Действие 3. В начале. Акт 1.

Второй день репетиций

Репетиционный зал театра Gutmann

Нью-Йорк

Май 2010

 

Белла

Я не буду смотреть на него.

Я чувствовала на себе его взгляд, кающийся и искренний, но если я посмотрю, тогда он будет ползать внутри меня и никогда не оставит в покое.

Я смотрела на стол. Более безопасный. Надоевший и заляпанный, но безопасный.

Он остановился в ожидании моего взгляда и, так или иначе, заговорил:

- Ты думаешь... действительно думаешь... что у нас остался шанс? - Он был требующим, недоверчивым, обиженным. - Не остался. Ты это знаешь. Я это знаю. Даже твоя мамочка – шлюшка из дешевого придорожного клуба – знает это, и у нее одной не тонка кишка, чтобы сказать это вслух. Хватит бороться с неизбежным. Неизбежное всегда побеждает.

Мой голос был негромким, но закипающим. Гнев заполнил меня. Он ошибался. Как обычно.

- Иисус, когда ты стал таким трусом?

- Примерно в то же время, как обнаружил, что ничего не знаю о тебе!

- Ты знаешь меня! - прокричала я. - Ты знаешь только то, что важно. Те вещи, о которых я никогда не говорила никому другому.

- Фигня! Я никогда не знал тебя. Я знал человека, которым ты притворялась, и леди, позволь мне сказать тебе, что ты чертовски классная актриса, потому что ты меня ПОЛНОСТЬЮ одурачила.

Я почувствовала себя так, будто он ударил меня.

Я предпочла бы, чтобы он меня ударил.

- Я никогда не играла с тобой, - сказала я, удерживая слезы, которые хотели предать меня. - Никогда.

Он издевательски усмехнулся, и мне захотелось ему врезать. Вместо этого, я продолжила:

- Ты всегда говорил о судьбе... что мы не выбираем, по какому пути мы пойдем. Так вот, это полная чушь. Мы делаем выбор, и ты выбрал неправильно! Ты выбрал уход. Я знаю, ты любишь меня. Я знаю это так же, как знаю то, что небо синее, а Земля круглая, и что если ты сделаешь это, то опомнишься через пять лет и задашься вопросом, что, черт возьми, ты сделал. Потому что люди ищут всю жизнь, чтобы найти то, что у нас есть, а ты бросаешь все это на ветер! Разве ты этого не видишь?

Он вздохнул, и сильное сожаление отяготило его слова.

- Нет, не вижу. Я был просто еще одним проектом для тебя. Ты полагаешь, что можешь что-то исправить. Но ты не можешь. И так будет лучше.

- Лучше для кого? Для тебя? - Мне плевать, что мой голос показал небольшую часть той горечи, что я ощущаю. - Я не помню, чтобы просила тебя принимать решения о моем благополучии, ты, самонадеянный мудак! И ты НИКОГДА не был проектом для меня.

Мой гнев заполнил воздух, что сделало его густым и тяжелым.

- Я должен идти. - Его голос был монотонным, безжизненным.

- НЕТ! - прокричала я, и мой голос остановил его. - Ты не уйдешь, пока не скажешь, что ты меня не любишь.

- Иисус...

- Скажи это! Если ты хочешь разрушить нас, то хотя бы сделай это должным образом!

Я смотрела на него. В его глазах душевная боль. Увидев их, все стало слишком реальным. Слишком актуальным.

- Скажи это.

Он сглотнул и сжал челюсти, жестко и решительно.

- Я не люблю тебя.

Я знала, что он врет, но все равно было больно. В моей груди стало тесно и болезненно.

- Скажи это еще раз.

Он старался удерживать взгляд на мне, но не сумел. Он опустил глаза.

- Я не люблю тебя.

- Снова, - приказала я и заметила его неровное дыхание.

- Я... не... люблю тебя. - Его голос сорвался, и мое сердце сжалось при этом звуке.

- Ты до сих пор в это веришь?

Он посмотрел на меня, его глаза были неистовые и измученные.

- Нет.

Это одно слово значило так много. То, что он любит меня. То, что он нуждается во мне. Что он не сможет уйти.

Момент завис между нами. Я не могла отвести от него взгляд, но мне было необходимо это сделать. Все слишком реально.

Мне нужно, чтобы это было понарошку, но оно не ощущается таковым.

- И затем вы страстно целуетесь и трахаетесь друг с другом до потери пульса, - сказал Аро, хлопая в ладоши. - Аудитория сойдет с ума. Это полный успех. Молодцы. Вы двое выдали очень хорошие эмоции в этой сцене. Отличная работа для второго дня репетиций. Давайте остановимся на достигнутом и сделаем перерыв. Мы вернемся и закончим сцену за двадцать минут, да?

Каллен и я отвернулись друг от друга. Я начала дышать.

Все вокруг стола одобряюще пробормотали, и я услышала скрежет стульев и журчание разговоров, когда они пошли в туалет или есть или курить или пить.

Я хотела сделать все эти вещи, но вместо этого просто сидела, уставившись в стол.

Это трудно. Сложнее, чем я думала.

Это должна быть работа, и, конечно, я должна чувствовать то, что чувствует персонаж, но это? Это открыло ту часть меня, которую я заштопала давным давно.

Я не могла позволить ему быть внутри меня снова. Буквально или метафорически.

Я просто не могла.

Он не сдвинулся с места.

Я знала, что он смотрел на меня. Он всегда на меня смотрел. И это сводило меня с моего абсолютно прибабахнутого ума.

- Ты не пойдешь курить? - тихо спросил он, и, несмотря на насмешливые слова, его голос звучал без сарказма.

- Нет.

- Почему нет?

- Почему тебя это волнует?

- Почему бы и нет.

- Я так не думаю.

Он вздохнул, и я видела, что он расстроен.

Хорошо. Добро пожаловать в мой клуб.

- Ты действительно так думаешь? - спросил он, и я услышала нотки гнева в его голосе. - Что мне все равно?

Я подумала об этом секунду, прежде чем ответить:

- Да, я действительно так думаю. Я не думаю, что ты способен о ком-то заботиться. Все, что ты знаешь, это как сделать так, чтобы обладать кем-то. Но это не то же самое.

Он тихо ругнулся и прошипел:

- Ты что, не читала НИ одного из тех писем, что я посылал тебе по е-мейлу на протяжении этих трех лет? И НИЧЕГО из того, я сказал, не проникло через твою упрямую толстую черепушку?

- Я читала их, - выплюнула я в ответ. - Просто я не верю в то, что там написано. Я имею в виду: серьезно, сколько раз я могу проглатывать эту фигню, прежде чем начину презирать ее вкус. Помнишь поговорку? Обманул меня раз – позор твой, обманул второй... (п.п.: полный текст - обманул меня раз - позор твой, обманул второй – позор мой).

Он рассмеялся, и это был пустой иронический звук.

- Иисус Христос. Похоже, я ничего не могу сделать, чтобы убедить тебя, что я изменился, не так ли?

- Ты имеешь в виду, вместо реальных изменений?

- Я изменился.

- Я не вижу этого.

- Потому что ты отказываешься. Ты не хочешь ни слушать, ни видеть. Зачем тогда пытаться что-либо доказать тебе?

- Это то, что ты делал? А я думала, ты все тот же эгоцентричный самодовольный мерзавец, каким всегда и был.

Он опустил глаза на сценарий и поворошил страницы. Если бы я не знала его лучше, я подумала бы, что обидела его.

- Все в письмах, Белла. Может быть, тебе стоит прочитать их снова. Все, что я сказал в них – правда. Вот что так пугает тебя.

Я так много хотела сказать по этой теме, что гнев внутри меня затопил мои слова. Я пыталась что-то сказать, но подавилась словами, горячими и трехэтажными, у себя в горле. Я кашляла, пытаясь выбить их. Я кашляла и кашляла, но они не выходили. Я почувствовала его руку на моей спине, решительно похлопывающую меня и поглаживающую круговыми движениями. Его тело наклонилось ближе к моему. Его другая рука лежала на моей руке, теплая и успокаивающая.

- Иисус, Свон, ты в порядке?

Его голос звучал обеспокоено. Мне не нужно, чтобы он тут был, и я была уверена, что не нуждаюсь в этом дерьме.

Я хотела сказать ему, чтобы он убрал свои руки от меня, что они слишком теплые и знакомые и заставляют меня испытывать мучения, что я потратила слишком много времени, пытаясь забыть их, но все, что я могла сделать, это кашлять.

- Сет! - прокричал он, и, Боже, я и забыла, что это делало со мной. - Воды! Быстро!

Бутылка воды появилась передо мной, я обхватила ее руками, а его рука все еще поддерживала ее. Я набрала в рот воды и проглотила. Я закашлялась снова, но уже не так сильно.

- Еще немного, - приказал он и поднес бутылку ко рту. Мои губы обхватили прохладный пластик, и я сделала несколько больших глотков, очистившись от гнева и слов.

- Спасибо, - произнесла я, мой голос был грубым и низким.

- Всегда пожалуйста, - ответил он, и что-то в его голосе заставило меня посмотреть на него.

Его рука была все еще на моей спине, продолжая поглаживания, медленные и сладкие. Другая находилась под моей рукой, удерживая бутылку. Его кожа очень мягкая.

Его лицо было так близко, что я могла почувствовать его аромат – такой знакомый и мускусный и полный воспоминаний, которых я не хотела.

На секунду я позволила себе посмотреть на него без искажающей пелены гнева и негодования, и увидела его таким, как раньше: красивым и особенным, замечательным и талантливым, разрушенным и травмированным. Его глаза поймали мои, и вдруг я вернулась в тот день, когда мы впервые встретились. День, когда я впервые увидела эти глаза, смотревшие на меня так, как никто другой никогда не смотрел.

 

Дневник Беллы Свон

Апрель 2010

 

Дорогой дневник,

Мой психотерапевт посоветовал мне использовать тебя, чтобы зафиксировать некоторые события в моей жизни, которые привели меня к тому неприспособленному индивиду, которым я являюсь сегодня. Он хотел, чтобы я взглянула со стороны на некоторые нездоровые отношения, которые сделали меня капризной и эмоционально недоступной, поэтому я подумала, что начну с джек-пота всех моих сожалений:

С него.

В первый раз я увидела Эдварда Каллена, когда имитировала анальный секс с кем-то, кого я только что встретила.

Что ж. Звучит ужасно.

Но позвольте объяснить.

Я была на прослушивании кандидатов на место в Grove School, частном колледже, который предлагал курсы танца, музыки и изобразительного искусства, а также здесь размещалась одна из самых престижных театральных школ в стране.

Это было поместье Уэстчестере, в округе штата Нью-Йорк, и в новейшей истории он подготовил некоторых из самых талантливых и ярких звезд театра и кино Америки.

Я всегда мечтала там учиться, так что на последнем году в школе, когда все мои друзья настраивались быть врачами, юристами, инженерами и журналистами, я мечтала о переезде в Нью-Йорк и возможности стать актрисой.

Grove School была моим первым выбором по многим причинам, не последней из которых был другой конец страны, подальше от моих родителей.

Не то, чтобы я их не любила своих родителей, – потому что я любила – но способ их воспитания был удушающим, если не сказать больше.

У Рене и Чарли были довольно конкретные идеи о том, как я должна жить. потому что я была единственным ребенком в семье, и, следовательно, каким-то образом патологически запрограммирована делать все что угодно, чтобы получить одобрение моих родителей, и в значительной степени соответствовать всем их нереально смешно идеалам: я была отличницей, принимала активное участие в культурных, спортивных и общественных клубах, и я делала все, что от меня ожидали в меру своих возможностей, как бы ни было утомительно выполнять роль «идеальной дочери».

Я никогда не пила алкоголь, не курила сигареты, не ела ничего, кроме приготовленного из крупных-бобов-мунго органического дерьма Рене, и не спала с мальчиками. Я всегда была дома, когда должна была быть, и даже если это было так, они оба могли полностью игнорировать меня, или язвить друг другу, или вообще не быть дома.

Рене разбиралась во всем. И была очень деятельной. Она никогда не могла долго усидеть на месте и всегда испытывала потребность изменить к лучшему себя или меня. Я была неуклюжей, поэтому она записала меня в балетный класс. Я был полноватой, и она следила за каждым куском, который я ела. Я была застенчива, поэтому она заставила меня пойти в драматический кружок.

Я ненавидела практически все, что она заставляла меня делать, за исключением драмы. Это было моим. Оказывается, в этом я тоже была довольно хороша. Я все думала, почему. Потому что делала вид, что была кем-то другим в течение нескольких часов? Да. Это в значительной степени перевернуло весь мой мир. Кроме того: так или иначе, я и в реальной жизни всегда играла роль.

Чарли был начальником полиции. и когда он не работал, он был на рыбалке, а когда он не был на рыбалке, он смотрел по телевизору спортивные соревнования, а когда он не смотрел телевизор, он ссорился с мамой, потому что, Бог судья, эти двое должны были признать, что они неспособны жить вместе и должны были расстаться много лет назад. Как бы то ни было, я застряла посреди этого пассивно-агрессивного дерьма и ненавидела каждую минуту этого.

Основной вклад Чарли в мое воспитание состоял из установления строгих правил, касающихся того, куда я могла пойти, что видеть и что я могла делать; после чего перешел на игнорирование меня, если я делала что-то очень правильное или совсем неправильное. Я быстро поняла, что будет меньше криков и «домашних арестов», если я буду делать все правильно. Получать хорошие оценки – это делало его счастливым. Побеждать и получать награды за драму и публичные выступления – это тоже делало его счастливым.

И поэтому я упорно трудилась. Упорнее, чем все мои друзья, и напряженнее, чем дочь, надеющаяся привлечь внимание своего отца. Тем не менее, я никогда не была так горда собой, чем когда он одобряюще крякал и с кривой усмешкой говорил:

- Молодец, малыш.

Так что, вот они, великие достижения в моей жизни. Остаться в живых после постоянных ссор моих родителей и заставить их хоть в какой-то степени гордиться мной. Но я действительно никогда ничего не делала для себя.

Я никогда не принимала никаких рискованных шагов.

Спасибо моим родителям, что мне было так удобно и безопасно и, мать его дери, ужасно скучно.

Я была выше этого.

Мне было восемнадцать лет, а ощущалось так, будто я еще и не начинала жить.

Я себя чувствовала древней египетской мумией, плотно завернутой в гипер опекающие бинты моих родителей так, что я не могла дышать.

Мне нужно было удрать от них и выяснить, кто же я под всеми слоями ожиданий, что они возлагали на меня все эти годы.

Переезд на противоположный конец страны казался идеальным решением.

Они, конечно, были не в восторге от моего плана поступить в драматическую школу. Кажется, что точными словами Чарли было «черта с два». Он никогда не рассматривал мое увлечение актерством в качестве карьеры. Он был счастлив, если бы я оставила это как хобби, потому что с моими оценками я могла пойти в колледж на любую из множества высокооплачиваемых профессий. Он не понимал, почему я поступаюсь высшим образованием за призвание, где девяносто процентов выпускников были постоянно безработными.

Рене не хотела, чтобы я уезжала, потому что тогда она не смогла бы контролировать и критиковать каждое мое движение. Боже, что, черт возьми, она будет делать со всем своим лишним временем?

Я убедила их отпустить меня на прослушивание, приняв условие, что подам документы и на юридический факультет Вашингтонского Университета. Что гарантировало мне покупку билетов туда и обратно на самолет в Нью-Йорк, а так же слабую надежду оставить стремившуюся-заслужить-одобрение шелуху позади меня. Надеюсь, навсегда.

Конечно, поступить в Grove нелегко. Мало того, что они требовали высоких академических достижений, вы должны были еще и пройти изнурительный процесс прослушивания просто на место соискателя. И не имело значения, что они каждый год брали только тридцать студентов на курс актерского мастерства, хотя претендентов не меньше тысячи.

Я знала, когда подавала заявление, что мои шансы невелики. Вероятность того, что они примут относительно неопытного подростка из маленького городка, практически была равна нулю, но я знала, что должна попробовать. Были и другие школы, куда я была бы счастлива попасть. Хорошие школы. Но я хотела лучшего, и Grove был им.

АКТ 2.

Прослушивание в Grove

Уэстчестер, штат Нью-Йорк

Июнь 2004

Мои ноги тряслись.

Не дрожали.

Не содрогались.

Тряслись.

Неудержимо.

Я чувствовала, как мой желудок пытался завязать себя в узел. Меня тошнило. Опять.

Я сидела на полу. Невидимая.

Я была окружена морем людей. Очень громких, уверенных в себе людей, которые курили и громко ругались, пугая меня до смерти, и в миллионный раз, как я попала сюда час назад, я задавалась вопросом, почему я еще не чокнулась.

Я не такая. Я не похожа на них.

Они наглые и отвратительно ведут себя, и им, кажется, комфортно чрезмерно использовать слово на букву «f» в разговорах (п.п.: имеется в виду «fuck» и все его производные). Они беспрерывно курят и неподобающе касаются друг друга интимными частями тела, хотя большинство из них только что встретились. Они громко хвастаются о спектаклях, в которых участвовали, или о фильмах, в которых снимались, или об известных людях, которых они видели. а я сидела здесь, с каждой секундой становясь все меньше и меньше, осознавая, что единственное, чего я достигну сегодня, это докажу, насколько я не соответствую.

- Итак, сказал режиссер, Лорен, зритель должен видеть твою грудь. Ты говоришь, что посвятишь всю себя своей профессии, и все же позволяешь ложному чувству скромности диктовать твой выбор.

Девушка привлекла внимание. Люди собрались вокруг, слушая ее рассказ.

Я действительно не хотела это слышать, но она была такой громкой. Я ничего не могла поделать.

- Боже мой, и что ты сделала? - спросила ее красивая рыженькая, ее лицо исказилось от эмоций, на мой взгляд, необоснованных.

- Что я могла поделать? - ответила со вздохом блондинка – Лорен. - Я сосала его член и сказала, что не стану снимать с себя блузку. Это был единственный способ сохранить свое достоинство.

Раздался смех и жидкие аплодисменты. Даже прежде, чем мы зашли за дверь, выступления уже начались.

Мой живот скрутило от волнения. Я прислонила голову к стене и закрыла глаза.

Это немного помогло. Мысленно я пробежала по строкам моего монолога. Я знала их. Я знала каждое слово. Я проанализировала каждый слог. Я знала характер и подтекст и тонкости эмоциональных наслоений. Я знала все, и все же чувствовала себя неподготовленной.

- Так, откуда ты?

Снова заговорила Лорен. Я вздохнула и попыталась заблокировать ее.

- Эй. Ты. Девушка у стены.

Я открыла глаза. Она смотрела на меня. Как и все остальные.

Дерьмо.

- Э-э... что? - проговорила я, и мой голос звучал хрипло и непривычно.

Я прочистила горло и постаралась не выглядеть испуганно.

- Откуда ты? - спросила она снова так, словно я была умственно отсталой. - Я точно могу сказать, что ты не из Нью-Йорка.

Я знала, что ее ехидная улыбка направлена на мои темные джинсы и простой серый свитер. Я не бросалась в глаза, как большинство девочек в ярких цветах, крупных украшениях и с раскрашенными лицами. Может быть, поэтому они все казались нарядными... и более театральными.

- Э-э... Я из Форкса.

Ее лицо скривилось в отвращении, будто я только что избивала перед ней щенка.

- Форкс? Твою Бога мать, где это?

Господи, неужели она действительно должна так много ругаться?

- Это в Вашингтоне. Он довольно мал.

- Никогда не слышала о нем, - сказала она с пренебрежительным взмахом лакированных ногтей. - У вас даже театр есть?

- Нет.

- Значит, ты не имеешь никакого актерского опыта?

- Я участвовала в нескольких любительских спектаклях в Сиэтле.

Ее глаза сверкнули. Она была готова убить меня.

Мой инстинкт самосохранения включился. Я знала, что сделать, чтобы спасти себя.

Скажи ей то, что она хочет услышать.

Это то, что я делала все время: быть тем человеком, которого они хотят во мне видеть. Говорить то, что они хотят, чтобы я сказала.

- Конечно, я не делала тех потрясающих вещей, что ты делала, Лорен. Я имею в виду, кино. Ух ты. Это, должно быть, просто удивительно.

Вот и все, Белла, играй роль. Ты – актриса. Действуй.

Ее глаза немного потускнели. Запах крови разбавился моим льстивым способом.

- Это было и правда потрясающе, - оживленно согласилась она, широко улыбаясь мне, как барракуда с помадой. - Я имею в виду, что, вероятно, зря теряю свое время на этот курс, потому что, вероятно, не пройду его до конца, так как скорее всего уйду в высокобюджетное кино, но это как-то займет меня на время.

Я улыбнулась и согласилась с ней. Я поглаживала ее эго. Это просто. Я была хороша в этом.

Вокруг меня забурлили разговоры, и я добавляла комментарии то здесь, то там, и каждая полуправда, слетающая с моих губ, делала меня более похожей на них. Более симпатичной. Более подходящей.

Я быстро уловила суть.

Вот какой я должна быть здесь.

Вскоре я хохотала и вопила как и все остальные ослы, а один из мальчиков-весельчаков поднял меня на ноги и сделал вид, что мы тусуемся на rave party. (п.п.: массовая дискотека с выступлением ди-джеев)

Он встал позади меня и схватил меня за бедра, делая вид, что трахает мой зад. Я подыгрывала ему, хотя была в ужасе. Я издавала вульгарные звуки и откидывала голову, и каждый думал, что мне весело, поэтому я игнорировала мой стыд и продолжала.

Это притворство. Так фальшиво и неискренне и возмутительно – все это не по мне, но они не знали об этом. Они не знали, что я не уверенная и не забавная, не вульгарная и не раскованная, потому что они не знали меня, и я вдруг поняла, что я могла быть тем, кем хотела быть. Я могла притвориться тем человеком, которого они видели во мне.

Это ложь, но мне плевать. Их одобрение как наркотик, и я хотела большего.

Я все еще притворялась, что меня имеют в зад, когда взглянула и увидела его. Он стоял в нескольких ярдах, опираясь на стену, очень высокий и худой. Его лицо было бесстрастным и ровным. Нечитаемым. Но его глаза смотрели на меня с презрением Пронзительно и неумолимо.

Мой поддельный смех застопорился.

Он был похож на ангела мести, с огненными волосами и утонченными чертами лица. С бледной кожей и темной одеждой.

Его глаза пылали, и я не знаю почему, но моя новая ложная бравада стала ощущаться такой тяжелой под его пристальным взглядом. И начала спадать. Она соскальзывала с меня, как налет, грязный и толстый.

Я перестала смеяться. Личина спáла.

Я не смогла выдержать это. Он извлек меня из нее.

Мальчик-весельчак оттолкнул меня и повернулся к кому-то другому. Я больше не забава. Я потеряла свое вульгарное вколачиваемое-в-зад очарование.

Высокий мальчик также отвернулся и сел спиной к стене. Он вытащил из кармана потрепанную книжку и начал читать, его темный взгляд был сосредоточен на странице, старательно игнорируя меня.

Я повернулась обратно к шумной компании, но они передвинулись дальше. Я потеряла свой насест в курятнике, и снова стала невидимой.

Я осталась одна.

За исключением его, вон там. Он не смотрел на меня, но, кажется, расслабился, поскольку расслабилась и я.

Я, главным образом, испытывала облегчение.

Я была исчерпана, а ведь даже еще ничего не сделала.

Дверь открылась, и вошла женщина с прямыми черными волосами. У нее была в руках папка, и это пугало меня до чертиков.

- Так, ладно, слушаем.

Курятник замолчал. Все устремили глаза на нее. Она очень влиятельна. Они хотели произвести на нее впечатление.

Я хотела произвести на нее впечатление.

- Если я назову ваше имя, вы пройдете внутрь. Мы будем утром работать в группах, а затем разобьем вас на пары во второй половине дня.

Она начала называть имена, ее голос звучал четко и уверенно.

Когда она произнесла «Каллен, Эдвард», высокий мальчик оттолкнулся от стены и прошел внутрь. Его глаза на краткое мгновение встретились с моими, когда он проходил мимо, и мне хотелось пойти с ним. Я чувствовала фальш и дискомфорт без него.

Имена продолжали называться, и я насчитала не меньше шестидесяти человек, прошедших через дверь, в том числе «Мэллори, Лорен», которая завизжала, прежде чем с напыщенным видом зайти внутрь. Я отключилась на какое-то время, пока список имен продолжал пополняться, а потом чуть не наделала в штаны, когда она рявкнула «Свон, Изабелла!»

Я схватила рюкзак и прошла внутрь, пока она прокричала:

- С этой группой все. Всем остальным ждать здесь. Вас заберут другие преподаватели.

Она последовала за мной через дверь и закрыла ее за собой.

Мы находились в большом темном зале. Многоцелевом театральном пространстве.

Вдоль дальней стены тянулись длинные ряды разборных трибун. Большая часть группы сидела на них, тихо переговариваясь. Высокий мальчик – Каллен, Эдвард – сидел обособленно от всех остальных, читая свою книгу.

Лорен смотрела на него, ее язык тела был далек от утонченности и безошибочен. Она хотела трахнуться с ним.

Это отвратительно. В конечном счете, нас оказалось восемьдесят восемь. Шестьдесят девочек и двадцать восемь мальчиков. Никто не выглядел так нервозно, как я себя чувствовала.

Я сидела на трибуне с ними, чувствуя себя невежественной халтурщицей в море более опытных детей из большого города. Моя нога снова начала трястись. Та малая толика уверенности, что у меня была, оставила меня.

Преподаватель встала перед нами и представилась:

- Меня зовут Ирина Эдем, и да, это мое настоящее имя, а не сладкозадый сценический псевдоним. Запомните его. Этим утром мы поработаем с некоторыми ролями и импровизациями. В конце каждой сцены я дам вам знать, кого хочу видеть еще, а кто может уезжать домой. Я знаю, что ищу, и если вы не имеете этого, вы уходите. Я не пытаюсь быть жесткой задницей, просто это то, что есть. Надеюсь, мне не нужно вам напоминать, что Grove принимает избранных тридцать кандидатов из двух тысяч, которые будут прослушиваться в течение ближайших нескольких дней, так что проявите себя с лучшей стороны и будьте самими собой. Я не заинтересована в избитой театральщине и фальшивых эмоциях. Дайте мне то, что надо, или вперед, домой.

Я испытывала желание схватить мою сумку и уйти, но не могла. Мне это было нужно. Это мой спасательный люк к новой жизни, и я должна была поднять его.

Я проглотила свой страх и нацепила храброе лицо. Я его не часто использовала. И это не очень хорошо.

Мы провели следующие полчаса, делая упражнения на концентрацию внимания. Каждый старался не слишком сильно стараться, и все отчаянно пытались не выглядеть отчаявшимися. Некоторые люди были более успешны, чем другие.

Лорен громко и уверенно выполняла все упражнения, будто ее зачисление уже лежало в кармане. Вероятно так и есть. Каллен, Эдвард был впечатляющим. Таким невероятным. Его огненное взаимодействие со сдерживаемой энергией было таким, будто он атомная электростанция, способная зажечь лампочку. Я дрожала, в предвкушении увидеть его, когда он раскроет весь свой потенциал.

Я старалась держаться искренне и естественно, и по большей части, мне это удавалось. Я все делала как надо.

После каждой сцены люди отсеивались. Некоторые воспринимали это хорошо, а некоторые как крушение всех надежд. Это было похоже на зону боевых действий.

Число групп стремительно сокращалось. Ирина делала это очень быстро и эффективно, и каждый раз, когда она проходила рядом со мной, я думала, что уйду. Каким-то образом мне удалось выжить.

Когда утро было на исходе, нас поставили в различные импровизационные ситуации, и Ирина случайно выкрикивала имена, чтобы добавить или убрать нас со сцены. Это было похоже на попытку удержать равновесие на постоянно движущемся полу. Не было времени подготовиться или подумать. Мы должны были действовать инстинктивно.

Наблюдать за другими, добавлять что-то креативное, стараться быть естественным, плыть по течению.

Это страшно и волнующе. Некоторые люди запинались и замирали. Ирина отсеивала их немедленно. Она видела каждую слабость, и ее глаза метались между лицами, выискивая недостатки, распознавая фальшивость.

Мы прервались на обед, и все вели себя тихо, даже Лорен. Мы сидели в кругу и молча ели, наши умы витали вокруг наших монологов и старались не обращать внимания, что большинство из нас не вызовут завтра. Несколько раз я чувствовала жжение на моем лице и поднимала глаза, чтобы увидеть глаза Каллена, Эдварда, устремленные на меня. Он сразу же отводил взгляд и хмурился, и мне отчасти казалось, что он хочет меня убить.

Это странно.

Вернувшись в зал, мы разбились на пары. Я была завязана с мальчиком по имени Джордан, у которого присутствовали акне и шепелявость.

Каждый дуэт получил сценарий, а остальные на нас смотрели. Это как кровавый спорт. Мы все надеялись, что другие сделают ошибку и споткнутся.

Сцены начали разыгрываться.

Лорен и Каллен были в паре и довольно прилично сыграли. Они должны были изображать незнакомцев на вокзале, но Лорен использовала любой повод, чтобы прикоснуться к нему. Он, кажется, не возражал. Они разговаривали и флиртовали, и Лорен ерошила его волосы. Очевидно, у нее был актерский талант как у отъявленной шлюхи.

Остальные сцены прошли средне. Джордан и я играли брата и сестру. У меня не было братьев и сестер, так что, на самом деле, отчасти это хорошо, что мы были незнакомы. Мы шутили, стебались и смеялись, и я должна была признать, что мы чертовски хороши. Ирина похвалила нас, и остальная часть группы неохотно поаплодировала нам.

Люди отсеивались и проливали слезы. Я вздыхала с облегчением и понимала, что около тридцати нас и осталось. Шансы становились все лучше.

Партнеры поменялись. Мне достался Каллен, Эдвард, и он не выглядел счастливым при этом известии.

Он сел рядом со мной, и я смотрела, как его челюсти сжимались и разжимались. Это интересно. Он повернулся и словил меня на разглядывании. Его глаза – смесь темно-зеленого и я-хочу-убить-тебя -и-снять-с-тебя-кожу.

Боже, в чем его проблема?

Я отвернулась и задумалась, что сделала, чтобы так его разозлить.

Ух ты, мы будем подражать своим партнерам.

Ирина встала перед группой и обратилась ко всем нам:

- Для этой последней сессии каждый будет иметь одинаковое задание. Ваш сценарий «Зеркальное отображение».

Звучит легко.

- Это не будет легко.

Проклятье.

- Это упражнение доверия, открытости и установления связи с другим человеком. Вы должны быть полностью доступны для этого. Никакой неловкости. Никакой искусственности. Просто сырая, чистая энергия. Если вы не расслабитесь внутри себя, у вас ничего не получится, а если вы будете не в состоянии установить связь с другим человеком, я узнаю это. Никто из вас не ведет, никто из вас не следует. Вы должны чувствовать движения друг друга. Сделать их интересными и оригинальными. Перемещаться в пространстве. Все понятно?

Мы все молча кивнули.

У меня не было никакой чертовой подсказки, о чем она говорит. Каллен потер пальцами глаза и издал тихий стон. Полагаю, что он тоже не понимал.

- Хорошо, начали.

Первая пара встала. Это были Лорен и Джордан. Они взяли несколько минут, чтобы обговорить то, что собирались делать, а затем встали посреди зала. Они начали двигаться. Хорошо, но неуклюже. Было очевидно, что Лорен ведет, а Джордан следует. Они были команда и ничего более. В какой-то момент Джордан хихикнул. Ирина что-то отметила в своей папке. Я полагаю, он только что облажался. Я улыбнулась. Каллен тоже.

Еще один отдал концы.

Все остальные группы выполняли упражнение и Ирина кружила вокруг них, как ястреб, тщательно изучая каждое движение. В значительной степени всех вдохновляла ее писанина в папке. Она решала, кто выйдет в финал. Большинство людей ломалось под давлением. Я была так взволнована, что не передать словами.

Наконец, подошла наша очередь, и мы встали перед группой и стали ждать Ирину, чтобы она дала нам сигнала «Начали». Каллен нервно дергал ногой, засунув руки в карманы и ссутулившись. Это не наполняло меня уверенностью. Нервы извивались внутри меня как клубок гадюк. Мне реально хотелось помочиться и / или блевануть. Но, к сожалению, я не могла сделать ни того, ни другого, поэтому перенесла свой вес с одной ноги на другую и закусила губу.

Ирина изучала нас несколько мгновений, прежде чем заговорить.

Я осознала, что Каллен и я перестали дышать.

- Ладно, вы двое, - произнесла она. - Последний ваш шанс произвести на меня впечатление, прежде чем я объявлю финалистов.

Б оже, пожалуйста, выберите меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Позвольте мне остаться здесь еще на один день. Или навсегда. Что угодно.

Каллен посмотрел на меня, и я увидела свое отражение в его отчаянии. Он хотел этого. Сильно. Может быть, так же сильно, как и я.

Не-а. Невозможно сильнее.

Ирина подошла ко мне и понизила голос. Это было так по-заговорщически.

Она делала это для других групп? Не думаю.

- Он двигается, ты двигаешься, Свон. Понимаешь? Дыши с ним одним воздухом. Найди связь.

Она посмотрела на Каллена.

- Если ты не сможешь найти правильный баланс, это не сработает. Ты должен позволить ей, Эдвард. Ты меня понимаешь? Не думай об этом, просто сделай это. Три осечки, и ты вылетаешь, помнишь?

Он кивнул и сглотнул, а затем его глаза встретились с моими.

- У вас есть три минуты, чтобы обговорить сцену.

Она оставила нас, и Каллен и я отошли в сторону. Он встал рядом со мной, и от него так хорошо пахло.

Не то чтобы я должна была обращать внимание, как хорошо он пах в этот момент, но мой мозг искал, чем отвлечься от моих вызывающих тошноту нервов, и его чудо-аромат был тем самым. Черт, он пахнет действительно хорошо.

- Слушай, - проговорил он, наклоняясь ко мне, и его глаза и чудо-аромат стали до смешного интенсивными. - Мне это необходимо, понятно? Очень сильно. Не испорти мне все.

У меня упала челюсть.

Ты – чудо-ароматный кретин.

- Почему это я испорчу все? - спросила я, и мой шепот прозвучал так же резко, как шипение. - У тебя есть такой же шанс испортить все, как и у меня! И что имела в виду Ирина, когда сказала: «три осечки, и ты вылетаешь»?

Он потер виски и страдальчески скривился. Он наклонился ближе, не глядя на меня, и я могла чувствовать его дыхание на своем лице.

- Это... уже... проклятье... вот уже третий год, как я прослушиваюсь здесь, - проговорил он, и вдруг его глаза уставились на меня, и я увидела в них страх. Много страха. - Если у меня не получится в этот раз, я пролетаю. Они не позволят мне еще раз прослушиваться. И тогда мой отец надорвет живот от смеха и заставит меня пойти в медицинский колледж, и это будет так ужасно, что не передать.

Я вдруг очень смутилась. Я наблюдала за ним весь день. Эти люди что, слепы?

- Почему ты не поступил до сих пор? Ты действительно очень хорош.

В волнующе-интенсивной манере.

Его глаза смягчились за мгновение до того, как он посмотрел на остальную часть группы, которая, вероятно, молилась, чтобы мы напортачили.

- Мне трудно... взаимодействовать... с другими исполнителями. Видимо, они думают, что это важное качество, которое должны иметь их актеры.

- Не похоже, чтобы у тебя возникли какие-либо проблемы с Лорен.

Он усмехнулся.

- Тогда не было никакой связи. Я ничего не чувствовал. Как обычно. Ирина может подтвердить.

Я бросила взгляд на темноволосую женщину, которая изучала нас своими проницательными глазами.

- Она прослушивала тебя и раньше? - спросила я, повернувшись к Каллену.

Он кивнул.

- Каждый год. Она хочет предложить мне место в программе, но не дает мне поблажки. Если я не смогу доказать, что могу сделать это... это особенное упражнение, которое я полностью проваливаю каждый раз, когда прослушиваюсь... все будет кончено.

- Одна минута! - прокричала Ирина.

Черт возьми.

- Слушай, Каллен, просто подражай и делай все возможное, чтобы установить «связь» со мной, хорошо, потому что, если у меня не получится, я должна буду вернуться к своим властным, гиперопекающим родителям и учиться на умасливающего юриста, где будет так скучно, что у меня поедет крыша. Так что, ты не единственный, у кого есть что терять здесь.

Он замер и бросил на меня хмурый взгляд, недоверие распространилось по его лицу, перейдя в раздражающую ухмылку.

- Ты... ты только что сказала «умасливающего»?

Яркий румянец окрасил мое горло и лицо. Я чувствовала, что мне нужен пакет со льдом.

Он смеялся надо мной только потому, что я не хотела ругаться, как и все другие умасливающие в этом месте.

Что ж, он может засунуть свои насмешки куда подальше. Прямиком в свой зад.

Я сердито взглянула на него.

- Заткнись.