым для себя аккордом, а времени на службе на долгое раздумье нет, и преподаватель дала тон вместо меня. Видимо, произошло так из-за самонадеянности. Я думала, что уж тут точно не ошибусь. А вот и нет. То же самое повторилось на «Свете тихий» из-за нахлынувшего страха и растерянности. Немного криво прозвучал вначале прокимен. Но на стиховне я исправилась, и минорный тон удался. Последний тропарный блок вечерни, за который я больше всего переживала из-за сочетания 4-го и 8-го гласов, прошёл на удивление легко.

Вечерня пролетела очень быстро, мне хотелось продолжать дальше. Преподаватель хвалит, говорит, что всё хорошо. Я уточняю, могу ли провести утреню. Мне позволяют. Слава Богу! Хотела все подготовить к утрене во время шестопсалмия, но в храме было совсем темно. Я решила тогда не суетиться и погрузиться в молитву. Всему своё время.

Начался канон с ирмологическим 8-м гласом. Некоторые ирмосы были спеты не очень чисто, что меня просто вышибало из равновесия. «Надо как-то проще реагировать на ошибки, – думала я». Но проблема была и в певчих: иногда они пели не по руке. Один раз я задала слишком высокий тон и Н.С. меня поправила.

«Честнейшую» спели хорошо. Закончился канон. Я вдруг почувствовала, что сейчас просто на пределе, устала, сил не осталось, хочется уже конца. «Ещё же стиховня утрени, – с удивлением для себя понимаю я». Прошу сил у Господа. И Он дает. Богородица улыбается мне, поддерживая. Спели стихиры на стиховне. Остался ещё блок тропарей и конец.

Перед 1-м часом Н.С. отлучается с клироса. И в этот момент я ощутила всю ответственность, что теперь я совсем один на один с певчими, и никто не поддержит, если что. Казалось бы, да что там осталось, всего лишь спеть «Взбранной Воеводе» и окончание первого часа. Но я понимаю, что и тут может произойти всё что угодно. Молюсь.

Предлагаю спеть «Взбранной Воеводе» на 8-й стихирный глас, как мне привычней. Девочки сначала удивляются, говорят, что принято на тропарный. Но потом соглашаются. И как-то мы очень хорошо и торжественно спели. Дальше «Великого Господина» и конец. Всё! Слава Богу! Благодарю певчих. Но больше всего благодарю Господа.

Знакомьтесь со святыми

 

Я всегда стараюсь «познакомиться» со святым, которому предстоит служба, то есть узнать про него, почитать его житие. Не важно, буду я петь на службе или регентовать. В последнем случае (для регента) это, безусловно, принимает более значимую роль, ведь через него всё передается певчим, в том числе и духовный настрой. Мне пока, конечно, не приходиться говорить о такой взаимосвязи, о собственном хоре (будет ли он у меня вообще когда-либо один Бог ведает, да и какой хор, хотя бы квартетик; вот по П.Г. Чеснокову минимальный состав хора – это 12 человек, редко где в наши времена встретишь такую роскошь, впрочем, я на неё и не претендую).

Познакомившись таким образом со своими первыми святыми, теми, которым была моя первая регентская служба, запланированная и тщательно подготовленная, мне, конечно же, стало интересно узнать и про святого, которому мне внезапно пришлось провести службу. Внезапно? Да, наша преподаватель призывала нас ходить петь на службы, чтобы давать на них блоки для управления, поскольку это очень хороший опыт – управлять «с листа», без подготовки. Ведь в жизни такая внеплановость случается часто: решил, к примеру, вдруг батюшка другому святому послужить, и вся подготовка коту под хвост. Или к запланированной литургии решили присоединить ещё и утреню. Когда уж там стихиры смотреть, придётся показывать «с листа». Безусловно, навык такого показа во время учёбы позволит лучше и качественнее провести службу, когда регент останется один на один со своими певчими и рядом не будет опытной преподавательской руки. Кто-то может подумать: как же так, ведь при таком подходе больше вероятности совершить ошибку во время службы. Это бесспорно. Но пусть лучше эти ошибки будут пройдены в рамках учебного клироса, в храме, где было дано соответствующее благословение на учебную регентскую практику, где священники, по крайней мере, морально готовы к таким ошибкам, и не будут на неё так болезненно реагировать, чем, если ошибки произойдут при самостоятельной регентской практике. И сам регент, пройдя через такую ошибку во время учёбы, вряд ли повторит её потом. И можно представить себе выпускника-регента, не имеющего возможности практиковаться на службах во время учёбы. Он «принесёт» с собой в новый храм все эти ошибки, и как результат его квалификация, как регента в глазах других будет выглядеть намного ниже, чем у того, который прошёл все ошибки в рамках учебной практики. Понимание этого каждый раз вселяло в меня огромную радость, что промыслом Божиим я стала учиться именно на этих курсах, а не там, где изначально мне хотелось.

Вот так шла я в храм на очередную будничную службу просто петь. Но меня почему-то не покидала мысль о том, что возможно придётся управлять. Просмотрела до службы стихиры, чтобы хотя бы «познакомиться» с предстоящими гласовыми напевами. Впрочем, так я делала и раньше. Лучше заранее посмотреть тексты стихир и достойно произнести их, чем «жевать» слова во время пения.

Отчего же меня не покидает мысль, что сегодня снова придётся «приложить руку»? Ведь совсем недавно была служба, есть наверняка другие желающие.

Преподаватель предлагает провести службу одной сокурснице, потом другой, девочки отказываются. Уже поздно раздумывать, чтец дочитал начало вечерни, возглас, великая ектения. Преподаватель ведёт сама. В паузу она снова пытается растормошить народ на проведение службы. Все молчат. И тут вставляю свое слово я – «ну, если никто не хочет, я могу». Н.С. с радостью соглашается и отдает мне бразды правления.

«Господи воззвах», «Свете тихий», прокимен, всё проходит нормально. Звучим немного странно, словно дырка в середине. Я только после простуды, меня одной на партии второго голоса явно не хватает при наличии двух сопрано и двух теноров. В паузу прошу петь вторым одну из сокурсниц. Стало лучше.

Стиховня. И вот он первый бесценный опыт, первая заваленная стихира 2-го гласа. Поскольку не было предварительной подготовки, стихиры пришлось показывать прямо «с листа» из Октоиха (а ведь они там даже не размечены, как в Минее). Я хотела зачем-то раньше дать показ на заключительную строку (хотя, когда просматривала стихиру, так не планировала), а певчие поняли это как следующую строку напева. Я не успела показать уже то, что поняли они, и соответственно дать показ к концу, и как результат стихира «поползла». Это было какое-то мгновение, но оно, казалось, длилось очень долго. Я в растерянности, не могу сообразить, что делать – дать тон к заключительной мелодии и допеть? Но уже поздно. К тому же тон заключительной мелодии вылетел из головы. Преподаватель подсказывает, что поём дальше по ходу службы, следующую стихиру на «Слава».

Мне в этот момент хотелось всё бросить и передать управление преподавателю, но необходимость продолжения службы заставила забыть про первое, основанное на страхе и растерянности желание, я снова собралась и всё пошло своим чередом.

Утреня. Где-то во время кафизм пришёл отсутствующий бас. Катавасию показывала сокурсница. Я хотела ирмосы на 6-й глас спеть на «Волною морскою», но там сложный показ, который мы ещё не изучали, и я не стала рисковать. Как вариант оставалась только «панихидная» мелодия ирмосов покаянного канона «Яко по суху», на которые я без подготовки не решилась.

С Божией помощью, как сказала преподаватель, со стрессовой ситуацией я справилась. Впереди предстояла первая литургия.

Но с чего я собственно начала? Святые. Служба была преподобномученику и исповеднику Стефану Новому, с которым до службы я «познакомиться» не успела. Стала читать его житие на следующий день, смотрела иконы. И на одной из них он изображен вместе с преподобным Феодором Студитом, которому вместе с другими мучениками была моя первая служба в рамках курсов. «Интересно, дальше такая же связь будет между службами, – подумала я».

А ещё говорят, что святые, которым проводятся первые регентские службы, становятся покровителями регента. Я в это верю, ведь это тоже своего рода рождение в новой роли.

 

 

Литургия

 

Я была очень удивлена, когда преподаватель вдруг спросила меня: «Ирочка, а когда ты смогла бы провести литургию?» Но я не стала показывать своё удивление и говорить, что я не достойна, что не справлюсь, что мне рано. Раз предлагают, надо брать. Не достойна? Конечно, это и так понятно. Не справлюсь? Сама нет, но с Божией помощью вполне.

На носу были январские праздники, и я предложила один из четвергов в этот период, когда не нужно будет отпрашиваться с работы. Позже, посмотрев дома календарь, стало ясно, что не получится, потому что как раз на четверг выпадало Рождество Христово. Оставалось как вариант только 31 декабря. Официально день был рабочий, но все два года, что я работаю в нашей фирме, нам в этот день давали выходной. Шанс велик, что на этот год будет так же. И я остановилась на этой дате. Преподаватель согласилась.

Начались дни, точнее недели, моей подготовки: подбор распевов, нот, тропарей и кондаков. Всё же это достаточно волнительно, настолько заранее знать про службу. Нервов не хватает! Я знала, что будет служить отец А. – «быстрый» батюшка во всех смыслах, с которым мне уже довелось проводить вечерню и утреню. И как-то само собой стало ясно, что под него хочется взять сплошной мажор и никаких длительно-растянутых мелодий. Выбор песнопений у меня, как у начинающего регента, был очень не велик. К примеру, одна из моих любимых простых Херувимских Ниловой пустыни в обработке С. Зайцева под отца А. никак, на мой взгляд, не подходила. Остановилась я на греческой Херувимской и естественно Афонской Милости мира. Певчий их точно любой споёт, и промахать не сложно. «Трисвятое» я решила взять то, которое уже показывала на занятиях по хору – Троице-Сергиевой Лавры. Антифоны? Моя мечта – спеть их на Киево-Печерский 8 глас, что не особо распространено в храмах. Преподаватель дала добро. Но я лично переживала, что вдруг не получится, ведь я совсем не знаю певчих, которые будут петь на литургии, кроме самой преподавательницы и Л. из нашей группы, которая собиралась прийти на эту службу. Сам распев немного коварен тем, что спеть его можно по-разному, и тут очень важна рука регента и внимание певчих. «Ладно, перед самой службой, непосредственно в храме напою и поясню коварные места, – рассуждала я».

«Во Царствии» было выбрано самое простое, Московского (или по-другому Лаврского напева); «Достойно есть» – на подобен «Егда от древа». Для разнообразия решила запланировать сугубую ектению не обычную, а Московскую.

Тональный план тропарно-кондакарного блока на входе был несложный, если не считать тропаря вмц. Варваре (храмовой святой), который я тоже запланировала на глас 8 Киево-печерский. Как-то я не очень «дружила» с обычным 8-м тропарным гласом, и именно тропарь вмц. Варваре является самым сложным для распева на этот глас.

Преподаватель не рекомендовала нам пока пользоваться камертоном, но на литургию я решила его с собой прихватить (мой родненький с нотой «до», а не с «ля» как у всех нормальных людей). Такой камертон оказался в моём владении, можно сказать, случайно, но после я поняла, что, видимо, это было промыслительно.

Обзавестись личным регентским инструментом я решила сразу после поступления на курсы, что нам советовали сделать преподаватели. Оказавшись в музыкальном магазине, я выбрала симпатичный немецкий камертон, к которому ещё прилагался и чехол, что мне очень понравилось, потому что удобно такой с собой носить. Продавцам объяснила, что мне нужен камертон с нотой «ля» и купила тот, что мне предложили. Я, конечно, в магазине проверила его звучание, но, не обладая абсолютным слухом, сразу я не поняла, что камертон дает ноту «до», и это стало ясно только дома, когда я, слушая звук несколько раз, пришла к выводу, что для ноты «ля» высоковато. Вот так у меня и появился этот друг регента.

Использовать камертон на предстоящей литургии я собиралась только для неизменяемых песнопений, чтобы «не вылететь» из тональности, а то меня бывает заносит. Унесёт в какую-нибудь соль-мажор на плач сопрано.

Настало утро 31 декабря, последний день уходящего года. На работе нам дали выходной день. Оно, кстати, могло бы и не настать, не само утро, конечно, а литургия, точнее моё на ней присутствие. За неделю до службы заболела наша преподаватель и ко дню службы ещё не была до конца здорова. Она очень не хотела срывать все планы, но врач ей рекомендовала пока никуда не выходить. Я уже думала, что литургия под моим управлением не состоится. Но Н.С. предложила всё же провести службу в её отсутствие, а для поддержки попросила другую преподавательницу М.Ю. присутствовать на службе.

Утром я пришла пораньше в надежде настроить девочек на киево-печерские антифоны и в целом показать план службы. Но на клиросе была пока только знакомая мне выпускница курсов, регент Н., вызванная для поддержки и проведения молебна и панихиды. Позже подошли сокурсница Л., которая пела первым голосом, и преподаватель М.Ю., смиренно ответившая на мой вопрос о том, каким голосом она будет петь, «каким скажите». Я решила, что мы начнем пока на два голоса, а если всё хорошо будет звучать, то пусть М.Ю. переходит на тенор, что она сделала уже на втором «Господи, помилуй». Незнакомых мне певчих не было, киево-печерские антифоны знали все, и нам удалось их прилично спеть. Даже кто-то из алтарников или дьякон подпевали басом. Тропарный блок на входе был сильно сокращён, до тропаря и кондака празднуемым святым. В этот раз служили мученику Севастиану и многим другим с ним пострадавшим. Перед службой нас попросили всё петь в темпе, особо не затягивая, впрочем, этого я ожидала.

Литургия – это очень волнительно. Некоторые говорят, ну что там литургия, подумаешь, всё просто. Вроде как, раз гласов почти нет, значит несложно. Но дело совсем в другом. В музыкальном плане, может, литургия и проще, но в плане богослужебном литургия – это самая главная служба, на ней происходит великое Таинство, Христос снова и снова приносит Себя в жертву ради нас грешных, чтобы мы получили возможность вечной жизни, происходит великое чудо, невообразимое никаким человеческим умом, – хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа. Это естественно не может не откладывать отпечаток на отношении регента к службе, на подготовке к ней. Это служба служб! И хочется приложить максимум усилий, чтобы она была совершена и спета как следует. Литургия проходит на одном дыхании, как единая песнь Богу, у регента нет ни секунды на отдых, нет перерывов, когда чтец читает, всё должно быть быстро и складно, без долгих пауз. Но самое сложное – это темп службы, особенно во время пения «Херувимской» и Евхаристического канона. Нужно спеть «Милость мира» так, чтобы не быть помехой для главной молитвы священника в алтаре, а способствовать ей, слиться воедино. В этом смысле священники очень любят именно Афонскую «Милость мира». Она эту роль хорошо выполняет, в ней нет разных «истерик» и выкриков солистов или мудрёных аккордов.

У меня всё шло не плохо. Первый раз заклинило на малой ектении после «Единородный Сыне», когда я с уверенностью дала мажорный тон (притом, что я даже в последовании службы для себя на случай клина написала «минор», – не помогло). С Херувимской по темпу попали отлично, даже повторять не пришлось. «Милость мира» я сначала немного заторопила, боясь, что будет медленно, но более опытная Н. мне хорошо помогла, показав, что надо бы помедленнее.

Удалась и Московская ектения. Ошибка моя была лишь в том, что я не показала певчим лишний раз, какую её часть следует петь после долгой паузы, когда священник читал имена. Клиросные птички, они такие, уже мыслями улетели куда-то со службы и подзабыли. J

Небольшой стресс начался перед причастием. В храме принято во время молебна петь много тропарей, поэтому чтобы сократить их количество на молебне, они поются в промежутке перед причастием. Тропари заранее приготовлены на отдельных картонках и размечены, и регенту остаётся только лишь по этим разметкам показать, быстро соображая, какой сейчас глас и какой тон надо дать. Я с этим неплохо справилась, что вызвало большой восторг сокурсницы. Был в этом блоке и любимый тропарь на глас 8 вмц. Варваре, который опустили на литургии. В этой тропарной гонке я ещё успела предложить спеть его киево-печерским распевом, но М.Ю. не одобрила, сказав, что он короткий. Мы спели обычным напевом.

Началось причастие, которое длилось ровно столько, чтобы всего один раз медленно спеть «Тело Христово». Далее нужно было петь «Аллилуия», а я ничего не делаю и понимаю, что напев из моей головы напрочь вылетел. На меня вопросительно смотрят певчие, а я жду трёхкратного возгласа священника «Аллилуия», как это обычно делает батюшка в нашем храме. Уже смотрят и служители. Тут, видимо, так не принято, понимаю я, даю тон, но напев-то всё равно не могу вспомнить. В итоге эту «Аллилуия» спела практически М.Ю. одна.

Спели «Великаго Господина», всё, слагаю полномочия, молебен и панихиду проводит Н.

После службы отец А. подошёл и сказал, что хорошо провели литургию. Конечно, спросил на счёт того, что это мы в мажоре спели малую ектению после «Единородный Сыне». Ну, заклинило, батюшка, бывает, первый раз, простите. Сокурсница назвала меня «крутой» и долго ещё делилась на эту тему с отсутствующей преподавательницей по телефону. А я что, я ничего. Слава Господу!

 

 

Регент по случайности

 

Ещё до поступления на регентские курсы случился у меня небольшой регентский опыт. Возможно, это сильно сказано «регентский опыт», ведь до службы, когда это произошло, у меня было всего шесть индивидуальных занятий по основам управления хором. Регентства в полном смысле этого слова не было. Ведь задачи регента – это не только задать тон и показать, как спеть и с каким темпом. Нужно услышать, что и где не так, почему не так и уметь исправить, а также иная работа с певчими. Но таких способностей и полномочий у меня быть не могло в силу, конечно же, неопытности в этом деле, а также отсутствия какого-либо авторитета. Я просто певчая, которая по своей инициативе решается «спасти» службу в неординарной ситуации. Ведь кто-то должен был взять всё в свои руки.

Первый раз пришлось «приложить руку» на литургии, когда регент вдруг не пришла, и позже выяснилось, что причина была уважительной. Буквально накануне после всенощной мы репетировали песнопения для литургии, никаких предпосылок того, что она не придёт, не было.

Литургия вот-вот начнется, чтец заканчивает уже шестой час, а на клиросе только я и певчая К., поющая на службах вместе со мной вторым голосом. Священник даёт возглас. Что делать, я задаю тон и договариваемся с К., что я попробую петь первым, поскольку однажды наша попытка спеть на два голоса не удалась (тоже в рамках первой ектении на литургии, когда регент чуть задержалась). Но двухголосие у нас не получается. В итоге решаем просто петь в унисон, но темп-то всё равно кто-то должен показывать хотя бы для того, чтобы вступать, петь и заканчивать равномерно и «без хвостов». Эту роль я взяла на себя. После службы мы решили всё-таки отрепетировать на два голоса на случай очередной такой экстренной ситуации, и у нас хорошо получалось.

Экстренная ситуация не заставила себя долго ждать, и уже через неделю в субботу мне пришлось проводить небольшую часть воскресного всенощного бдения, соединенного со службой пророка Илии. Удивительное совпадение: была служба пророку, когда я первый раз одна пела в партии, и снова служба пророку, – когда первый раз пришлось регентовать.

На клиросе снова мы с К. вдвоём, ничего к всенощной не репетировали. Я уже допускаю мысль о пении в унисон. Но тут приходит бас. Я понимаю, что унисон не прокатит, надо будет всё же пробовать задавать тон. Тихо пробуем спеть 103 псалом греческого распева, с третьей попытки он обретает необходимое звучание. Мой голос дрожит. А когда нужно петь тихо, он дрожит вдвойне и бывает, что «ползет» интонация при задавании тона. Я повторяю несколько раз, убеждаясь, что К. взяла свою ноту, и у нас звучит ровная терция. Бас стоит в стороне, не принимая в этом участия.

– Мы что втроем сегодня поём? – спрашивает он. – Мы качаем головами, отвечая, что пока не знаем. Служба вот-вот начнется.

Получилась некая недомолвка: священник думал, что регент придёт и оставил матушку, которая управляет хором в отсутствие регента, дома. Но вдруг вспомнилось, что регент сообщала об отъезде на выходные. Так что вряд ли мы её увидим на этой службе.

Что же делать? Стою, смотрю с клиросного балкона на иконы Господа и Богородицы, молюсь «Господи, ну неужели сейчас мне придётся, я же совсем не готова, Господи, неужели так рано, я же не смогу, помоги мне, Ты ведь всё можешь». Буквально повторяется история прошлых лет, когда я должна была одна, не зная нот, петь всенощную. А вот теперь управлять с минимальными знаниями и отсутствием опыта… Нервы на пределе, всеми силами пытаюсь обрести спокойствие. Если бы знать заранее, то к службе можно было бы подготовиться, потренировать дома необходимую часть. Я лишь только посмотрела, какие будут гласы, сделала закладки на нужные тексты. А те двое, которые сейчас тоже будут петь, они же должны довериться мне, но как они могут довериться человеку их же ранга, так сказать, неавторитетному. Все эти мысли наводили на меня переживания. Я всячески пытаюсь не показывать своё волнение и напоминаю К., что мы с ней уже пели на два голоса, значит, всё будет нормально, не будем паниковать. С басом какой-либо диалог отсутствует, стоит он себе в своих мыслях в стороне. Я только спросила его, нужно ли ему ставить ноты на обиходный «Блажен муж». Не нужно.

Собственно, поём мы все вместе совсем недавно, знаем друг друга плохо, ещё даже при наличии нормального регента не спелись. А тут такое…

И вот возглас. Я тихо и не очень уверенно даю тон на «Аминь». Сказалось на результате – «Аминь» вышло такое же тихое и неуверенное, но на три голоса. В голове совсем всё запуталось, во время пения священнослужителями «Приидите, поклонимся…» я была в полной уверенности, что сейчас последует ектения, и приготовилась задавать на неё тон. Когда же священник закончил, до меня, наконец, доходит, что сейчас надо петь 103 псалом. Я даю «фа-ре» более уверенным, но всё ещё дрожащим голосом, убеждаюсь, что К. свою ноту «поймала», начинаем петь, звучит нормально. Пою таким же дрожащим голосом, бас идёт хорошо, К. на сопрано начала нормально, потом стала куда-то пропадать и вернулась к нам только на «Слава и ныне». Ектения. Задала тон, поём. Но что-то не так. Задала минор, оказывается. В процессе, поправились на мажор. Руки не слушаются, показывают неуверенно. Пытаюсь успокоиться и показывать так же уверенно, как делала на занятиях. С удивлением замечаю, что иногда певчие сами того не понимая, слушаются рук, на начало и снятие реагируют отлично. Предупреждаю, что дам сразу минор на «Аминь» и мы поём «Блажен муж». Всё идет хорошо. Ектения, тоже хорошо. Чувствую себя всё увереннее и спокойнее. Пришло время стихир на «Господи воззвах». Вот тут я стала суетиться, ушло спокойствие, и это отразилось на результате. Я возгласила «Глас 8, Господи воззвах к Тебе услыши мя», предварительно осведомившись у коллег, помнят ли напев 8-го гласа, и напела на всякий случай начало. Они кивнули, что помнят. Даю тон, но поём только я и бас. Петь бы так и дальше до запева. Но нет. Перед «Да исправится молитва моя» я решила «найти потерявшееся сопрано» и дала тон заново. Я переоценила свои способности и дала не тот тон, потому что у 8-го гласа тон разный на ударное и безударное начала, а я про это забыла. Поём дальше без сопрано. Запев, возглашаю полстиха и напеваю вторую половину, чтобы напомнить мелодию. Но поём опять только мы с басом. Из-за того, что сопрано потерялась, перед запевом я стала ужасно суетиться и пришла мысль не петь его, а просто прочитать, но иная мысль сказала, тогда ты запутаешься в тонах (ударный, безударный). Поём запев. Всё это затягивает службу, от волнения я показываю глас 8 плохо. Священник уже закончил кадить. К. шепчет «Слава», что надо бы стихиру на «Слава» петь. Но мы спели только воскресные стихиры и нельзя совсем не спеть святому (пророку Илие). Возглашаю «глас 1», даю тон, поём опять мы с басом. К нашему счастью стихира на «Слава» оказалась 6-го гласа и сопрано вернулась к нам. На «И ныне» догматик «Царь небесный» мы снова пели вдвоём с басом.

«Свете тихий» поём втроем. На «И духови Твоему» я снова путаю и даю минор. Прокимен, почему-то сопрано опять не с нами. И тут приходит матушка. Я облегченно вздыхаю. Мы поём конец прокимна, где матушка уже вступает сопрано. Я всячески показываю еле успевшей отдышаться матушке, что передаю ей бразды правления, и к следующей ектении тон задаёт уже она.

Сложно описать состояние, в котором я дальше пребывала. Не знаю, почему Господь так рано создал ситуацию, что мне пришлось попробовать себя в управлении. То ли для того, чтобы я прочувствовала на себе всю сложность регентского дела (а в режиме реальной службы это в тысячи раз сложнее, чем в рамках занятий). Словно Господь говорит мне: «смотри, что тебе предстоит, ты точно этого хочешь, ты готова?». Нет, я пока не готова, но я точно этого хочу, я хочу научиться, и хочу этим заниматься. Несмотря на трудности, я испытала огромную радость, это не объяснить никакими словами.

Слава Богу за все!

 

 

Хвалите имя Господне

 

Во втором семестре каждый из учащихся должен был в качестве зачета по обиходу провести полиелейную службу. У меня она случилась значительно раньше, в самом начале семестра, и проводила я её без подготовки.

Всё было, как обычно. Придя на клирос во вторник вечером, Н.С. «стрельнула» взглядом на одну из сокурсниц, но та стала мотать головой в стороны, тем самым показывая, что службу проводить не желает. Следующей «жертвой» была я. Я пыталась уговорить себя внутри, что я всё не так поняла, не может Н.С. дать нам полиелейную службу вот так сразу, и я не смотрела на неё. Но чувствуя на себя взгляд преподавателя, я подняла глаза в её сторону.

– Ирочка, вы читаете вопрос в моих глазах?

Читаю, читаю. На свой страх и риск и, надеясь на помощь свыше, я согласилась провести службу.

Поскольку включаться в роль регента мне пришлось внезапно, я особо нервно себя ощущала перед началом, с трудом могла настроиться на спокойную волну. Постепенно собирались певчие. Помимо сокурсницы, была уже знакомая практикующая регент С., с которой мы совсем недавно пели Отдание Рождества Христова и одна девушка с певческого отделения. На лавочке, упершись в мобильник, сидел незнакомый мне молодой человек, видимо, петь он будет басом. Но во время службы особую его активность я не наблюдала. Ещё бы, ведь на эту службу пришёл бас, который всех басов перебасит – громогласный красавчик К. Он отбился от правохорного «стада», с которым мне в свое время довелось визуально познакомиться, и периодически посещал праздничные левохорные службы. Пел он очень чисто, видно обладал хорошей музыкальной базой. На службах он всегда выполнял роль канонарха и во время величания, исполняемого клириками, пел максимально громко, чтобы всячески привести их в нужное звучание. У них же это не всегда получалось, и звучала вся эта красота вместе довольно сумбурно, прямо почти полифония, только сильно «страдающая». И каково пришлось мне, среди этого смешанного звукового каламбура найти всё же нужную тонику, чтобы дать хороший тон на величание, уже исполняемое хором. Конечно, я цеплялась за басика.

Обычно я сама канонаршила на проводимых мною службах. Но при наличии баса К. было бы разумно не отнимать у него эту роль. Надо же, когда-то начинать пробовать и так, когда другой канонаршит. Впрочем, никакой проблемы это не составляет, если у тебя музыкальный канонарх, и он не возгласит в иной тональности.

Н.С. сказала, чтобы я сама регулировала темп на стихирах, видимо, имея в виду, что я могу особо не спешить, поскольку стихиры показываю «с листа», без подготовки. Но со служившим в этот день отцом А. темп сам задался достаточно быстрый. Каким-то чудом я успевала включать регентский взгляд и вовремя всё показывать. До прокимна мы просто долетели. То, что я этот прокимен не знаю, как показывать, я поняла только в процессе, и в процессе же разобралась с показом. Тропарный блок «порадовал» меня 8-м гласом, да ещё и тропарь был длиннющий. Я реально струсила. Но Н.С. успокоила меня, сказав, чтобы я показывала не спеша. Всё получилось, если не считать сползших со своей ноты альтов. Бас в недоумении посматривал то на сопрано, которые твёрдо продолжали держаться на своей ноте, то на альтов, ожидая, когда они исправятся. В итоге он, так же как и сопрано не стал никуда дёргаться.

Шестопсалмие. Снова тропарный блок. Поскольку службу я не готовила, у меня из головы совершенно вылетело, что перед ним надо спеть ещё и «Бог Господь», а тропарь поётся дважды. Но ведь в нашем хоре были сильные, умные, знающие устав певчие-регенты. Они открыли для меня нужную страничку, и память моя воспрянула.

Кафизмы. Приближаемся собственно к виновнику торжества – полиелею. «Хвалите имя Господне» я не собиралась показывать вообще. Я даже и не думала, что мне доверят больше вечерни. Я отказываюсь показывать, но Н.С. настаивает. Я пытаюсь аргументировать, что я не готовила его. Преподаватель не сдаётся. Взяли, самый простой полиелей Киево-Печерского распева. Уже и басик меня поддерживает: он споёт вне зависимости от того, покажу ли я ему его соло-ноту или нет. Что ж буду показывать на пульсации, как нас учили по дирижированию поступать, если регент не изучал произведение и показывает «с листа». Спели. Вот только даже мне самой не хватало «нормального» показа. Это было сложнее сделать «с листа», чем стихиры.

Буквально на днях на уроке дирижирования нам объясняли запрещающий жёсткий жест регента и в качестве примера, где его можно применять в исключительных случаях, назвали пение «Аллилуия» после величания. Поскольку певчие по привычке на автомате могут спеть «Аллилуиа» трижды (а в этом месте службы хор должен петь два раза, после чего клирики поют последний третий раз), то нужен достаточно жёсткий прием, чтобы они поняли, что надо замолчать. Вот тут я и вспомнила про это и решила немедля применить на практике. Для достоверности, когда начали петь первое «Аллилуиа» я показываю Н.С. два выставленных пальца, тем самым ожидая её одобрения, что петь нужно дважды. Она кивает. К примеру, у нас в храме священники не поют вообще, а все три раза исполняет хор, поэтому всегда важно заранее узнать традиции пения в конкретном храме. Мы допеваем второй раз, и я применяю этот жест. Может, он был не достаточно резок, но хор меня понял, а Н.С. показала одобрительный жест в виде большого пальца вверх, что у нас означает «отлично». Мелочь, а приятно. J