Примечание. О тексте херувимской.

В поздних греческих книгах стоит Sopixpopou^euot) («дорифороме- нон») - копьеносимый. «Дори» - копье; 1-я гласная - омикрон; вероят­но, так же было и во время Никона, и в древних книгах.

Русский до-никоновский перевод 8©ро<ророи^еиои («дароноси- мый»), вероятно, произошел от либо: 1) Какой-то греческой рукописи, в которой стояло слово «дорофороменон» от «дорон» - дар, с 1-й гласной

- омега. Но это маловероятно, потому что греки не путают омегу с оми­кроном, т.к. омега всегда долгая, а омикрон чаще краткий, а в греческой фонетике краткие и долгие звуки ясно различаются. Либо: 2) двух оши­бок русского переводчика: а) он не различал длинные и краткие гласные и, поэтому, не различил омегу и омикрон; б) он спутал и и омикрон, что вполне вероятно, так как в греческом письме эти буквы очень похожи. Так «копье» превратилось в «дар».

«Копьеносимый» - осмысленно и красиво; императоров - триум­фаторов в античном Риме, действительно, поднимали на копьях вои­ны; ангелы же поднимают и несут царя всех в его вселенском триумфе

- в литургии. Аналогия изящная и схожая с многими аналогиями в греческом богослужении; этот текст производит впечатление очень древнего.

«Дароносимый» - неинтересно; все и так видят, что священник не­сет Христа в виде св. даров, и знают, что Он дается нам даром. При­хожане ведь помнят, сколько они заплатили за совершение литургии

- О руб., О коп. Хотя такой текст возможен, и какой-либо ереси в нем нет, но он тривиален, совершенно не соответствует важности момента

- переноса даров и не похож на обычные в греческом богослужении красивые аналогии.

Перевод «дориносима» лучше, конечно, чем до-никоновский (в сущности, неправильный и, можно даже сказать, вообще не перевод) «дароносима», но следовало бы полностью перевести греческое слож­ное выражение на русский и сказать просто: копьеносима. Это было бы точно, наглядно и понятно. «Дориносима» - полу-перевод и греко- русский гибрид-уродец; почему на нем остановились Епифаний и его помощники и зачем в русском тексте легко переводимое, но не пере­веденное греческое слово - совершенно непонятно.

Первые 6 примеров ухудшения текста я взял из [ 11, с. 39-41 ]. Автор [11] - Д.С.Варакин - известный старообрядческий начетчик и поле­мист, конечно, прекрасно знал о приведенных мной примерах улучше­ния - «Херувимской» и «Свете тихий», однако не привел их, не пытался представить их как ухудшения (что иногда делают, вполне безуспешно) и вообще о них не упомянул. Следовательно, он понимал, что это дей­ствительно, улучшения, и упоминать (тем более, цитировать) их ему

- по долгу службы старообрядческому полемисту, то есть писателю тенденциозному - незачем.

Таких изменений - улучшающих или ухудшающих русский текст

- очень немного; кроме них в богослужебные книги было внесено множество изменений, безразличных для содержания; например, вместо «дети» - поставлено «отроцы», вместо «гробным» - «сущим во гробех», изменен порядок слов, и т. п. Священник Никита Добры­нин составил перечень всех «Никоновых» изменений текстов и обря­дов;- он занял более 200 страниц! Фактически эти изменения были совершенно бесполезны и даже, отчасти, вредны, так как большин­ство русских пели и читали богослужебные тексты по памяти, и им пришлось почти каждый тропарь и стихиру переучивать, что неиз­бежно должно было привести и привело к страшной разноголосице в русских церквях. Целью подобных изменений было, вероятно, до­казать необходимость огромной и дорогостоящей работы - изъятия из обращения старых (до-никоновских) книг, содержащих якобы та­кое множество ошибок, и замены их новыми. Изъять же старые книги из обращения было нужно, чтобы стереть их из памяти. Кроме того, «исправление» такого множества «ошибок» демонстрировало квали­фикацию, трудолюбие, дотошность и - главное - нужность России греков-правщиков.

Следует также отметить, что некоторые песнопения, в старых кни­гах переведенные излишне буквально, так что трудно-понятны челове­ку, не знающему греческой грамматики, в новых еще более буквальны и уже совершенно непонятны; а вот бы где блеснуть пониманием языков Никоновым переводчикам! - например, ирмос 9-й песни 2-го канона Рождеству Христову. Вообще, почти все новые переводы буквальнее старых, теснее привязаны к греческому тексту; в них меньше гибкости и свободы владения русским языком; в результате они менее понятны и менее красивы, так сказать, более неповоротливы и неуклюжи, что видно, в частности, по вышеприведенным примерам ухудшения.

«Нельзя сказать, чтобы литературное достоинство переводов Епи- фания <Славинецкого> могло привлекать к ним много читателей. Переводчик, большой буквалист, хотел переводить как можно ближе к подлиннику и, вместо того, чтобы передать смысл подлинника обо­ротами, свойственными языку, на который переводится, он кует про­извольно славянские слова на греческий лад, дает славянской речи греческую конструкцию, вообще слог его переводов тяжел, темен, ино­гда непонятен. В самом его переводе богослужебных книг также встре­чаются тяжелые и неудобопонятные обороты. <...> В виде образчика переводов выпишем, напр., объяснение, что такое икона: "Всяка икона изъявительна есть и показательна, яко что глаголю, понеже человек ниже виднаго, нагое имать знание телом покоренней души, ниже по нем будущих, ниже местом разстоящих и отсутствующих, яко местом и летом списанный к наставлению знания и явление и народствование сокровенных примыслися икона всяко же к пользе и благодеянию и спа­сению, яко да столпствуем и являемым вещем раззнаем сокровенная" и пр.» [113, с. 390-39Ц.

Не обошлось и без грамматических ошибок (возможно, в результате того же буквализма перевода), некоторые из которых можно было, при желании, считать ересью, что и сделал в своей челобитной 1662 г. инок Савватий. Он отметил, например, что слова «Отче Слове» без союза «и» или запятой есть слияние ипостасей, и т. п.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ РАСКОЛА

«Память», опубликованную перед Великим постом 1653 г., можно считать началом раскола. Агитация против «Никоновых» реформ на­чалась сразу после издания «Памяти»; после удаления Никона с па­триаршей кафедры, его противники усилили ее. Аввакум и Лазарь в Сибири, Неронов в Вологде и Спасо-Каменном монастыре, Епифаний, Досифей и Корнилий на Севере и их многочисленные последователи по всей России имели много слушателей, сторонников и преданных учеников.

Несколько челобитных от вождей оппозиции было подано царю в 1663 г. Эти челобитные имели между собой много общего (хотя писа­лись в разных концах России), и очень характерны для раннего старо­обрядчества. Их авторы не просили царя о себе, но только о Церкви; считали подачу челобитной своим христианским и пастырским долгом; не ждали земных наград, но уповали на небесные; верили в конечную победу истины; опасались, не пришло ли время Антихриста; видели «ла­тинство» во многих церковных новшествах; обвиняли учителей-греков, и особенно Арсения; отмечали несогласие новопечатных книг между со­бой и бесцельность многих «исправлений», внесенных, следовательно, в богослужебные тексты только чтобы их как-нибудь изменить; видели признак царства Антихриста в «насильстве» над Церковью. В этих че­лобитных появилось название «никониане» - сторонники «Никоновых» нововведений - в противоположность «христианам», не пошедшим за Никоном, но оставшимся со Христом.

До знаменитого собора 1666-1667 гг. жизнь вождей раннего старо­обрядчества складывалась так:

Неронов (сам родившийся в 1591 г. под Вологдой) при попусти­тельстве монастырского начальства и стражи писал и пересылал свои письма царю, царице и прот. Стефану Вонифатьеву. В этих письмах за­мечательны его настойчиво повторяющиеся требования созвать собор не только из епископов, но и из священников и благочестивых и грамот­ных м1рян; по его мнению, только такой собор будет беспристрастным

и независимым, сможет обоснованно решить вопрос о богослужебной реформе и восстановит, без всякого произвола и жестокостей, старое русское благочестие. В том же 1653 г. Неронов был выслан на самый северный край русской земли - в Кандалакшский монастырь; писал в Москву и оттуда «за своею рукою тетрати», и вскоре бежал по морю в маленьком баркасе с тремя спутниками, «а все неискусны морскому плаванию». Беглецы избежали двух погонь, чудом спаслись от бури, вы­садились в устье Кеми и добрались до Соловецкого монастыря, уже тог­да бывшего оплотом противников реформ. Вероятно, утвердив братию в их решимости, Неронов оттуда добрался с благословением соловецкого архим. Ильи до Москвы, многократно избежав ареста, приказы о кото­ром были повсюду разосланы патр. Никоном. Какова повсеместная под­держка местного населения и какова крепость духа 62-летняго протопо­па, измученного угрозами, проклятиями, избиениями, приковыванием цепью за шею и тряской в телеге, которую было приказано гнать как можно быстрее! В Москве Неронов жил (с ведома благоволившего ему лично царя) у своего друга - прот. Стефана Вонифатьева и 25.12.1656 постригся в «Переяславль-Залесском Троицком Даниловом монастыре» ([47, с. 292]) с именем Григорий. (Но: «постригся в Спасо-Евфимиевом монастыре <в Суздале>» [60, с. 51]). Спорил с патр. Никоном, затем подал царю Алексею Михайловичу челобитные о старой вере в 1660, 1664 (в ней просил милости для прот. Аввакума) и 1665 гг. В 1665 г. был сослан в цепях в Вологду, но в 1666 г. вернулся в Москву и служил в Иосифо-Волоколамском монастыре. К началу собора 1666 г. подал челобитную против церковных новшеств, кончавшуюся словами: «А за имя великаго Бога и за государское величество аще и смерть приму, но не буду молчать».

Это - типичное для основателей старообрядчества выражение • преданности царю, дожившей среди старообрядцев, несмотря ни на что, до 1917 г. Десятки тысяч их «приняли смерть за имя великого Бога и за государское величество, но не молчали» в 1918-1920 гг. на Дону, на Кубани, на Урале и за Байкалом в рядах белых казачьих войск.

О прот. Аввакуме нужно рассказать подробнее. Аввакум Петров, сын священника села Григорова Нижегородского уезда, родился 20.11.1620, женился в 1638 г. на 14-летней Анастасии Марковой, до­чери местного кузнеца, дьякон с 1642 г., священник с 1644 г., протопоп Юрьевца-Повольского в 1652 г. В конце 1652 г. был вызван в Москву и

служил в Казанском соборе, протежируемый его настоятелем - прот. Нероновым, после ареста которого 4.8.1653 возглавил оппозицию патр. Никону. 13.8 арестован и заключен в цепях в Андроников монастырь, 17.9 сослан с семьей в Тобольск. Там служил в кафедральном соборе, разрешение чего получил для него Симеон архиеп. сибирский. В конце июля 1655 г. выслан из Тобольска в Якутский острог с запрещением совершать богослужение; доехал до Енисейска и был там остановлен указом - ехать в Даурию с полком воеводы А.Ф.Пашкова; отряд вышел из Енисейска 18.7.1656. С 1.10 по 15.11 был заключен в холодную баш­ню Братского острога; объяснить тот факт, что он остался там жив, а не замерз насмерть, можно только чудом. В мае 1657 г. отряд двинулся за Байкал по рекам Селенге и Хилку до озера Иргень, оттуда волоком до реки Ингоды, и по Ингоде и Шилке достиг в начале июля 1658 г. устья Нерчи. Весной 1661 г. по приказу из Москвы отправился в обратный путь с семьей и несколькими людьми через всю Сибирь, охваченную вос­станиями коренных народов. Прибыл в Москву не позднее мая 1664 г. Почти 11 лет провел в Сибири Аввакум, в невероятных лишениях и го­лоде, от которого умерли два его сына, среди бесчисленных опасностей от врагов (которых он легко наживал своей строгостью и неуступчиво­стью), властей, диких и враждебных инородцев, зверей (см., например, потрясающее описание нападения стаи волков на караван ссыльных в 137, с. 116-118]) и холода. В Москву он вернулся героем и исповедником за правду; развился и его талант проповедника, судя по его литератур­ным произведениям - редкостный. По пути в Москву он «по всем го­родам и селам, в церквах и на торгах кричал» о правоте «старой веры» и лжи «Никоновых новин». Во всех невыносимых, казалось, обстоя­тельствах его неизменно поддерживала жена - женщина удивительной твердости и преданности.

Несмотря на лесть, заискивания, подарки и обещания властей, и ла­сковый прием самим царем, Аввакум не смягчил своего отношения к реформам и ожесточения к патр. Никону и подал царю челобитную, в резких выражениях требовавшую, чтобы тот «взыскал старое благоче­стие, а новые служебники отложил, да и все Никоновы затейки»; цит. по [2, с. 167]. 29.8.1664 Аввакум с семьей был сослан в Пустозерск, но, по ходатайству Неронова, уже в дороге ему было разрешено ехать в бо­лее близкую и легкую ссылку в Мезень. Зимой 1665-1666 гг., в связи с подготовкой к большому церковному собору в Москве, начались аресты вождей оппозиции по всей России. При этом у арестованного на Вятке иг. Феоктиста были при обыске обнаружены и изъяты списки и авто­графы сочинений Аввакума, в том числе письма и челобитные царю, из­готовление, распространение и хранение копий которых было важным государственным проступком, и письма самому Феоктисту. 1.3.1666 Аввакум был привезен в Москву, где его увещал крутицкий митр. Па­вел; 9.3 его перевели «под начал» в Боровский Пафнутьев монастырь.

Священник Лазарь из Романова-Борисоглебска родился приблизи­тельно в 1610 г., рукоположен во священство не позднее 1633 г. В 1653 (или в 1661 - [37, с. 135]) г. был сослан с женой Домной и другом и сподвижником - под'дьяком Федором Трофимовым - в Тобольск вслед за Аввакумом, и там с ним встречался. За свое «неистовое прекосло­вие» привезен в Москву как арестант в ноябре 1665 г.; здесь составил «росписи» (рассмотренные соборами 1666-1667 гг.) против церковных новшеств, за что был сослан в Пустозерск. Оттуда 31.8.1666 он был в цепях привезен в Москву.

Епифаний, из крестьян, в 1645 г. пришел в Соловецкий монастырь, видел здесь прп. Елеазара, Иоанна Неронова и ссыльного Арсения Гре­ка; монах с 1652 г., отказался от рукоположения во священство. В 1657 г. ушел с Соловок на Виданский остров в Кондопожской губе Онежско­го озера и жил там неподалеку от скита пустынника Кирилла; там он на­чал проповедовать против реформ «патр. Никона». Затем два года жил в пещере на реке Водле (Пудожской волости) с Выговским подвижником Корнилием, затем на Кяткозере. Составив небольшую «книжицу» про­тив новшеств, он сделал с нее особый список для царя Алексея Михай­ловича и, захватив его, отправился в Москву. Пришел туда как раз к собору 1666 г.

Федор Иванов, сын священника села Колычева Дмитровского уез­да, рукоположен во дьякона не ранее 1654 г., в 1658 г. назначен слу­жить в Благовещенском соборе московского кремля. Не заявляя про­теста, служил первое время по новоисправленным книгам, тщательно сравнивая их с древними богослужебными текстами, и убедился, что «блудят <...>, што кошки по кринкам <...> нынешние переправщики по книгам, и яко мыши огрызуют божественныя писания» [6]. Отказался служить по новым книгам и сблизился с кружком протопопов - против­ников патр. Никона. 9.5.1665 по приказу царя Алексея Михайловича у него были отобраны келейные книги и бумаги, а сам он был отведен к митр. Павлу для допросов и увещаний и был им посажен на цепь. Федо­ра упрашивали пожалеть себя и родственники (он имел жену и детей).

Вплоть до самого собора 1666 г. его непрестанно (несмотря на его невы­сокий сан и, вероятно, небольшой возраст) уговаривали отказаться от протеста и признать правильность новых книг, что свидетельствует о том, что его образованность, проповеднический и писательский талант и авторитет для всего движения против реформ были общеизвестны и общепризнаны.

Афанасий - земляк, ученик и духовный сын прот. Аввакума - до иночества юродствовал, «бродил босиком <...> в одной рубашке и зиму и лето. <...> Плакать же зело был охотник: и ходит и плачет» [ 16, с. 100]. Был весьма начитан и вполне подготовлен для учительства среди про­тивников патр. Никона и «его» реформ; однако, не учительствовал до 1665 г., так как это противоречило бы традиции юродства. После ссыл­ки Аввакума 29.8.1664 стал руководителем оппозиции; ранней весной 1665 г., предвидя себе иной подвиг, отказался от юродства и постригся с именем Авраамий (неясно, в каком монастыре; но не в Москве). От­сутствовал в Москве до весны 1667 г.

Юродивый Киприан, любимец царя Алексея Михайловича, подавший ему 21.11.1664 третью (всего их было 10) челобитную прот. Аввакума.

Симеон, в иночестве Спиридон Потемкин, родом из Смоленска, дядя боярина и окольничего Ф.М.Ртишева, знавший 5 иностранных языков, с 1662 г. архимандрит Покровского монастыря в Москве. Постоянно и неизменно писал против реформы, указывая, что она открывает путь в Россию Антихристу; еще при жизни (+1664) стал авторитетом для всех вождей оппозиции.

Дьяк Семен Васильев Башмак, прозвищем Третьяк, с 1654 г. инок Савватий. Автор (1659 г.) челобитной о «книжном неисправлении», со­слан за нее в Кирилло-Белозерский монастырь, откуда послал царю 2-ю челобитную, в которой перечислил ошибки в новых переводах и упо­мянул о своей 40-летней службе царю. Неясно, сколько лет он пробыл в Кирилловом монастыре ссыльным, а с 1661 г. рядовым монахом, и когда перевезен в Москву.

Столичные борцы против реформ имели последователей в провинции: Еп. Александр родился в Сольвычегодске в 1603 г.. монах с 1631 года, игумен с 1643 г, архимандрит Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере с 1651 г., еп. Коломенский и Каширский (вместо Павла) с 1655 г., еп. Вятский с 1657 г. Подписав из страха в 1656 г. осуждение оппози­ции, не скрывал теперь, перед собором 1666 г., своей солидарности с ней и открыто осуждал реформу. Письменно помогал вождям оппозиции составлять их челобитные, подбирая для них материалы и доказатель­ства, давал в своей Вятской епархии прибежище гонимым (например, иг. Феоктисту), сам составил «две тетради о сложении перстов крестного знамения» и особые «вопросы к собору» 1666 г., направленные против реформы и патр. Никона лично.

Иг. Беседного Никольского монастыря близ Тихвина Досифей скры­вался от ареста в Курженской пустыни близ Повенца, и несколько раз приходил оттуда в Москву. Затем перешел на Дон, и стал одним из основателей старообрядчества на юге России.

Чудовский инок Корнилий (родом из Тотьмы) ушел на Дон вместе с Досифеем.

На Дону проповедовал и основатель поповского согласия - священ- ноинок Феодосий (Ворыпин).

Суздальский соборный поп Никита Константинов Добрынин не­сколько лет составлял челобитную в защиту старой веры и, не успев ее подать, был в декабре 1665 г. арестован и привезен в Москву.

Соловецкие иноки Арсений и Софоний проповедовали в Нижегород­ской земле и положили основание чернораменским скитам.

Псковский протопоп Варлаам проповедовал в Псковской и Новго­родской областях, инок Капитон - во Владим1рской, поп Полиевкт - в Калужской, поп Козьма - в Черниговской.

Центром московской оппозиции новшествам был дом боярыни Феодосии Прокопьевны Морозовой, дочери окольничего П.Ф.Соковнина, родствен­ника М.И. Милославской - первой жены царя Алексея Михайловича. Пра­прадедом Прокопия Федоровича Соковнина был выехавший в Россию из Ливонии в 1545 г. барон Иоганн ф. Икскюль ([6, «Соковнины»]); он, веро­ятно, и передал всем своим потомкам свой «рыцарский» характер. Родилась Ф.П.Соковнина в 1632 г., и в 1649 г. была выдана за боярина Г.И. Морозова - брата Б.И.Морозова, воспитателя молодого царя. Овдовев в 1662 г., она вся отдалась аскезе и заботам о нищих, больных и убогих; ее дом и огромное (из числа самых больших в России) богатство (8 тыс. крепостных) служили за­щитникам старой веры. («Эти земельные богатства - явление исключитель­ное, не имевшее аналогов в землевладении первой половины XVII в.» [112, с. 159]). Она, как и ее сестра кн. Евдокия Урусова и их подруга, жена стре­лецкого полковника Марья Данилова, были духовными дочерьми прот. Ав­вакума, который и жил в 1664 г. в ее доме; там собиралась и вся московская оппозиция. В ее доме жили и инокини (во главе с Меланией, в Mipy Алексан­дрой Григорьевной), изгнанные из своих монастырей за отказ молиться по новым книгам, и юродивые Федор, Киприан и Афанасий, защищавшие ста­рую веру на московских торжищах и площадях; частыми гостями были еп. Вятский Александр, иг. Феоктист и прочие вожди оппозиции. Часто бывали в ее доме инокини кремлевского Вознесенского монастыря; его уставщица Елена (Хрущова) приказала петь по старым книгам. Когда власти запретили это, организовали богослужение в кельях. Сама боярыня Феодосия Моро­зова в самом бедном платье обходила с милостыней все московские тюрьмы и богадельни, обличая там Никона и «его» реформы; открыто она выступи­ла в защиту старой веры после ссылки прот. Аввакума на Мезень в августе 1664 г. Осенью ее безрезультатно уговаривали согласиться молиться по но­вым книгам и прекратить поддерживать оппозицию. В этих уговорах участво­вал по приказу царя и муж сестры Морозовой Евдокии - князь П.С. Урусов, но тоже безуспешно. Летом 1665 г. половина ее вотчин была отписана на государя.

Осенью 1664 г. военные отряды искали, находили и арестовывали противников реформы, скрывавшихся в Вязниковских лесах по реке Клязьме, к востоку и северу от Москвы, на Керженце, в Среднем Повол­жье и в Костромских и Вологодских пределах. Многих привезли в Мо­скву для уговоров или сожгли на месте, но, по словам С. А.Зеньковского, «именно эти районы на века остались главными местами скопления противников нового обряда и зачинщиков неповиновения церкви». Же­лательным властям результатом этой «чистки» была наглядная демон­страция участи, ожидавшей остававшихся еще в Москве упорных, но уже тайных оппозиционеров. О розысках и казнях знали, конечно, и иерархи - будущие участники соборов 1666 и 1666-1667 гг.; это должно было обеспечить и обеспечило их правильное, с точки зрения властей, поведение на этих соборах.

Неудивительно, что кроме открытых противников церковных нов­шеств, готовых принять смерть за старую веру, подала свою общую че­лобитную (в порядке подготовки соборного суда над Никоном) царю Алексею Михайловичу и группа епископов, побоявшихся подписаться. Челобитная эта по своему содержанию очень близка к челобитным ста­рообрядческих вождей; в ней, например, читаем: «книги, при патриарше­стве его тиснением печатным изданные, мятежа и смущения исполнены. <...> Ужто до него, Никона, неправо веровали и безкровную жертву Го- сподеви всегда приносили туне? Оле дерзости и безстудия!»; цит. по [2, с. 171]. Эти слова епископов, сохранивших на плечах головы со своими мыслями и убеждениями, и желавших сохранить их и впредь, и потому вполне послушных воле царя, хорошо отражают позицию всей огром­ной массы русского духовенства, причем священники, дьяконы и дьяч­ки были настроены против царских («Пиконовых») реформ еще резче из-за того, что им (по малограмотности) было труднее переучиваться. Это ясно выражено в челобитной Соловецкого монашества 1658 г.: «А которые мы священницы и дьяконы маломочны и грамоте ненавычны и к учению косны, по которым служебникам старым многие лета училися, а служили с великою нуждею <...> Нам чернецом косным и непреим- чивым сколько ни учиться, а не навыкнуть»; цит. по [2, с. 171] - это, конечно, отчасти притворство, попытка оправдать отвержение монасты­рем новых книг, не назвав при этом главных причин - несогласия с ре­формами и ненависти лично к Никону -, но лишь отчасти; в то же время это и правда.

Вышеупомянутую разноголосицу в русском богослужении в ре­зультате книжных и обрядовых исправлений ярко описал в своей че­лобитной царю священник Никита Добрынин: «Во многих градех твоея благочестивыя державы, наипаче же в селех, церкви Божии зело воз­мущены. Еже есмь много хождах и не обретох двух или трех церквей, чтобы в них единочинно действовали и пели, но во всех разнствие и великий раздор. В той церкви по книгам Никоновым служат и поют, а в иной по старым. И где <... > два или трое священников литоргию Божию служат, и действуют по разным служебникам. А иные точию возгласы по новым возглашают и всяко пестрят. Наипаче же в просформисании священнодействуют <...> семо и овамо. Овии от них по старине Агнец Божий прободают, инии же по Никонову толкованию, в другую страну, и богородичну часть с девятью частьми полагают. А прочии <священ- ники> части выимают и полагают, что и сказать неведомо как: овии от них треугольно части выимают, инии же щиплят копием и части все смешивают в груду. К тому и диаконы со иереи не согласуются: он свя­щеннодействует по новому, а другий по старому. Инии же священники, против 52-й главы никоницкия книги велят диаконам агнец выимати. И о том в смятении все. Такожде и певцы меж собою в несогласии: на кли­росе поют тако, а на другом инако. И во многих церквах служат и поют ни по новым книгам, ни по старым. И Евангелие и Апостол и Паремии чтут и стихиры кананархисают ни греческим ни словенским согласием, понеже старое истеряли, а новое не обрели. И священнотаинственная Божия служба и весь церковный чин мнется; одни служат и поют тако, инии же инако; или ныне служат тако, наутрие инако. И указуют на Никоновы печатные книги и на разные непостоянные указы. <...> И во всем, великий государь, в христоименитой вере благочестиваго твоего государства раскол и непостоянство. И оттого, великий государь, много христианских душ, простой чади, малодушных людей погибает, еже во отчаяние впали и к церквам Божиим пооскуду учали ходить, а инии и не ходят, и отцов духовных учали не иметь. <...> Богомольцы твои, свя- тителие Христовы, меж собою одеждою разделились: ови от них носят латынские рясы и новопокройный клобук на колпашных камилавках, инии же, боясь суда Божия, старины держатся. Такоже и черные вла­сти и весь священнический чин одеждами разделилися ж: овии священ­ники и дьяконы ходят в однорядках и скуфьях, инии же по иноземски в ляцких рясах и в римских и в колпашных камилавках. А иные, якож просты людины, просто волосы и шапку с соболем с заломы носят. А иноки не по иноческому чину, но по ляцки без манатей, в одних рясах аки в жидовских кафтанах и римских рогатых клобуках. В том странном одеянии неведомо, кое поп, кое чернец, или певчий дьяк, или римлянин, или лях, или жидовин»; цит. по [2, с. 172-173].

Еще резче порицает новый внешний вид духовенства соловецкая челобитная: «Попы м1рские, яко Никонова предания ревнители, нари- цаемии никониане, ходят по римски без скуфей оброслыми головами и волосы распускав но глазам, аки паны или опальные тюремные сидель­цы, а иные носят вместо скуфей колпаки черные и шапки кумыцкие и платье все нерусское же. А чернцы ходят в церковь Божию и по торгам без манатей, безобразно и безчинно, аки иноземцы или кабацкие про­пойцы <...>»; цит. по [2, с. 173].

Начали осуществляться великие внешнеполитические планы царя Алексея Михайловича: в 1654 г. левобережная Украина в результате удачной войны против Польши соединилась с Великороссией в одно Русское государство. Но Малороссийская православная Церковь оста­валась в юрисдикции Константинопольского патриарха и имела грече­ские богослужебные обряды, которые многие русские считали чужими и даже еретическими. В результате «присоединения Левобережной Украины, а также Киева <...> из украинских земель в Москву хлынула киевская православная ученость, а с нею при московском дворе утвер­дились и элементы культуры Нового времени. Так в стене, отделявшей Московское царство от Запада, была пробита непоправимая брешь.

Новшества из-за рубежа подрывали основы традиционного уклада мо­сковской жизни» [112, с 1111. Так, когда в Иверский на Валдае мона­стырь прибыли 30 иноков малороссов и иг. Дионисий, приглашенные патр. Никоном, все иноки великороссы ушли из монастыря. Выражая их общее мнение, казначей Нифонт писал Никону: «Священника у нас в монастыре нашея русския веры нету ни единаго, и нам помереть без покаяния»; цит. по [2, с. 174]. При таком (фактически, всенародном) неприятии греческих и малороссийских богослужебных чинов и тек­стов царь Алексей Михайлович, видя свои планы уже реализуемыми, решил не отступать и не смягчать нажим. 20.4.1666 он созвал русских архиереев на собор.

СОБОР 1666 Г.

До открытия собора и без обсуждения между собой, каждый из 10 иерархов - предполагаемых участников (в том числе митрополит из Сербии Феодосии) - должен был письменно ответить лично царю (он «вызвал каждого из них к себе поодиночке» [25, с. 217]) на поставлен­ные им вопросы:

1) Православны ли восточные патриархи?

2) Православны ли греческие книги, рукописные и печатные?

3) Правильно ли судил собор 1654 г.?

Эта анти-каноническая процедура дала желаемый результат: не зная мнений коллег, но зная мнение царя, все ответили утвердитель­но и, поэтому, стали участниками собора; желающих последовать за еп. Павлом Коломенским не нашлось. Такой ответ облегчался тем, что прямого осуждения русского обряда поставленные вопросы (тре­бовавшие квалифицировать все греческие книги и все постановле­ния собора 1654 г. заодно) не требовали. Имея в руках эти ответы, царь имел в руках и весь собор; возражения в его заседаниях были невозможны. Недостатком хирости царь Алексей Михайлович не страдал.

Он сам и начал собор речью в защиту новых книг; затем раскаялся в своем прежнем упорстве Александр еп. Вятский, отрекшись своих со­мнений: «та вся моя сомнения весьма повергаю, отреваю и оплеваю»; цит. по [2, с. 175]. Это самоповергание и самооплевание, потребованное и полученное, чтобы подать «хороший» пример привезенным на собор главным оппозиционерам, далось еп. Александру, вероятно, нелегко. Но далось; пример был подан и, в сочетании с общим согласием всех рус­ских архиереев, памятью об участи еп. Павла Коломенского и сведения­ми о все новых и новых казнях, убедил некоторых; раскаялись и прими­рились с собором иером. Григорий Неронов, соловецкий старец Герасим Фирсов, иг. Феоктист (+ в ноябре того же гола), иноки Антоний Му­ромский и Ефрем Потемкин, архим. Никанор (притворно, чтобы уехать на Соловки) и несколько менее заметных лидеров оппозиции. Не были убеждены, не притворялись и не раскаивались протопопы Аввакум, Ни­кита и Лазарь и дьякон Федор, причем последний, впервые в ходе реформ осмелился осудить царя, что следует счесть важной вехой в полемике. Когда допрашивавший его митр. Сарский и Подонский Павел сказал, что нет худа ни в старом, ни в новом обряде, но следует покориться царю и соблюсти церковное единство, Федор ответил: «Добро угождати Христу <...>, а не лица зрети тленнаго царя и похоти его утешать». Он явно был прав, и с такой правотой мог быть уверен в тяжелейшем приговоре суда. На 1-й вопрос он ответил так: «Нет, ибо содержат обливательное креще­ние»; цит. по [2, с. 176], Возразить и на это было нечего, так как многие знали об исследованиях и отчетах Суханова и других подобных; да и без этих отчетов сведения об обливании у греков не могли не просочиться в Россию. Правота (по понятиям того времени) Федора была очевидна; поэтому без дальнейшей полемики собор постановил лишить сана и от­лучить его, Аввакума и Никиту от Церкви «за хулы на исправленные книги и служащих по ним». Снятие сана и отлучение от Церкви совер­шилось принародно в Успенском соборе; Аввакум и Федор взаимно про­кляли проклявших их епископов. Расстриженных заключили в цепях в подмосковный Николо-Угрешский монастырь. Вскоре Никита и Федор раскаялись (притворно) и им было обещано освобождение. Суд над Ла­зарем был отложен. После этого собора «в правящей иерархии все по­няли, что дело не в древнем или новом благочестии, а в том, остаться ли на епископской кафедре без паствы, или пойти с паствой без кафедры, подобно Павлу Коломенскому» [31, с. 409].

Точно замечено и сильно сказано: 1) тогдашним епископам, дей­ствительно, была важнее кафедра и безопасность, чем «древнее или новое благочестие»; 2) избрать «древнее» благочестие тогда еще зна­чило - остаться с паствой, которая в подавляющем большинстве была за «древнее». Ключевский не объясняет, однако, что значат его сло­ва: «пойти подобно Павлу Коломенскому», а в другом месте он же пи­сал, что еп. Павел «скончался безвестно»; участникам собора 1666 г. (как и собора 1655 г. - см. с. 162) было хорошо «известно», куда «по­шел» еп. Павел - на костер. Думаю, что это было известно и самому В.О.Ключевскому; иначе понять цитированные его слова невозможно. Замечательны доводы допрашивавших архиереев: когда Лазарь и Фе­дор заявили, «что они не перестанут исповедывать Св.Троицу двуперст­ным крестным знамением и обличать нововводителей», их спросили: «а если мы отсечем у вас правые руки, как вы будете двумя перстами креститься? если вырежем языки, как станете обличать нас?»; цит. по [30, с. 436] — что и осуществилось в точности.

Таким образом, раскол был налицо; собор решил пригрозить непо­слушным гражданскими казнями уже официально, и опубликовал «На­ставление благочиния церковнаго». В этом «наставлении» вообще не говорилось о старых и новых книгах и обрядах, но только о послуша­нии: «Если кто не послушает нас хотя в одном чем повелеваемом те­перь, или начнет прекословить, мы таких накажем духовно, а если и духовное наказание наше начнут презирать, мы к таким приложим и телесное озлобление»; цит. по [2, с. 176-177]. Не называя старые об­ряды и книги еретическими и не полемизируя с ними по существу, этот собор русских архиереев просто приказал принять все новые обряды и книги, и обещал непослушным «телесное озлобление»; чудо св. Меле- тия, слово бл. Феодорита, писания Максима Грека, Стоглавый собор и очевидное свидетельство тысяч древних, в том числе чудотворных икон не были даже упомянуты; их как бы не было. Эта тактика (не спорить по существу проблемы и свести все к послушанию, то есть подменить всю многогранную проблему одним ее дисциплинарным аспектом), по существу недобросовестная, и в XVII в. далеко не новая, часто приме­нялась в разных странах и в разных ситуациях и впоследствии, всегда в России с неполным, не таким, как хотелось бы властям, успехом - недостаточно русский народ дисциплинирован. Неполон был успех и собора 1666 г., завершившегося 2.7.

В частности, он не убедил, но лишь на некоторое время запугал еп. Александра Вятского. «Так, по-видимому, лишь Александр Вятский был способен достать и передать старообрядцам документы, связанные с решениями церковных соборов 1660 и 1666-1667 гг. по делу патриар­ха Никона, тайные решения о преследованиях старообрядцев и многое другое. Эти материалы, в свою очередь, послужили важным источни­ком для последующих догматико-полемических сочинений старообряд­цев» [60, с. 74].

СОБОР 1666-1667 ГГ.

Больших результатов (и в смысле убедительности полемики по су­ществу вопроса, и в смысле авторитетности решений и постановлений) царь ожидал от готовящегося большого собора; для участия в нем в Рос­сию ехали патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохий- ский. Приглашены на соборный суд над бывшим патр. Никоном были все четыре православных патриарха; все они знали, конечно, что будет обсуждаться и осуществлявшееся уже «исправление» русского богос­лужения по греческому образцу, знали, вероятно, в общих чертах, и о том, какими мерами оно осуществлялось. Предстоящие им суд над Ни­коном и суд над русским обрядом, заставили, вероятно, их задумать­ся:- ехать ли в Москву? Хлопоты о их приезде в Москву царь Алексей Михайлович начал еще в 1662 г., но тогда «все восточные патриархи от­казались ехать в Москву или прислать своих наместников» [52, с. 187]. Патриархи Дионисий Константинопольский и Нектарий Иерусалим­ский отказались (под благовидными предлогами) приехать и в 1666 г. Оба они и раньше старались примирить царя с Никоном, оба знали, что фактическим руководителем заседаний собора будет Паисий Лигарид митр. Газский, оба знали и писали о том, что он подделал патриаршие грамоты. Позднее Досифей патр. Иерусалимский характеризовал Лига- рида в письме царю Алексею Михайловичу так: «еретик из еретиков», каких нет «ни в живых, ни в мертвых»; цит. по [45, с. 40].