Целительные безделки, отысканные в древних развалинах

 

 

Вон тот герой, кем были кимвры биты,

боясь росы, по воздуху летит.

зрев его, народ во все корыта

В ть бочки масла свежего спешит.

дна лишь старушонка голосит:

«Ох, судари мои, его ловите, —

Ведь он до самых пят дерьмом покрыт, —

Иль лесенку ему сюда несите».

 

Иной предполагал, что, лобызая

Его туфлю, спасти он душу мог.

Но тут явился некий плут из края,

Где ловят в озере плотву, и рек:

 

«От этого да сохранит вас Бог!

В сей лавочке нечистое творится.

Не худо б вам заметить, что порок

Под клобуком приказчика гнездится».

 

Тогда прочли главу, но смысла было

В ней столько ж, сколько у овцы рогов.

А он сказал: «Тиара так застыла,

Что мозг во мне закоченеть готов».

Но у плиты, где пахло из котлов

Душистой брюквой, он согрелся скоро,

Возликовав, что вновь на дураков

И полоумных надевают шоры.

 

Речь шла о щели Патрика Святого,

О Гибралтаре и щелях иных.

Когда б они зарубцевались снова,

Умолк бы кашель в толще недр земных.

Зиянье этих дыр для глаз людских

Всегда казалось наглостью безбожной.

Вот если б удалось захлопнуть их,

То и в аренду сдать их было б можно.

Затем пришел и ощипал ворону

Геракл, забыв ливийские края.

«Увы! – Минос воскликнул разъяренно. —

Всех пригласили, обойден лишь я!

Они еще хотят, чтоб длань моя

Лягушками их не снабжала боле!

Пусть дьявола возьму я в кумовья,

Коль пряжею им торговать позволю».

 

Хромой К. Б. пришел и усмирил их.

Он пропуск от скворцов принес с собой.

Свояк Циклопа, гнев сдержать не в силах,

Убил их. Каждый вытер нос рукой.

Бывал осмеян содомит любой

В дубильне, что стоит на поле этом.

Тревогу поднимайте всей толпой:

Там будет больше их, чем прошлым летом.

 

Затем орел Юпитера решился

Побиться об заклад и сверху – шасть,

Но, видя их досаду, устрашился,

Что рай от их бесчинства может пасть,

И предпочел огонь небес украсть

Из рощи, где торговцы сельдью жили,

И захватить над всей лазурью власть,

Как масореты в старину учили.

 

Все подписали сделку, не робея

Пред Атою, бросавшей злобный взгляд,

И показалась им Пенфесилея

Старухой, продающей кресс-салат.

Кричал ей каждый: «Уходи назад,

Уродина, чье тело тоще тени!

Тобой обманно был у римлян взят

Их стяг великолепный из веленя!»

 

Одна Юнона с манною совою

Из туч на птиц стремила алчный взор.

С ней пошутили шуткою такою,

Что был совсем изъят ее убор.

Она могла – таков был уговор —

Лишь два яйца отнять у Прозерпины,

Не то ее привяжут к гребню гор,

Подсунув ей боярышник под спину.

 

Через пятнадцать месяцев тот воин,

Кем был когда-то Карфаген снесен,

Вошел в их круг, где, вежлив и спокоен,

Потребовал вернуть наследство он

Иль разделить, как требует закон,

Ровнее, чем стежки во шву сапожном,

Чем суп, который в полдень разделен

У грузчиков по котелкам порожним.

 

Но самострелом, дном котла пустого

И прялками отмечен будет год,

Когда все тело короля дурного

Под горностаем люэс изгрызет.

Ужель из-за одной ханжи пойдет

Такое множество арпанов прахом?

Оставьте! Маска вам не пристает,

От брата змей бегите прочь со страхом.

 

Когда сей год свершит свое теченье,

На землю снидут мир и тишина.

Исчезнут грубость, злость и оскорбленья,

А честность будет вознаграждена,

И радость, что была возвещена

Насельникам небес, взойдет на башню,

И волей царственного скакуна

Восторжествует мученик вчерашний.

 

И будет продолжаться это время,

Покуда Марс останется в цепях.

Затем придет прекраснейший меж всеми

Великий муж с веселием в очах.

Друзья мои, ликуйте на пирах,

Раз человек, отдавший душу Богу,

Как ни жалеет он о прошлых днях,

Назад не может отыскать дорогу.

 

В конце концов того, кто был из воска,

Удастся к жакемару приковать,

И государем даже подголоски

Не станут звонаря с кастрюлей звать.

Эх, если б саблю у него отнять,

Не нужны б стали хитрость и уловки

И можно было б накрепко связать

Все горести концом одной веревки*.

 

 

Глава III