На острове чеджу хорошая погода.

 

Это предложение мира. Я даю ему возможность найти безопасное место подальше от меня.

 

Сара всегда хотела там побывать.

 

Облегчение в этом сообщении почти ощутимо.

Ты должен уехать как минимум на три месяца.

 

Больше я ему не напишу.

 

Спасибо.

 

Во время полёта я заставляю себя поспать. Возможно, в ближайшие сорок восемь часов мне не представится такой возможности.

Посадка проходит быстро, но ранним утром выбор машин, которые можно арендовать, не слишком большой. Я беру Форд Торес и через пятнадцать минут подъезжаю к своему тайнику в Брентвуде. Окраины кричащего пригорода полны домов, похожих на маленькие картонные коробки, выставленных в ряд. Возможно, люди внутри более содержательны, чем их большие дома. Хотя люди с большими домами и деньгами никогда не бывают удовлетворены.

В тайнике, который я открыл, есть кое-что из оружия. Например, сорокамиллиметровый глок двадцать третьего калибра, который я забрал у продавца наркотиков год назад. Мне нравится этот пистолет потому, что он принадлежал полицейскому, который отдал его наркодиллеру. Может, за дурь. Может, за девочек. После того, как я расправлюсь с парнями из Братвы, я оставлю пистолет. Будто им противостоял тот полицейский. Это будет мой добрый вклад в мировой баланс, хотя убийство этих двоих вряд ли можно назвать вкладом.

Я разбираю глок. Ствол чистый и, несмотря на то, что его давно не использовали, выглядит он хорошо. Я прочищаю и просушиваю тринадцатизарядный магазин. Я улыбаюсь, пока пересчитываю пули. Обычному покупателю, не из правоохранительных органов, был бы доступен только десятизарядный магазин.

Всё в идеальном состоянии. Электрошокер я засовываю в носок, а пистолет в кобуру под курткой. Остальное оружие я складываю в сумку, лежащую на сиденьи Тореса, и через двадцать минут возвращаюсь обратно в аэропорт.

Я приклеиваю к Торесу надпись "Городские автомобили Линкольна" и сменяю костюм, теперь он стодолларовый, плохо сидящий и помятый. В руках я держу табличку: "Бен Нельсон". Для остальных людей я выгляжу простым бедным водителем, ожидающим пассажира.

Со временем жара усиливается, а постоянные передвижения людей заставляют меня всё время держаться в остром напряжении. Я подавляю желание достать пистолет и очистить пространство вокруг.

Я замечаю Богдана, высоко стоящего участника банды, и незнакомого мужчину, идущих к выдаче багажа. Богдан — лишённый воображения убийца, но очень преданный. Ему нужно давать конкретные указания, потому что он не умеет импровизировать. Интересно, что сказал Сергей Богдану. " Иди и найди Николая в Миннеаполисе. Убей его, выследи цель и вернись".

Пока они стоят у стойки выдачи багажа, я рассматриваю, что же они пронесли на свой коммерческий рейс. Они настолько глупы, что привезли всё с собой? Я проверяю часы и принимаю телефонный звонок, притворяясь, будто выбрал неправильный терминал. Я быстро выезжаю в город и слежу за своими целями. Как я и подозревал, они едут в Портофино. Они хотят оказаться на пляже не потому, что любят океан, а потому, что хотят поглазеть на женщин в бикини. Удивляюсь, почему Сергей не отправил Василия. Разве не я основной приемник Александра? По крайней мере, поединок с Василием был бы настоящим вызовом. Богдан и его друг — задание скорее для ученика, который способен держать в руках хотя бы палку.

Я оставляю машину на парковке и забираю свою сумку. В подвале гостиницы я снимаю костюм и выбрасываю его в мусоросжигатель. Затем из прачечной беру простую униформу. Я выбираю форму швейцара с удобными белыми перчатками и узкими брюками. В прачечной также находятся багажные тележки и универсальные ключи. Я засовываю глок за заднюю часть брюк, прячу остальное оружие на дне тележки и иду наверх.

Я опускаю голову и дожидаюсь приказа доставить багаж постояльца в комнату. Сделав это, я отправляюсь в номер Богдана. Я не буду стучать. Они не откроют. Я достаю пистолет, взвожу курок и открываю дверь универсальным ключом. Богдан видит, как дверь распахивается. Я нажимаю на курок. Он падает. Перезарядив пистолет, я прицеливаюсь и стреляю.

Они оба лежат на полу в агонии. Я быстро вхожу, закрываю дверь и связываю их клейкой лентой. Моё любимое дело. На всё про всё уходит тридцать секунд. Второй мужчина, неизвестный мне, плюёт в меня, и до меня доносится скрежет его зубов. Богдан тоже, должно быть, слышит его, потому что не кричит. У второго мужчины начинает идти пена изо рта, и я отхожу от него.

— Цианид? — спрашиваю я Богдана. Он закрывает глаза и кивает.

— В его зубе, — говорит Богдан, опуская голову.

— Новобранец.

— Да. Они такие серьёзные.

Мы с Богданом наблюдалем за мужчиной. Яд, который он принял, быстродействующий. Это хорошо. Раньше Сергей выдавал своим пехотинцам диметиловую ртуть. Ей требовалось намного больше времени, чтобы убить. Это было больно. Как если бы Сергей хотел в последний раз наказать их за провал. Но недостатком такого яда было то, что от злости и боли солдат мог успеть выдать тайны. Этот же мужчина уже вошёл в бессознательное состояние. С ним ничего не поделаешь.

— Богдан, почему ты такой беспечный?

Он пожимает плечами. Он не знает. Я ему верю. Сергей никогда не окружает себя теми, кто умнее него. Такой человек в конце концов мог бы сбросить его. Я иду в спальню, где разрываю наволочки на полосы, и отдаю обрывки Богдану. Он одной рукой пытается перевязать рану, поэтому я помогаю ему.

— Заживёт, ты же знаешь.

— Мы были просто предупреждением, не хотели навредить, — скулит Богдан.

Я смотрю на мёртвое тело его товарища с явным недоверием.

Богдан пытается улыбнуться, но у него выходит гримаса. Улыбка всем нам даётся нелегко. Но только не Дейзи. Кажется, она всегда улыбается. Я трясу головой, чтобы выбросить её из мыслей. Делу время, потехе час.

— Почему вы убили Александра? — спрашиваю я прямо. Мне нужно услышать историю Богдана. Он скажет то, что сказала бы Братва.

— Он влюбился не в ту женщину.

Богдан языком нащупывает капсулу с ядом в зубе, будто насмехаясь надо мной. Я хочу ударить его за ложь, но жду. Терпение. Мы оба знаем, что если бы он собирался использовать яд, то сделал бы это в первые же секунды после того, как я выстрелил в него. Никотиновая вонь от одежды Богдана перебивает смрад крови мёртвого мужчины на полу. Я шарюсь в одежде Богдана, пока не нахожу сигареты. Вставляю ему в рот одну и прикуриваю. Он благодарно кивает, делает пару затяжек и начинает.

— Она пришла две недели назад. Злая. Сказала папе, что Александр мудак. Сергей ответил: "Что нового?"

Я киваю. Александр был сволочью. Мы все это знали.

— Она кричала на отца, что хочет выйти замуж за Александра, но он не хочет на ней жениться. Он хочет просто трахать её при любой возможности.

Тяжесть наваливается на меня. Александра убили из-за женщины. В этом больше смысла, чем в простой неверности Александра, но меня не покидает ощущение, что мне известна не вся история. Я снова думаю о Дейзи, о том, чтобы трахать её, и задаюсь вопросом, будет ли она злиться из-за того, что я не смогу на ней жениться. Я вижу её несчастное и заплаканное лицо. Дейзи. Я снова трясу головой. Я не должен думать о ней сейчас.

— Значит, Сергей решил убить Александра только потому, что так сказала она? — спрашиваю я.

Богдан неопределённо пожимает плечом.

— Сергей сказал своей дочери: "Я позабочусь об этом. Никто не трахнет Братву ". А потом он исчез.

— Он сделал это не один.

Богдан трясёт головой:

— Я не знаю. Он взял с собой Дэниела. Может, Василия, а может, Григория.

Меня шокирует, что он назвал имя Дэниела. Он играет глубже, чем я подозревал, но с этим я разберусь позже. Мне нужно понять масштабы своей мести.

— Теперь она счастлива?

— Нет, она узнала об этом через два дня. Думаю, она хотела просто потрахаться.

Богдан кривит губы вокруг сигареты. Я подавляю желание заставить его сожрать эту сигарету.

— Она ворвалась, как шторм, начала кричать и плакать. Драться с отцом. Нон-стоп. Орала, что он разрушил её жизнь. А он сказал, что вправе защищать и мстить за неё. Она днями не выходила из своей комнаты, и он принёс ей свои извинения.

— А сейчас ты здесь, чтобы рассказать эту историю мне.

— Сергей знал, что тебе это не понравится.

— Тем не менее, он начал действовать.

Богдан отводит взгляд в сторону, тяжело дыша сквозь сигарету. Она уже почти истлела. А я и пальцем не шевелю, чтобы вытащить её из его рта. Со связанными за спиной руками Богдан не может двигаться свободно. Он выплёвывает сигарету на ковёр, а затем плюёт сверху, чтобы затушить. Ковёр всё же начинает загораться, и Богдан встаёт на колени и тушит сигарету, обжигаясь сквозь шерстяные штаны.

— Ты отпустишь меня? — с надеждой просит Богдан.

— Я не могу этого сделать.

Богдан наклоняется вперёд, возможно, он попытается атаковать меня с колен. Кому-то другому это могло бы удастся из этой позиции, но не Богдану. Я немного отхожу назад, и Богдан падает носом в ковёр.

— Тебе следует принять яд, Богдан. Кажется, он быстро действует.

Я встаю, готовый уйти.

— Стой, Николай. Не делай этого.

— Чего? — я поворачиваюсь и складываю руки на груди. В окне я вижу своё отражение с круглыми щеками и в красной форме швейцара. Я выгляжу, как клоун. Клоун с пистолетом и глушителем. Я опускаю руки. — Богдан, ты пришёл ко мне. У меня есть работа. Я её выполняю. Не вмешивайся.

— Ты никогда не сможешь выйти из дела, — рычит Богдан. — Ни один из нас не сможет.

— Это они мне и сказали, когда мне было шесть и я попал в команду Александра. Что я никогда не смогу выйти. Но я вышел.

Богдан выглядит так, будто разрывается между желанием ударить меня и заплакать. Но он не делает ни того, ни другого. Вместо этого он умоляет:

— Не оставляй меня тут.

— Я не могу взять тебя с собой, Богдан. Я выполняю работу, которую ты, кстати, прервал.

Я разворачиваюсь, чтобы выйти отсюда.

— Возьми меня в свою сеть. Помоги исчезнуть. Пожалуйста.

Ненавижу, когда они умоляют. Сомнительная попытка манипулировать мной через чувства, хоть и знают, что у меня их нет.

— Я знаю, что ты работаешь с какой-то сетью. Я могу стать её частью, просто протяни мне руку помощи, — предлагает Богдан.

— Чушь, Богдан, — взрываюсь я, — ты всегда пытаешься что-то продать. При первых признаках опасности ты продаешь всё, что можешь. У тебя ещё есть что предложить? Какую информацию ты можешь мне предоставить?

— Любую, — Богдан начинает плакать. Вскоре он, без сомнения, обмочится. Номер уже пахнет, как туалет.

— Я не могу доверять тебе, Богдан. В тебе нет ни капли верности.

— Как и в тебе. Мы не такие уж и разные, — он плачет.

Независимо от наличия у меня сочувствия, Богдан должен исчезнуть. Я кривлю губы:

— Между нами нет ничего общего. Я никогда не предам друга или партнёра ради того, чтобы выжить.

— Ты предашь ради девчонки.

На мгновение моё сердце останавливается. Откуда Богдан знает о Дейзи? Мне требуется несколько секунд, чтобы вернуть самоконтроль и не атаковать его. Я успокаиваю себя, ведь если я начну, то буду сдирать с него кожу, пока не получу все ответы. Я заставляю себя расслабиться.

— Девчонка, Богдан? Не смеши меня. Где же эта шлюха, в которую я влюблён?

Богдан втягивает воздух одной ноздрёй.

— Когда-нибудь появится.

Ха, Богдан ничего не знает. Я иду к выходу из номера, и сквозь меня сочится облегчение.

— Когда-нибудь, — кричит Богдан мне в спину. — Когда-нибудь, как и для Александра, какая-нибудь девчонка станет твоей погибелью.

Я останавливаюсь, задерживая руку в белой перчатке на ручке двери:

— Значит, тогда я буду жить для чего-то действительно важного.

— Тогда принеси мне успокоение, — просит Богдан. — Ты же знаешь, я не могу принять яд. Ты же знаешь.

Богдан католик. Он крестится перед каждым убийством, изнасилованием или нападением. Он верит, что если отравится, то попадёт в ад. Не за все свои злодеяния, а именно потому, что последним поступком в его жизни станет самоубийство. Я потираю надпись на своей груди, слушая хныканье и мольбы за спиной. Милосердие.

Я поворачиваюсь и стреляю.

По прибытии в аэропорт я выясняю, что мой рейс задерживается. Я немного торгуюсь в кассе, предлагая больше денег, чтобы улететь как можно быстрее. Телефон раздражающе молчит. Не знаю, пойдёт ли Дейзи в кафе без меня. Лишь бы она не решила, что больше не будет со мной разговаривать.

Дейзи не из тех, кто должен ждать. Если она придёт в кафе, вокруг неё там будут кружить дюжины волков, чувствуя её страдания, выжидая момента, чтобы напасть. Мои ноздри раздуваются, а рука агента по продаже билетов лихорадочно тянется к тревожной кнопке.

— Извините, — говорю я, чтобы успокоить её. Дурак. Идиот. Я одариваю её своим лучшим пристыженным взглядом, который перенял у Дейзи, когда она думала, что я потратил слишком много денег на неё в торговом центре. Она ещё не поняла, что я буду продолжать спускать на неё свой зароботок, чтобы дать ей такую жизнь, которую она заслуживает. Я уже заказал ей кожаную куртку, которой она восхищалась в магазине, и её уже доставили в мою квартиру. Я отдам ей куртку после того, как испорчу её тоненькое пальто.

Это правильные мысли, поэтому агент одаряет меня улыбкой и убирает руку с тревожной кнопки.

— Есть один рейс через сорок минут, но, боюсь, вы не успеете дойти до выхода на посадку.

Я успею.

— Звучит прекрасно.

Я передаю ей свой билет, и она вносит изменения.

Я всё же успеваю к выходу и прибываю в Миннеаполис без лишнего промедления. Но я всё равно не успеваю на свидание с Дейзи, от которой до сих пор не приходит ответа. Хотя я и понимаю, что её уже нет в кафе, я всё равно мчусь туда. Глупо было надеяться, что ей нравится это место и она может вернуться. Конечно же, её там не оказывается.

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Я ударяю кирпичную стену ресторана, но это не спасает от негодования. Две девушки, проходящие мимо, смотрят на меня в ужасе. Я хочу обнажить зубы и показать им, чего действительно стоит бояться. Закрыв глаза, я опираюсь головой о кирпичную стену. Ночной воздух должен освежать, но всё, о чём я могу думать, — лишь Дейзи, сидящая здесь в одиночестве, ожидая меня. Были ли ей холодно? Нуждалась ли она во мне? Чувствует ли она сейчас себя нежеланной? Я испускаю низкий стон отчаяния. Неужели я позволю ей ускользнуть?

Я решаю написать ей снова.