Перемена в нем вызывала ассоциации С джекилом и хайдом»

 

К концу 1968 года простой обыватель думал, что Джон Леннон сошел с ума. В ресторанах, где слава не мешала Beatles обедать, посетители за другими столиками говорили приглушенными голосами и украдкой бросали взгляды на Джона. Некоторые утверждали, что чувствовали окружавшую Леннона ауру невменяемости — точно так же, как другие якобы ощущали «зло» во взгляде детоубийцы Майры Хиндли.

Действительно ли у него «поехала крыша»? Может быть, он — как Фридрих Ницше — сошел с ума, непрерывно размышляя о своей гениальности и славе?

Раньше он уже находился на грани безумия — или состояния пограничного с ним, если вам так больше нравится, — о чем свидетельствует знаток Мерсисайда Эйдриен Генри, который был свидетелем сцены, когда Джон лежал на полу местного паба и делал вид, что плывет. Когда хозяйка призвала его к порядку, Леннон ответил, что не может остановиться, потому что иначе он утонет. Некоторые его чудачества в Гамбурге и после приема наркотиков были того же порядка, но в разговорах он выглядел достаточно разумным, а Синтия считала, что он находится в здравом уме.

Они уже не были теми ослепленными любовью подростками, которые, взявшись за руки, бродили по Ливерпулю. Милая влюбленность прошла. Обстоятельства заставили Джона жениться на Синтии. Хотя, если бы в 1962 году Леннон читал Ницше, он мог бы случайно наткнуться на высказывание немецкого философа и согласиться с тем, что брак и семья несовместимы с постоянным творчеством. Другими словами, семейная жизнь — враг искусства. Принадлежащий к богеме рок-н-ролла Джон, исходя из реалий своей жизни, не верил в узы законного брака, но Джон из Вултона, племянник тети Мими, возлагал надежды на эти узы. Таким образом, у них с Синтией с самого начала не было перспектив.

Нельзя сказать, что он не заботился о матери своего ребенка — несмотря на усиливающееся несоответствие между образом Леннона как мужа и отца и образом Леннона как публичной поп-звезды. Не было у него и иммунитета от угрызений совести, он осознавал чудовищность поступка, который собирался совершить. Однако в середине 1968 года у него не оставалось иного выбора, кроме как по возможности сжечь за собой все мосты и ждать либо обновления, либо окончательного разрушения своего бывшего «я». В конечном итоге произошло и то и другое.

На диктофон репортера он сделал заявление о том, что любит Йоко Оно, американку японского происхождения, которую многие по-прежнему считают живым доказательством ее собственного утверждения: «Чтобы быть художником, не обязательно иметь талант». Джон был представлен ей как чудак с полными карманами денег 9 ноября 1966 года, во время предварительного показа ее выставки «Unfinished Paintings And Objects» в галерее, примыкавшей к книжному магазину «Indica». Очарованный необычными экспонатами, он стал анонимным спонсором выставки Йоко «Half wind Show» в другой Лондонской галерее и начал помогать ей в осуществлении других проектов. из-за ее участия в «Fourteen Hour Technicolor Dream» — феерии, сочетавшей различные виды искусства и насыщенной мерцающими вспышками и эманационными световыми проекциями, — Джона можно было видеть среди тех, кто прогуливался по дворцу Александры 29 апреля 1967 года.

Йоко завоевала его сердце в то время, когда, по мнению Барри Майлза, легкоранимый Джон находился на грани нервного срыва. Впоследствии Леннон признавался Майлзу: «Я еще не вышел из глубокой депрессии после „Pepper“. Я думал о самоубийстве». Йоко — которая в то время сделала уклончивое заявление, что ей «очень нравится» Джон, — меньше всего была похожа на злую ведьму Моргану Ле Фей. Если бы это был фильм «Carry On», мы стали бы свидетелями страстной сцены на экране в ту роковую ночь в мае 1968 года, когда некий тайный поклонник, пользуясь отсутствием Синтии, пригласил Йоко в Кенвуд. Перед заключительными титрами Йоко поворачивает ключ в дверях спальни и подмигивает в камеру — возможно, в сопровождении мелодраматичной вспышки молнии.

В любовном киноромане за этим последовало бы внезапное и необыкновенно трогательное примирение с великодушной Синтией, и все вернулось бы на круги своя. Однако жизнь не похожа на книги. По крайней мере, для Синтии.

Поведение Леннона было таким странным, что вызвало яростное возмущение членов клуба поклонников Синтии Леннон. Он бросил ее и Джулиана и поселился в лондонской квартире вместе со своей новой возлюбленной. С этого момента жизнь Йоко стала неотделима от жизни Джона, а загадка их союза со временем только углублялась.

Подобно другим поклонникам Beatles, их официальный биограф Хантер Дэвис считает основной причиной распада группы «появление Йоко Оно в жизни Джона». В то время журнал «Beatles Monthly» деликатно называл Йоко «почетным гостем», когда Леннон 18 июня 1968 года осмелился взять ее с собой в «Old Vic», где Национальный театр представлял инсценировку его собственной «In His Own Right». Затем последовало знаменитое «лежание в постелях» перед толпой журналистов и другие «хеппенинги».

«Перемена в нем вызывала ассоциации с Джекилом и Хайдом, — вздыхала в 1997 году ничего не забывшая и озадаченная Синтия. — Если бы за несколько лет до этого Джон мог увидеть свое будущее, он посмеялся бы над собой. До их встречи с Йоко в „The Times“ появилась статья по поводу ее фильма „Bottoms“ — бесчисленное количество голых задниц крупным планом, — и Джон заметил: „Посмотри на эту чокнутую японскую художницу. О чем еще они собираются писать?!“ То есть тогда он считал ее ненормальной — и я согласилась. Я не поклонница концептуального искусства. Когда я смотрю на какие-то вещи, я хочу понимать, что это».

Для школьниц, выписывавших «Beatles Monthly», Йоко Оно должна была превратиться в нечто среднее между разведенной американкой Уоллис Симпсон, прибравшей к рукам британского престолонаследника, и Берил Формби, которая не выпускала из «ежовых рукавиц» своего мужа — подкаблучника Джорджа, артиста мюзик-холла из Ланкашира. Однако в мире живописи и музыки Оно уже приобрела известность второй Трейси Эмин, чему способствовали ее выставки с такими экспонатами, как шахматы с набором фигур только белого цвета или яблоко, на ценнике которого стояло «200 фунтов», а также представление в ливерпульском «Bluecoat Chambers», где посетители собирали осколки только что разбитого ею кувшина. Другие эскапады включали в себя обертывание коричневой бумагой статуй на Трафальгарской площади, сочинение книги «Grapefruit» — пособия по выставлению себя в глупом виде — и, разумеется, съемки фильма «Bossoms».

Йоко также пыталась выступать в роли исполнительницы поп-музыки и даже отослала пленку с записью фирме «Island», которая специализировалась на необычной этнической музыке. Однако свою нишу она отыскала в музыкальном авангарде при помощи вокальной «гимнастики», которая в значительной мере основывалась на всхлипах хора и необычных сочетаниях звуков у таких современных «серьезных» композиторов, как Шенберг и Пендерецкий, а также на строго хроматической классической японской музыке.

Более того, в компании джазовых музыкантов, в частности Орнетт Коулмен, она изображала голосом солирующую трубу на концерте в Кембриджском университете в одно из воскресений марта 1969 года. У ее ног спиной к публике сидел Леннон, либо держа электрогитару у микрофона — что приводило к режущим уши всплескам эффекта обратной связи, — либо забавляясь с каким-либо электронным инструментом и производя различные эффекты для сопровождения импровизаций датского саксофониста Джона Чикай, ударника Джона Стивенса, а также криков, завываний и козлиного блеяния Йоко.

Они являлись средоточием пристальных взглядов студенческой аудитории, которая казалась безгласной и неподвижной фотографией. Незначительное меньшинство внимательно слушало, одновременно пытаясь не обращать внимания на неизбежно возникавший вопрос: «Разве такое может кому-то нравиться?» Как-никаквсе стоящие на сцене — даже Джон Леннон — были артистами, и поэтому становилось понятно, что чем сложнее воспринять эту музыкальную какофонию, тем более «художественной» она должна считаться в богемных кругах.

После вежливых хлопков, сопровождавших окончание выступления, основной привлекательностью вечера стала возможность важно порассуждать о том, как это было «интересно», и о возможностях «спонтанной музыки», щеголяя такими именами, как Орнетт, Джон Кейдж, Эдгар Варезе и Лючано Берио. В прежние времена, когда джаз закрыл перед Beatles многие концертные площадки, именно такую пафосную атмосферу не выносил Леннон: чувство презрения и превосходства по отношению к тем, кому это не нравилось, или к тем, чье восхищение имело «неверную основу».

Тем не менее, ему было приятно одержать верх над Маккартни в соперничестве, которое началось между ними в незапамятные времена. Когда Beatles переселились на юг, Пол утер ему нос, обосновавшись в самом центре Лондона, тогда как сам Джон обитал в Вейбридже. Первенство Пола усилилось его знакомством с Берио после посещения концерта его авангардной электронной музыки, состоявшегося 23 февраля 1966 года в лондонском Итальянском институте. В тот вечер Джону было слишком тяжело преодолеть долгие и все более ненавистные мили, отделявшие Лондон от его дома в Суррее.

Джон участвовал в этом кембриджском концерте безумной музыки в пику Полу. Тот же мотив прослеживается в альбоме Леннона и Оно «Unfinished Music № 1: Two Virgins», на конверте которого были помещены их фотографии в обнаженном виде, привязавшие Джона к Йоко крепче, чем любое обручальное кольцо. В соответствии с мрачноватой модой этот конверт вызывал ассоциации с фотографией на обложке «The Freewheelin' Bob Dylan» 1963 года, где небрежно одетый Боб неторопливо прогуливался по улице Нью-Йорка под руку со своей тогдашней подружкой. Леннон и Оно не очень старательно демонстрировали, что они почти не отличаются от остальных, однако основная цель «The Virgins» подчеркивала пропасть между создателями альбома и обычной толпой — или, как они выражались, между «нами двоими и массой просто остальных», — к которой в скором времени пара станет причислять также Ринго, Пола и Джорджа.

Во время своих безуспешных попыток войти в состав The Texans — а впоследствии и Rory Storm And The Hurricanes — 14–летний Джордж Харрисон Когда-то исполнял интерпретацию Джина Винсента песни 20–х годов «Wedding Bells». В ней была такая строчка: «Эти свадебные колокола разбивают мою старую дружбу».

«Старая дружба закончилась в тот момент, когда я встретил Йоко, — соглашался Джон Леннон. Забыв и о предыдущих любовных увлечениях, и о Синтии, он объяснял: — Как будто ты встретил свою первую женщину и перестал встречаться с ребятами в баре, играть в футбол и на бильярде. Возможно, некоторым нравится сохранять прежние отношения с друзьями, но после того, как я нашел свою женщину, парни стали для меня совсем неинтересны, разве что как старые друзья. Но так случилось, что это были знаменитые парни, а не просто ребята из местного бара».

Альбом «Two Virgins» стал не только отражением этой мысли, но и, по словам Йоко Оно, являлся художественной декларацией. Однако простой обыватель был слишком смущен, чтобы восторженно отреагировать на эту декларацию.

В том году в один из своих редких рождественских визитов в Лондон я заметил обратную сторону конверта «Two Virgins» — на которой были изображены их задницы — в витрине «One Stop», небольшого музыкального магазина в Уэст-Энде, известного тем, что в нем раньше всех появлялись музыкальные новинки. Зайдя внутрь, я указал пальцем на витрину и незаметно подмигнул. Прошлой осенью я купил экземпляр «International Times» (IT), основного печатного органа британского андеграунда, который впервые оказался в центре внимания широкой публики после скандала, вызванного публикацией фотографии обнаженного Фрэнка Заппы, который сидел в туалете с предусмотрительно прикрытым причинным местом. Это послужило одной из причин пристального внимания полиции к IT и журналу «Oz», придерживавшемуся того же направления. Рейды полиции в IT были вызваны объявлениями сексуального характера, а жизнь «Oz» закончилась в лондонском суде «Old Baily» после выхода скандального номера «Schoolkids».

Это произошло за два года до того, как мой взгляд пытался найти лицевую сторону конверта «Two Virgins» в магазине «One Stop». Я слышал, что солидный журнал «Rolling Stone» из Сан-Франциско — в то время еще недоступный за пределами США — осмелился опубликовать обе стороны конверта. Тем не менее, трудно выразить словами, насколько сильно фотография обнаженного Леннона шокировала 17–летнего подростка, продукта строгого религиозного воспитания, подобного тому, что получил сам Леннон («Воскресная школа и все такое прочее») — в маленьком городке в графстве Гэмпшир, где 50–е годы закончились только в 1966–м. Джон Леннон просто не мог этого сделать — но, ей-богу, он это сделал! Как он посмел позволить себе такую непристойность? Что подумает его тетушка?

Одновременно с выпуском «Two Virgins» в Лондоне начали идти представления мюзикла «Hair». Эпизод на слабо освещенной сцене с обнаженными актерами стал возможен после того, как в 1968 году была отменена цензура в театрах. Этот же закон открыл путь и выступлению группы «Black Widow» из Лестера, во время которого солист Кип Тревор — среди леденящих душу криков и потоков бутафорской крови — заносил жертвенный меч над лежащей у его ног обнаженной женщиной.

Тем не менее, фотографии «Hot Hits» были гораздо более эротичными (особенно одна, на которой блондинка в бикини держала похожую на фаллос рыболовную удочку), чем конверт «Two Virgins». To же самое можно сказать и о последовавшем за «Hair» ревю «Oh Calcutta!», где обнаженные тела показывались при полном свете, — не говоря уже о принадлежавшем перу Джона Лен нона комедийном скетче о школьниках, занимающихся коллективной мастурбацией (в программке его биография выглядела следующим образом: «Родился 9 октября 1940 года. Жил. Встретил Йоко в 1966 году»). Примерно в то же время на станциях лондонского метро появились афиши с рекламой нового фильма «Till Death Us Do Part», в основу которого был положен сериал Би-би-си, — с раздетым Уорреном Митчелом в роли Альфа Гарнета (прикрывавшим гениталии ладонями и курительной трубкой) и строчкой, выражающей благодарность Джону Леннону за «первенство в этой форме рекламы».

Эта тема прозвучала и на свадебной вечеринке, когда в 1969 году певица Силла Блэк наконец вышла замуж за своего жениха Роберта Уиллиса. Читая поздравительную телеграмму от Джона и Йоко, невеста расхохоталась и добавила: «Stay nude!» (тот же стихотворный размер, что и у «Hey Jude» — улавливаете?).

1 марта этого же года во время выступления труппы The Doors в Майами ритуализированные курбеты Джима Моррисона закончились его арестом за «непристойное и похотливое поведение». По словам клавишника группы Рея Манзарека, бывший школьник из Альбукерка пытался укрепить свой статус секс-символа, выступая в обернутом вокруг бедер полотенце, и «случайно» обнажался во время представления. За кулисами были уверены, что арест был инспирирован местными властями, которым не терпелось нанести удар по очередным «идолам», которые с 1966 года оказывали дурное влияние на их детей — правда, эти дети иногда испытывали не меньший шок, чем родители.

Близкие Джона Леннона никак не могли уразуметь, как может демонстрировать пенис тот самый человек, который еще три года назад прошипел: «Ты не должен этого делать перед девушками!» — когда вместе с Синтией и Харрисонами на одной из лондонских вечеринок столкнулся с пьяным Алленом Гинсбергом, на котором были одни трусы — причем на голове.

Это было еще до того, как в жизнь Джона вошел LCD. Возможно, «Two Virgins» уходит корнями в приступы вызванного наркотиками саморазрушения личности. Вместе с Йоко они начали употреблять героин, который среди музыкантов стал считаться более сильным стимулятором творческого процесса, чем галлюциногены. Дебют Дэвида Боуи в чартах 1969 года «Space Oddity» был воспринят многими как хвалебный гимн героину, а песня «Sister Morphine» Марианн Фейтфул передавала скорее тягу к героину, чем чувство вины наркомана. Новая звезда Линда Ронстадт хвасталась, что «может петь лучше после того, как сделает уколы героина в обе руки». Тем не менее, многие музыканты с глубокой враждебностью относились к наркотикам, выражая их неприятие как в интервью, так и на дисках — примером может служить «Cocaine Decisions» Фрэнка Заппы, направленная против стимулятора, наиболее распространенного среди музыкантов в 70–х годах.

Вполне возможно, что поведение Джона не только было связано с употреблением наркотиков, но и имело отношение к святому Франциску Ассизскому, который иногда читал проповеди обнаженным, рассматривая это как акт благочестивого самоуничижения. Такого рода заявления были в его духе, но именно Леннон, а не Франциск Ассизский говорил редактору «Melody Maker» Рею Коулмену: «Я пытаюсь жить так, как жил Христос. Уверяю вас, это непросто». Более того, за два месяца до тайного выхода «Two Virgins» — и всего за день до того, как в Уэйбридже он публично заявил о своей любви к Йоко — Леннон якобы пригласил Маккартни, Харрисона и Старра в комнату для совещаний их фирмы «Apple» и объявил себя мессией. Он совсем не шутил.

Джон убедил Пола написать посвящение для обложки «Two Virgins», в котором Леннон и Йоко назывались «святыми». Но Пол и его новая подруга Линда Истмен — известный в шоу-бизнесе фотограф из семьи американских адвокатов — были, по слухам, возмущены всей этой ситуацией.

Из остальных пар наиболее открыто в защиту Леннона выступили Ринго и Морин. По поводу конверта «Two Virgins» Ринго выразился так: «Джон верен себе. Все просто». Йоко стала «incredible» (невероятной). Теперь в этом не сомневался никто. «Мы будем рады, если люди поймут, что она не пытается стать пятым „битлом“», — добавил Старр. Правда, 12 лет спустя, когда во время кремации Леннона они подходили к Йоко, чтобы выразить свои соболезнования, он якобы кому-то шептал: «Именно с нее все это началось». Это показывает, что он изменил высказанное в 1971 году мнение, что amour Джона не повлияла на его преданность группе. «Ринго был немного растерян, — делает вывод Клаус Фурман, — потому что близость Джона с Йоко слегка расстраивала его. Джон и Йоко были единым целым, и ему трудно было это принять».

В отличие от него Джордж Харрисон не испытывал никакого смущения. Однажды он больше не смог сдержать своего негодования по поводу того, что Йоко играет все большую роль в разрушении «Apple». Именно она беседовала с Фредди Гэррити! Джордж ворвался в кабинет Йоко и Джона и с порога высказал свои претензии. Упомянув Боба Дилана среди тех, о ком нелестно отзывалась Йоко, Харрисон начал жаловаться на присутствие «дурных флюидов» в империи Beatles, которые он связывал с приходом Йоко. «Мы оба слушали молча, — вспоминал Джон, — и я не ударил его. Не знаю, почему».

Вскоре экстравагантные жесты Джона — вплоть до того, что он официально сменил свое второе имя с «Уинстон» на «Оно» — привели в замешательство и тех, кто не входил в круг близких друзей и поклонников Beatles. Возможно, даже самые разумные журналисты подхватили глупость с «мессией» из-за того, что в начале декабря 1969 года в «Daily Express», а затем в нескольких местных газетах появилось сообщение о том, что Леннон «рассматривает» предложение сыграть главную роль в готовящемся к выходу мюзикле «Jesus Christ Superstar» — но только при условии, что Йоко будет играть Марию Магдалину. Все это стало неприятным сюрпризом для композитора Эндрю Ллойда Уэббера и поэта Тима Раиса, бывшего помощника директора компании EMI, который тут же ответил гневным опровержением.

Вероятно, Джон сам узнал обо всей истории из статьи в «Express», но его это ничуть не волновало. Это укрепляло его образ как самого невозмутимого человека на планете, самого мессианского символа хиппи после Боба Дилана, самой экстравагантной звезды на небосклоне поп-музыки — хотя эта звезда уже не вызывала истерики у девочек-подростков. Альбом «Two Virgins» изменил отношение к нему многих поклонниц. Как выразилась молодая голливудская актриса Сисси Спейсек: «После того как я увидела эту фотографию, моя любовь никогда не будет прежней».

В 1969 году вышло специальное издание журнала «Rolling Stone» под названием «Groupies», предназначенное для женской половины любителей музыки, которые преодолевали самые неприступные барьеры, чтобы проникнуть в личную жизнь поп-звезд. Наиболее свободомыслящие из этих читательниц не утратили сексуального интереса к Джону Леннону: «Я посчитала бы за честь, если бы он просто обратил на меня внимание», — заявила одна из них. Но остальные опасались того, кто из объекта желаний превратился в некоего спятившего папика: не такого клоуна от поп-музыки, каким был Фредди Гэррити, но все же своего рода блаженного, шутовское божество.

И наоборот, закутанная в меха женщина крикнула Джону: «Вы святой человек», когда 28 ноября 1968 года он вместе с Йоко вышел из здания магистратского суда, оштрафовавшего его за хранение препаратов, продающихся только по рецепту врача.

За месяц до этого он вместе с беременной Йоко стал объектом внезапного рейда подразделения по борьбе с наркотиками — после того, как они нашли временное убежище от подогреваемого ими же внимания прессы в арендованном домике в нескольких кварталах от Риджентс-парк. Полицейский офицер не принял объяснения Джона, что конопля, которую нашли сотрудники подразделения, — и натренированная на наркотики собака, — остались от какого-то прежнего жильца, возможно, Джимми Хендрикса или романиста Уильяма Берроуза.

Леннон стал первым из Beatles, подвергнутым аресту. Он уже не был выше закона — несмотря на орден Британской империи. Эхо этой драмы — «обвинение в моральной развращенности» — на протяжении следующего десятилетия сводило на нет все его попытки поселиться в США, но в 1968 году он воспринял это происшествие как часть жизненных перемен и даже наплевал на поднявшийся шум.

Казалось, он настолько поглощен самим собой и Йоко, что любое мелкое событие или переживание считал достойным того, чтобы немедленно сообщить о нем всем — точно так же вел себя в прежние времена Рори Сторм, воспринимая свои дни рождения общественно значимыми событиями и украшая стену железнодорожной станции Бутл надписью: «Я люблю Рори».

Джон Леннон явно намеревался пойти гораздо дальше и распорядился выпустить под лейблом «Zapple», просуществовавшим совсем недолго «экспериментальным подразделением „Apple“, свой второй долгоиграющий диск с Йоко „Unfinished Music № 2: Life With Lions“. На обратной стороне конверта была помещена фотография из „Daily mirror“: Джон одной рукой обнимает расстроенную Йоко — в окружении полицейских и любопытных зевак в зале судебных заседаний. Однако содержание диска имело отношение в основном к выкидышу Йоко; в него включили запись сердцебиения умирающего плода, которая была предложена журналу „Student“ (и отвергнута им) в качестве бесплатного приложения в виде гибкой пластинки.

Полное погружение в себя отражал и вышедший осенью 1969 года диск „Wedding Album“. Одна сторона этого диска состояла из двух повторяющихся фраз, состоящих из имен Йоко и Джона, наложенных на звук их бьющихся сердец — возможно, здесь прослеживается слабая связь с „бытовым искусством“ Марселя Дюшана и провокациями Дада сразу после войны.

Если это действительно так, то можно провести параллель между фильмом „Self-Portrait“ и произведением Дюшана „Fountain“, представлявшим собой ни больше ни меньше как мочеприемник с надписью: „R Mutt 1917“. „Self-Portrait“, эта 42–минутная лента, на всем протяжении которой демонстрировался член Леннона и несколько капель жидкости из него, была показана в сентябре 1969 года в лондонском Институте современного искусства в рамках премьеры нескольких бессюжетных фильмов, в стиле американца-авангардиста Энди Уорхола, снятых Джоном и Йоко, которая была более опытным режиссером. Подобно другим совместным проектам Оно и Леннона этого периода, большая их часть представляла собой неестественную, непоследовательную и, как правило, непонятную комедию. Единственным исключением стал фильм „Rape“, в котором оператор в течение часа неотступно следил за испытывавшим все возрастающую тревогу студентом-иностранцем на улицах Лондона. Если не принимать во внимание „Rape“, то некоторые зрители находили отдельные отрывки кинематографических опусов Йоко и Джона интересными, тогда как другие недоуменно ерзали на своих местах.

Фильм „Rape“ был показан по австралийскому телевидению 31 марта 1969 года, когда молодожены Йоко и Джон завершали свою первую публичную акцию — „лежание в постели за мир“. На скромной церемонии бракосочетания, которая состоялась 20 марта в Гибралтаре, Леннон являл собой любопытную картину: разделенные пробором волосы до середины спины, борода до самых скул, вызывающего вида круглые очки, сигарета в зубах и белый костюм. За церемонией последовало опять-таки „лежание в постели“ в присутствии публики и журналистов в роскошном номере для молодоженов амстердамского отеля „Хилтон“. Они уверяли, что семидневное лежание в постели на потеху прессе остановит насилие во Вьетнаме и Биафре эффективнее, чем любые марши протеста или сидячие забастовки студентов.

И церемония бракосочетания, и акция „лежания в постели“ были упомянуты в сингле „The Ballad Of John And Yoko“, последнем из синглов Beatles, поднимавшихся на вершину британского хит-парада. То, что припев каждый раз начинался восклицанием „Christ!“ — опять Христос! — ограничило трансляцию песни, а сюжет в целом подтвердил репутацию Леннонов как „скандальной пары“, наподобие Сержа Гинзбура и Джейн Биркин, авторов вышедшего этим летом „Je T'Aime… Moi Non Plus“, где приятная мелодия пробивалась сквозь рычание, стоны и шепот, слова переводились примерно как: „Ты морская волна, а я пустынный остров. Ты идешь ко мне и проникаешь в мое лоно“, а впечатление сексуального оргазма нарастало к финалу. Несмотря на запрет трансляции по Би-би-си, „Je T'Aime“ в исполнении группы Creedence Clearwater Revival стала хитом Номер Один в Великобритании, а в континентальной Европе собрала еще более богатый урожай. Было продано более миллиона экземпляров сингла, и эта мелодия еще долго продолжала звучать в танцевальных залах континента.

Нежности Оно и Леннона тоже вышли за пределы „приличий“. Более того, чтобы обнародовать вещи, которые большинство людей не хотели слышать или понимать, они превратили свою скандальную жизнь в еще более открытую и абсурдную фантасмагорию с такими невероятными выходками, как пресс-конференция в огромной постели, небрежное письмо королеве, в котором Джон отказывался от ордена Британской империи, посылка желудей мировым лидерам, литографии с изображением их самих, занимающихся сексом, надписи „Конец войне!“ на стенах домов 11 городских центров. У древних греков было специальное слово для обозначения подобного поведения: hubris. Оно не поддается точному переводу и обозначает глупое в своем героизме, вызывающее поведение, в основе которого лежит непризнание свободы от авторитетов и условностей.

В ответ большая часть надписей „Конец войне!“ была стерта через день после их появления. Однако большее понимание, если не симпатию, могла вызвать вторая акция „лежания в постели“ — на этот раз в Торонто, — во время которой была записана песня Леннона „Give Peace A Chance“. Несмотря на то, что в качестве авторов музыки на лейбле были указаны Леннон и Маккартни, это был первый успех Джона — второе место в Великобритании и четырнадцатое в США — без Пола, Джорджа и Ринго, который в данном случае приписывался „Plastic Ono Band“. Впоследствии появившаяся в музыкальных изданиях реклама размером в целую страницу информировала читателей: „Plastic Ono Band“ — это вы!» Правда, и по прошествии 30 лет лично я не получил никакого гонорара за «Give Peace A Chance». А вы?

Тем не менее, это была легкозапоминающаяся мелодия — даже с учетом того, что стихи представляли собой всего лишь набор слов в размере 2/4 и рефрен, который сообщал слушателю лишь то, что было продекларировано в названии песни.

Противоречие между образом «Мистера и Миссис Мир», который стремился создать Леннон, и его грубой неприязнью к членам группы The Terry Young Six, которая вместе с остальными Beatles принимала участие в турне Хелен Шапиро, вызвало ядовитую усмешку у клавишника группы Барри Бута, который вспоминал Леннона как «гадкого ублюдка». Более того, до своих «лежаний в постели за мир» Джон проявлял активность только своей невнятной, в стиле поп-звезд, словесной поддержкой пацифизма, разделяя общее разочарование контркультурой хиппи после зверского убийства беременной актрисы Шэрон Тэйт, а также отмечая исчезновение идеализма в головах «детей цветов». Эти мысли он изложил в интервью редактору журнала «Student» Ричарду Брэнсону, бывшему ученику частной школы Стоу, где в 1963 году Beatles давали свой необычный концерт.

Леннон заслужил одобрение левацки настроенных читателей «Student», по большей части из-за песни «Revolution», помещенной на вторую сторону вышедшего в 1968 году сингла «Hey Jude». Однако несмотря на всю ее нерешительность, в этой песне Джон яснее всего выразил свое отношение к культурным, политическим и другим течениям, связанным с кульминационными событиями бурных 60–х годов. Правда, в абстрактной форме все это нашло отражение в его композиции «Revolution 9» — самом длинном треке двойного альбома «The Beatles», первого альбома фирмы «Apples», — которая может рассматриваться как звуковое воплощение одной из последних картин Стюарта Сатклиффа, где он пытался выразить подсознательные ощущения.

Включенная в альбом по настоянию Леннона, который почти всю ее написал сам вместе с Йоко, «Revolution 9» практически никак не была связана с оригинальной версией — слабую связь можно было проследить лишь в повторяющейся фразе «number nine». Однако Леннон утверждал, что «она выдержана в таком же внутреннем ритме, что и первоначальная „Revolution“, и включает в себя что-то около двадцати циклически повторяющихся отрывков — из произведений, найденных в архивах „EMI Records“. В студии стояло с десяток магнитофонов, рядом с ними сидели люди, придерживая карандашами петли, смонтированные из магнитной ленты, до нужного натяжения, чтобы они не замялись. Я перемешивал их в разном порядке, объединял и записывал. Получилось несколько версий, пока наконец я не записал ту, которая мне понравилась. На „Revolution 9“ я потратил больше времени, чем на половину всех песен, которые когда-либо сочинил».

Пестрая смесь звуков, которую обычный человек вряд ли посчитает музыкальной, сравнима с композицией Вареза «La Poeme Electronique», которая была написана к Всемирной ярмарке в Брюсселе 1958 года, и тоже была собрана буквально по секунде из различных произведений. Барри Майлз расхваливал «Revolution 9» в «International Times», называя ее пародией на «Fontana Mix» Джона Кейджа, 11–минутный коллаж «спонтанной музыки», записанный в 1958 году и считавшийся своего рода классикой, как и его более известная «немая пьеса» под названием «4'33» — именно столько времени требовалось для ее «исполнителя», когда пианист сидел перед инструментом, не прикасаясь к клавиатуре. Кашель, шелест программок и звук шагов выходящей из зала публики тоже были частью композиции.

«Revolution 9» («акустическая лакмусовая бумага вялотекущей паранойи», как выразился журнал «Rolling Stone») приобрела гораздо большую популярность, чем все ее авангардные предшественники, вместе взятые, о которых большинство покупателей диска даже не подозревали. Поэтому ее отвергали как «мусор» те, кому было скучно и неинтересно и кто считал эту композицию лишь неудачным переходом от «Cry Baby Cry» и «Goodnight». Другие, включая меня самого, не были столь уверены в своих оценках и слушали композицию снова и снова — пока «Revolution 9» не доходила до их сознания, очаровывая навсегда.

Связь между Beatles и проектами Леннона совместно с «Миссис Мир» быстро ослабевала, еще больше расширяя пропасть между ним и бывшими товарищами. «Не думаю, что ты мог развалить коллектив из четырех таких сильных людей, — возражала Йоко. — Вероятно, что-то произошло с ними самими — это нельзя приписать воздействию внешней силы». Причины распада Beatles нужно искать в личностях и стремлениях каждого из музыкантов — а также в мрачном осознании того, что далеко не все сделанное ими совместно можно считать «великим», несмотря на восторги фанатов — однако новые жены Джона Леннона и Пола Маккартни подстегнули этот процесс.

Теперь, когда губительное присутствие Йоко в студии на Эбби-роуд развеяло все иллюзии мужского братства четверки Beatles, Пол Маккартни всюду появлялся с Линдой Истмен, которая вскоре станет Линдой Маккартни. Она училась в школе в том же состоятельном пригороде Нью-Йорка, что и Йоко, которая была старше ее, но в остальном у них не было ничего общего — разве что они обе вышли замуж за своих английских возлюбленных в одном месяце. В их отношениях случались моменты взаимопонимания, но в целом прохладные отношения двух главных женщин Beatles стали причиной «мелочных претензий» Ринго во время работы над альбомом «The Beatles», а затем и «Let It Be». По выражению Джона, это были «самые ужасные сессии на свете».

Как бы то ни было, Йоко и Линда были единственными гостями, присутствовавшими при метаниях группы между красочной палитрой «Sgt. Pepper» и попытками вернуться к своим мерсисайдским истокам. Они старались не оттолкнуть тех, для кого поп-музыка почти ничего не значила, пока сам слушатель не испытал запоздалого восхищения перед распадающимися Beatles и их «веселым музицированием, которое не слышал только невежда». Именно так писал критик в «The Observer» об альбоме «White Album».

«Let It Be» включал в себя, вероятно, наименее «веселую» музыку, которую Beatles когда-либо сочиняли, и представлял собой сознательный отказ от всего, что было связано с акустическими экспериментами — со струнными квартетами, прокрученной в обратном порядке пленкой, духовыми инструментами, индийским ситаром и «Mike Sammes Singers». Все это осталось в прошлом. Идея заключалась в том, чтобы сделать запись, которую можно было бы воспроизвести на сцене. «Это будет честно, — с пониманием отнесся к такой идее Джордж Мартин. — Никакого наложения, никакого редактирования — только живой звук, почти непрофессиональный».

Таким образом, Beatles должны были ограничиться вокалом, гитарами, басом и ударными инструментами — плюс клавишные, где это было необходимо. На них играл Пол, а также Билли Престон, чья общительность, энергичная манера игры и виртуозное владение инструментом произвели впечатление на Beatles еще в 1961 году, когда он аккомпанировал на электрооргане Литтл Ричарду в «Star Club».

Независимо от отношения к Билли, во время записи «Let It Be» Джордж Мартин — уже не та величественная фигура, каким он был в 1962 году, — стал объектом таких же мелочных нападок, какими музыканты изводили друг друга. Это было одной из причин, почему его раздражал проект не меньше, чем их самих.

Поэтому вместо умывшего руки Мартина был приглашен Фил Спектор, чтобы отредактировать, смикшировать и привести в порядок альбом, который назовут «новым этапом» в музыке Beatles.

Из всех музыкантов группы Джон Леннон и Джордж Харрисон были лучше всего знакомы с работами этого недооцененного уроженца Нью-Йорка. Он был необычайно популярен в начале 60–х годов благодаря объемной технике «стены звука», в которую он включал апокалиптическую смесь, вобравшую в себя абсолютно все, вплоть до звука воды в обычной кухонной раковине, вместе с богатым вокалом таких групп, как The Crystals и The Ronettes, а также других музыкантов, готовых подчиниться его замыслу.

После «британского вторжения» он высказывал желание поработать с Beatles, и через несколько лет они позволили ему осуществить свою мечту.

Как явствует из многочисленных подготовительных материалов Фила Спектора, распространяемых Из-под полы, «Let It Be» стал результатом нескольких недель свободной импровизации, неспешных воспоминаний и бурных споров, когда Джон, Пол и Джордж обрушивались с критикой на новые сочинения друг друга.

В чудовищной атмосфере эгоизма, разногласий и интриг отвергалось все, что требовало слишком долгих размышлений. Напряженная атмосфера немного смягчилась после появления Престона, который также участвовал в знаменитом необъявленном концерте — последнем для Beatles, — который состоялся днем 30 января 1969 года на плоской крыше дома на Сэвил-роуд, 3.

Впоследствии все участники, чьи музыкальны<