Бабье лето или Happy birthday too you.

Бабье лето или Happy birthday too you.

Пьеса в одном действии.

Действующие лица.

Рома

Света

Катя

Софья Петровна

Все они – работники одного маленького местного ДК.

Сцена первая.

Бог и Любовь – это не одно и тоже, как говорят, как привыкли, как хотят, чтобы было. Чтобы красиво было. Все хотят красивости, чтобы у них, не как у других. Красиво, бьютифул, вандефул. Слова разные находят. Смешные слова. Не в том красота, в чём ищут её. Бог и Любовь – две противоположности, две непересекающиеся силы, два звука, которые никогда не станут одним каким-то важным словом. Любить может только Бог, если есть он вообще где-то. Никто не способен на это больше, как не старались бы, как не хотели. Любовь с чем-то высшим, с чем-то святым связана. Здесь страдания только да грязь весной и осенью на дорогах. От этой, грязи, кажется, нет нигде спасения.

Напротив дома – стадион, если посмотреть в окно – видно и поле, и трибуны. Слышно, как идут соревнования, бегут спортсмены, в микрофон тренер объявляет результаты и фамилии. «Ко второму забегу готовятся ….» «Участники забега, пожалуйста, пройдите на старт…» «До пятого забега осталось две минуты…» «Кто не получил номер, пройдите, к организаторам…»

В комнате чувствуется праздник. Накрыт стол. На стенах шарики. Звучит музыка. Блестит упаковочная лазерная бумага из-под подарков. Света, Катя и Рома сидят за столом. Они уже расслаблены, видимо, и выпили, и поели, и поговорили. Сидят, смотрят на стол – ищут взглядом «чего бы ещё съесть», но не едят, ясно, наелись. Света очень худая, стройная, она такая, про которых говорят – миниатюрная. Сидит, спину прямо держит. Катя же наоборот – сидит, вся ссутулилась. А вот волосы у неё ярко-зелёного цвета. Рома качается на стуле, поёт чего-то не в такт музыке. Он сидит в центре стола, слева Катя, справа Света. Девушки разговаривают между Ромой, как бы через него и в тоже время и с ним.

КАТЯ. Страх вдруг у меня такой, Светка, подумала на одну секунду только. Подумала и тут же, сразу же забыла. Подумала - жизнь проживу эту, пролетит, не важно всё, забудется. А потом там жизнь будет, вечная. И страх, что от меня ничего не зависит, что мне так и придётся то там жить, то здесь, как скажут, так и придётся делать.

СВЕТА. И поэтому как дура выкрасилась, да? Ты как к детям-то завтра придёшь? Они ж от страха кончатся все.

РОМА. А мне, Кать, нравится, необычно так, модно, креативно, я бы сказал.

КАТЯ. Только подумала так - смотрю, две девки стоят - одна вся зелёная, волосы в смысле, а другая красная. И я поверила - знак это мне. Вот видишь. Один Ромик только и понимает меня.

РОМА. Нет, правда, креатив по полной в этом есть какой-то.

КАТЯ. Я в последнее время музыку полюбила, классическую в смысле. Это когда к нам в ДК оркестр приезжал, помните? И я как наслушалась, насмотрелась, напиталась всем этим ихним искусством, так вот прямо и обалдела вся после. Шла домой и плакала. От счастья, что узнала, что значит это, что поняла, где сила настоящая. Я дисков купила море, штук пять. И целыми днями слушаю, дома сижу когда.

СВЕТА. А я могу Чайковского от всех остальных других любых композиторов отличить. Вперемешку мне поставьте и я точно, сто, двести, триста, пятьсот процентов скажу – это вот Чайковский, а это вот не Чайковский. И ещё Вагнера могу отличить. Он сумасшедший потому что. А Чайковский – классический очень

РОМА. Он самоубийца был, знаете хоть? Креатив прочитал, на днях. Выпил стакан воды, а в городе холера. И он назло. Любовь у него, несчастная. Щас тоже пойду, нахалкаюсь, наглотаюсь.

КАТЯ. Подумала, и надо же, за всю жизнь – и ни на одном инструменте не умею, не научили, гады, меня.

РОМА. А я на губной гармошке, с садика ещё, с детства.

 

Встаёт, долго ищет, достаёт детскую, пластмассовую губную гармошку. Встаёт на стул, между Катей и Светой. Играет «В траве сидел кузнечик». Несколько раз сбился, но всё же доиграл до конца. Сел обратно на стул, стал вдруг очень доволен собой, горд даже.

РОМА. И не забыл ведь. Во память. Земля имеет форму чемодана. А ты говоришь, Светка, Чайковский. Я могу любого тебе назвать. Угадывать только неоткуда. Катька, тащи диски. Сыграем со всеми в Угадай мелодию. А то скукота, сидеть так, друг другу во рты пялиться.

СВЕТА. С кем со всеми-то? Скукота. Ты с кем играть-то собрался? Нет никого. Две утки и гусь. Напился?

РОМА. Так я и хочу спросить вас. Где бабье лето моё? Всегда тепло в День рожденье, жара, в футболках ходим. Где оно, а? С самого детства, помню. Каждый год в мой день рождение – бабье лето. Я привык так. Что молчите? Где оно, вы должны знать?

КАТЯ. Ты много хочешь, Ромочка, ты не заслужил, наверное. Ну ка, вспомни, что ты плохого в том году сделал. С Новым Годом тебя, Ромочка. У тебя новый год наступил в жизни, поздравляю!

РОМА. Холод, снегом пахнет. Я вышел, чуть не помер от обиды. Креатив сегодня. Должно тепло быть. По примете. Лето не хочет уходить, за ним теплые последние дни. Это ж по вашей части, как там у вас?

СВЕТА. Сам баба, не знаем ничё, мимо проходили. Закрой пасть, придурок, от жизни отстал.

РОМА. Сама заткнись, сходи, в зеркало взгляни.

Света смеётся.

Да не ржи. Я ж правду тебе. А вон, вторая звезда, это ты. Или Катька.

СВЕТА. Спасибо, я на втором месте значит, спасибо.

РОМА. Тот, кто говорит, он всегда на первом. Я же не могу про себя сказать – я на втором, это неправда будет. Это от бешеной любви только бывает такое, наверное.

Рома улыбается.

РОМА. Почему это, не знаешь? Нет, не знаешь. Светка, а давай поцелуемся с тобой, ну, так, не по-настоящему, просто.

СВЕТА. Чего вдруг это? Ну давай, раз просто.

Целуются.

РОМА. А ничего так, креативно. Столько лет знаем друг друга –и не целовались. Надо посмотреть – чего она делает там, притихла подозрительно. В тихом омуте, знаешь кто? Она такая модная вся, нарядилась сегодня, приятное мне сделать хотела, постаралась.

Света резко отдёрнула руку.

СВЕТА. Скитайки набрала, а вид, будто в Голливуде, в бутике крутом купила.

Света вышла из комнаты. Катя одевается. Но по тому, как она это делает – сразу видно, что уходить она не торопится, то есть не хочет уходить. Для этого тянет время, делает вид, что что-то забыла, возвращается, ходит туда-сюда. Света посмотрела на неё с презрением, хмыкнула. В дверь позвонили, Рома не услышал. Он опять сидит за столом и также точит карандаши. Света заходит к нему, шепчет на ухо.

СВЕТА. Ромик, она приехала, звонок слышал? Она это, Ромик.

Рома встал, смотрит по сторонам. Быстро что-то убирает, прибирает, смахивает со стола, закидывает в шкаф. Потом смотрится в зеркало, поливает себя духами. Катя посмотрела в глазок, тихо смеётся. Рома вышел в коридор, ещё раз, уже у дверей – посмотрел в зеркало, на себя, увидел в нём Катю, улыбнулся ей как-то виновато. Открывает дверь. Там стоит Софья Петровна. На плечах, на ремнях у неё баян. Ей лет 50. Короткие крашеные белые волосы, яркое лицо. По – ненормальному яркое. И, вообще-то, она пьяная, шатается чуть-чуть. Для важности жуёт жвачку, делает трезвое лицо. Катя смеётся. Рома сразу как-то погрустнел, сник.

СОФЬЯ ПЕТРОВНА. Ну, здравствуй, ну не рад, что ли? Я ж это. Не узнал? (Замечает Катю и Свету.) О, все в сборе. А вам спать не пора? Не нагостились ещё? Гости должны во время уходить. Ваше как раз пришло это, как его, время. Пять минут на сборы. И в кроватку.

Сцена вторая.

Мои воспоминания, от чего рождаются они, откуда? Я вспоминаю всю жизнь. Т.е уже с детства, с того момента, когда я помню себя, я что-нибудь да вспоминаю. Я постоянно думаю о том, что было, и думаю, а надо ли, чтобы оно было, чтобы было именно таким, какое оно есть сейчас? Я не могу не вспоминать, я не могу жить без этого. Всё хорошее всегда где-то далеко позади, так далеко, что постепенно забывается. И всё, и его уже и нет.

Разноцветная мозаика воспоминаний, она тянется, кажется, с самого-самого рождения. Цветные бумажки из-под шоколадных конфет в Новогодних подарках, чай со слоном и кофе в больших коричневых банках. Цветная упаковочная бумага, с одной стороны красиво, с другой не очень, блестит только. Если её свернуть и нарезать мелко-мелко, а потом посмотреть ТУДА. Там много всего, что есть и что было в жизни. Там есть какая-то тайна. Может, там и есть, там спрятан секрет красоты на земле? Может, она есть всё-таки, всё-таки существует то, отчего иногда ТАК хочется жить?

Если долго-долго смотреть в окно, на проходящих людей, можно увидеть красоту. Какого-нибудь молодого, рыжего и обязательно кудрявого парня с голубыми глазами. Он идёт быстрой походкой, идёт, улыбается, и вдруг повернулся зачем-то, зачем – он и сам не понял, повернулся и увидел меня. И это очень красиво.

Катя заходит в квартиру. Видит в коридоре, на полу капли крови, идёт по ним, уже на полу дорожка, ручеёк крови. Катя понимает в чём дело, быстро бежит в дальнюю комнату. Открывает дверь. На кровати лежит её мать. Глаза закрыты, стонет. Все руки в крови.

КАТЯ. Как же ты мне уже, как же я ненавижу тебя. И всё, не сдохнет, тварь. Я тебе завтра бритву оставлю, чтоб всё уже!

Мать долго смотрит на Катю, кивает. Катя идёт на кухню, положила что-то в тарелку, налила в кружку, несёт матери в комнату. Мать сидит на полу, что-то пишет на деревянных досках, нет, просто водит пальцем по полу.

КАТЯ. Ты что опять? Вот, на, еду тебе сделала, поешь, мам, пожалуйста.

МАТЬ. Да подожди хоть немного, у меня ещё вся жизнь впереди, успею наесться. Я письмо ему пишу, не видишь? Надо чтобы он обязательно прочитал, чтоб дошло оно обязательно. Я позвоню завтра на самую главную почту, найду там самого главного почтальона и строго-настрого накажу ему - вы уж постарайтесь, милый мой, мне важно очень, чтоб дошло письмо это моё.

КАТЯ. Ну ты как поешь-допишешь тогда. А, мам, ради меня. А то мне вставать завтра, рано очень. Поешь, мам.

МАТЬ. Что ты, деточка, у меня своих-то нет детей пока, я молодая, мне тридцать. Подожду ещё пару годочков и заведу. Хочешь, я прочитаю, вслух, ты если что, поправишь, со стороны-то – оно виднее всегда. Поправишь ошибки, если таковые имеются. Читать?

КАТЯ. Ты ешь, мам, ешь, поправляйся.

Катя выбежала из квартиры. Ощущение, будто она что-то забыла и хочет это сделать обязательно. Надо ей успеть сделать что-то. Катя вышла на улицу, побежала к дому Ромы. Быстро поднялась к нему на этаж. Встала около квартиры, не решается зайти. Спустилась ниже, смотрит в окно. В квартире слышна музыка, голоса, кто-то подпевает голосу из магнитофона. Дверь открылась, это Рома покурить вышел. Видит Катю, сигарета выпадывает у него изо рта, он очень удивлён. Стоит тихо, смотрит на неё. Окно в подъезде выбито, дует из него. Катя встала на самый ветер, волосы ей раздувает. Она, кажется, совсем не замечает этого. И Рому она не замечает, она смотрит куда-то туда, куда-то далеко внутрь.

КАТЯ. Мы с тобой одной крови. Ты и я, нет? Я подхожу ко всем и спрашиваю. Ещё никто мне не ответил - да. Хочешь – ты будешь первым? У меня дома все цветы засохли. Они были все с листьями, с зелёными, большими листьями. Но засохли, и я не знаю что делать. Ты не думай, я поливала их, всё как обычно делала, всё по-старому. Но они взяли и засохли, они почувствовали, что мне не хватает в жизни чего-то. Они знают, что мне не хватает твоего отражения в моих глазах, твоего красивогонежногородного тела, тебя. Взяли и сдохли все, полностью, до корня. Они торчат из своих горшков как мумии. Они есть, но их не существует. Ты провёл параллель, ты понял? Ты умный, я бы не любила тупого, верь мне. Я люблю сюрпризы. Сейчас потолок расколется на две части и оттуда полетят воздушные шары. Пафос? Глупо, да? Тогда оттуда польётся шампанское. О, это вообще? Тогда я не знаю, тогда посыпятся деньги. Или что-то, что только тебе одному хочется. Пусть это будут твои простые карандаши или эти, я знаю, ты любишь, маленькие железные машинки, модели, так их называют, правда? Ты согласен. (Молчит. Долго.) Я хочу сделать тебе самый лучший подарок, я хочу, чтобы ты был самым счастливым во всём этом мире. Пусть у всех всё будет плохо, пусть все подавятся и умрут, только бы у тебя всё было. Это мерзко – говорить со стенами, меня вырвет сейчас. (Катя замёрзла, дышит на руки.)

РОМА: От чего вырвет? От моих салатов, может? Они свежие вроде. А ты чего здесь? Ты же ушла уже? Забыла что-то?

КАТЯ. Меня тянет на всяких таких, на каких не надо, ясно тебе? Мы отдыхали давно, мне лет 8 было, на юге где-то, в пансионате. И там два мужика были, они жили вместе. И про них говорили все, что они голубые. И я не помню сейчас – как я представляла тогда это слово. Но мне было интересно, почему они другие, почему все смеются над ними, когда те пройдут по коридору и в свой номер зайдут, а все телевизор смотрят и смеются. И на дискотеки они не ходили. Идиотские такие дискотеки, на первом этаже. Гуляли они вдвоём и в номер приходили. А я всё смотрела на них, я не смеялась вместе со всеми, а наоборот, даже помню, защищала их как-то. Утром все шли на завтрак, весь наш этаж. А туалеты с умывальниками были в двух концах коридора – мужской и женский. А мы с родителями жили в правом конце, как раз рядом с мужским туалетом. И каждое утро мы с мамой шли в левый конец, а те двое в правый. И мы встречались взглядами. И один раз я одна вышла из комнаты и пошла в мужской. Я же ребёнок, я так подумала, мне можно и там умыться, ничего не будет страшного в этом. Тем более там сначала комната с умывальниками, а уж потом туалеты сами. И зашла, и эти двое стоят там, умываются. Они сразу пошутили надо мной – типа, девочка, а с мальчиками. Даже помню, воду мне открыли, настроили, чтобы она тёплая была. А я стою, не могу пасту выдавить. Так счастлива была. И с того раза всегда в мужском умывалась. Мама сначала ругалась, а потом решила, что мне просто лень в другой конец ходить. И ещё один из этих двух, который мне больше нравился, он всегда почистит так зубы и всего один раз в рот воды наберёт и выплюнет. И всё. Я удивлялась сначала, а потом решила тоже попробовать. Ясно дело, не получилось нифига, во рту пасты куча, язык жжёт. Но я выплюнула, закрыла кран и пошла. И терпела, пока чай не попила на завтраке. А потом они уехали, раньше нас, у них путёвка закончилась. И я переживала так. Но молча. И узнала, что они тоже из моего же города. И скорее домой захотела. Их увидеть думала. А сейчас не помню даже, какого роста они были. Приехала она?

РОМА. Нет пока, но мы ждём, земля имеет форму чемодана, я вообще не знаю, издевается она. Креативно так не приходит, уже на пять часов опаздывает. Нет, ты почему здесь? Холодно.

КАТЯ: Мне нет. Я вспомнила сказку про Кая и Герду, которую ты на Новый год поставил. Когда Снежная королева проходила рядом, от неё всем становилось холодно и грустно. Вот я и греюсь.

РОМА (Курит). Я – Снежная королева, так? Это от меня тебе холодно? Или я Кай, а ты Герда?

КАТЯ: Я – точно никто.

РОМА. Если долго смотреть на свет от лампы, а потом резко в сторону, то кажется много всего, чего нет по-настоящему. Если долго смотреть на тебя, если долго видеть лицо твоё, тогда может вполне показаться, что я люблю тебя. Может показаться даже, что ты мой единственный человек. Но это неправда будет. (Смеётся.) Как и то, что земля – круглая, она имеет форму чемодана. Я лучше свет выключу.

КАТЯ. Помнишь, мы мечтали в детстве с тобой, взять провод и протянуть через дорогу, от твоего дома к моему, и подсоединить телефоны, и разговаривать по ночам, когда не спится? Глупые. (Молчит. Долго.) Я хочу, чтобы всё по-моему было, чтобы как волшебство, как чудо. Чтобы вся жизнь-чудо. Чтобы чудо не казалось чудом, понимаешь меня, нет? Можно взять уголь и написать на стене крашенной слово какое-нибудь. Волшебное слово.

РОМА. Пожалуйста, да? (Смеётся.)

КАТЯ. Любовь или смерть. Счастье или горе. Что-нибудь, отчего бы вся моя жизнь, всё моё существо, отчего бы всё-всё поменялось. Я напишу Любовь крупными буквами, и меня все любить будут сразу. Напишу Счастье, и мама моя вылечится и забудет всё. А Смерть я не буду писать, не дура. Но кто-нибудь обязательно напишет. Всегда есть кто-нибудь, кто хочет, чтобы смерть была. Тогда я возьму щётку, подойду к стене и сотру, каждую букву, каждую чёрточку в этом слове. С, М, Е, Р, Т и мягкий знак. И всё, и не будет смерти для меня, ни для кого не будет. Ты понимаешь, о чём я.

РОМА. Понимаю. Я не хочу, чтобы умирал кто-то, кто есть в моей жизни. Пусть они вечно живут, пусть они переживут меня все. Я не хочу видеть, как они умирают, я не хочу хоронить их. У меня ещё никто-никто не умирал. Я поэтому и животных не завожу никаких, они всё равно умрут раньше, чем я. Я не могу этого. Надо написать на стене смерть. Она придёт и заберёт меня.

КАТЯ. Напишем смерть в квадрате, и нас не станет с тобой. Потому что и я тоже не хочу видеть тебя. Таким.

Катя повернулась, побежала по лестнице. Хлопнула дверь внизу. Катя идёт по улице, плачет. Из-за слёз всё перед её глазами расплывается и превращается в одно что-то большое и грустное. Кажется, нет уже этой улицы, этого её мира. Осталась тоска одна.

КАТЯ. Я буду сама с собой говорить, кому-то, кто есть рядом. Я знаю, ты смотришь на меня и отпугиваешь плохое. Ты самый лучший, ты ангел или дьявол. Я каждый день возвращаюсь по дороге этой, мой дом – третий. Два длинных дома и первый подъезд третьего – мой. Свет от окон и отражение от деревьев на асфальте, ночью – одинаковое и постоянное – именно это встречает и ждёт меня, каждый день.

Сцена третья.

Софья Петровна спит. Положила голову на стол и уснула. Света и Рома сидят на табуретках, совсем близко друг к другу. Света сначала говорит тихо, но когда понимает, что Софью Петровну ничем не разбудить – говорит в голос.

СВЕТА. Ты не знал? Только о себе всё – бабье лето, блин, бабье лето, земля имеет форму….Она мужика любила, отца то есть Катькиного. Когда не любовь, когда болезнь уже это. И он любил вроде. Но взял и с другой переспал. Глупо как-то, по пьянке, с кем – не помнит. Пришёл главное утром, и всё по-честному доложил ей. А она уже Катькой беременная. Получается, всё, нельзя простить. Он и просил, и умолял, и запугивал. Вроде как ребёнок у них будет. А она – нет. И всё говорила ему – я люблю другого. Прикинь? Помешалась. Скажет ему – иди типа нафиг. А ночью плачет – люблю, люблю. Чего уж там, как бы было дальше у них – я не знаю этого. Катьку родила, заботы, то, сё, не встречала его, не видела. А через год узнаёт – вышел из окна он, с девятого этажа, поскользнулся, скользко было… И всё. Ребёнок маленький, а мать в дурке лежит. И всю жизнь так. Полечится – забудет вроде. А время пройдёт – опять его вспоминает. Он жил в доме напротив, через дорогу. Его окна были напротив их окон. Он каждый день в их с дочкой окна смотрел, на свет в их окнах, ясно? И из-за угла подглядывал, как она коляску из подъезда выкатывает. Потом его мать письмо Катьке подкинула и всю историю в подробностях. Любовь это, да? Кому любовь эта твоя нужна?

РОМА. Нет, это просто-напросто слово. Его на стене, углём написали. Его нет. Это просто буквы. Образ красивый это просто.

 

Рома открывает дверь. Окно в подъезде распахнуто, ветер. Холод наполнил подъезд. Холод пробрался через открытые двери в квартиру Ромы. Света встала, тоже вышла в подъезд. Рома долго смотрит на распахнутое окно. Видит на стекле бумажку, кто-то на жвачку приклеил. Рома отрывает её, читает.

 

РОМА. Бред какой-то.… Прости, моя любовь опустошила меня, я пустая, я не хочу жить больше, как бы глупо и страшно не звучало это. Про тебя я ничего не скажу плохого, ты – хороший, ты – любимый, навсегда. Прости, но ничего другого делать не остаётся.

Сцена четвёртая.

Очень темно. Темнота. Стены. Квартира. Квадрат комнаты, коридор. Идёт кто-то, пробирается сквозь темноту, сквозь её невидимые стены и решётки. Это Мать. Она села на пол, что-то ищёт в темноте. Поднялась. Уронила какие-то банки, кастрюли. Опять села на пол, шепчет.

МАТЬ. Я вернусь к тебе, я приду, милый мой, хороший. Ты самый лучший, ты самый любимый. Подожди меня только, не уходи никуда. Я приду, и у нас всё с начала начнётся.

Мать поползла на коленях. Темнота не пускает её, она – её защита. Но Мать не нуждается в ней, ей уже надоело быть одной. Мать выдвигает ящик кухонного стола, достаёт нож, садится на пол, улыбается. В окно, с улицы, заглядывает свет, смотрит на Мать. Она ударяет ножом по венам. Кричит. Ползёт обратно в комнату. Темнота берёт её на руки, кладёт на кровать, закрывает одеялом и шепчет – спи.

К Кате подходит бабка, она маленькая, сухонькая, в чёрном платке, глаза блестят, налились красной кровью. Катя оглядывается. Она стоит в сарае, рядом куры бегают, клюют зерно с земли. Бабка наклонилась, берёт кусок земли, кидает в Катю, что-то шепчет, плюёт ей в лицо, смеётся. Бегает вокруг неё, как курица, шепчет, кричит. Или это и есть курица? Может, это всё снится Кате. Она закрывает глаза, открывает. Перед ней свежевырытая могила, в могиле – открытый гроб. Катя подошла к краю могилы, смотрит вниз, бабка подбегает сзади, толкает Катю. Катя падает, и её тело ложится в гроб. Бабка берёт крышку, прыгает, кладёт в гроб свечи, спички и заколачивает гроб. Катя кричит, бабка колотит своим молотком, смеётся, кудахчет, как курица: Ничего, молодая, полежишь – образумишься. Потом спасибо скажешь ещё. Бабка очищает крышку от земли, видно, что на крышке – много дырок. Бабка поднимается из могилы, карабкается, шепчет: Ничего, три дня полежишь, а потом всё, как рукой снимет, думать забудешь про него, жить захочешь.

Сцена пятая.

Сцена пятая.

 

Бабье лето - это процесс фотосинтеза, трансформирование поступающей на землю энергии солнечной радиации в энергию химических связей. Осуществляется обычно растениями в форму теплоты или консервируется в земной коре в виде залежей угля. Процесс фотосинтеза. Происходит с участием поглощения световых пигментов, а прежде всего хлорофилла.

Все подошли к Роме, смотрят на улицу, на стадион, на спортсменов. Смеются. Хорошо им, радостно, весело, счастливо и как-то так ещё. Как-то очень – очень. Как-то так, как должно быть всегда, как может быть всегда. Или, по крайней мере, бабьим летом, в день после Дня Рождения.

 

 

 

Бабье лето или Happy birthday too you.

Пьеса в одном действии.

Действующие лица.

Рома

Света

Катя

Софья Петровна