Глава 20. Такова c'est la VIe

На Тау-Ките
Живут в тесноте,
Живут, между прочим, по-разному
Товарищи наши по разуму.

Владимир Высоцкий

 

Благодаря работе на телевидении я лучше узнал, как живут инвалиды в маленьких городках и в селах, разбросанных по всей стране. Как и в больших городах, они живут, действительно, по-разному, но объединяет их одно, – им, что и говорить, несравненно труднее.

В смоленской деревне я познакомился с Николаем Бакутиным. Несколько лет назад его не стало. Он лег спать и не проснулся, – отказала сердечная мышца. Коля болел одной из форм прогрессирующей наследственной миопатии. От нее умер раньше и старший брат Николая, и он, очевидно, предчувствовал, что рано или поздно его ожидает то же. Но этот необычайно добрый, внутренне цельный деревенский парень без показных страданий нес свой крест до конца, являя высокое достоинство человека. Я нет-нет да ставлю в видеомагнитофон кассету с записью сюжета о Николае, где он, перебирая гитарные струны уже слабеющими пальцами, поет любимую песню:

 

Нужно, чтоб кто-то кого-то любил:
Полных, худых, одиноких, недужных,
Робких, больных, обязательно нужных.
Нужно, чтоб кто-то кого-то любил...

 

И мне легче становится на душе и бывает стыдно за какие-то ничтожные невзгоды, которые от уныния и праздности вырастают до размеров чуть ли не вселенской катастрофы.

Николай с мамой и двумя племянниками от старшего брата жил в небольшом доме с русской печкой. В красном углу комнаты – икона Угодника, под ней телевизор. Перед домом яблони, за домом огород, – обычная русская деревня. Он никогда не сидел без дела. То носки племяшам свяжет, то заплату на штаны поставит, то поделку из деревяшки выточит. А тут соседи придут "с заказом" перешить брюки или скроить рубаху. Он многое умел и брался за все, что было по силам. По мере того, как они угасали, он искал для себя что-нибудь новое. Так в последнее время увлекся изготовлением окладов для икон из особой цветной фольги. Я спросил: "Почему иконы? Ведь ты вроде человек не набожный?" – "Не знаю, вдруг возникла такая мечта, заинтересовался, узнал от людей, с чего начать..." У него, видно, было так всегда – руки делали, а душа мечтала.

С Николаем Бакутиным нас познакомила Татьяна Бакланова. Она – неугомонный член общества инвалидов г. Рославля, а сейчас замещает попавшую в больницу председательницу. Татьяна вместе с ней разыскала Колю, подружилась с ним и стала вывозить на все собрания, посиделки, концерты. Все же как-никак райцентр. Уговаривать его не надо было. Таня была покорена природным тактом и душевной чистотой Коли. "Ни разу я не видела, чтобы он сделал кому-то больно словом или делом. От него исходило только добро. До сих пор гляну: вот эту салфеточку мне Коля связал, ту иконку со своим окладом тоже Коля подарил".

Жизнь саму Татьяну научила разбираться в людях. В два года после непонятной болезни (мама родом из деревни была не сильна в медицине) девочку парализовало, так что все детство Таня провела ползком (о колясках тогда в деревнях не ведали). Так она и живет без диагноза, как сама говорит, "в порядке исключения". В порядке исключения поступила в школу, потом в техникум, в порядке исключения была допущена к экзаменам в пединститут. И на работу в школу приняли в том же порядке. Правда, здесь она встретила свою судьбу: Михаил пришел из армии, влюбился в красивую девушку в коляске и взял ее в жены "в порядке любви". С тех пор носит жену на руках в прямом и переносном смысле.

Татьяна с мужем и двумя сыновьями живет в пятиэтажке с "персональным" лифтом снаружи дома. Из всей семьи работает только Миша, а Татьяна содержит в идеальной чистоте и уюте квартиру и хозяйничает на кухне. Накормить троих мужиков на одну зарплату и одну пенсию с многомесячной задержкой даже в сельском районе непросто. Да еще видавший виды "Запорожец" постоянно "просит кушать". За зиму кое-как скопили на аккумулятор, можно ездить на загородный огород сажать и окучивать картошку. Но это все скучный быт.

На самом же деле Татьяну по жизни вела мечта, которая "светила, как звездочка". Она привела ее к стихам. Татьяна Бакланова выпустила два сборника, большинство стихов в них о природе и любви. "Наверное, это от моего характера то, что у меня мало грустных стихов, – говорит поэтесса, – но хотя чашу бед я испила сполна, все равно верю в добро. Только оно и помогает жить мне и спасало Колю Бакутина".

Прочитайте танины стихи, ставшие ее жизненным кредо, и вы все поймете:

Я всех благодарю вас и люблю.
За ваши светлые навстречу мне улыбки,
За чуткие сердца чувствительнее скрипки,
За добрый взгляд, что на себе ловлю.

За рук надежность и упор плеча,
За песни ветра и шептанье ливней,
Что не живу я жизнью половинной,
Судьбу свою ломая сгоряча.

За то, что не позволите упасть
И запереться в собственной квартире
Иль навсегда в огромном этом мире
Бесследно раствориться и пропасть.

За то, что я без вас, мои друзья,
Не состоялась бы и не определилась,
Что с вами откровением делилась
И не делиться было мне нельзя.

Чем одарюсь пред вами, откуплюсь –
Вопросом этим задаюсь все реже.
К чему вопросы, – несомненно тем же –
Я всех благодарю вас и люблю.

 

Признаюсь, у меня тоже есть сокровенная мечта – помочь записать и выпустить видеокассету с народными песнями смоленской земли, в исполнении Татьяны Баклановой, которые в детстве ей напевала бабушка. Я был зачарован и самими песнями, не слышанными доселе, и дивным таниным голосом. Поверив в мою идею, Татьяна начала было шить смоленские костюмы для съемки, но она не состоялась, – как всегда, все уперлось в деньги. И вот мне пришло в голову: Вдруг кому-то из состоятельных людей случайно попадет в руки эта книжка, и он случайно дочитает ее до этих строк и поверит мне, и проникнется желанием помочь или просто захочет славы мецената... Ах, слишком много должно совпасть в одном человеке.

Есть в Курской губернии Медвенский район, а в этом районе село Высокое. В нем живет Николай Козюлин. Он шейник, – ноги парализованы полностью, а руки... как бы подоходчивее: когда при редких встречах я вкладываю между его пальцами полную рюмку, он ее с трудом, но удерживает. Тело бесчувственно, трудно оправляться и даже дышать, а тут еще болячки замучили. Служа в Иркутске давным-давно, Николай нырнул в ледяную Ангару, пытаясь спасти тонущего, и ударился головой о дно – заурядная травма ныряльщика. Чтобы добраться до Николая, скажем, из Москвы, надо доехать до Курска, пересесть на автобус до Высоконских Дворов, потом на попутке 12 км по асфальту, а к самому дому только посуху – если дождик расквасит чернозем, то без трактора не обойтись, сам как-то испытал.

Коля живет в доме из силикатного кирпича с тремя комнатами, просторной кухней и тесной ванной с газовой колонкой, но пользоваться ванной не удается: в семье, кроме него, старшая сестра Нюся, Анна Дмитриевна. В колиной комнате стоит кровать с балканской рамой и телефон-"воздушка", по которому не всегда дозвонишься. В зале телевизор и "видак". За асфальтированным двором непроходимый чернозем, поэтому все жизненное пространство ограничено одной соткой, но одноэтажный дом в деревне имеет то благо, что свежим воздухом абсолютно бесплатно можно дышать в любое время суток и года. Николай любит морозы и для них заказал у московских друзей, к которым отношу и себя, утепленное нижнее белье и свитер. На выезд у него ставровская рычажка, на которой по дощатому пологому пандусу из сеней его спускает сестра. В сарае пылится без дела серпуховская мотоколяска, управление которой Николаю с его руками не дается, и он не прочь сдавать ее напрокат для перевозки картошки с дальних огородов.

Когда по дороге из Крыма домой я вижу, что обочины на шоссе сухие, то, не рискуя застрять, заезжаю к Коле переночевать, распить бутылку честной хлебной водки, закусывая рассыпчатой картошкой и особого посола как будто газированными помидорами по нюсиному рецепту, поговорить о видах на урожай, побранить власти и вспомнить друзей по санаторию. Как и многие, кому доводилось туда попасть считанные разы, Николай помнит с кем когда в какой палате лежал. Однажды я задал ему вопрос, что будет, если он останется один. "Я эту мысль стараюсь не допускать до сознания, хотя она и стоит у порога, – ответил он, – мне кажется, в доме инвалидов я не выживу".

Живет семья на пенсию да еще огородом и платой за аренду местным фермером земельного надела, доставшегося после развала колхоза единственной истинной колхознице – умершей недавно тетушке, которую Коля ласково звал забытым в городах словом няня. Фермер дает им муку, сахар и немного деньгами.

С миром Николая связывает телевизор, берущий все основные российские программы, и все более редкие визиты постепенно спивающихся соседей, с которыми раньше регулярно он разыгрывал партию-другую в шахматы. Сам Николай, надо отдать должное, расслабляется только по большим праздникам да еще вот по случаю приезда гостей издалека. Другие соседи, трезвые турки-месхетинцы, чувствовавшие себя не очень гостеприимно на курской чужбине, переехали на историческую родину. Одного турчонка Коля учил русскому языку и игре на баяне, учил не руками, а на словах. Поэтому пусть для людей, прожигающих жизнь и кожные покровы на курортах солнечной Анталии, не покажется удивительным, когда они вдруг услышат русские песни, исполняемые без акцента каким-то смуглым молодым человеком в сопровождении русского же баяна. Значит, они встретили колиного ученика. Раз в году в Высокое приезжает приятель из соседнего дружеского государства и бывает, что свозит Николая в большой город Харьков. Получается, что за рубежом Николай бывает чаще, чем в своем райцентре, где расположена штабквартира "первички" общества инвалидов. Все его члены разбросаны по селам, и собрать их воедино сложно. Однако, эта оторванность от внешнего мира вовсе не соответствует понятию "медвежьего угла". Осведомленность о мировых событиях у Николая полнейшая, и по части политики он заткнет за пояс всех телекомментаторов вместе взятых.

Еще с одним давнишним моим приятелем захотелось вас познакомить. Это Валерий Рыжков. Наша с ним дружба началась 13 лет назад во время однодневного коллективного пробега на колясках из города-инвалида Саки в город-герой Севастополь. С той поры Валерий не бросает спорт: он постоянный член сборной России по легкой атлетике, многократный чемпион России по спринтерским гонкам, участник Паралимпийских игр в Атланте и чемпионатов мира в Берлине и Бирмингеме. В Англии в 1998 г. на стометровке он показал 6-ой результат в мире, после чего ему было присвоено звание мастера спорта. Сейчас ему под сорок. Как живет выдающийся русский спортсмен?

До недавнего времени жил он с престарелыми родителями-пенсионерами на Южном Урале в селе Кулагино Новосергиевского района Оренбургской области. От райцентра это около 30 км. Отец работал в колхозе бригадиром, мать – в аптеке. В 1978 г. 17-летним школьником Валерий вместе с одноклассниками отмечал окончание учебного года. Какой праздник без музыки, – надумали подключить магнитофон к линии электропередачи. Валерий, как самый спортивный, полез на столб. Дальше – удар током, падение, перелом позвоночника, полный паралич обеих ног. Лежа в райбольнице в одиночестве, Валерий все ждал, когда он отпустит, – то, что это на всю жизнь, никак не входило в его планы. Двадцать лет назад в родном селе он был единственным спинальником, это сейчас туда приехали еще двое колясочников – переселенцев из Средней Азии.

Дома первые год-два пытался ходить в брусьях, в ортопедических аппаратах с костылями и палками, но это было все не то, что обещали врачи. Что это навсегда, понял, впервые приехав в Саки в 1982 году, где познакомился с другими более опытными ребятами. Появилась первая коляска – югославская рычажка, на которой с шейником Виктором Голубевым отправлялись в двухдневные путешествия по Крыму с ночевкой под открытым небом и с приготовлением еды на походной печурке. Дальше – больше: на колясках с ребятами стали гоняться на скорость, – так зародились зачатки спортивного азарта. А когда в 1991 г. Валерий увидел у одного из прибалтов гоночную коляску, вопрос о будущем увлечении и стиле жизни решился сам собой.

С отцом Валерий стал разбирать двигатели, чинить мотоциклы и велосипеды сразу после того, как выписали из больницы, так что руки у него росли из правильного места. К тому же комплексом неполноценности он не страдал, – стал ездить на коляске по селу без стеснения. Летом рыбачил с удочкой, зимой из-подо льда, благо речка рядом, за огородом. Охотился в степи на куропаток, на зайца ставил силки. Первую гоночную коляску Валерий скопировал с фотографии: сам гнул трубы и точил. Варить, правда, помогал сосед, а колеса пришлось покупать. Первый старт на коляске собственного производства Рыжков принял на полумарафоне "Воробьевы Горы", куда я его пригласил в 1991 г. Соревноваться пришлось с фирмой "Майра" и с ленинградским "Люкором", но коляска выдержала. Совершенствуя ее, Валерий также "на коленке" соорудил еще две модели.

 

На фото: Мастер спорта Валерий Рыжков на вираже.

Основная трудность была финансовая, – чтобы добраться из села до асфальта, где Валерий стал регулярно тренироваться, надо было преодолеть несколько километров щебенки, и дорогие "трубки" от гоночного велосипеда летели одна за другой, – никакой пенсии не хватит. Зимой для разнообразия нагрузки на руки Валерий сконструировал лыже-сани, на которых гонял по большаку. Один раз за много километров от дома случилась поломка, и не попадись на счастье случайная машина, так бы и замерз наш спортсмен в степи, как тот ямщик из песни.

Дом Рыжковых о трех комнатах плюс кухня плюс теплый туалет со сливом. Как проходил день мастера спорта: После утреннего туалета серьезная гимнастика с гантелями, резиной и эспандером. Потом часовая тренировка на коляске, поставленной на станок (тоже, кстати, самодельный). Вечером двухчасовая тренировка на станке, а с весны, когда подсохнет – от 20 до 50 км по шоссе. В перерыве в теплое время года Валерий помогал родителям по хозяйству: поливал огород, обрезал и окапывал фруктовые деревья. Дополнительный приработок приносила работа инструктором раз в году на месячных сборах в реабилитационном центре "ВАЗ-Преодоление" в г. Тольятти. Тогдашние 500 рублей и бесплатное питание при скудном семейном бюджете оказывались нелишними. От государства за спортивные заслуги Валерию была обещана "четверка", но он прождал ее после Атланты два года, и руководитель регионального спорткомитета посоветовал: "Бери-ка ты, Валера, "Оку", а то ничего не достанется". Собесовская машина ему так и так не светила, да и денег на доплату ее он все равно не наскреб бы, поэтому, следуя поговорке о синице в руках ("Оке") и журавле в небе (ВАЗ-2104) была выбрана синица. Ручное управление на машину Валерий, как вы догадались, поставил сам.

Пару лет назад на сборах в Тольятти Валерию приглянулась тамошняя медсестра. Решили попробовать пожить вместе в областном центре Оренбурге, но обоих хватило только на три месяца: ей не подошла его низкая пенсия, а ему – ее высокая квартира на пятом этаже без лифта. "Каждый день подниматься на третий этаж – еще куда ни шло, а карабкаться на пятый надоело", – так прокомментировал несложившийся муж итог своего брачного эксперимента.

Несколько раз в году Валерий Рыжков выезжает на соревнования в Москву и за границу. О том, как это выглядит, я описал в главе об очарованных странниках.

* * *

Как же порой безжалостна и несправедлива бывает судьба. Как черствы и неблагодарны бывают люди. Я даже имею в виду не отдельных индивидуумов, а все общество в целом или те его пласты, сословия и группы, на которых, казалось бы, и можно положиться человеку, сделавшему в свое время так много для них, а теперь так нуждающемуся в их поддержке. Помните, я упоминал о книге "Как это было", которую мы с соавторами посвятили истории инвалидного движения в России. В ней, в частности, рассказывалось о неформальном движении инвалидов 70-80-ых годов и образовании товариществ по переписке и по взаимопомощи. Одна цитата из той книги: "Родоначальники этих объединений были людьми мужественными, бескорыстными и романтичными. Руководители нигде не зарегистрированных инвалидных организаций были влекомы главной идеей и принципом: "Помочь тем, кому труднее, чем мне". Все они были тяжелейшими инвалидами, – для многих написать строчку письма было великим трудом".

И вот только что я получил уже нежданно-негаданно очень короткую весточку от человека для меня легендарного, хотя для большинства из вас не столь известного, как, скажем, Николай Островский и Алексей Мересьев. Почерк письма как раз говорил о том, что каждая буковка давалась его автору нелегко. Это письмо написано было Тамарой Владимировной Загвоздиной из города Кыштым Челябинской области. В упомянутой книге о ней было сообщено до обидного мало, – я не мог до нее дозвониться, и не мудрено, – она не может оплатить установку телефона, а письма мои с просьбой рассказать об обществе "Прометей", которое она создала в 1971 году, до нее странным образом не доходили. Ее биографические данные я узнал окольными путями, поэтому был немного неточен. Письмо, адресованное мне, содержало много личного, и я не имею права на его разглашение, но все же трудно удержаться, чтобы не напомнить читателям об этой женщине с героической и трагической судьбой.

Тамара Загвоздина родилась в 1936 г. Она успешно закончила среднюю школу, поступила в местное медицинское училище на фельдшерское отделение, перешла на второй последний курс, но тут случилась беда, вернее, две беды – общенародная и ее личная. В середине 50-ых годов под Челябинском на заводе "Маяк" произошел взрыв ядерного котла, который унес жизни и здоровье тысяч людей. Да и кто их тогда считал! Спустя месяц на Урале был разгул эпидемии гриппа, которая не обошла стороной и Тамару. Все это вызвало резкое обострение прогрессивной мышечной дистрофии. Учебу пришлось бросить.

Девушка, снедаемая одиночеством и тоской, стала сотрудничать с газетой "Кыштымский рабочий". Она писала заметки о прочитанных книгах, об интересных судьбах. В это время завязываются знакомства по переписке с людьми из разных городов и весей. Итогом этих контактов было создание товарищества "Прометей". Сфера его деятельности охватывала не только Урал, но и Москву, Ленинград, Украину, Белоруссию, Казахстан и другие республики. У Тамары появились единомышленники и последователи. Вслед за "Прометеем" начали возникать другие независимые заочные общества инвалидов: "Корчагинец", "Искра", "Феникс". Геннадий Головатый помнит, как начал переписку с Тамарой Загвоздиной и как подхватил ее идеи. Он в числе многих выполнял ее разовые поручения, например, писал письмо в исполком какого-то городка, в котором обыватели чурались девочки, чья мать болела рассеянным склерозом. Через здоровую девочку суеверные соседи боялись заразиться этой болезнью. Обращение Геннадия к властям принесло плоды: жители получили разъяснения медиков о безвредности для них рассеянного склероза и успокоились.

По мысли Т. В. Загвоздиной, "Прометей" был первым этапом объединения, за ним предполагалась регистрация его в качестве настоящего общества инвалидов. Уже тогда "прометейцы" на свой страх и риск писали письма на имя Л. Брежнева и А. Косыгина с обоснованием пользы от консолидации этих людей: у одних – крепкие руки, у других – светлые головы. Тамара Загвоздина предостерегала от коллективных писем, – тогда они расценивались как вызов властям и политическая крамола.

В Кемеровской области в г. Юрга живет Екатерина Дубро; также, как Тамара, она больна миопатией, и также после смерти матери осталась одна. Раз в несколько дней к ней приходит помощница, в остальное же время Екатерина Владимировна обслуживает себя, не поднимаясь с кровати и дотягиваясь с трудом до холодильника и плитки. Е. В. Дубро – писательница и журналист, член Союза писателей СССР с 1985 года. Оставаясь многие годы лежачей больной, она издала шесть книг повестей. С момента создания "Прометея" она влилась в это движение: так же писала письма с просьбой о помощи конкретным инвалидам, рассылала свои и не только свои книги. От небольших гонораров делилась с теми, кто, как она считала, нуждался больше. Она одна из немногих, кто до сих пор продолжает переписку с Т. Загвоздиной.

Члены товарищества платили взносы от 1 рубля до 12 рублей в год, обменивались книгами, статьями, выкройками, пособиями по вязанию, да и просто добрыми советами; покупали дефицитные лекарства в больших городах и отправляли их "в глубинку", помогали трудоустройству, даже "выбивали" квартиры и телефоны. Геннадий Гуськов, который сейчас живет в Евпатории, а в те годы боролся за права и труд для инвалидов в Воронежском и других домах-интернатах, вспоминает, как молодому парню из глухой деревни была нужна мотоколяска, на которую у него не было ни прав, ни денег. Собирали с миру по нитке: Добились пособий от исполкома, от собеса, а недостающее выделил из членских взносов "Прометей". Тамара, находясь за тысячи километров, организовала покупку шифера для ремонта хаты, в которой жила семья инвалидов украинцев Прокопчуков.

Лилия Вахтина рассказала о рукописном журнале "Огонек". Ксероксы тогда были в новинку, и первую закладку в несколько копий Тамара рассылала тем, у кого были пишущие машинки, а они тиражировали выпуск дальше. Во всех "Огоньках" Тамара отчитывалась перед членами товарищества за каждую копейку. В выпусках печатались отрывки из писем: с нуждами или радостью. Рукописный этот журнал выполнял также роль службы знакомств. Так, например, познакомилась Валя Кириллова со своим будущим мужем Володей. Она жила в Великих Луках, он в Горьком. Встретились они в благословенном Крыму и поженились. Владимир Кириллов и Вячеслав Карякин создали в Горьком свое инвалидное братство.

Володя был энергичным талантливым человеком с огромной жаждой жизни. Он получил травму шейного отдела позвоночника в девятилетнем возрасте, попав под машину. В очень сложной семейной обстановке он оставался романтиком. Учился живописи в Заочном университете искусств, в 1973 г. закончил заочно Всесоюзный юридический институт и работал в литейном цехе Горьковского автозавода. Чтобы быть более самостоятельным в передвижении, он настоял на ампутации обеих ног (до этого его носили на руках). Дома он стал ездить на "ампутантской" тележке, а на работу в мотоколяске и, позже, в "Запорожце".

Конечно, никакой политикой "Прометей" не занимался. Т. Загвоздиной интересовались "компетентные органы", письма "Прометея" прочитывались, но так как в них не содержалось ничего запретного, на деятельность товарищества смотрели сквозь пальцы: пусть, мол, калеки общаются втихую.

Валентина Кириллова пишет мне о таких, как Тамара Загвоздина и Владимир Кириллов (в 1983 г. Владимир скончался): "Они были людьми, жестоко битыми судьбою, но искренне желавшими изменить безрадостную "инвалидскую" жизнь не только для себя, но больше для других. Они взваливали на себя непосильный груз, многого не могли, но все равно пытались что-то делать. Делали чистыми руками, с добрым сердцем, не имея в виду ни окладов, ни карьеры. Хорошо, что они были. Слава первым!"

А первой из первых была, повторяю, Тамара Загвоздина.

"Прометей", ее детище, проработал около 10-15 лет, пока у Тамары доставало сил. До 1994 г. она еще могла сидеть и ездить по комнате в коляске. После смерти мамы она сама ни сесть, ни встать уже не была в состоянии. А если пыталась, то падала и получала травмы. Телефон не только дорог, но и его трубка стала неподъемна. Переключение каналов телевизора превратилось в проблему. Теперь жизнь поддерживают лекарства, но и те при ее пенсии стали недоступны. Но самое главное даже не полная беспомощность, а полная зависимость.

Вот как оборачивается жизнь: для кого-то – старый добрый друг молодых лет, соратник, для кого-то – легендарная личность, о которой пишут статьи и книги, а для кого-то – надоевшая и зажившаяся обуза. Что это – в нашем русском менталитете (простите за модное словцо) бросать людей, как отработанную и насквозь проржавевшую автомашину? Где-нибудь в Германии сентиментальные немцы или в Америке христолюбивые янки давно бы создали фонд Загвоздиной, а мы с нашей ленивой душонкой... Эх, мы!

Жизненный путь моего давнего знакомого по спорту инвалидов Вадима Бабашкина настолько извилист, а теперешняя профессия настолько, по моему разумению, экзотична, что я с радостью отдаю место в книге этому незаурядному молодому человеку.

Вадим – коренной питерец. Мама, если я не забыл, медсестра. Шестнадцати лет отроду старшеклассник общеобразовательной и музыкальной школ, придя после уроков домой, вдруг обнаружил, что ноги перестают его держать. Спустя каких-то полчаса его полностью парализовало. Врачи поставили диагноз – нарушение кровообращения грудного отдела спинного мозга.

Два года, по его собственным словам, Вадим валял дурака, т. е., проще говоря, ждал-пождал, когда паралич отступит, "как сон пустой". А это почему-то не происходило. В 1985 г. он на общих условиях поступил в пединститут им. Герцена на художественно-графический факультет. В это же время юноша на только-только начавшей подниматься волне инвалидного спорта стал серьезно заниматься гонками на колясках. Наверное, он был первым из русских гонщиков, – во всяком случае, на Чемпионате мира по легкой атлетике 1990 г. в Голландии он был единственным участником от Советского Союза. В том же году Вадим получил диплом школьного учителя рисования и черчения. Казалось бы, вопрос о будущей работе не стоит. То, что он будет преподавать в школе на инвалидной коляске, его не смущало.

Но волновало другое: Как-то еще во время учебы на первом курсе института Вадиму было ночное видение. До этого он не размышлял всерьез о Боге и о религии. А тут среди ночи он проснулся от внезапного светлого озарения. На душе стало легко и спокойно. Он понял, что это Бог принял его. С тех пор и он принял Бога. После этого необычного духовного переживания Вадим некоторое время оставался с обретенным Богом и библией наедине, но близкие, с которыми он пытался делиться своими новыми чувствами, не воспринимали их всерьез. Поэтому у Вадима появилась потребность в людях, которые поняли бы его и помогли решить постоянно возникающие вопросы. Однажды во время тренировочной прогулки он неожиданно очутился во дворе одной из евангельских церковных общин. Удивительно было и то, что ее членом оказался знакомый еще со школы парень. Вадим воспринял это не как простое совпадение, но как знак судьбы.

Он стал посещать школу при церкви, совмещая встречи с единоверцами с тренировочными пробегами на спортивной коляске 15 км туда и обратно, пел в хоре, играл на саксофоне, гитаре и синтезаторе, – пригодилось музыкальное образование. (Ведь собрания евангельских христиан не похожи на службу в православной церкви). Короче говоря, новоиспеченный учитель рисования не пошел работать в школу, а решил продолжить учебу в Институте евангелизации и миссии, который в России курировала Фуллеровская богословская академия, находящаяся в США.

Через три года с дипломом бакалавра богослов Вадим Бабашкин вместе с молодой женой Марианной, уроженкой соседней Финляндии, и полугодовалой дочкой, которую родители назвали Росинкой, решили ехать в Сибирь нести слово Божие заблудшим народам. Однако ректор института отправил семью Бабашкиных не на восток, а "в другую сторону", в штат Калифорния для продолжения учебы. Через полтора года Вадим вернулся на родину с дипломом магистра.

 

На фото: Новоиспеченный магистр богословия Вадим Бабашкин.

В течение трех лет он преподавал в Санкт-Петербургской богословской академии новозаветные предметы и древнегреческий язык и одновременно работал директором библейского колледжа при академии. С 1997 г. Бабашкин – пастор Церкви полного евангелия. В его общине около 60 прихожан. А еще он преподает в школах при своей церкви. А еще он служит директором отдела образования в недавно созданной Всероссийской ассоциации христианских церквей, в которую объединились около 100 различных церковных общин и миссий. А еще он недавно избран председателем совета по внутрицерковному образованию всех евангельских церквей СНГ. Вот такая карьера получилась у простого бывшего советского атеиста и нынешнего спинальника.

Отпуски семья проводила в путешествиях: на своем вэне (по-нашему, микроавтобусе): отправлялись на родину Марианны в страну Суоми или в более теплые края – в Швейцарию и Италию. Языкового барьера для них не существует, даже шестилетняя Росинка говорит на трех языках: двух родных – русском и финском, и на английском.

Гонки на колясках и живопись Вадиму пришлось оставить, но внешне он выглядит подтянутым и спортивным парнем и, несмотря на аккуратную бородку, совсем не похож на нашего более привычного русского батюшку. Кстати, когда я спросил, бывает ли он в православных церквях, Вадим ответил, что почему бы и нет, но не для молитвы и обрядов.

В 1996 г. мы виделись в реабилитационном центре в Сестрорецке под Питером, куда Вадим по старой памяти наезжал время от времени. Он жил в общей палате наравне с другими спинальниками, проходил курс массажа, занимался лечебной физкультурой. Для телепередачи "Шаг из круга" я попросил его продемонстрировать подъем по лестнице на коляске без посторонней помощи, и вряд ли кому-нибудь из телезрителей могло прийти в голову, что этот трюк выполняет пастор и магистр богословских наук.

Как-то Вадим позвонил из Новосибирска и попросил его встретить и перевезти из Внуковского аэропорта в Шереметьевский. Самолет задержался, и, когда Вадим садился ко мне в машину, я шутливо пожурил его: "Негоже опаздывать, Ваше преподобие". Оказалось, что в Новосибирске была только посадка, а самолет летел рейсом из Нерюнгри, из Якутии. В тех краях, как оказалось, местную общину пасет тоже инвалид-колясочник. Бабашкин возвращался домой из длительной командировки, – он налаживал контакты с вновь образованными евангельскими церквями во Владивостоке и Восточной Сибири. Я ничуть не удивился, увидев его в одиночку, безо всякого сопровождения.

А совсем недавно Вадим объявился в Челябинске и сказал, что насовсем перебрался туда с семьей. Видать, крутые жизненные виражи его совершенно не пугают.

Иначе сложилась судьба другого спортсмена-гонщика Александра Бочкарева, и у его маленькой семьи другие проблемы, не связанные с выездом за границу. Для него заграницей, наоборот, стала родина – Россия. Вместе с женой Надеждой Терентьевой они с некоторых пор живут в г. Саки в Республике Крым, а значит, на Украине.

История жизни Нади и Саши меня трогает до глубины души. Существует в ней какая-то загадка, непостижимая тайна, если хотите.

Саша работал в Сибири на электровозе машинистом, а потом пришлось пересесть на самосвал. Лучше бы он этого не делал. На спуске отказали тормоза, машина врезалась в стоящий в карьере экскаватор. Дальше сюжет развивался, как по накатанному: перелом позвоночника, полная обезноженность, бесполезная операция, инвалидная коляска. Из своего Братска на Ангаре Саша по путевкам отправлялся в Саки, там знакомился с активными неунывающими ребятами, в их числе был и Валера Рыжков (о котором я рассказал раньше). В 1990 г. Саша был в нашей восьмерке, за день отмахавшей рычагами от Саки до Севастополя. Нет путевки – жил "дикарем" во времянках.

К нему летом приезжала дочь Наташа (брак распался еще до травмы, но бывшая жена не стала, как у нас бывает, врагом). Саша всерьез увлекся гонками, – завел себе хорошую спортивную коляску, постоянно тренировался на шоссе, приезжал на праздник "Воробьевы Горы" ко мне в Москву, а зимой на сборы лыже-саночников. Как-то они приехали вдвоем с Надей. Он смущенно познакомил меня, как мне запомнилось, невнятно произнеся фразу: "Это моя жена". Запомнилось и то, как насмешил он всех тогда, показав санки, сработанные из обычных дюралевых костылей. Он их сделал две пары – для себя и для Нади. В "Серебряном Бору" на даче, где базировались спортсмены, официальные молодожены жили порознь: он на первом, она на втором этаже.

Наде повезло чуть больше, – после травмы в детстве она немного ходит на палочках и может подняться по лестнице, а на улице тоже в коляске. Они познакомились в Саках на ночном пикнике на берегу озера. Были шашлыки, комары, но еще не было поцелуев. Потом разъехались по домам: Он в Братск, она к себе в заполярный Мончегорск на Кольский полуостров. Года через два случай снова свел их в Крыму, и с тех пор они надолго не расставались.

Вот говорят, два снаряда в одну воронку не ложатся. Ах, если бы это было так! Несколько лет назад Сашу парализовало во второй раз. То было поперек тела, а теперь вдоль. Полностью отказала одна рука, стало неважно с головой и речью. А ведь только что он гонялся на чемпионате Крыма. Инсульт развивался постепенно, и тяжелых последствий можно было избежать, кабы не врачебная невнимательность. К этому времени Бочкарев окончательно перебрался в Саки, купил однокомнатную квартиру рядом с парком у одного местного спинальника с готовым уже пандусом. Надя, срочно вызванная с Севера, застала его в сакской больнице совсем беспомощного. Сомнений не возникло, – сотрудницу ЗАГСа пригласили прямо в палату, свидетелями были врачи, они и поздравили их, ставших теперь законными супругами.

 

На фото: Супруги Саша Бочкарев и Надя Терентьева.

Теперь уже много лет они живут вдвоем, раньше изредка приезжала надина мама помочь дочери, а так она все сама. "В последнее время стало полегче, – уверяет Надя, – Саша немного начал мне помогать, когда надо его перевернуть и перестелить белье. Он здоровой рукой цепляется за раму и чуть-чуть приподнимается. А вот с настроением хуже – бывают депрессии, ничего не хочет". На улицу без посторонних не выбраться, хотя пересаживать мужа в коляску Надя научилась. Кухня, стирка, лекарства – все на ней. Продукты тяжелые приносит соцработница, но летом на базар раз в неделю на югославской рычажке выбирается тоже Надя. Собственно говоря, эти поездки – единственное, что ее отвлекает от дома и больного мужа. Сколько раз я предлагал свозить ее посмотреть на море, чтобы просто хоть на полчаса отрешиться от этой постоянной, непоправимой и монотонной беды. Куда там: "Спасибо, нет, а как же без меня Саша?"

В последние годы, слава Богу, Саша стал получать путевки в местные санатории и выезжает на улицу в электроколяске, даже в одиночку.

Когда я рассказываю историю Нади и Саши и говорю о преклонении перед женской преданностью, не все меня понимают: обычное, мол, дело. Нет, не соглашусь – не обычное. Куда обычнее, когда молодые и здоровые бросают мужей, попавших в беду, на произвол судьбы.

И еще: мне казалось, что браки у инвалидов, скорее, складываются по необходимости: мужчине плохо без женщины в доме, а женщине одиноко и невмоготу без мужа. Конечно, думалось, не без взаимной симпатии, но и практические соображения не в последнюю очередь. И вроде бы такие союзы не должны быть более надежными, чем те, что рождены любовью в ее тривиальном смысле. А впрочем, что мы знаем о любви, о долге и вообще о душе? Помолчите, психологи и проповедники!

Я давно представлял себе, что счастье – понятие не существительное, а как бы прилагательное, такое же, как красота, доброта или физическая сила. И вот недавно сообщили об открытии генетиков, обнаруживших у человека "ген счастья". То же, видимо, касается и жизнелюбия: его воспитать невозможно или очень трудно, – оно или есть, или его нет.