Мои возражения А. И. Введенскому, авто-ритету бессмыслицы

Открытое письмо

Позвольте, поэт, возражать Вам в принципиальном порядке — по следующим пунктам:

a) бессмыслица, кап явление вне смысла;

b) антифонетический принцип (специально: анти-интонация);

c) композиция вещи;

d) тематика.

Часть I. Бессмыслица как явление вне смысла

Установим значение термина. Ни одно слово, употребляющееся в разговорной речи, не может быть бессмысленным. Каждое слово, взятое отдельно, является носителем определенного смысла. «Сапоги» имеют за собой определенную сеть из зрительных, моторных и других представлений нашего сознания. Смысл и есть наличие этих представлений. «Дыр бул щыл» — слова порядка зауми, они смысла не имеют. Вы, поэт, употребляете слова смыслового порядка, поэтому центр спора о бессмыслице должен быть перенесен в плоскость сцепления этих слов, того сцепления, которое должно покрываться термином бессмыслица. Очевидно, при таком положении дела самый термин бессмыслица приобретает несколько иное, своеобразное значение. Бессмыслица не оттого, что слова сами по себе не имеют смысла, а бессмыслица оттого, что чисто смысловые слова поставлены в необычайную связь — алогического характера. Необычайное чередование предметов, приписывание им необычайных качеств и свойств, кроме того — необычайных действий. Говоря формально — это есть линия метафоры. Всякая метафора, пока она еще жива и нова, — алогична. Но самое понятие логичности есть понятие не абсолютное, — что было алогичным вчера, то стало сегодня вполне логичным. Усвоению метафоры способствовали предпосылки ее возникновения. В основе возникновения метафоры лежит чисто смысловая ассоциация по смежности. Но старая метафора легко стерлась — и акмеистическая, и футуристическая. Обновление метафоры могло идти лишь за счет расширения ассоциативного круга — эту-то работу Вы и проделываете, поэт, с той только разницей, что Вы материализуете свою метафору, т. е. из категории средства Вы ее переводите в некоторую самоценную категорию. Ваша метафора не имеет ног, чтобы стоять на земле, она делается вымыслом, легендой, откровением. Это идет в ногу с Вашим отрицанием темы, где я и сосредоточу свое ни сражение по этому поводу.

Часть II. Убиение фонетики

Вы намеренно сузили свою деятельность, ограничив поле своего фонетического захвата. Я разумею ритм, согласные и гласные установки и, наконец, интонацию. Первые два элемента при случае еще используются Вами, последние два почти нет. По слову Хлебникова, женств<енные> гласные служат лишь средством смягчения мужественным) шумам, но едва ли можно безнаказанно пренебрегать женственностью первых. Только гласная может заставить стихи плыть и трубить, согласные уводят их к загробному шуму. Смена интонации заставляет стихотворение переливаться живой кровью, однообразная интонация превращает ее в бесслизистую лимфатическую жидкость, лицо стихотворения делается анемичным. Анемичное лицо — Ваш трюк, поэт, но я принципиально против него возражаю.

Часть III. Композиция вещи

Кирпичные дома строятся таким образом, что внутрь кирпичной кладки помещается металлический стержень, который в есть скелет постройки. Кирпич отжил свое, пришел бетон. Но бетонные постройки опять-таки покоятся на металлической основе, сделанной лишь несколько иначе. Иначе здание валится во все стороны, несмотря на то что бетон — самого хорошего качества. Строя свою вещь, <Вы> избегаете самого главного — сюжетной основы или хотя бы тематического единства. Вовсе не нужно строить эту основу по принципу старого кирпичного здания, бетон новых стихов требует новых путей в области разработки скрепляющего единства. Это благодарнейшая работа для левого поэта. Вы на ней поставили крест и ушла в мозаичную лепку оматериализованных метафорических единиц. На Вашем странном инструменте Вы издаете один вслед за другим удивительные звуки, но это не есть музыка.

Часть IV. Выбор темы

Этот элемент естественно отпал в Вашем творчестве — при наличии уже указанного. Стихи не стоят на земле, на той, на которой живем мы. Стихи не повествуют о жизни, происходящей вне пределов нашего наблюдения и опыта, — у них нет композиционных стержней. Летят друг за другом переливающиеся камни и слышатся странные звуки — из пустоты; это отражение несуществующих миров. Так сидит слепой мастер и вытачивает свое фантастическое искусство. Мы очаровались и застыли, — земля уходит из-под ног и трубит издали. А назавтра мы проснемся на тех же самых земных постелях и скажем себе:

— А стариц-то был неправ.

20. IX.26.

Н. Заболоцкий

<Письмо Д.И. Хармсу>

Пошли па вечер все друзья.

Один остался я усопший.

В ковше напиток предо мной,

и чайник лезет вверх ногой,

вон паровоз бежит под Ропшей, —

и ночь настала. Все ушли,

одни на вечер, а другие

ногами рушить мостовые

идут, идут… глядят, пришли:

какая чудная долина —

кусок избушки за холмом

торчит задумчивым бревном,

бежит вихрастая скотина,

в, клича дядьку на обед,

дудит мальчишка восемь лет.

Итак, пришли. Одной ногою

стоят в тарелке бытия,

играют в кости, пьют арак,

гадают — кто из них дурак.

«Увы, — сказала дева Там, —

гадать не подобает вам.

У вас и шансы не равны —

вы не Горфункеля сыны».

Все в ужасе свернулись в струнку,

тогда приходит сам Горфупколь.

«Здорово, публика! Здорово

испьем во здравие петрове

Данил о, чашку подавай, ты,

Сашка, в чашку наливай,

а Вы, Тамара Алексанна,

порхайте около и пойте нам: Осанна!!!»

И вот начался страшный ад:

друзья, испуганы донельзя,

сидят на корточках, кряхтят,

испачкали от страха рельсы,

и сам Горфупкель, прыгнув метко,

сидит верхом на веной ветке

и нехотя грызет колено,

рыча и злясь попеременно.

Наутро там нашли три трупа.

Лука… простите, не Лука, —

Данило, зря в преддверье пупа,

сидел и ждал, пока, пока,

пока… Всему конец приходит,

писака рифму вдруг находит,

воришка сядет на острог,

солдат приспустит свой курок,

у ночи не иссякнут жилы,

и все, о чем она тужила,

присядет около нее,

солдатское убрав белье…

Придет Данило, а за ним

бочком, бочком проникнет Шурка.

Глядят — столы. На них окурки,

И стены шепчут им: «Усни,

усните, стрекулисты, это —

удел усопшего поэта.» —

А я лежу один, убог,

расставив пальцы сонных ног,

передо мной горит лампада,

лежат стишки и сапоги,

и Кепка в виде циферблата

свернулась около ноги.

Н. Заболоцкий

12. III.27

Даня, жалко тебя будить — ты спишь с большим аппетитом. Я ухожу. Прощай. Видишь — что я тут наделал. Обрати внимание на стихотворный совет в рамке. Потом изорви.

Бросьте, бросьте, стрекулисты,

разные стишки писать —

если на руку нечисты,

это нечего скрывать.

Занимайся лучше делом,

специальность избери,

поворачивайся смело,

а лениться — черта с три.

Данька будет генералом,

Шурка будет самоваром.

Шурка будет жечь да жечь —

генералу негде лечь.

Игорь будет бонвивантом

с некоторым — к-ха! — талантом,

Заболоцкий у него

будет вроде как трюмо:

повернул — извольте видеть

как любить и ненавидеть,

а поставил вверх ногой —

будет окорок лихой.

Так трудяся понемногу,

проживем — и слава Богу.

А теперь скорее в путь,

папиросы не забудь!

Раздражение против В<веденского>

Ты что же это, дьявол,

живешь как готтентот,

ужель не знаешь правил,

как жить наоборот?

Даниил Хармс

«В смешную ванну падал друг…»

А. И. Введенскому

В смешную ванну падал друг

стена кружилася вокруг

корова чудная плыла

над домом улица была

и друг мелькая па песке

ходил по комнате в носке

вертя как фокусник рукой

то левой, а потом другой

потом кидался на постель

когда в болотах коростель

чирикал шапочкой и выл

уже мой друг не в ванне был.

5 марта <1927>

«Я в трамвае видел деву…»

Я в трамвае видел деву

даже девушку друзья

вся она такой бутончик

рассказать не в исах я.

Но со мной чинарь Введенский

ехал тоже как дурак

видя деву снял я шляпу

и Введенский снял колпак.

<январь 1930>

<Я решил растрепать одну компанию…>

…Теперь я скажу несколько слов об Александре Ивановиче.

Это болтун и азартный игрок. Но за что я его ценю, так это за то, что он мне покорен.

Днями и ночами дежурит он передо мной и только и ждет с моей стороны намека на какое-нибудь приказание.

Стоит мне подать этот намек, и Александр Иванович летит как ветер исполнять мою волю.

За это я купил ему туфли и сказал: «На, носи!» Вот он их и носит.

Когда Александр Иванович приходит в Госиздат, то все смеются и говорят между собой, что Александр Иванович пришел за деньгами.

Константин Игнатьевич Древацкий прячется под стол. Это я говорю в аллегорическом смысле.

Больше всего Александр Иванович любит макароны. Ест он их всегда с толчеными сухарями и съедает почти что целое кило, а может быть и гораздо больше.

Съев макароны, Александр Иванович говорит, что его тошнит, и ложится на диван. Иногда макароны выходят обратно.

Мясо Александр Иванович не ест и женщин не любит. Хотя иногда любит. Кажется, даже очень часто.

Но женщины, которых любит Александр Иванович, на мой вкус, все некрасивые, а потому будем считать, что это даже и не женщины.

Если я что-нибудь говорю, значит это правильно. <…>

<1935 или 1936>

Приложение X^*