Терпенье и труд всё перетрут?

 

В планах модернизации российского образования нет и наме­ка на трудовое воспитание учащихся. А еще совсем недавно, в советскую эпоху, воспитанию трудом придавался почти сак­ральный смысл, его влияние на развитие личности ребенка счи­талось безграничным. А тут — ни слова. Почему? Думается, то­му есть свои причины.

Предшествующая эпоха обладала удивительной способно­стью к выхолащиванию смыслов и превращению даже здравых идей в собственную противоположность. Так, взяв за образец опыт А. С. Макаренко, власть огнем и мечом принялась вне­дрять его в педагогическую практику, вне зависимости от ре­альных условий. Тем школам, у которых шефами были крупные производства, организовать осмысленное трудовое обучение не представляло большого труда. Польза от этого была очевид­на. (Вспомним, что Макаренко в тридцатые годы производил в своей колонии самые современные фотоаппараты «ФЭД».) Остальные школы вынуждены были имитировать этот процесс. У нас шефствующим предприятием был Университет дружбы народов им. П. Лумумбы. При всем желании на такой «произ­водственной» базе можно было наладить лишь производство метисов или мулатов. Но приказ есть приказ, приходилось брать копеечные заказы со стороны. Например, по надеванию резинок на пипетки (полторы копейки штука) или по производ­ству чугунных пальцев для снегоочистительных машин. Это ког­да из толстой чугунной трубы вручную напильником делалась небольшая деталь необходимого диаметра. Что, спрашивается, кроме аллергии и ненависти, у детей и педагогов могла вызвать такая постановка трудового обучения?

Тем временем развалилось государство рабочих и крестьян, вслед за его обрушением легли набок некогда мощные произ­водства. А замученные псевдотрудовым воспитанием педагоги с превеликим удовольствием отказались от выполнения этой действительно важной, если не доводить ее до абсурда, воспи­тательной задачи. Тем более что наступили иные времена.

Эту трогательную картину показали все СМИ. Президент Б. Н. Ельцин выходит из машины и направляется к подростку, в разгар учебного дня торгующему пивом на обочине правительственной трассы: «Молодец, ты уже вступил в рынок!» Хо­телось рвать и метать. В итоге совокупными усилиями мы доби­лись своего. Сегодня даже элементарные формы самообслужи­вания детей вызывают сопротивление определенной части родителей: они опираются на распоряжения Минобра, запре­щающие отвлекать детей от учебного процесса. Им легче на­нять уборщицу, чем приучить своих чад ежедневно убирать за собой класс. Ситуация типична не только для столичных горо­дов. Недавно делегация директоров школ одного из шахтер­ских регионов, увидев, как наши старшеклассники дежурят в школьном кафе, озадачила меня вопросом: «Как вам это удает­ся? Родители наших детей категорически против и заявляют, что отправляют своих детей учиться, а не подметать пол».

— Вы учите детей олигархов или депутатов?

— Нет, экскаваторщиков.

Поразительно, но сегодня даже в сельских школах (где учат­ся дети, которые, казалось бы, с раннего детства должны быть приучены к участию в трудовом цикле) директора встречаются с сопротивлением родителей, протестующих против детского самообслуживания. Такая вот складывается ситуация. Остается надеяться, что терпенье педагогов и труд перетрут и ее.

 

Это новое слово «портфолио»

 

Педагогика, и та, к счастью, не стоит на месте. При всем ее, ка­залось бы, оправданном веками существования консерватизме в педагогический язык и обиход постепенно проникают новые понятия, среди которых — «портфолио», т. е. портфель личных достижений учащегося. Суть его заключается в том, что педаго­ги должны оценивать не только академическую успеваемость ученика, но в первую очередь его личностный рост, фиксиро­вать успехи ребенка во многих сферах жизнедеятельности, включая те, что напрямую не связаны с освоением основ наук. Мысль во всех отношениях справедливая, хотя и не такая но­вая, какой представляется на первый взгляд в связи с появлени­ем импортного термина. Умение видеть и оценивать ученика целостно, а не только с позиции освоения своего предмета всег­да отличало настоящих педагогов от ремесленников. Другое дело, что рутина школьной жизни, именуемая учебным процес­сом, исподволь, незаметно затягивает учителя, постепенно пре­вращая его в автомат по перекачке знаний в ребенка. Вдобавок вся система оценки профессиональной деятельности педагога вы­сокими проверяющими инстанциями нацелена исключительно на проверку обученности детей. Тесты, тесты и еще раз тесты — они сегодня превращаются едва ли не в новый символ педагогиче­ской веры. Тем важнее не забывать о подлинном предназначе­нии педагога, коренящемся в самой этимологии: ведь «педа­гог» в буквальном переводе — ведущий ребенка.

Завершается очередная премьера школьного капустника. В главной роли — блистательный комический актер, которому рукоплещет переполненный зал. Он же — посредственный уче­ник, который не радовал успехами своего учителя биологии. Строгий бескомпромиссный биолог, вытирая слезящиеся от смеха глаза, произносит: «Жаль, что спектакль прошел вконце года, посмотрела на него другими глазами. И что я приставала к нему со своей дизоксирибонуклеиновой кислотой, носителем генетической информации? Мне бы к его генетике присмот­реться. У парня другое предназначение». И она недалека от ис­тины.

Тридцатилетие школы мы праздновали на арене Большого цирка на проспекте Вернадского. В ярком трехчасовом шоу, проходившем на трех сменных аренах, на равных участвовали учащиеся и выпускники, профессиональные артисты цирка и педагоги. Одна из клоунских реприз завершалась прямым об­ращением к учителю: «Анна Моисеевна, вы меня помните? Я Сережа С. из вашего 3 «Б». Это вы много лет назад предопре­делили мою судьбу, на одном из уроков назвав меня клоуном! И я им стал». Учитель давно на пенсии, на следующий день пос­ле праздника она сокрушалась перед коллегами: «Господи, за что обидела мальчика!» В данном случае не обидела, а разгля­дела его призвание. Что называется, попала в точку. При этом научила писать и считать. К счастью, в те далекие годы еще не было единого государственного экзамена по тестам. И у меня нет уверенности в том, что очаровательный рыжий ковёрный с успехом прошел бы через это суровое испытание.

Юноша с ярко выраженными способностями художника. Его натюрморты и пейзажи до сих пор украшают интерьеры школы. Прекрасная семья: с давних лет я хорошо помню его родите­лей, сидевших на одной парте. Школьную любовь они пронесли через всю жизнь. Казалось бы, все замечательно, но у парня серьезная проблема: ярко выраженная дисграфия. Она тянется еще с начальной школы. За годы работы с ним, ценой титаниче­ских усилий дефектологов и педагогов, количество ошибок в его диктантах и сочинениях сократилось втрое: с тридцати до восьми-девяти. Налицо положительная динамика развития ре­бенка. Но ее, что называется, к делу не пришьешь. По нормам выставления оценок, тридцать ошибок или девять — это все равно «два». По всем остальным предметам у юноши нет проб­лем. Помимо живописи, он увлекается историей и литературой. Внутри школы, отслеживая динамику развития ребенка, пони­мая, что его безграмотность не вина, а беда, связанная с особенностями мозговой деятельности, педагоги, вопреки формаль­ным критериям оценок, переводили парня из класса в класс. Иного пути не было. Страшно даже представить, как бы сложи­лась его судьба, займи они «принципиальную» позицию. Второй год для такой тонкой художественной натуры — ни с чем не сравнимое унижение, ужасный удар, чреватый непредсказуе­мыми последствиями, вплоть до суицида. Но если в школе по отношению к этому ребенку между педагогами было возможно своеобразное конвенциональное соглашение, то как быть с его поступлением в вуз? Выручил совмещенный экзамен, запре­щенная ныне форма приема в вузы, когда в специализирован­ных классах выпускной экзамен совмещается с приемным. Пря­мым текстом объяснив председателю приемной комиссии, с ка­ким случаем мы имеем дело, я попросил создать условия для успешной сдачи первого экзамена. Откровенно говоря, мы пошли на должностное преступление, в совершении которого я нисколько не раскаиваюсь. Желанная четверка по сочинению была получена, все остальные экзамены юноша абсолютно са­мостоятельно сдал на «отлично». Его сегодняшние победы в отечественных и международных конкурсах, экспонирование работ на многочисленных выставках — неоспоримое доказа­тельство нашей педагогической правоты.

Перебирая в памяти десятки подобных случаев, поневоле задумываюсь над тем, что в новомодном термине «портфолио» заключена старая, как мир, педагогическая идея целостной оценки ребенка — во всей полноте его особенностей и даже от­клонений в развитии, избирательных способностей и склоннос­тей. Жаль только, что вся существующая государственная сис­тема оценки результатов обучения толкает учителя в противо­положную сторону, заставляя его идти на риск, хитрить и изворачиваться каждый раз, когда конкретный ребенок заведо­мо не вписывается в стандартные рамки.

 

Казнить, нельзя помиловать

 

Наша неистребимая любовь к детям в последнее десятилетие поистине не знает границ. Веду здесь речь, разумеется, не о ре­альной жизни, где статистика фиксирует десятки тысяч случаев страшных издевательств и насилия над детьми со стороны соб­ственных родителей, не о вопиющих примерах учительского бездушия. А о попытках противопоставить этим жутким явле­ниям призывы и, что особенно трогательно, распоряжения, предписывающие обеспечить личностный подход к каждому ребенку. Что в переводе с административного языка означает указания педагогам: делать все от них зависящее, чтобы всеми силами и средствами избегать любых конфликтов со своими воспитанниками. В этом есть резон, поскольку ненависти и аг­рессии в обществе хватает и без нас. Кто спорит — ребенка на­до любить. Другое дело, что любовь эта не должна быть слепой, а личностный подход к ребенку не сводится только к поглажи­ванию, но предполагает, помимо прочего, необходимость и возможность, если потребуется для развития его же личности, идти с ним на обострение отношений. Не верю я в бесконф­ликтную педагогику (по раннему доктору Споку). Именно по раннему, поскольку зрелый доктор отказался от своих прежних воззрений, когда увидел, сколько невротиков получило амери­канское общество. Заласканные по его психосберегающим ме­тодикам дети, став взрослыми, мгновенно ломались от столк­новения с жестокими реалиями жизни. Держать удар их не научили. Между тем мы, игнорируя этот опыт, продолжаем с неистребимым упорством повторять благополучности типа «Ребенок всегда прав!». А в предложении, вынесенном в заголовок этих заметок, запятую ставим исключительно после «нельзя».

Нет, не все на свете можно прощать. Об этом и пойдет речь.

Более чем за четверть века работы директором я лишь дваж­ды подписал приказ об исключении изшколы и недрогнувшей рукой выдал личные дела. Примечательно, что оба случая при­шлись на истекшее пятилетие.

Жаркий май. Выпускники сосредоточенно пишут репетици­онное сочинение, до начала экзаменов остаются считанные дни. В помещении душно. По просьбе товарищей старшеклассник раскрывает окно и тут же получает отпор от девушки:

— А мне не жарко, закрой немедленно!

— Но большинство ребят просит открыть.

— Не мои проблемы.

Подчиняясь просьбе большинства, парень все-таки распахи­вает окно под аккомпанемент ее шипения: «Ты еще об этом по­жалеешь...»

Ничем не примечательная девушка: заурядная внешность, весьма скромные результаты в учебе. Отсутствие зримых успе­хов на фоне огромных амбиций. Она — дочка крупного воен­ного чиновника. К школе ее подвозят на черной служебной ма­шине. За рулем солдат. Ему и предстоит сыграть роковую роль в этой истории. На следующий день после оконного инцидента по распоряжению начальственной дочки водитель избил ее строптивого одноклассника, перехватив его по дороге в школу. Реакция класса была однозначной: мы не пойдем на занятия до тех пор, пока вы не уберете ее из школы. Тяжелый разговор с отцом заказчицы преступления. К его чести, человека, про­шедшего огонь и воды, горячие точки, мы находим трудное взаимопонимание. Подписанию приказа об исключении пред­шествует ее публичное извинение перед парнем. До выпускных экзаменов остается неделя...

Вторая история под стать предыдущей. Девушки из девятого класса интенсивно обменивались между собой косметикой, ак­сессуарами и прочими дамскими радостями, давали поносить друг другу модные кофточки и иные детали туалета. Для меня всегда оставалась загадкой спокойная реакция родителей на внезапное появление чужой вещи в доме. Их почему-то успока­ивает простое объяснение: мне это подарили. Но не зря народ­ная мудрость гласит: простота — хуже воровства. Как это часто бывает, запутавшись во взаиморасчетах, подруги приступили к выяснению отношений. Жертвой стала девушка, вернувшая взятую в аренду дорогую блузку с заметными пятнами. Кроме того, она оказалась должницей и по части парфюма. При дого­воренности об использовании только половины флакона упо­требила весь, без остатка.

Расправа была жестокой. Горя праведным гневом, подружки подкараулили незадачливую должницу в лесу, на окраине кото­рого стоит школа, скрутили, повалили на колени и заставили ли­зать сапоги у кредитора. Девичья жестокость, подчас превосхо­дящая мальчишескую, не новость в психологии. Но на сей раз она перехлестнула через край. Процедура возмездия снималась на цифровой телефон. На следующий день эти кадры демонст­рировались по всей школе в назидание остальным. Но участни­цы судилища просчитались: вместо восхищения «крутизной» они вызвали отвращение и гнев товарищей. Административная реакция была немедленной и беспощадной: людям, получаю­щим наслаждение от унижения товарища, не место в коллекти­ве. В тот же день на линейке был оглашен грозный приказ ди­ректора. Излишне говорить, что я не считал этих девушек зако­ренелыми преступницами. Но в педагогике, как и в медицине, не всегда можно довольствоваться лишь терапевтическими ме­тодами. Масштаб содеянного требовал хирургического вмешательства. Только таким способом им можно было преподать урок на всю жизнь, ибо есть грани, которые нельзя переходить никогда, ни при каких обстоятельствах. Дети не были выброше­ны на улицу. По предварительной договоренности, их подо­брал директор соседней школы, у которого, в свою очередь, я забираю подростков в подобных ситуациях. Так мы обмени­ваемся пациентами.

 

Счастье просить прощение

 

Учитель всего лишь человек, и ничто человеческое ему не чуж­до. Будучи сам не безупречным, он призван вести к совершенст­ву ребенка. Задумываюсь об этом каждый раз, когда по долгу службы или в прессе сталкиваюсь с фактами учительских сры­вов, результатом которых всегда является унижение ребенка. Но можно ли требовать от униженного нищенской зарплатой (сам министр образования недавно квалифицировал ее как позор нации) и задерганного бесконечными перестройками системы образования учителя неиссякаемого добросердечия и мудрос­ти? Должно, ибо эти качества личности, вопреки всем небла­гоприятным условиям, остаются альфой и омегой профессии. Больного не интересует зарплата врача, ее низкий уровень не может являться причиной, оправдывающей отказ в помощи страждущему. И хотя педагог не давал клятву Гиппократа, его служение ребенку сродни поприщу медика. Ошибки и срывы, к сожалению, неизбежны, тем более в наших стесненных обсто­ятельствах. Другое дело, как с честью выходить из периодиче­ски вспыхивающих конфликтов.

В самом начале педагогической деятельности мне, молодо­му педагогу, повезло работать рядом с умудренными интелли­гентными коллегами. Среди них учитель словесности Наталия Васильевна Тугова. Однажды она поведала мне, как, сорвав­шись и несправедливо отругав ребенка, на следующее утро на­шла в себе силы извиниться перед ним при всем классе. А через день она получила записку следующего содержания: «Первый раз в жизни встречаю учителя, имеющего мужество признать свою ошибку. Снимаю перед вами шапку. Корней Чуковский». Ребенок оказался внуком великого детского писателя.

Вспомнил об этом при грустных обстоятельствах. Ученик, не реагируя на неоднократные справедливые замечания учителя, вывел его из себя. Дело житейское, если бы не одно обстоятель­ство. Учитель позволил себе оценочную реплику по поводу го­рячего национального темперамента нарушителя дисциплины, чем вызвал бурную реакцию всего класса. Что, к слову сказать, характеризует этот детский коллектив с положительной сторо­ны. Двусмысленный намек учителя, по сути дела, ничем не от­личался от известной обывательской реакции: «понаехали тут...» К чести для себя, педагог нашел силы поправить положение. На следующий день, извинившись перед классом за бестактность, он зашел ко мне в кабинет и, оценивая свой просчет, тут же допустил новый: «Я виноват, поскольку опустился на уровень торгашей». Час от часу не легче. Принося извинения, он походя унизил всех без разбору работников сферы обслуживания. Трудно удержать себя в рамках, когда в обществе повсемест­но нарастает высокое напряжение. Тем не менее выход есть всегда — вовремя одуматься и извиниться. Заявляю ответст­венно, у всех без исключения педагогов в их практике были та­кие случаи и ситуации, когда они выглядели не самым лучшим образом. Унизить юного человека достаточно легко, особенно когда в руках учителя такое грозное оружие, как ирония...

По молодости мы не отказываем себе в удовольствии блес­нуть эрудицией, продемонстрировать собственное остроумие, не отдавая себе отчета в том, что нет большой доблести самоут­верждаться за счет заведомо слабого оппонента, который не в состоянии парировать твой выпад. Как-то, после неудачного от­вета старшеклассника, я позволил себе реплику: «Не зря анг­лийский историк Тен считал, что нет ничего опаснее, чем боль­шая мысль в малой голове». Класс взорвался смехом, и я уви­дел, как побелело лицо у самолюбивого парня. Необходимо было немедленно поправлять ситуацию, найдя изящную форму извинения. «Впрочем, — продолжил я, — этой цитатой меня щелкнул по носу профессор после неудачной защиты моей пер­вой курсовой работы. Он меня, я вас, а вы, в свою очередь, пе­редадите эту шутку своим ученикам, если рискнете стать учите­лем». И вновь смех в классе, но гораздо более добрый, прими­ряющий, не унижающий ничьего достоинства.

В другой раз я сорвался, когда ознакомился с рефератом, плодом коллективного труда. На титульном листе работы сто­яли две фамилии: юноши и девушки. Девушка — прирожден­ный гуманитарий с прекрасными знаниями и интуицией иссле­дователя. Парень — скромный троечник. Их связывали тонкие чувства. Но какое это имеет отношение к делу, если подлинный автор очевиден? Последовала язвительная реакция учителя: «Историк В. И. Ключевский утверждал, что если в математике две половинки составляют единицу, то в жизни два полоумных никогда не составят одного умного». Девушка задохнулась от возмущения, но промолчала. На перемене она ворвалась в мой кабинет.

— Какое вы имели право так унижать моего соавтора?

— Я прекрасно вижу, чей это текст, и не люблю нахлебни­ков. Дружба дружбой, а служба службой.

— Текст писала действительно я, но Сергей ездил по музе­ям, собирал и описывал материалы. Кроме того, он готовил компьютерную презентацию доклада.

И она швырнула мне на стол дискету. Я призадумался. Сам же призывал к коллективной, командной работе над проекта­ми. На следующий день пришлось публично извиниться. Но при этом попросил в следующий раз в конце текста указывать лич­ный вклад каждого автора. Девушка получила пятерку по исто­рии, парень по информатике. Сколлегами я договорился.

Судьба оказала мне высокую честь участвовать в последней прижизненной передаче с 3. Е. Гердтом. Уже после эфира он по­чему-то сказал: «Вы даже не представляете, какое это счастье — просить прощение». Кого уж там мог сильно обидеть этот сол­нечный человек? Педагогам такое счастье пока доступно.

 

Тем временем

 

У педагогов сложные отношения со временем. Давний ученик, а ныне солидный успешный бизнесмен заезжает в школу пови­даться, а заодно представить свою красавицу жену с параметра­ми фотомодели. В облике грузного, рано облысевшего челове­ка с трудом просматриваются черты изящного курчавого юно­ши, некогда блиставшего на подмостках школьной сцены. Желая сделать приятный сюрприз молодоженам, я ставлю ста­рую видеокассету. Увиденное поражает воображение прекрас­ной дамы. И, посмотрев на мужа новыми глазами, она произно­сит: «Боже, какой же ты раньше был красивый!» На что он, еще в школе отличавшийся невероятной находчивостью и импровизационным даром, молниеносно реагирует: «Зато теперь я ум­ный». Да, видно есть еще порох в пороховницах, и мы дружно смеемся над его остроумным ответом.

Юная супруга отправляется осматривать школу, мы остаем­ся вдвоем.

— Ты серьезный человек, ведущий сложный бизнес. Скажи откровенно, что в твоей нынешней жесткой, прагматической жизни предопределено тем временем?

— Состояние души. Вы не поверите, но многие мои деловые успехи от веселья духа. Наши школьные праздники и спектакли раскрепощали, расширяли пространство внутренней свободы, учили поднимать настроение себе и людям.

— А как же рэкет, выбивание долгов, наезды силовиков и прочие «прелести» нашего дикого рынка?

Он улыбнулся и продолжил с той щадящей интонацией, с ко­торой опытная учительница начальной школы объясняет перво­классникам азы грамоты.

— Разумеется, всякое случалось. Пару лет назад даже при­шлось провести полгода в камере предварительного заключе­ния. Конкуренты постарались. Слава богу, мы с ними разобра­лись. Но вот что я вам скажу: главное в бизнесе — уметь об­щаться с людьми.

— Только в бизнесе?

— Вот и я про это. В тюрьме ваши уроки артистизма тоже оказались не лишними.

Вошла жена, и мы быстро сменили тему. В завершение была совершена бартерная сделка. Он выпросил у меня видеокассе­ту с записями старых школьных спектаклей, а в обмен презенто­вал диск, где запечатлена его последняя премьера. Да-да, у се­бя на фирме он создал любительский театр и вовлек в него своих сотрудников. Просмотрев запись, я белой завистью позавидовал роскошным профессиональным декорациям от модно­го дорогого художника-постановщика и шикарным театраль­ным костюмам. Что ж, у богатых свои возможности, а у нас свои... тоже, как выясняется, не такие уж малые.

Нет, в самом деле, чем-то ведь школа притягивает к себе со­стоявшихся, успешных выпускников, казалось бы, давно изжив­ших детство и юность, ведущих напряженную взрослую жизнь, наполненную бездной забот и множеством проблем. Возмож­но, именно тем временем, когда их ценили и любили не за ше­лест купюр в карманах или положение в обществе. Если форму­лировать в рыночных категориях, притяжение это диктуется де­фицитом бескорыстия, искренности и прямодушия. По мере взросления люди думающие ощущают его все больше. И дело не только в ностальгии по утраченной юности. «Фирма процве­тает, бизнес набирает обороты. Но такое впечатление, что вся жизнь проходит в офисе, от сделки до сделки. А у меня уже нет сил даже радоваться успехам», — признался мне еще один со­рокалетний выпускник. Где еще, кроме школы, он может позво­лить себе такую роскошь: предстать человеком слабым, в пого­не за успехом потерявшим ощущение полноты бытия и потому рано утратившим вкус к жизни. На фирме и в семье он обязан демонстрировать уверенность и излучать оптимизм. Таковы за­коны жанра и специфика избранных ими социальных ролей. И лишь одно амплуа, бывшего ученика, позволяет хотя бы на короткое время встречи освободиться от тяжкого бремени и, как точно формулировал Э. Фромм, «быть, а не казаться». Бог им в помощь.

Тем временем в жизнь вступают новые поколения, а герои недавних историй преподносят очередные сюрпризы. Подросли участники крысиного бизнеса, но предприимчивости им по-прежнему не занимать. Сегодня они готовятся к поступлению в специализированный класс старшей школы, для чего необходимо посещать факультативные занятия. Но зачем, скажите на милость, тратить драгоценное время на подготовку к экзаме­нам всем без исключения учащимся? Есть оптимальный вари­ант: отрядить на факультатив пару старательных учениц, кото­рые тщательно запишут лекции преподавателей, а затем, раз­множив их на принтере, предложат готовые тексты конспектов остальным, разумеется за умеренную плату. А что? Где есть спрос — там всегда будет предложение. По нынешним време­нам вполне интеллигентный малый бизнес. Попробуйте оспо­рить его легитимность.

Оканчивает финансовую академию азартный бильярдист, в свое время самостоятельно вернувший огромный по тем вре­менам долг. За истекший период он умудрился купить землю в тридцати километрах от Москвы и построить скромный двух­этажный коттедж, где и проживает с мамой. Теперь у него новая серьезная проблема: «Решил жениться, но вы же понимаете, как сегодня сложно найти серьезную неизбалованную девушку. Где гарантии, что ее буду интересовать я, а не моя недвижи­мость?» Гарантий, действительно, никаких.

Меняется время, а с ним и школа. Но так ли непроницаемы границы между тем и этим временем? Однажды на борту тер­пящего бедствие самолета я услышал поразившую меня фразу. Принадлежала она моему мудрому восьмидесятипятилетнему другу Г. С. Померанцу, философу, культурологу, человеку, прошедшему фронт и сталинские лагеря: «Жизнь представля­ется мне скрипучей пластинкой, но одни все время слышат только скрип, а другие сквозь скрип умудряются все-таки услы­шать музыку». Мысль, высказанная в таких обстоятельствах, в то томительное время, когда счет шел на минуты и никто не гарантировал благополучной посадки лайнера, дорогого стои­ла. Попытаемся же и мы расслышать музыку сквозь грохот и скрежет переживаемой эпохи.

 

Риск – дело серьёзное

(лирический триллер)

 

На следующий день после светлого праздника Восьмого марта раздался тревожный звонок из милиции. Грозный голос инспек­тора по делам несовершеннолетних сообщил: «Ваш ученик (ФИО) задержан вчера в шесть тридцать утра за хулиганские дей­ствия. Мало того, вместе с ним проведено задержание двух со­трудников вашего учреждения». Металл в голосе инспектора усилился, давая понять директору беспрецедентность случивше­гося: совместного преступления ученика и его педагогов. «Они, как выяснилось, действовали по предварительному сговору».

— А могу я узнать, где произошло задержание?

— На крыше высотного здания, что выходит на правительст­венную трассу.

Слова «правительственная трасса» инспектор произнес с осо­бым нажимом, подчеркивая политический подтекст совершен­ного преступления.

— Где сейчас задержанные?

— Пока они выпущены под подписку о невыезде.

Откровенно говоря, названный дом и фамилия злоумыш­ленника из десятого класса мгновенно проясняли мотивы «пре­ступления», Но каким боком там, на крыше, в столь ранний час оказались молодые педагоги нашего Центра дополнительного образования? Это еще предстояло выяснить. Через полчаса с виноватым видом и явными следами успешной милицейской операции на лице он предстал перед директором школы. Дожи­даясь взрослых участников инцидента, я успел восстановить в памяти все, что было связано с любовными приключениями де­сятиклассника, предшествовавшими этому событию.

Парень был давно и безответно влюблен в девушку из па­раллельного класса. Но между ними пролегала грандиозная со­циальная и культурная стена. Она — дочка большого начальни­ка (кооперативная квартира в доме на правительственной трас­се!). Он — ребенок из простой семьи, которого воспитывает одинокая мать, уборщица в поликлинике. Она — тонкая гума­нитарная натура, обучаясь в лингвистическом классе, неплохо владеет двумя языками, окончила музыкальную школу. Он ака­демическими успехами не отличается, зато мастер на все руки. Учится в классе художественных ремесел, преподаватели отме­чают его способности в кузнечном деле. Словом, каждый из них обладалнесомненными достоинствами, но представлял собой совершенно разные, несовместимые миры.

Дело происходило в восьмидесятые годы прошлого века. И когда сегодня, взывая к нашему светлому прошлому, мне го­ворят о трагедии возросшего социального неравенства, я, при всем своем стаже и опыте, не могу припомнить ни единого слу­чая, когда бы во времена развитого социализма сын генерала, к примеру, женился на доярке, пусть даже она была трижды от­личницей коммунистического труда. Но попробуйте прочертить влюбленному парню запретную границу. Как пелось в шлягере тех лет: «Пусть говорят, он (она) мне не пара... А он (она) мне нравится, нравится, нравится, и для меня на свете парня (в дан­ном случае девушки) лучше нет...» Одним словом, необходимо было любой ценой завоевать ее расположение. Для этого наш Ромео выбрал весьма нетривиальный способ. Девушка жила на восемнадцатом этаже. Ночью, обманув бдительность консь­ержки, забравшись на крышу ее двадцатидвухэтажного дома, огромными метровыми буквами он вывел масляной краской имя любимой на фасаде здания, чем существенно испортил благопристойный вид, открывавшийся с правительственной трассы. К сожалению, первый подвиг произвел большее впечатле­ние не на девушку, а на руководство кооператива, вынужденно­го выделить значительные средства для приведения в порядок испорченного фасада. Имея представление о доходах его мате­ри, технички, я, сославшись на неосведомленность, тогда не сдал виновника преступления. Председатель кооператива, ра­зумеется, не поверил в мое неведение и пообещал в следую­щий раз привлечь к расследованию компетентные органы. Я же, в свою очередь, провел конфиденциальную профилактическую беседу со злоумышленником, раскрыв перед ним предельный идиотизм такого способа привлечения к себе внимания пред­мета тайного обожания. Помнится, в конце беседы, подытожив разговор, я заметил: «Ты же мастеровой человек, и тебе ли не знать, что такое тяжелый физический труд маляра, который те­перь будет вынужден ликвидировать твои художества с риском для жизни на огромной высоте. Лучше бы ты своими руками из­готовил для нее что-нибудь такое, чего не купишь ни за какие деньги».

И он, оказывается, послушался. Целых полгода тайно, как ему казалось, ковал для нее прекрасную розу, пусть не золотую, как в повести К. Паустовского, а металлическую, но какое это имеет значение для любящего сердца мастера? Но все тайное рано или поздно становится явным. И однажды его молодые преподаватели застали творца врасплох и, восхитившись изде­лием, предложили выставить розу на выставке. А он, категори­чески отказываясь от предложенной чести, вынужден был со­знаться, что собирается привязать розу к балкону возлюблен­ной рано утром в день Восьмого марта. Понимая, что парня не удержать никакими силами, молодые преподаватели, имевшие специальную оснастку и солидный альпинистский стаж, решили, от греха подальше, страховать его с крыши. Бдительная бабушка, страдающая бессонницей, в шесть часов утра, увидев фигу­ру неизвестного в проеме своего окна, в ужасе позвонила в ми­лицию. Хорошо еще, что в порыве героической самообороны от воров она не схватилась за ножницы, дабы перерезать канат, как это делает заяц в известном мультфильме «Ну, погоди!». Всю компанию на месте преступления (крыше) задержала ми­лиция, которая в мгновение ока оказалась там по звонку из та­кого дома. Все эти подробности удалось выяснить у непосред­ственных участников событий, пока мы дожидались инспектора милиции.

Тем временем в кабинет директора уже решительно входил капитан милиции женского пола, гордо держа в руках вещест­венное доказательство с балкона потерпевшей. Предложив ей сесть, мягко улыбаясь, я спросил: «А вам в юности кто-нибудь дарил Восьмого марта такое чудо?» По ответной смущенной улыбке молодой женщины, но тем не менее находящейся при исполнении служебных обязанностей, я понял, что возбужде­ния уголовного дела о хулиганских действиях моих подчинен­ных на этот раз, вероятно, удастся избежать.

 

Конфликт ценностей

 

Истекший век со всей беспощадностью обнажил одну из драм, определяющих трагизм человеческого существования: конф­ликт ценностей. К примеру, справедливость — высшая цен­ность, но она не предполагает милосердия. А свобода, даро­ванная волкам, оборачивается смертью для овец. Да что там ценности, заповеди конфликтуют друг с другом. В одном месте Евангелия читаем: «Не мир вам принес, но меч»; в другом: «Ес­ли ударят по правой щеке — подставь левую». Неискушенные люди видят в священном тексте неистребимое противоречие. В Книге книг нет инструкций на каждый жизненный случай. Но именно этим она отличается от морального кодекса строителя коммунизма, который по историческим меркам не так давно висел в каждом классе. Богу не угодны духовные автоматы, спо­собные лишь к выполнению жестких предписаний. Посему Он и даровал человеку неотделимую от ответственности свободу, позволяющую самостоятельно решать, в каком случае взять меч, а в каком — подставить щеку.

Подобные «отвлеченные» размышления приходят в голову каждый раз, когда сталкиваешься с ситуацией, чреватой огром­ными издержками, неоднозначной, но требующей небезупреч­ных практических решений (похоже, что безупречных решений не бывает).

...Начало девяностых. Недавняя выпускница проходит по уголовному делу о сбыте наркотиков. Постепенно из свидетеля она превращается едва ли не в одного из главных обвиняемых. Девушка-студентка из профессорской семьи, никогда прежде ни в чем подобном не замеченная, попадает в переполненную камеру, падает там с нар, ломает ногу. В тюремной больнице использованной иглой ей вносят гепатит В.

Родители в шоке, обращаются за помощью. Первая задача — перевести ее в не столь населенную камеру, вторая — добиться освобождения под подписку о невыезде до суда. В те теперь уже далекие годы вопрос тюремной прописки решался отнюдь не на официальном уровне. Камеру на солнечную сторону предоставляли, как бы это мягче выразиться, неформальные структуры. (Хочется верить, что сегодня ситуация изменилась.) Пришлось обратиться напрямую к ним. Люди, вызвавшиеся ре­шить проблему, выдвинули ответную просьбу: взять ребенка одного из «авторитетов» в школу. Избранную мной форму со­гласия на своеобразный бартер следует признать наиглупей­шей: сын за отца не в ответе. Но «высокие» договаривающиеся стороны полностью выполнили взятые на себя взаимные обяза­тельства. К слову сказать, ребенок, попавший в школу таким своеобразным путем, оказался вполне воспитанным, способ­ным учеником. А то обстоятельство, что люди, чье могущество и финансовые возможности произрастают из криминала, не же­лают повторения своей судьбы в детях и пристраивают их в приличные школы, между прочим, внушает сдержанный опти­мизм.

Но вернемся к героине нашей истории. Постепенно выясня­ется, что истинная причина свирепости следствия — отказ в со­трудничестве с органами. Она дружит, да что там говорить, жи­вет гражданским браком с парнем, который действительно сбы­вает наркотики. Подпиши она показания на приятеля, наиболее тяжкие обвинения в ее адрес тотчас будут сняты. Мы пьем кофе в моем кабинете незадолго до суда. Под подписку о невыезде ее все-таки отпустили.

— Но ты же понимаешь, что, как говорил герой фильма Глеб Жеглов, «наказания без вины не бывает». Я бы сам недрогнув­шей рукой расправлялся с теми, кто отравляет наших детей наркотиками.

В ответ на мои доводы, поверяя в подробностях свою скорб­ную историю, девушка произносит решающую фразу: «А как потом я буду с этим жить, предав любимого человека?» Кто возьмется быть судьей в подобных вопросах? И она не безвин­на, поскольку надо быть разборчивее в связях. И органы, ис­пользуя свои методы, должны пресечь деятельно