Бб. Игроки непрофессиональные. Дружинники. Добрыня Никитич.

Ставр Годинович. Соловей Будимирович. Садко.

Разные игроки-любители

Приписывая старинным скоморохам-гусельникам («игре-цамъ», «веселымъ молодцамъ») создание рассмотренной выше «великой игры», воспоминание о которой сохранилось в устах наших северных сказителей былин, — игры, заключавшейся в пении, при звуках гуслей, песен, дошедших до нас, разумеется, не без изменений, в образе нынешних былин, нельзя, однако, не заметить, что не одни скоморохи, т. е. игроки по профессии, должны считаться представителями этой игры: рядом с про­фессиональными гусельниками упоминаются в былинах и п е в -цы-любители из среды знатных особ княжеских и боярских родов, частью группировавшиеся около великокняжеского пре­стола — витязи-дружинники, частью стоявшие само-

¹ Гильфердинг. Онеж. был. 1321.—В одном из пересказов былины
"Князь Волконский и Ваня ключник», родственной по содержанию с былиной
"Молодец и Королева», Ваня (соответствующий «молодцу») восклицает:

Ну подайте мне гусельки звончатые, Заиграю я песню заунывную.

(Киреевский. Песни. V, 137).

² Рыбников. Песни. II, 280.

 

54

стоятельно, сами образуя центры кружков, называемых в былинах дружинами. Такими певцами были упоминаемые в былинах: Добрыня Никитич, Ставр Годинович, Соловей Будимирович, наконец, Садко, сделавшийся из простого гу­сельника богатым гостем.

Добрыня

во всех вышеприведенных случаях поет и играет в образе скомороха, в которого он нарядился, чтобы неузнанным войти на свадебный пир. Он поет не только не хуже всякого профессионального игреца, но даже искусство его превосходит скоморошескую игру: все на пиру, даже игроки-скоморохи, приумолкли и заслушались, когда заиграл Добрыня.

Эдакой игры на cвет не слыхано, На белоемъ игры не видано.¹

Добрыня и «до своего странствования занимал­ся игрой», у него дома «гусельки яровчаты» лежат

Въ новой горенке все на столике, ИЛИ ВИСЯТ

Во глубокомъ погребе на гвоздике.

По одному из пересказов былины о Добрыне, гусли введены были даже в лук, из которого он стрелял:

Въ тоть тугда лукъ разрывчатый, въ тупой конецъ, Введены были гуселышки яровчаты.

Из другого пересказа видно, что Добрыня своей игрой на гуслях славился и до появления в одежде скомороха: когда заиграл Добрыня-скоморох, дивились игре его цари и царевичи, короли и королевичи,

Еще не было молодаго гусельщика

Супротивъ Добрынюшки Микитица,

Аи находится молодой гусельщичокъ (т. е. сам же Добрыня)

Ёнъ не хуже да Добры ни добра молодца.

Добрыня, по словам былин, был витязь, богатырь. Самое рождение его ознаменовывается чудесным движением

Ср. выше стр. 29.

² Рыбников Песни I, 135, 143, 158.

³ Гильфердинг. Онеж. был. 1030.

55

стихий. Не туча тучится, говорит былина, не теменье темнится, выбегало зверей стадо, в том стаде лев, а шерсть у льва зо­лоченая, —

Крыцялъ лёвъ по звериному,

Поссыпались тутъ круты-красны бережоцки,

Смутиласе мать Нъпра-река'

Заслышали рожденьицё Добрынине.

Дакъ въ тоё время родился Добрыня кнезь.

В другом месте описывается приезд Добрыни в Киев: он едет «издалеча» со слугою своим Таропом, приезжает ко двору Владимирову, остается здесь несколько лет, а потом отправля­ется «погулять»; вслед за тем начинаются разные его похож­дения и подвиги:

Издалеча, издалеча во чистомъ полъ,

Какъ далъе того на Украйнъ,

Какъ едетъ поъдетъ добрый молодецъ,

Сильный могучъ богатырь Добрыня.

А Добрыня въдь-то братцы Никитьевичъ,

А съ нимъ въдь едетъ Таропъ слуга

(Добрыня прибывает в Киев ко двору Владимира:)

Въ стольномъ городъ во Киевъ,

У славнаго осударь князя Владимира,

Три года Добрынюшка стольничалъ,

Онъ стольничалъ чашничалъ девять летъ,

На десятый годъ погулять захотелъ...

В качестве богатыря он рубит чудь, сорочину долгополую, черкес, калмык с татарами и пр., убивает Змея Горынчища, поборает бабу Горынкину и т. п.² Свое рождение, свои похож-дения и разъезды Добрыня воспевает на неоднократно упомя-нутом выше пиру, в роли скомороха. Он удивляет и восхищает слушателей своей игрой, но уже и раньше, в качестве дружинника, он славился в этом отношении как великий мастер своего дела: «Не было молодаго гусельщика супротивъ Добрынюшки Микитица».

Таким же музыкальным искусником был и другой дружинник,

' Киреевский. Песни. II, 11

 

² К Данилов Древ росс стих. XII, 41, 134 и ел., 240 и ел., 251 и ел.

56

Ставр Годинович.

Он выводится в былине перед мнимым послом, подобно Добрыне, в качестве будто бы «веселого молодца» или «загу-сельщика», т. е. скомороха, но на самом деле он боярин, принимающий в начале былины участие в почестном пире Владимировом, вместе с прочими князьями, боярами и богаты­рями. Он попадает в немилость у князя за то, что похваляется своим двором, гриднями и светлицами, которые будто бы не хуже города Киева, по другому пересказу — своей молодой же­ной. Владимир приказывает сковать Ставра боярина и посадить его «въ погреба глубоше». На выручку мужу является его жена. Она приезжает к Владимиру в богатом платье посоль­ском, выдает себя за грозного посла из Золотой Орды и требует «даней, выходовъ за двьнадцать льть». Владимир старается угодить послу, и на вопрос последнего, нет ли у него кому в гусли поиграть, сначала велит вывести «веселыхъ молод-н,евъ» или «загусельщиковь», но игра их не веселит посла. Вспоминают о Ставре боярине:

Старъ Ставръ сынъ Годинович ъ,

Онъ мастеръ играть во гусли яровчаты,

или:

Онъ гораздъ играть въ гуселышки яровчаты.

Посол удовлетворяется Ставровой игрой и, прощая Вла­димиру «дани и выходы», просит пожаловать его «веселымъ молодцомъ».¹ Итак, Ставр уже раньше, т. е. еще будучи членом дружины великокняжеской, известен был как мастер играть в гусли, и может, следовательно, быть сопоставлен с другим членом дружины, таким же мастером — Добрынею. Не имея прямых, непосредственных указаний былин на то, что Ставр и Добрыня играли и пели за Владимировым столом, в качестве дружинников, мы однако видим, что они пользовались при Владимировом дворе боль­шой известностью, как искусники и мастера игры непрофессиональные, т. е., по новейшему выражению, были искусными игроками-любителями; могли же при дворе узнать искусство их не иначе, как по игре их, раздававшей-

¹ К. Данилов. Древ. росс, стих 85 и ел. — Рыбников. Песни. II, 101, 111.

57

ся здесь, следовательно, еще до отъезда из Киева Добрыни и до заточения Ставра.

В Несторовой летописи читаем о «п о х в а ле великой», которую дали Андрею Боголюбскому дружинники его отца после войны 1149 г.: «Мужи отни похвалу ему даша велику, зане мужьскы створи паче всьхъ бывшихъ ту». В другом месте летописи говорится о «песне слав­ной», петой князьям галицким Даниилу и Василию за их победу над ятвягами в 1251 г.: «И песню славну по-яху им а, Богу помогшу има, и придоста со славою на землю свою...».¹ Это была, очевидно, хвалебная песня, возглашение славы князьям, как пели таковую Бо-ян-гудец, певец «Слова о полку Игореве»,² певцы-гусельники или веселые молодцы, величавшие князя (или царя, или бо­ярина, хозяина). В первом из только что приведенных свидетельств возгласителями похвалы или славы прямо называются дружинники; может быть, то же самое имело место и по отношению к князьям Даниилу и Василию, — летопись умалчивает о том, кто именно пел им «песнь славну». Славу князьям действительно могли воспе­вать дружинники, между которыми бывали столь искусные, прославленные игроки и певцы, как воспетые в былинах До-брыня и Ставр. Оба последние умели величать и славить, как видно из былин: Добрыня «повыиграль» всех, от старого до малого, а Ставр «величалъ князя со княгинею» (ср. выше стр. 43, 44).—В позднейшем памятнике — «Задонщине» — склад дружинной поэзии, прос­лавлявшей князей, по замечанию г. Хрущова,³ обозначен выражением «гусельныя словес а»: «Той бо вещий Бо-янъ, воскладая свои златыя персты на живыя струны, — читаем в названном памятнике, — пояше славу Русскыимъ княземъ..., восхваляя ихъ песньми и гуслеными буй­ными словесы. Азь же восхвалю песнь мии гуслеными словес ы господина Русскаго, г о с -

₂ Поли. собр. русс, лет I, 140, II, (87.

«Слово», хотя и есть произведение литературное, книжное, тем не менее в заключительном славлении князей и дружины следует примеру, подлаживается под тон певцов-славельщиков, которые, среди веселья, по поводу возвращения из похода Игоря, величают князей, «сперва старших ^а потомъ младших».

О древнерусских исторических повестях и сказаниях. 187-8 г. С 209

58

подина князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Во-лодимера Ондреевича».¹

Подобным же, как Добрыня и Ставр, непрофессиональным гусельником является в былинах и прибывающий в Киев из заморского города Леденца, на своих кораблях, с целью сва­таться на княженецкой (Владимировой) племяннице, Забаве Путятишне, богатый и знатный гость,

Соловей Будимирович.

Чудная игра Соловья описывается в тех же стереотипичных выражениях, которые применяются сказителями былин ко всем вообще искусным гусельникам (ср. выше стр. 30 и ел.); новой чертой оказывается лишь то, что Соловей то увеселяет игрой свою матушку, то сам забавляется со своею дружиною:

Играетъ Соловей въ звончаты гусли..., Звеселяетъ государыню онъ матушку, Молоду Ульяну Васильевну.

Дальше сущность игры точнее обозначена:

Песни поетъ и гусли играетъ Младъ Соловей сынъ Будимировичъ.

Забава его с дружиною описывается так:

Тутъ-то въ терему скачутъ-пляшутъ, Песни поютъ, въ гусли наигрываютъ. Тутъ-то младъ Соловей сынъ Будимировичъ Со своей дружинушкой хороброей; Онъ сидитъ Соловей на стулъ черленоемъ, На черленоемъ стулъ, золоченоемъ,

¹ Известия II отд. Имп. Акад. Наук. VI, 345. — В Воскресенской летописи под 1242 г. (Поли. собр. русс. лет. VII, 151) читаем о пении славы князю Александру, при возвращении его в город Псков, после победы его над немцами и чудью: «Яко же приблизися великий князь Александр к граду Пскову, и сретоша его с кресты игумени и попове в ризах и народ мног пред градом, поющи Господеви славу и великому князю Александру Ярославичу». Летописец даже сообщает текст гимна, который пел при этом случае народ: «Пособивый, Господи, кроткому Давыду побъдить иноплеменника и върному князю на­шему оружиемь крестнымъ, свободи градъ Псковъ отъ иноязычныхъ и отъ иноплеменникъ рукою великого князя Александра Ярославича». Здесь славление князя получило характер религиозного гимна, благодарствен­ной молитвы, в исполнении которой участвовали и народ, и духовенство.

59

Играетъ молодецъ, забавляется Со своими дружинами хоробрыми.

В терему приезжего знатного гостя идет пир, веселится его дружина, т. е. прибывшие с ним «гости корабельщики и цьло-вальники любимые», скачут, пляшут, поют песни, и среди дружины, на золоченом стуле, сидит и играет в гусли и песни поет сам Соловей. Итак, и могучий богатырь Добрыня, и б о я р и н Ставр, изнатный и богатый купец Соловей изображены в былинах как прославленные игроки.

Остается назвать еще богатого новгородского гостя

Садко,

который, правда, пока не разбогател, был профессиональным гусельником и ходил играть по пирам (см. выше стр. 9), но, и сделавшись купцом и разбогатев, не покинул своего искусства. Любовь его к игре выражается, между прочим, в том, что когда выпал ему жребий быть выброшенным в море, он еще в пос­ледний раз, перед смертью, хочет поиграть в гусли и обращается к своим людям:

Аи же, братцы, дружина хоробрая! Давайте мне гуселки яровчаты Поиграть-то mhе въ остатнее: Больше Mне в гуселки не игрывати.

Когда же приходится ему спускаться в море, он берет гусли с собой.

Создателями, представителями «веселой игры», следы ко­торой сохраняются еще в былинах северно-русских сказителей, были, следовательно, кроме профессиональных игрецов-скомо­рохов, еще и игрецы непрофессиональные, витязи или бояре-дружинники, знатные гости и вообще одаренные талантом част­ные люди, не делавшие своего искусства предметом промысла, как скоморохи.

«Игра», т. е. пение песен и инструментальная игра, издавна составляла любимое занятие частных людей, подобно выше­упомянутым дружинникам и вообще знатным игрецам, не практиковавшим игры в качестве ремесла, но упражнявшимся в ней как любители. В русских народных песнях неодно­кратно поется о милом, о женихе, несущем, налаживающем

¹ Рыбников. Песни. I, 319, 331.

² Там же. I, 377.

60

гусли, играющем на гуслях (иногда и на других инструментах), о хозяине дома, о молодом муже, о приезжем госте (купце), о казаке, о старом и молодом, играющих на гуслях, на гудке, на дудке, на скрипке и т. п., напр.:

а) О хозяине дома:

— По Дунаю по реке По бережку по крутому Лежать гусли неналаженные,

Коляда! Кому гусли налаживати?

Коляда!

Наладить гусли Зенэевею А ядреяновичу

Коляда!

и т. д.

Или:

б) О молодом муже:

А у нихъ (молодыхъ) въ головах Звончаты гусли лежать. И кому въ гусли играть? Играть въ эти гусли Ефиму молодцу, Ему тешить, утешать Молоду свою жену Оксиньюшку свою душу.

Подарилъ меня государь-батюшка женою,

Умною женою и разумною:

Я за гудокъ, а она за песни,

Я въ гудокъ играти, а она плясати...

в) Об удалом молодце: —...Позывали удальца

Какъ во пире пировать, Во беседушку сидеть, На игрище поиграть... Заигралъ онъ во гусли Заигралъ онъ во звончатые

61

в) О любезном молодце:

Идетъ л ю б ч и к ъ мой горой, Несеть гусли подъ полой. Самъ въ гусли играетъ...

г) О старом и молодом:

Во беседушке сидитъ старой

Ой люли, постылой! На колъняхъ держитъ гусли

Ой люли, лубяные! На гуслицахъ струны

Ой люли, мочальныя! Старой въ гусли заиграетъ...

От его игры сердце ноет, ноги подломились и пр.; затем описывается игра молодого:

Во беседушке сидитъ молодой

Ой люли, мой любезной! На кол&няхъ держитъ гусли

Ой люли, звончатые! На гуслицахъ струны

Ой люли, золотыя! Молодой въ гусли заиграетъ...

От его игры сердце радо, ноги расплясались и пр.

д) О боярах (свадебных гостях):

Бояре въ трубу трубятъ Молодые въ золоченую.

(Ср. сказанное по поводу этой игры выше, стр. 25—26). е) О заезжем госте (купце):

...Заъзжий гость, Онъ во дудочку игралъ, Онъ гляделъ, смотрелъ Невесту ceбе.

ж) О донском казаке:

Ходилъ, гулялъ Донской кааакъ, самъ во скрипку игралъ, Игралъ, игралъ, в ы игры вал ъ, девокъ выбирал.

¹ Сахаров. Сказ. русс. нар. I. Ill, 17, 30, 41, 50, 97—98, 99, 179, 262; ср. 33, 96, 120 и др. —Ср. выше стр. 24: «Перенялъ гусли св'ьтъ Ива-новичъ, —онъ сталь играть, во всю ночь не спать», также стр. 53: слова Вани ключника: «Ну подайте мне гусельки звончатые, заиграю я песню заунывную».

62

В сказке об Иване Пономаревиче читаем: «Нача (сын пономаря) въ гусли играть преславны iгры, i удивися турской посолъ игранию тому, и красоте, i разуму, и премудрости». Из поучения митрополита Даниила ус­матриваем, что и лица духовного звания упражнялись в игре: «Ныне же суть нецыи отъ священныхъ, яже суть сш пресвитеры и дiакон и, уподиакони, и чтец и, и певци, глумяся, играютъ въ гусли, въз(д?) омры, въ смыки... и въ песнехъ бъсовскихъ...»¹

Различие исходных точек игрецов-любителей: дружинников и вообще лиц, стоявших на более высоком умственном уровне, с одной стороны, — и игрецов профессиональных, снискивавших себе пропитание своим искусством или вернее — ремеслом, — с другой, должно было до известной степени отзываться и на характере их игры. В то время как игроки непрофессиональные, а также и профессиональные, проявлявшие свое искусство при княжеских дворах, могли свободно следовать высшим идеалам, игроки профессиональные непридворные, углублявшиеся в толпу народную, от которой получали средства к жизни, не­вольно должны были подлаживаться под более грубые, чем в княжеском кругу, вкусы и требования массы, делались в полном смысле слова «потьшниками», увеселителями толпы, причем, естественно, игра их должна была принимать более вульгарный, площадный характер, утрачивая величие стиля игры придворной. Надо полагать, что различие в характере игры тех и других было приблизительно то же, какое представляло на западе искусство трубадуров (знатных, независимых пев­цов-поэтов) с одной стороны и жонглёров (игрецов и потешников по ремеслу, проявлявших свое искусство не только при кня­жеских дворах, но и на улицах и площадях в народе) — с дру­гой.² Впрочем, как видно из былин, и при великокняжеском дворе не одно величие стиля ценилось в искусстве игреца: едва ли не выше еще почиталось веселье игры.

г. ВЕСЕЛАЯ ИГРА. - ПЛЯСОВАЯ ИГРА

Князь Владимир особенною почестью награждает Добрыню-скомороха за и г р у его веселую, сажая его за стол рядом с собою:

¹ Пам. стар. русс. лит. II, 319; IV, 201.

² Ср. Fetis. Histoire generate de la musique. 1869—1876. T. V, p. 8, 18 — 19.

63

Говорить Владимиръ стольно-киевский:

Ахъ ты ей, удалой скоморошина!

Опущайся изъ печки изъ запечки,

Садись-ко съ нами за дубовъ столъ хлъба ку-

шати,

Станемъ белыя лебедушки мы рушати.

За твою игру за веселую

Дамъ тебе три места любимыихъ.

Перво место сядь подли меня,

Друго место супротивъ меня,

А третье место, куда самъ захошь».

Или:

«Ты садись-ко съ нами на почестней пиръ на золотъ стулъ, А въ особину где место е понравится».

В одном из многочисленных пересказов былины о Добрыне, сей последний велит принести на свадебный пир «гуселышка яровчаты»,

Звеселить свое сердечко богатырское, и далее, как заиграл Добрыня в гусли,

Звеселилъ-то онъ ласковаго князя да Владимира..,

— или:

Всихъ да на пиру и извеселилъ,

И всихъ да на пиру игрой утешилъ въдь.

Поиграв на свадебном пиру и приведя слушателей в изум­ление и восторг,_Добрыня просит княгиню, чтобы она поднесла ему, скоморошине, чару зелена вина в полтора ведра, примолвив:

«Еще повеселяе стану играть въ гусли звончатыя».³

В другом пересказе той же былины, на Олешиной свадьбе Вси въ гудки играютъ, и вси увеселяютъ.⁴

В былине о Ставре Годиновиче, по просьбе посла выпускают на пир загусельщиков:

¹ Рыбников. Песни. I, 136. — Гильфе р д инг. Онеж. был. 136.

² Гильфердинг. Онеж. был. 135, 136, 179, 608.
Рыбников. Песни. II, 19.
Киреевский. Песни. II, 13.

64

Bсе они играютъ — все не весело..,

или, по другому пересказу:

Всъ на пиру пьяны-веселы,

Столько (— только) не веселъ былъ грозенъ посолъ да Васильюшка.

Говорить какъ солнышко Владимир князь:

«Кто бы могъ развеселить

Грозна посла да Васильюшка?..»

— Развеселитъ лишь одинъ старъ Ставеръ...

— Онъ мастеръ играть въ гусли яровчаты.

Чурила Пленкович, поступив в постельничьи к князю Владимиру, имел обязанностью с потешать, т. е. увеселять игрою княжескую чету:

Стелетъ (Чурила) перину пуховую, Кладываетъ зголовьице высокое, И сидитъ у зголовьица высокаго, Играетъ въ гуселышки яровчаты, Спотъшаетъ князя Владимира, А княгиню 0праксию больше того.

Точно так и Соловей Будимирович увеселяет игрою свою матушку:

Играетъ... въ звончаты гусли.., Звеселяетъ государыню онъ матушку Молоду Ульяну Васильевну.

Нельзя, разумеется, во всех только что приведенных случаях принимать слова: «развеселять», «увеселять» и т. п. в букваль­ном смысле, — они могут выражать и доставление художествен­ного удовольствия вообще, какое давала и «великая игра» тех же гусельников; но в некоторых случаях уже очевидна склон­ность автора былин к выражению данными словами разгульного, плясового, близкого к пьяному веселья: «всЬ на пиру пьяны-веселы», невесел один посол, надо его развеселить-говорится в былине, средством к тому служит мастерская игра старого Ставра. Добрыня просит угостить его чарой вина, тогда еще повеселее будет играть (ср. выше стр. 63). Дуда, или волынка, одно из наиболее употребительных музыкальных

73.

¹ Рыбников. Песни. II, 100, 110 —Ср. Гильфердинг. Онеж. был.

² Рыбников. Песни. I, 265.

³ Там же: I, 319.

65

орудий позднейших скоморохов, в малорусской свадебной и белорусской плясовой песнях называется веселухой (см. ниже стр. 72). По словам другой малорусской песни, игра на дуде способна разгонять горе, развеселять; девушка

За три копы селезня продала, А за копу дударика наняла: «Заграй, заграй, дударику на дуду, Нехай же я свое горе забуду».

Веселая, в буквальном смысле слова, игра естественно свя­зывается с пляской. Так, в терему, где забавляется с дружиной и играет Соловей Будимирович, пляшут и поют:

Тугь-то въ терему скачутъ-пляшутъ, Песни поютъ, въ гусли наигрываютъ.

Или:

Тамъ вси скачутъ, пляшутъ оны, песенки поютъ, Во музыки да во скрыпочки наигрываютъ.

Ставрова игра увлекает к пляске мнимого посла: Ставр натягивает струночку от Киева, другую от Царя-града и т. д., припевает припевочки из-за синя моря,

Какъ сталь тутъ грозенъ посолъ Васильюшка похаживати, Сталъ онъ поплясывати, Какъ сталъ да выговаривать...

Садко своей игрой в подводном царстве «спотешилъ» и «развеселилъ всехъ» на почестном пиру;⁵ игра его прямо возбуждает к пляске:

Сталъ онъ (Садко) въ гуселышки поигрывать Сталъ царь Водяникъ поскакивать, А царица Водяница поплясывать, Красныя дъвушки хороводъ водятъ,

А мелкая четь въ присядку пошла.

Или:

Рубец. Сборник украинских народных песен. Вып. III, N9 9.

² Рыбников. Песни. I, 331.

³ Гильфердинг. Онеж. был. 287.

⁴ Рыбников. Песни. II, 101.

⁵ Там же: 386, ср. 878.

⁶ Рыбников. Песни I, 369

66

Беретъ онъ (Садко) гуселышки яровчаты: Тутъ поддонный царь распотешился И началъ плясать по палаты белокаменной, Онъ полами бьетъ и шубой машеть, И шубой машетъ по бълымъ стенамъ.

В плясовой песне «Ходила младешенька по борочку» изображается домашнее веселье под звук инструментов:

У меня квартирушка веселая... Играютъ два хлопчика на гусляхъ, А я добрый молодецъ на скрипицъ; Ты будешь, душа моя, танцовати, А я добрый молодецъ припевати.

Белорусская плясовая песня воспевает дуду (волынку), как направительницу ног при пляске:

Ой безъ дуды, безъ дуды, Ходюць ножки ня туды; А якъ дудку почуюць, Сами ноги танцуюць.

Игра в гусли, по словам былин, приводит в движение и стихии: Садко-гусельник, соскучившись, что его не зовут на пире играть, отправляется к Ильменю-озеру, садится на горюч-камень и начинает играть. От звуков его игры море приходит в волнение, песок поднима­ется со дна:

Аи волна ужъ въ озеръ какъ сходиласе,

А какъ ведь вода съ пескомъ топерь смутилосе.

Бесовская, по мнению средневековых, отчасти и позднейших христианских писателей, неотразимая сила гудьбы, т. е. игры на инструментах, невольно увлекающая слушателей в пляску, изображена в некоторых сказаниях и поучениях, на­правленных против ненавистной этим писателям, как наследия язычества, музыки: в Несторовой летописи (по Лаврентьевскому списку, под 1074 г.) описано видение великого постника и затворника, преподобного Исаакия, которому явились бесы, снабженные музыкальными орудиями; против звуков последних

¹ Киреевский. Песни. V, 39.

² Римский-Корсаков. Сборн рус. нар. пес. I, № 37.

³ Шейн. Белорусе нар. пес. 265

⁴ Гильфердинг. Онеж. был 385.

67

не устоял и сам Исаакий: «Възмете сопели, бубны и гусли я ударяйте; атъ ны Исакий спляшеть», — вскричал старший бес, «и удариша въ сопели, въ гусли и бубны, начаша имъ играти; и утомивши и, оставиша и оле жива и отьидоша, поругавшеся ему»... «Се уже прелстилъ мя еси былъ, дьяволе», — воскликнул впоследствии Исаакий, намекая на увлекшую его в пляску игру бесовскую.¹ Аналогичную картину изображает одна из песен Мензелинского уезда (Уфимской губернии). В келье лежит старица, слуга возвещает ей, что к обедне звонят, но старица не в силах встать: руки и ноги у нее болят, перекреститься не может. Во второй половине той же песни картина меняется:

Въ кельи старица лежитъ,

Передъ ней слуга стоить,

Таки речи говорить:

«Ужъ ты старица встань,,

Спасеная душа встань,

Скоморохи вонъ идутъ,

Всяки игры несут»

— Уже и встать-то бы мне,

— Поплясать-то бы мне,

— Стары ноги поразмять.

Под игры скоморохов немощь старицы, следовательно, исче­зает, и она готова пуститься в пляску.

На одной из народных картинок изображены шут (= ско­морох) и шутиха, оба в шутовских костюмах. Шут играет на волынке, а шутиха, подбоченясь, танцует. В подписанном тек­сте, между прочим, шутиха выражается об игре шута так: «Куда мнъ сия музыка приятна и к плесанию по ней веема задорна».³

В слове «О Неделе» епископа Евсевия (XIII века) изобра­жается народное игрище в воскресный день: взгляните в этот день на игрище, говорит автор слова, «и обрящете ту овы

¹ Поли. Собр. Русс Лет. I, 82, 84 — В житии св. Исаакия видение это
описывается так: явились к нему бесы в виде прекрасных юношей, «ихъ же
лица бяху аки солнце», и «удариша (бесы) въ сопели, тимпаны и гусли,
Исакия же поемше, начаша съ нимъ скакати и плясати на многъ
часъ, и утрудивше его, оставиша еле жива суща, и тако поругавшеся ему
исчезоша». (Печер. Патер. 110).

² Пальчиков. Крест пес. № 29.

³ Ровинский. Русские народные картинки (Сборник отд. русск. языка
и словесности Имп. Акад. Наук, т. XXIII). Кн. I, с 317.

68

гудущи, о в ы п л я ш у щи».¹ В «Слове о русалиях» описываестя, как по улице некий человек «скача съ сопелми, и съ нимъ идяше множество народа, послушающе ieгo, ини же пля-саху и пояху».² Ниже мы встретим описание неотразимого, возбуждающего к скаканию и плясанию действия на толпу народную игры в бубны, сопели и струны —в послании Памфила (1505 г.), игры гудцов и скоморо­хов—в постановлениях Стоглава (1551 г.).

Понятно, что искусники или потешники, способные так «взвеселять» слушателей, получили издавна характеристичес­кое прозвище «веселых людей», «веселых молодцов» (или «ребят»). Есть даже основание полагать, что и старинные исполнители «великой игры» не гнушались «веселой игры»; напротив, последняя служила для выражения страстей, разгула, душевных порывов певца-гусельника, нередко черпавшего свое веселье и вдохновение из «чары зелена вина в полтора ведра» (ср. выше стр. 63). О том, как в одном лице могло соединяться искусство великой и веселой (плясовой) игры, можем судить, независимо от вышеприведенных примеров из былин, где на­званным славным гусельникам приписывается то великая, то веселая игра,³ еще и по следующему пересказу былины о Добрыне, играющем сперва «по уныльнему, по умильнему», а вслед за тем — «по веселому»:

Становился тутъ Добрыня ко порогу,

Повелъ онъ по гуселышкамъ яровчатымъ,

Заигралъ Добрыня по уныльнему,

По уныльнёму, по умильнему.

Какъ все то ведь ужъ князи и бояри ты,

А ты эти русийские богатыри

Какъ вси они тугь приослушались

За тымъ заигралъ Добрыня по весёлому;

Стало красно солнышко при вечери,

А сталъ то тутъ почестной пиръ при весели..

¹ Срезневский. Свед. и замет. XLI, 34.

² Пам стар. русс, лит I, 207.

³ Добрыня награждается Владимиром то за великую, то за веселую
игру; Ставр то играет про Царьград, про Киев и т. п., величает князя и
княгиню, то своей игрой увлекает посла к пляске; в терему Соловья
Будимировича слышится его игра про Новгород, Ерусалим и проч., и тут
же «скачутъ-пляшуть» при звуке песен и гусельной игры; царь морской
в одном случае называет Садкову игру «нужной», доставляющей ему «утехи
великия», а в другом — он под звуки Садковой же игры пускается в пляску
со всей своей свитой.

69

Играть-то всё Добрыня по весёлому, Какъ все оны затымъ туть розскакалисе, Какъ все оны затымъ ведь росплясалисе, А скачутъ пляшутъ все промежу собой.

Такой же переход певцов от серьезной, или великой, игры к веселой засвидетельствован Олеарием. Упомянутые им два ладожских музыканта (домрачей [? ] и гудочник, см. стр. 44— 45), за столом иностранных послов воспевавшие госуда­ря Михаила Федоровича, т. е. исполнявшие «вели­кую игру», когда «заметили, что их хорошо приняли (послы), начали, — по словам Олеария, — выделывать разные шутки и пустились плясать (мы тотчас увидим, что скоморохи-музы­канты нередко в одно и то же время были и плясунами) всяким способом, каким пляшут у них (русских) обыкновенно мужчины и женщины».²

Как выше, на основании дошедших до нас в былинах све­дений о «великой игре» скоморохов-гусельников, мы пришли к заключению, что, по крайней мере отчасти, им может быть приписываемо создание песен-былин (к которым мною причислены были и шуточные былины-сказки), так ныне, после только что изложенных известий о возбуждаемых игрою ско­морохов веселье и разгуле, о непосредственном отношении ско­морошьей игры к пляскам и сопровождающим последние пля­совым песням, о теснейшей связи ее с плясовыми песнями, — само собою возникает предположение, что скоморохи же были и авторами многих разгульных и плясовых песен, из которых некоторые, быть может, дошли и до нашего времени. Действительно, в числе нынешних веселых, разгульных, пля­совых песен мы встречаем песни, стоящие несомненно в близкой связи с деятельностью скоморохов, напр., песни «о веселых», т. е. скоморохах, «о Госте Терентьище» и т. п,, в которых в юмористической форме и с очевидным оттенком самодовольства воспеваются проказы и проделки скоморохов (ср. ниже); кроме того плясовые песни, в которых упоминается «о веселых мо­лодцах», строящих себе «по гудочку», — песни, где вообще не­однократно говорится о волынке, гудке, балалайке, гуслях, скрипке, принадлежностях скоморохов-плясунов или скоморо­хов-игроков для пляски, об изготовлении ими музыкальных орудий и игре на них. Сюда же следует отнести и некоторые

¹ Гильфердинг. Онеж. был 250. 2 Подроб. опис путеш. в Москов. 26.

из свадебных песен, в которых отразилось обрядное участие в свадебном пиршестве скоморохов с дудами, домрами и прочими музыкальными орудиями. Разумеется, отнесение подобных песен, ныне распеваемых народом, к эпохе скоморохов, или даже одно только сближение их со скоморошескими песнями, не выходит из пределов простого предположения. Таковы, напр., следующие песни, из которых привожу некоторые отрывки:

(Плясовая): Какъ шли прошли веселье, Люли, люли, веселье. Два молодца удалые.

Они срезали (с ракитового кусточка) по пруточку, Они сделали по гудочку.²

Припев после каждого стиха.

² Сахаров. Сказ. русс. нар. I. III, 87. — Мотив странствования «веселых молодцов» или «гудцов» и срезывания ими с дерева (ракиты, березы, явора) прутьев или срубания дерева, чтобы сделать из него гусли, весьма распро­странен в песнях как русских, так и западных славян, причем этот мотив в западнославянских песнях связывается с другим, мифическим — пред­варительным превращением девушки в срубаемое дерево, напр.:

(Моравск.:) Putovali hudci,

Tri svarni mladenci. Putovali polem, Rozmluvali spolem. Uhledli tam drevo, Drevo jaborove Na huslicky dobre...

(Susil. Moravske narodni pisne. № 146. — Cp. Kozelucha. Kytice z narodnfch pi'sni' moravskych vaiachtiv. 1874. № 46).

(Словацк.:)

Isli hudci horou, Horou javorovou. Nasli drevo krasno Na huslicky hlasno...

(Slovenske spevy. vyd. priat. slov. spevov. 1880. № 53.—Cp. Kollar. Narodnie Spiewanky. 1834—1835. II, 4).

(Чешек.:) Vandrovali hudci,

Dva pekni mladenci и т. д.

(Erben. Pjsne narodnj w Cechach. 1842—1845. Ill, 221).

He объясняется ли распространенность в песнях данного мотива стран­ствования («путования», «вандрования») «гудцов» или «веселых молодцов», и срезывания дерева на гусли действительным странствованием по ела-

71

Сходный мотив вплетается и в шуточную, гнабженную тем же припевом «люли», плясовую же песню, в которой про­является необузданная до нахальства веселость, столь свойст­венная скоморохам. Слова песни вкладываются в уста моло­духе:

Срежу съ березы три пруточка, Люли, люли, три пруточка.

Сделаю три гудочка, Четвертую балалайку, Стану въ балалайку играти, Пойду на новыя сени, Стану я стараго будити, Встань мой старый — пробудися, Вотъ тебе помои — умойся, Вотъ тебе онучи — утрися, Вотъ тебе лопата — помолися, Вотъ тебе камень — удавися.

Хороводная песня, по содержанию своему близко сход­ная с только что приведенной плясовой, начинается с возгласа, обращаемого к волынке, и притом с притяжательным мес­тоимением «м о я» (волынка), что подает повод думать, что автором ее был скоморох-волынщик, хотя дальнейшие слова i песни, как и в предыдущем примере, влагаются в уста женщины, в данном случае — снохи:

Заиграй моя дубинка, Заваляй моя волынка, Любо, любо моей дочке, Заиграй моя волынка Свекоръ съ печки свалился, За колоду завалился. Кабы знала, возвестила, Я повыше бъ подмостила, Я повыше бъ подмостила, Свекру голову сломила,

вянским землям «прохожих скоморохов» или «гудцов», из песен которых этот мотив мог переходить в народные песни, где и сохранился до нашего времени?

1 Припев после каждого стиха.

² Римский-Корсаков. Сбор. русс. нар. пес. I, № 39 — Ср. Саха­ров. Сказ. русс. нар. I. III, 85.