Национально-правовая имплементация как форма взаимодействия международного и национального права в сфере внутригосударственных отношений

Единодушие авторов в отношении отдельных аспектов процесса взаимодействия международного и национального права[*] не обеспечило единой доктринальной позиции применительно к формам, методам, способам взаимодействия международного и национального права, наименованию процесса обеспечения реализации норм международного права с помощью национальных норм.

Как подчеркивалось выше, С. В. Черниченко рассматривает существо процесса взаимодействия международного и национального права через «согласование» этих двух различных правовых систем. Автор именует указанный процесс «трансформацией», сущность которого заключается в приведении государством своего внутреннего права в соответствие с международным с целью обеспечить выполнение предписаний, дозволений и запретов, установленных последним»[*]; «трансформация, как мы ее понимаем, происходит во всех случаях, когда внутригосударственное право приводится в соответствие с международным, даже и тогда, когда формулировки того или иного международного договора могут породить иллюзию о непосредственном применении его положений для регулирования внутригосударственных отношений»[*]. Нормы международного права посредством процесса трансформации, по мнению автора, становятся частью права или законодательства страны.

В зависимости от юридической техники С. В. Черниченко выделяет следующие виды трансформации: инкорпорацию, легитимацию и отсылку. Под «инкорпорацией» понимается «формальное «включение» норм международного договора во внутреннее право государства посредством «включения» самого договора в его законодательство»[*]. Сразу же автор делает оговорку, что «включение» носит достаточно условный характер[*]. Международный договор продолжает оставаться источником международного права. «По существу, — утверждает С. В. Черниченко, — принимается новый закон или подзаконный акт, полностью внешне идентичный международному договору: повторяющей его название, структуру, формулировки и т. д.»[*]. Сущность «легитимации» заключается в принятии особого внутригосударственного акта с целью обеспечения выполнения государством норм международного права»[*]. Благодаря легитимации осуществляется, в частности, трансформация общепризнанных принципов и норм международного права, источником которых является международный обычай, так как инкорпорация используется исключительно в отношении международных договоров. Легитимация представляет собой обычный процесс принятия внутригосударственного акта того или иного уровня. Соответствующий внутригосударственный правовой акт, принятый в порядке легитимации, нормативный или индивидуальный, выступает одновременно как трансформационный акт[*]. Под «отсылкой» С. В. Черниченко понимает «использование согласно предписанию внутригосударственного права для урегулирования каких-либо внутригосударственных отношений правил, установленных международными договорами или обычаями»[*]. Отсылка составляет содержание трансформационной нормы, согласно которой правила и установки, являющиеся международно-правовыми, в определенных случаях начинают рассматриваться и как внутригосударственные. Внешние те же самые предписания, дозволения и запреты адресуются уже участникам других по своей природе отношений, становятся частью именно внутригосударственного права, а не законодательства, как это происходит в результате легитимации и инкорпорации. Внутреннее право государства обогащается новыми нормами, а законодательство остается без изменения[*].

Представляется, что ограничивать взаимодействие международного и внутригосударственного права исключительно процессом согласования данных систем права, направленным на обеспечение выполнения международного права, не совсем правильно. Для того чтобы обеспечить выполнение государством своих международно-правовых обязательств, государство не всегда должно согласовывать свое национальное право с международным. Конечно, когда речь идет о реализации государством правотворческой функции, то, естественно, создаваемые таким образом нормы должны быть согласованы с нормами международного права, ставшими для государства обязательными. Более того, если положения национального права противоречат положениям норм международного права, то государство обязано внести соответствующие изменения. Однако необходимо иметь в виду, что положения, содержащиеся в нормах международного права, ставшие частью правовой системы, могут способствовать восполнению пробелов в сфере внутригосударственного правового регулирования. Г. М. Даниленко указывал на возможность применения положений, закрепленных в нормах международного права, в сфере внутригосударственных отношений с целью восполнения пробелов в национально-правовом регулировании[*]. Насколько в данном случае целесообразно говорить о согласовании международного и национального права. Представляется, что государство в этом отношении должно именно обеспечить в соответствии со своим законодательством реализацию соответствующих международно-правовых положений в сфере внутригосударственных отношений.

Так, Кировским областным судом гражданин России был осужден за совершение ряда преступлений. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ отменила обвинительный приговор и дело направила на новое судебное рассмотрение, так как суд первой инстанции нарушил принцип гласности судебного разбирательства. Согласно ст. 18 УПК РСФСР закрытое судебное разбирательство допускается исключительно при наличии следующих обстоятельств: а) для соблюдения интересов государственной тайны; б) по делам о преступлениях, совершенных лицами, не достигшими шестнадцатилетнего возраста; в) по делам о половых преступлениях; а также г) по другим делам в целях предотвращения разглашения сведений об интимных сторонах жизни участвующих в деле лиц. Однако суд первой инстанции провел закрытое судебное разбирательство при отсутствии указанных выше обстоятельств. Заместитель Председателя Верховного Суда РФ в протесте поставил вопрос об отмене кассационного определения и направлении дела на новое кассационное рассмотрение. Президиум Верховного Суда РФ протест удовлетворил, указав, что «вывод судебной коллегии Верховного Суда РФ о несоблюдении судом ст. 18 УПК РСФСР был сделан без учета норм Конституции Российской Федерации и международных пактов. В соответствии со ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. публика может не допускаться на судебное разбирательство, когда этого требуют интересы сторон»[*]. Следовательно, в дополнение к обстоятельствам, указанным в ст. 18 УПК РСФСР, имелось еще одно обстоятельство, содержащееся в международно-правовом акте и которое должно учитываться судами в дальнейшем при осуществлении уголовного судопроизводства.

Термин «трансформация», как он сформулирован С. В. Черниченко, не отражает существа взаимодействия международного и внутригосударственного права. Конечно, если объем «взаимодействия» ограничивать исключительно согласованием существующих правовых норм, то употребление вышеупомянутого термина можно признать, с достаточной степенью условности, правомерным, но следует иметь в виду, что согласовывать вышеуказанные нормативные системы возможно и без осуществления какой-либо трансформации. Практика свидетельствует, что не всегда для правового обеспечения выполнения международноправовых обязательств требуется какое-либо изменение и/или дополнение национального права, законодательства. Нельзя не согласиться с В. Г. Буткевичем, подчеркивающим, что «на практике согласование норм международного и внутригосударственного права наблюдается как на правотворческой, так и на правоосуществительной стадии»[*]. Так, в частности, согласование внутригосударственного и международного права может происходить через толкование норм международного и внутригосударственного права.

30 марта 1998 года Российская Федерация Федеральным законом «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» выразила свое согласие с Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года, и с 5 мая 1998 года, с момента передачи ратификационных грамот Генеральному секретарю Совета Европы, указанная выше Конвенция и соответствующие Протоколы к ней стали обязательными для Российской Федерации[*]. В силу ст. 1 данного Федерального закона «Российская Федерация в соответствии со статьей 46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию Европейского суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступлений в действие в отношение Российской Федерация»[*]. Поэтому государственные органы Российской Федерации[*] в своей деятельности должны руководствоваться не только положениями Конвенции, но и правовыми позициями (прецедентами толкования), сформулированными Европейским Судом по правам человека в соответствующих постановлениях[*]. Так, если суд Российской Федерации при рассмотрении дела применяет ст. 21 Конституции РФ, запрещающую, в частности, подвергать человека пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию, то судья, во избежание нарушения ст. 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (запрет пыток, иного бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания), должен изучить, в том числе, прецеденты толкования, изложенные Европейским Судом по правам человека в постановлении от 15 июля 2002 года по делу Калашников против Российской Федерации. В данном судебном акте Европейский Суд по правам человека отметил, что «статья 3 Конвенции закрепила один из фундаментальных идеалов демократического общества. Она в абсолютных выражениях запрещает пытку либо бесчеловечное или унижающее достоинство человека обращение или наказание вне зависимости от обстоятельств и образа действий жертвы. Европейский Суд также напоминает, что в соответствии с установленными им в нормах прецедентного права требованиями неправомерное обращение с человеком должно нести в себе некий минимум жестокости, чтобы на акт такого обращения распространялось действие статьи 3 Конвенции. Оценка этого минимума относительна — она зависит от обстоятельств дела, таких как продолжительность неправомерного обращения с человеком, его физические и психические последствия для человека, а в некоторых случаях принимаются во внимание пол, возраст и состояние здоровья жертвы. Европейский Суд в своей практике относил обращение с тем или иным лицом к категории «бесчеловечного», inter alia, в случае преднамеренного характера такого обращения, если оно имело место на протяжении нескольких часов беспрерывно или если в результате этого обращения был нанесен реальный физический вред человеку либо причинены глубокие физические или психические страдания. Обращение с человеком считается «унижающим достоинство», если оно таково, что вызывает в жертвах такого обращения чувство страха, страдания и неполноценности, которые заставляют их ощущать себя униженными и попранными. Изучая вопрос о том, какая форма обращения с человеком является «унижающей достоинство» в значении статьи 3 Конвенции, Европейский Суд устанавливает, было ли целью обращения унизить и попрать достоинство лица и — что касается последствий — отразилось ли такое обращение на этом лице в форме, несовместимой со статьей 3. Однако отсутствие таковой цели не исключает категорически возможности того, что Европейский Суд все-таки установит в обжалуемом деянии нарушение статьи 3. Степень страдания и унижения как составляющих «унижающее достоинство» обращения, запрещенного статьей 3 Конвенции, должна в любом случае быть выше степени страдания или унижения как неизбежного элемента той или иной конкретной формы правомерного обращения или законного наказания. Довольно часто меры, связанные с лишением человека свободы, включают такой элемент. И все же нельзя утверждать, что содержание под стражей до суда само по себе является проблемой в свете статьи 3 Конвенции. Но нельзя и толковать статью 3 Конвенции как обязывающую соответствующие власти во всех случаях освобождать из под стражи заключенного по причине плохого здоровья или направлять его в общую больницу для прохождения конкретно предписанного курса лечения. Тем не менее, в соответствии с этой статьей государство должно принимать меры к тому, чтобы лицо содержалось под стражей в условиях, которые совместимы с уважением к человеческому достоинству. При этом формы и методы реализации этой меры пресечения не должны причинять ему лишения и страдания в более высокой степени, чем тот уровень страданий, который неизбежен при лишении свободы, а его здоровье и благополучие — с учетом практических требований режима лишения свободы — должны быть адекватно гарантированы»[*].

Если национальный суд применит вышеупомянутое конституционное положение с учетом толкования, данным Европейским Судом по правам человека в отношении ст. 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, то, представляется, международно-правовые обязательства России будут обеспечены без осуществления трансформации. Иными словами, вследствие толкования государственными органами внутригосударственных норм Российской Федерации с учетом толкования норм международного права, осуществленного международно-правовым механизмом имплементации,[*] в системе национального права, законодательства не происходит каких-либо изменений и поэтому применительно к данному случаю невозможно говорить о наличии «трансформации», как понимает это явление С. В. Черниченко, хотя согласование внутригосударственного и международного права происходит и достигается цель такого согласования — обеспечение государством реализации соответствующих международно-правовых обязательств.

Анализируя использование термина «трансформация», необходимо вновь подчеркнуть, что нормы международного и внутригосударственного права являются нормами различных систем права, что не может не влиять на различную сущность указанных норм. С. В. Черниченко справедливо подчеркивает, что «для нас важен принцип, а он достаточно ясен. Объективные границы международного права указывают на то, что международное и внутригосударственное право — различные правовые системы, не имеющие примата друг над другом, действующие в различных плоскостях, в различных юридических измерениях»[*]. Нормы внутригосударственного и международного права отличаются, в частности, по способу создания, кругом социальных отношений, регулируемых данными нормами, по субъектному составу, то есть кругом лиц, чье поведение регулируют соответствующие нормы. Иными словами, речь идет о различной сущности вышеупомянутых правовых норм. Это достаточно серьезные различия, которые не позволяют ни при каких условиях норме международного права трансформироваться во внутригосударственную правовую норму, даже если законодатель пожелает это сделать. Между нормами международного и внутригосударственного права существуют «объективные границы», которые государства не в состоянии преодолеть как единолично, так и совместно с иными субъектами международного права[*]. Нельзя не процитировать В. Г. Буткевича, критически относящегося к сути трансформации через «превращение» норм международного права в нормы внутригосударственного права (представляется, что этот процесс происходит в случаях инкорпорации и отсылки, являющихся, по мнению С. В. Черниченко, с точки зрения юридической техники, самостоятельными видами трансформации). В. Г. Буткевич подчеркивает, что «вызывает возражение и позиция тех, кто считает, что норма международного права превращается в норму внутригосударственного права. В буржуазной науке международного права обычно ссылаются на авторитет Г. Триппеля. Однако самому Г. Триппелю не удалось доказать, что норма международного права превращается в норму национального права. Он ограничивался заявлением типа: «Можно процитировать следующую английскую поговорку: «Парламент всесилен, однако он не может превратить мужчину в женщину»». Ее можно изменить следующим образом: внутригосударственное право всесильно. Однако поскольку международное право регулирует отношения между государствами, а внутригосударственное право — другие отношения, то государственное право не может без трансформации превратить международное право во внутригосударственное»[*]. В свою очередь, автор раскрывает суть «трансформации» следующим образом. «Должная регламентация внутригосударственных отношений содействует успешной регламентации международным правом межгосударственных отношений. Эффективное упорядочивание внутригосударственных отношений (возникших в связи с поставленными государством задачами, принятыми на себя по договору) национальным правом способствует выполнению международных обязательств, а значит и эффективной регламентации межгосударственных отношений межгосударственным правом»[*]. Нельзя вновь не отметить, что «эффективное упорядочивание обеих правовых систем своих отношений,
— подчеркивает В. Г. Буткевич, — зависит и от взаимосогласованности их норм. Нет необходимости переводить (преобразовывать) нормы одной системы права в другую, нужно только то, чтобы они содействовали, а не противодействовали одна другой в функционировании»[*].

Канадский юрист Дж. Карье, объясняя сущность трансформации, являющейся, по его мнению, одной из моделей рецепции, отмечает, что новая правовая норма, возникшая вследствие трансформации, отражает норму международного права[*]. Можно ли говорить о какой-либо трансформации при наличии такого «отражения»?

Вследствие трансформации в виде инкорпорации и отсылки, как их понимает С. В. Черниченко, в правовой системе России возникают новые правовые нормы. Известно, что любая правовая норма, являющаяся частью национального или международного права, должна иметь свою форму. В литературе отмечается, что «для того чтобы стать реальностью и успешно выполнять присущие праву регулятивные, воспитательные и иные функции, оно [право] должно иметь свое внешнее выражение»[*]. Вследствие осуществления трансформации, если речь не идет о легитимации, в рамках права государства не возникают какие-либо новые формы применительно к «трансформированным» нормам международного права. С. В. Черниченко, рассматривая «инкорпорацию», делает оговорку, что «ни сам международный договор, ни нормы, которые он содержит, не включаются соответственно ни в законодательство, ни в право данного государства. Международный договор продолжает оставаться международным договором, обязывающим это государство, а нормы, которые он содержит, остаются нормами международного права. По существу принимается новый закон или подзаконный акт, полностью внешне идентичный международному договору»[*]. Нельзя не согласиться с А.С. Гавердовским, который, критикуя термин «трансформация», отметил, что «уязвимость подобной конструкции [преобразование нормы международного права в норму внутригосударственного права посредством издания специального закона или иного нормативного акта] более чем очевидна, ибо если следовать ее логике, то можно предположить, что с появлением трансформационной нормы внутригосударственного права исчезает породившая ее международно-правовая норма. Но это противоречит практике. Принятие государством правовых мер имплементационного характера не влечет за собой автоматического изменения нормы международного права. Государство не вправе трансформировать (преобразовывать) международно-правовые нормы, поскольку превращать одно в другое, видоизменять нормы права могут только их создатели»[*].

Представляется, что обозначение международного договора, трансформированного в право страны законом или подзаконным актом, является правовой фикцией. В свою очередь, государственные органы в своей деятельности должны руководствоваться не правовыми фикциями, а конкретными нормами и формами, в которых закрепляются соответствующие правила поведения.

С. В. Черниченко рассматривает «отсылку» наряду с инкорпорацией в качестве самостоятельных видов трансформации. Однако, в результате действия «инкорпорации» и «отсылки», как подчеркивает автор, в системе права страны появляются новые правовые нормы[*]. В связи с этим, если результат функционирования данных видов трансформации является одним и тем же — появление именно в праве, а не в законодательстве страны новых норм, — может в данном случае целесообразно рассматривать «отсылку» в качестве формы «инкорпорации», или наоборот.

Нельзя не обратить внимания на следующее обстоятельство: как было отмечено выше, С. В. Черниченко именует «трансформацией» процесс согласования норм международного и внутригосударственного права в целях обеспечения реализации норм международного права, ставших обязательными для государства. Однако согласуются, как правило, уже существующие нормы. В свою очередь, в результате действия «инкорпорации» и «отсылки», в том виде, как их понимает автор, создаются новые правовые нормы. То есть представляется, что в данном случае не совсем правильно говорить о процессе согласования правовых норм двух различных систем права применительно к этим двум видам трансформации. В. Г. Буткевич совершенно справедливо подчеркивает, что «в согласовании двух систем права главная задача — не создание новых норм в одной из систем права, а приведение в соответствие уже созданных норм»[*].

Необходимо также отметить, что взаимодействие международного и национального права даже в сфере внутригосударственных отношений нельзя сводить исключительно к согласованию национального с международным правом. В практике межгосударственных отношений известны случаи, когда нормы международного права должны согласовываться с внутригосударственными правовыми нормами. Так, в силу ст. 10 Соглашения об информационном взаимодействии государств-членов Евразийского экономического сообщества по пограничным вопросам от 14 сентября 2001 года «настоящее Соглашение применяется со дня подписания в части, не противоречащей национальным законодательствам Сторон, и вступает в силу с даты получения депозитарием от Сторон третьего уведомления о выполнении внутригосударственных процедур, необходимых для вступления в силу»[*]. Иными словами, Соглашение предусматривает возможность временного применения данного международного договора и в ходе такого применения более высокую иерархическую силу будут иметь нормы, закрепленные в источниках национального права Российской Федерации[*]. Поэтому в рассматриваемом случае согласовывать необходимо не внутригосударственное право с международным, а, наоборот, международное с национальным.

Р. А. Мюллерсон обозначает процесс помощи национального права осуществлению норм международного права на территории государства национально-правовой имплементацией[*]. Автор выделяет два способа исполнения положений международного права: отсылка и инкорпорация. «Отсылка» имеет место в том случае, когда государство включает в свое законодательство норму (или несколько норм), отсылающую к нормам международного права, в силу чего последние могут действовать внутри страны, регулировать отношения между субъектами национального права[*]. Рассматривая правовую сущность отсылки, автор сравнивает отсылку к международному праву с отсылками к иностранному внутригосударственному праву. Иными словами, отсылка к международному праву сравнивается с коллизионными нормами. Р. А. Мюллерсон подчеркивает, что «отсылка не трансформирует нормы одной правовой системы в нормы другой системы или отрасли, а санкционирует (выд. — Б.З.) применение норм отсылаемой системы в сфере действия отсылающей системы»[*]. Отсылка необходима к четким и конкретным положениям международного права, способным регулировать отношения между субъектами внутригосударственного права. «Государства, — утверждает автор, — включают в договоры детальные положения не случайно, а для того, чтобы они применялись во всех государствах-участниках в неизменном виде [Здесь] достаточно государственно-правовой санкции в виде отсылки»[*]. «Инкорпорация», по мнению автора, происходит в том случае, когда на основе и во исполнение положений международного права издаются (изменяются либо отменяются) нормы национального права. То есть результатом осуществления инкорпорации является реальное изменение законодательства конкретного государства. В отличие от «отсылки», «инкорпорация» необходима к тем нормам международного права, которые сформулированы недостаточно четко и ясно для регулирования отношений с участием субъектов национальной правовой системы[*].

Рассматривая «теорию санкционирования» действия норм международного права в сфере внутригосударственных отношений через внутригосударственно-правовые отсылочные нормы, нельзя не согласиться со С. В. Черниченко, критически относящимся к существу «отсылки», сформулированному Р. А. Мюллерсоном, отмечает, что «государство по своей воли не в состоянии изменить объективные границы международного права, «заставить» нормы, созданные участниками межгосударственных отношений для регулирования этих отношений, оставаясь таковыми, начать регулировать внутригосударственные отношения. Если какая-либо норма непосредственно адресуется государством участникам внутригосударственного отношения (или международного отношения немежгосударственного характера), она объективно не может быть международно-правовой: субъекты соответствующего отношения не являются участниками межгосударственного общения, и само это отношение не может стать межгосударственным»[*]. Хотя С. Ю. Марочкин и придерживается позиции возможности непосредственного действия норм международного права в сфере внутригосударственных отношений, автор подчеркивает, что «ни один внутригосударственный акт независимо от характера и содержания (акт инкорпорации, рецепции, трансформации), обеспечивающий выполнение государством своих международных обязательств, не способен изменить природу норм [международного права], их особенные цели, содержание, форму и т.д.»[*].

Действительно, сравнение Р. А. Мюллерсоном отсылки к иностранному национальному праву с отсылкой к международному праву является неправильным по своей сути, так как нормы внутригосударственного права, независимо от того, в какой стране они функционируют, регулируют исключительно внутригосударственные отношения с участием субъектов национального права — физические, юридические лица, государственные органы и т. д. Поэтому когда национальный суд, руководствуясь соответствующей отсылочной (коллизионной) нормой, применяет иностранное право, то он (суд) руководствуется именно той системой права, которая изначально выполняет регулятивную роль между субъектами внутригосударственных отношений. В свою очередь, если речь идет об отсылке к международному праву, то национальный суд не только не вправе, но и не в состоянии по объективным причинам непосредственно применять нормы международного права, которые регулируют отношения между качественно иными субъектами права.

В. Г. Буткевич достаточно критически относится к теории трансформации и теории санкционирования[*]. Суть теории трансформации, как ее понимает автор, заключается в том, что издание национально-правового акта превращает норму международного права в норму внутригосударственного права. В свою очередь, теория санкционирования (исполнения) представляет собой также издание национально-правового нормативного акта, однако, в отличие от теории трансформации, такой нормативный акт не превращает нормы одной системы права в нормы другой, а наделяет государственные органы, частных лиц, включая физических и юридических, правом непосредственного применения норм международного права[*]. В.Г.Буткевич связывает процедуру согласования международного и внутригосударственного права со стадией правотворчества. Осуществлять правотворческие функции может только государство. Причем данные функции исполняются в сфере как международных, так и внутригосударственных отношений. Согласовывать вышеупомянутые системы права может только государство. Суть такого согласования, по мнению В. Г. Буткевича, заключается в согласовании прав и обязанностей своих субъектов национального права с правами и обязанностями, содержащимися в международно-правовых обязательствах данного государства[*]. В. Г. Буткевич пишет, что «с точки зрения международного права совершенно безразлично, кто будет вместо государства исполнять его обязанности и использовать его права. Но это безразличие и сложилось потому, что никто, кроме государства, объективно не может осуществлять его права и обязанности. Государство может поручить или вменить в обязанности своим физическим и юридическим лицам осуществлять или воздерживаться от определенных действий. Но это не перенос своих прав и обязанностей на указанных лиц, а создание для них иного рода прав и обязанностей»[*]. В.Г. Буткевич выделяет следующие основные методы согласования внутригосударственных правовых актов с международно-правовыми предписаниями: отсылка, рецепция, параллельное правотворчество, унификация, преобразование, создание специального правового режима. Сущность отсылки заключается в том, что «регулируя внутригосударственные отношения, он [законодатель] не воспроизводит норму международного права, а отсылает к международно-правовому предписанию Различные субъекты к различным отношениям применяют одну модель предписания. При отсылке модель поведения одна (но формулируется только в одной системе права, а в другой системе права указывается лишь источник, где с моделью можно «ознакомиться»), а разные отношения, разные субъекты, в итоге — различные нормы и различный результат правового регулирования»[*]. «Суть рецепции заключается в том, что законодатель заимствует в международном праве модель поведения и придает ей юридическую обязанность для субъектов внутригосударственного права во внутригосударственных отношениях»[*]. В отличие от отсылки вследствие осуществления рецепции в системе законодательства государства появляется аналогичное предписание, что и в нормах международного права. Рецепция, по мнению В. Г. Буткевича, не может иметь общего (генерального) характера, то есть заимствовать все и/или часть международного права, рецепция может осуществиться в отношении конкретного положения, содержащегося в определенной международно-правовой норме. «Суть параллельного правотворчества, — далее отмечает В. Г. Буткевич, — заключается в том, что единая модель поведения вырабатывалась в обеих правовых системах параллельно, юридически независимо»[*]. Под унификацией автор понимает «процесс целенаправленных действий по выработке единства предписаний в двух правовых системах»[*]. Метод «преобразования используется в тех случаях, когда в законодательство необходимо внести лишь незначительные изменения, дополнения, уточнения. При преобразовании норма внутригосударственного права преобразует, дополняет, уточняет не норму международного права, а норму национального права. Если национальная норма права в чем-то не соответствует нормам международного права, то законодатель может ее, если не требуется отмена, дополнить, развить или уточнить, то есть преобразовать»[*]. Метод создания специального правового режима используется в том случае, когда «законодательство в целом согласовано и содействует реализации типичных международно-правовых предписаний, а специальный правовой режим согласовывается с международно-правовыми обязательствами исключительного характера и направлен на должную реализацию последних»[*].

Представляется, что некоторые упомянутые выше методы согласования международного и внутригосударственного права, определенные В. Г. Буткевичем, нецелесообразно рассматривать в качестве самостоятельных. В отличие от отсылки в результате действия рецепции, параллельного правотворчества, унификации, преобразования, создания специального правового режима — всегда происходят изменения именно в системе законодательства государства, а не его права. Более того, вследствие осуществления рецепции, унификации, параллельного правотворчества, по мнению В. Г. Буткевича, не просто изменяется законодательство государства, а создаются единые, одинаковые модели поведения. Поэтому в данном случае происходит смешение оснований для классификации. Целесообразно было бы рассматривать методы рецепции, параллельного правотворчества, унификации, преобразования, создания специального правового режима в качестве частных случаев какого-либо родового метода, который, к сожалению, не был определен автором.

Н. В. Миронов не дает определения процессу взаимодействия норм международного и внутригосударственного права и, в частности, процессу обеспечения реализации норм международного права посредством национального права в сфере внутригосударственных отношений. Однако суть этого процесса автор раскрывает следующим образом: «Нельзя не признать, что в тех многочисленных случаях, когда советское законодательство воспринимало прогрессивные нормы и принципы международного права и закрепляло их в нормах внутригосударственного права СССР,.. и проявлялось конкретно влияние международного права на советское законодательство»[*]. Как подчеркивает автор, практика СССР выделала следующие формы проведения международно-правовых норм во внутригосударственном праве: трансформация, отсылка и «особ[ая] форм[а] приведения в действие норм международного права в СССР ратификация (утверждение) международного договора»[*]. Под «трансформацией» Н. В. Миронов понимает «юридическую форму приведения в действие на территории данного государства норм международного права, осуществляемую путем издания специальных внутригосударственных правовых актов»[*]. Необходимость трансформации норм международного права во внутригосударственные нормы вытекает из принципа суверенного равенства государств и не зависит от того, какого принципа соотношения внутригосударственного и международного права придерживается данное государство[*]. В странах, следующих дуалистической теории соотношения международного и внутригосударственного права в отношении каждого международного договора, должен применяться трансформационный внутригосударственный нормативный акт. Если законодательство государства провозглашает нормы международного права частью права страны, то есть государства, с точки зрения Н. В. Миронова, придерживающегося монистической теории, то такая норма представляет собой общую трансформационную норму[*]. Трансформация является формой правотворческого процесса[*]. Трансформация, будучи «формой превращения международной нормы, выраженной и закрепленной в международном договоре, обязывающем государство, в норму внутригосударственного права, в норму закона, обязательного для всех граждан и организаций соответствующего государства»[*], необходима не для всех международных договоров, а только таких договоров, которые для своего исполнения нуждаются в изменении субъекта нормы. Соответственно для политических соглашений трансформация не требуется. «Трансформация международно-правовых норм применяется в тех случаях, — утверждает Н. В. Миронов, — когда дело идет о договорах (нормах), для выполнения которых необходимо изменение субъекта права (чтобы государство возложило выполнение обязанностей, предусмотренных международным договором, на соответствующих физических и юридических лиц)».[*]

Сущность «отсылки», согласно позиции Н. В. Миронова, заключается в указании закона на то, что данное конкретное отношение должно регулироваться нормами международного права[*]. В отличие от трансформации, отсылка не предусматривает какой-