Главные деятели первого периода правления Николая I

 

Что касается первого периода царствования Николая, то, как я уже сказал, период этот может быть охарактеризован как якобы преобразовательный и, по крайней мере по внешности, не противный прогрессу.

 

Но самая личность императора Николая, его личные вкусы, характер, самовластие, которое все более и более укреплялось в нем, уже тогда являлись существенной помехой всяким прогрессивным начинаниям и преобразованиям, хотя бы и самого умеренного характера. Следует признать, что император Николай, ясно сознавая в то время необходимость преобразований, боролся с собой, видимо, старался обуздать свой собственный характер и пойти навстречу тем нуждам, которые слишком ярко были перед ним выставляемы, но удавалось это ему по большей части довольно слабо, и поэтому главнейшей чертой этого периода являются удивительные противоречия и колебания, которые обусловливались не нерешительностью характера грозного повелителя России – характер у него был очень решительный, – а вызывались именно противоречием, в котором находились его характер и его вкусы с предпринимаемыми начинаниями.

 

Такие колебания замечаются в это время как во внутренней, так и во внешней политике, причем они усиливались еще благодаря отсутствию определенного плана преобразований.

 

Большинство, по крайней мере многие, из биографов Николая I обыкновенно представляют его положение в это время чрезвычайно трудным, так как он в наследство от Александра не получил достойных сотрудников. Указывают, что в сущности Александр будто бы завещал ему одного только Аракчеева. Это, конечно, несправедливо. Во-первых, Аракчеев, не дожидаясь окончательного воцарения Николая, сам решительно устранился: еще 10 декабря 1825 г. он подал прошение об освобождении его от докладов по делам Комитета министров, т. е. в сущности, от положения премьер-министра. Он остался на некоторое время после того лишь заведовать военными поселениями, но тоже ненадолго: вскоре он уехал в отпуск за границу, а затем окончательно оставил даже заведование военными поселениями. По своему тогдашнему настроению и по взглядам, заимствованным от Карамзина и отчасти, может быть, от Жуковского, который входил с 1817 г. в его интимный семейный круг, Николай решил твердо отказаться от всякой связи с реакционерами конца царствования Александра. Помимо устранения Аракчеева от государственных дел Николай весьма резко отнесся и к тем деятелям Министерства народного просвещения, которые наиболее усердствовали в последний обскурантский период царствования Александра I. Так, очень скоро пострадал Магницкий: он был сначала отставлен от должности казанского попечителя, а когда, спустя некоторое время, государь узнал, что Магницкий продолжает вмешиваться в дела и своими интригами мешает деятельности нового попечителя, он тотчас велел его арестовать и отвезти в Ревель. Точно так же был отставлен от должности и отдан под суд и попечитель Петербургского университета Рунич – в связи с непорядками в материальной отчетности. В то же время Николай решился унять и сократить Фотия, который получил такое значение в конце царствования Александра I; ему было приказано не выезжать из своего монастыря. Из представителей реакции конца Александрова царствования при Николае в течение некоторого времени продолжал действовать один лишь Шишков. Но с устранением Магницкого и Рунича Шишков лично являлся сравнительно добродушным реакционером, и наличность его одного во главе Министерства народного просвещения не давала возможности особенно поддерживать прежнее реакционное направление. Гораздо, может быть, важнее для будущего было не только сохранение, но и возвышение одного из самых зловредных помощников Аракчеева – генерала Клейнмихеля, человека грубого, жестокого и лицемерного. Впоследствии он играл важную роль в качестве заведующего путями сообщения и одного из столпов создавшегося государственного строя.

 

Но вообще на первых порах гораздо большую роль в сфере внутренней политики и деятельности главных частей государственного управления сыграли представители более умеренного консерватизма, соответствовавшего взглядам Карамзина. Из главных сотрудников императора Александра, продолжавших свою деятельность при Николае, здесь следует упомянуть графа (впоследствии князя) В. П. Кочубея и Мих. Мих. (впоследствии графа) Сперанского. Но Кочубей, бывший одним из членов негласного комитета в начале царствования Александра, значительно устарел и во многом изменил свои прежние либеральные взгляды. В сущности, он уже в записке, представленной Александру в 1814 г., высказывал взгляды, недалекие от взглядов Карамзина, и тогда уже положительно утверждал, что сохранение самодержавия надолго необходимо в России[1]. Сперанский также во многом изменил свои взгляды после катастрофы, постигшей его в 1812 г. Он совершенно перестал быть идеологом политического либерализма и прочно вступил на путь политического практицизма и оппортунизма, посвятив все свои дарования и все свое трудолюбие на второстепенные технические усовершенствования существующего государственного строя вместо радикального его изменения. При вступлении на престол Николая мы видим его уже не представителем тех политических взглядов, на которые с такой страстью и резкостью обрушивался Карамзин в 1811 г., а скромным сотрудником и соревнователем самого Карамзина, вкупе и влюбе с которым ему пришлось теперь составлять, по поручению Николая, манифест о вступлении его на престол. Затем доверие Николая к Сперанскому, поддерживаемое теперь Карамзиным, поколебалось на один момент теми сведениями, которые Николай получил о планах Северного общества в случае успеха революции поставить во главе временного правительства Сперанского, Мордвинова и Ермолова. Вскоре, однако, Николай убедился, что лица эти сами совершенно не знали об этих своих кандидатурах и ни в какое сношение с революционными организациями не входили[2]. В частности, в неприкосновенности к этому делу Сперанского Николай Павлович настолько уверился после продолжительной личной беседы с ним, что тогда же написал Дибичу об этом свидании со Сперанским и искреннем с ним разговоре, упомянув при этом, что в прежних своих взглядах Сперанский «принес раскаяние». Неизвестно, в чем именно каялся Сперанский, но, во всяком случае, минутное недоверие к нему Николая совершенно исчезло, и Сперанскому уже в январе 1826 г. было поручено заведование комиссией законов, которая вскоре была преобразована во второе отделение собственной его величества канцелярии, в котором Сперанский фактически исполнял обязанности главноуправляющего.

 

Что касается адмирала Мордвинова, то его Николай к себе не приблизил. Он понял, конечно, что подозрения его относительно участия Мордвинова в делах тайного общества были совершенно напрасны, и впоследствии выказывал ему наружное уважение и признание его заслуг, но, не сочувствуя его взглядам и направлению, которых Мордвинов не изменил, держал его вдалеке от активной правительственной деятельности. Мордвинов в это царствование лишь изредка выступал со своими всегда интересными и оригинальными мнениями в Государственном совете.

 

Из лиц, унаследованных Николаем от прежнего царствования, здесь следует еще упомянуть об оригинальном и почтенном государственном человеке, на деятельности которого нам придется впоследствии подробнее остановиться, – о Егоре Францевиче Канкрине, занимавшем при вступлении Николая на престол пост министра финансов.

 

Это был человек твердый, с определенными принципами; его финансовая система заключалась главным образом в экономии народных средств, и он постоянно оказывал самую резкую оппозицию начинаниям Николая, которые требовали значительных денег, так что Николай впоследствии, когда министром финансов в конце его царствования был статс-секретарь Брок, человек очень бездарный и очень податливый, не раз говорил ему шутя, что приятно иметь такого покладистого министра финансов, «как он, Брок: «А то, бывало, – вспоминал император, – придет по мне Канкрин в туфлях (он страдал ревматизмом), греет у камина спину и на всякое мое слово говорит: нельзя, ваше величество, никак нельзя...»

 

К чести императора Николая надо сказать, что он, несмотря на это, держал Канкрина в продолжение целых 17 лет на посту министра финансов, – до тех пор, пока он сам, как ему казалось, не выучился достаточно финансовой науке под руководством того же самого Канкрина.

 

В переписке близких к тогдашнему двору людей мы встречаем указания на то, что император Николай, с самого начала высказав большое трудолюбие и желание всего себя посвятить на службу государству, вместе с тем проявил большое неумение в выборе людей. Этот недостаток, особенно при неподготовленности его к делам правления, составлял немаловажное препятствие к проведению даже тех скромных преобразований, которые были бы полезны государству с его собственной точки зрения.

 

Кроме лиц, рекомендованных Карамзиным, к делам внутреннего управления самим Николаем были привлечены те лица, которые отличились в его глазах в деле организации процесса декабристов. Первое место среди них принадлежало генералу Бенкендорфу, который с 1821 г. употреблял тщетные усилия привлечь внимание императора Александра к распространению и росту тайных обществ в России. Наряду с ним выдвинулись на том же поприще следователи по делу декабристов, генералы Чернышев и Левашов.

 

В военной сфере особым авторитетом в глазах молодого государя пользовались генералы Дибич и Паскевич. Первый из них был начальником главного штаба, и в момент смерти Александра у него в руках сосредоточились все нити заговора Южного общества. Он очень энергично принялся за дело расследования, чем и внушил первоначально доверие Николаю. Паскевич был давним другом и прямым начальником Николая Павловича еще с 1814 г. Оба они казались императору Николаю высокоодаренными полководцами, хотя впоследствии военные таланты их со стороны военных писателей подвергались большому сомнению.