Специфика российского правопонимания

Несомненно, российская правовая культура провинциальна. Однако этим не исчерпывается ее своеобразие. Усиливающиеся в последние годы попытки найти новую политико-правовую идеологию, которая бы послужила консолидации общества, свидетельствуют о состоянии "вненаходимости" России. Она - нигде, откуда хочет выбраться. Разумеется, Россия существует, занимая немалое место в географическом, политическом, правовом и культурном пространстве. Но это место - не для нее. Россия не признает свой нынешний статус равным себе. Оборотной стороной этого неприятия выступает ее устремленность к высшему рубежу, искание абсолютного добра. Поэтому когда говорят о традиционном для россиян пренебрежении к праву и законности, то объектом обсуждения выступает лишь видимая часть айсберга. В силу каких причин право утрачивает для россиян свою ценность? В силу каких оснований право способно обрести ее вновь?

В.И.Мильдон отмечает, что "природные условия жизни русского внушали настроения, постепенно оформившиеся в мысль: мир вокруг неразумен, беспорядочен... из этих настроений и возникает образ иной, не своей силы, способной вывести из-под власти обмана, несвободы..."².

Сформировавшееся убеждение в ненадежности мира не способствовало распространению идеологии личной выгоды. "С этим связаны две черты русского исторического сознания: постоянная сосредоточенность на текущем, нелюбовь к провиденциальной расчетливости, пророческой мистике, историческим суждениям; и вместе необъяснимая вера в самые невероятные картины будущего"³.

Следующей чертой, отличающей российский менталитет, можно указать формоборчество, которое Ф.А.Степун связывает с эстетическим однообразием пейзажа и отсутствием необычных форм (скал, морского берега и т.д.)⁴. Пренебрежение формой и упорствование в своем убожестве имеют предпосылкой убеждение в том, что настоящая красота - внутри, она не явлена во внешней форме. Поэтому в праве ценится не точность юридических формулировок, а правда, справедливость.

После падения Константинополя и захвата турками Балканского полуострова Русь, как это отмечает Н.А.Бердяев, на долгое время оставалась последним оплотом православия⁵. Отсюда проистекает мессианская задача народа-богоносца. Укрепление российской государственности несло в себе неземной смысл, и потому был оправдан государственный произвол, в каких бы жестоких формах он ни практиковался. В реформировании гражданского общества государство не знало цены.

Внешние нападения, политическая неустойчивость, смуты не содействовали укреплению чувства меры в русском человеке. Постепенное преобразование социальной жизни и медленное приближение к поставленной цели обычно уступали место решительным действиям и борьбе. В жизни российского общества тон задают люди, увлеченные радикальными идеями, максималисты. Готовность к революционному преобразованию России особенно свойственна интеллигенции, всегда чувствующей вину перед обездоленным народом и потому способной на жертвы. Мало кто из народников второй половины XIX века не боялся прослыть "постепеновцем"⁶. Преимущества конституционного строя признавались в основном из-за открывающейся перспективы легального противоборства монархической власти. Уважение к законности как таковой отсутствовало и в среде славянофилов, сторонников сильной самодержавной власти, полагавших, что русский народ - это народ негосударственный.

В советский период Российского государства отношения народа и власти не стали доверительнее: массовые репрессии, гнет чиновничества, отсутствие эффективной правовой зашиты прав человека, военная обстановка и, наконец, повсеместно распространенное взяточничество и протекционизм среди служащих в партийно-советском аппарате усиливали политическую апатию в обществе. Эсхатологические настроения постоянно подкреплялись то ожиданиями новой войны, то негативными последствиями НТР, в частности, экологической обстановкой. Мир по-прежнему ненадежен: распад Советского Союза, незавидная судьба соотечественников, оказавшихся за пределами России, горькие уроки вестернизации российской экономики не вселяют уверенности в завтрашнем дне. И трудно сказать, что причина, а что следствие. То ли Россия встретилась с теми же проблемами, которые ей уже были известны в начале века, то ли ее ментальность воспроизводит в новое время и в новых условиях ту же социально-политическую ситуацию (двоевластие, конституционный кризис, поляризация политических сил и т.д.).

Нельзя сказать, что российское правосознание вследствие исторического опыта XX века не претерпело изменений. Сегодня ни одна политическая партия, ставящая перед собой серьезные цели, не рискует в своей программе отказаться от принципов правового государства. Однако политические схватки в республиках, завершающиеся антиконституционными действиями оппозиции (Грузия, Приднестровье, Крым, Чечня), октябрьские события в Москве (1993 г.), итоги выборов в Государственную Думу и Федеральное Собрание обнаруживают в обществе широкий диапазон оценок, игнорирующих правовую природу всех этих событий. Политические и моральные ценности по-прежнему преобладают над правовыми. Здесь, пожалуй, мы подошли к главному. В российском правосознании господствует стереотипное представление о праве как особой сфере социальной деятельности, взаимосвязанной со многими другими областями человеческой жизни, но все же относительно замкнутой и расположенной на отдельной территории. Нарушение правовой нормы наказуемо лишь в пределах этого пространства, поэтому поступки, отстоящие на некотором отдалении от правового поля, считаются как бы не имеющими юридической природы. Такое плоскостное видение права свойственно человеческому сознанию, ибо государственные границы, административные деления и многое другое навязывают впечатление горизонтальной расположенности права. Г.С.Кнабе в своих исследованиях упоминает о древних римлянах, которые, отправляясь в поход, пересекали границу Рима, и это знаменовало их превращение из законопослушных граждан в исполненных злобы грабителей и насильников. По возвращении же назад воины проходили под триумфальной аркой, специально построенной для церемонии очищения от вражеской крови и сотворенного греха⁷.

Плоскостное видение права допускает, что есть поступки и события, лишенные правового значения, точнее - не содержащие внутри себя правовой начинки. Оно полагает, что правовое качество вещей возникает из их соотнесения с правовой нормой или иным феноменом права (правовым чувством, правовой традицией...), поэтому предметное содержание поступка или события само по себе к праву отношения не имеет. Такому пониманию права противоположно другое, где все что бы ни делал человек оценивается и запоминается. Вся человеческая жизнь проходит под знаком возмездия и воздаяния. Преступление тождественно греху, за пределами права - небытие. Эту систему права П.А.Сорокин назвал идеациональной⁸. Позже она сменяется чувственной, где право подчинено утилитарным целям, и идеалистической системой, совмещающей в себе принципы первых двух. Отмечая кризис законности и права в современном обществе, П.А.Сорокин делает прогноз: "Без перехода к идеациональной этике и праву, без новой абсолютизации и универсализации ценностей общество не сможет избежать этого тупика. Таков вердикт истории в отношении прошлых кризисов чувственной этики и права, и таким должен быть приговор в отношении настоящего кризиса"⁹.

Стало быть, особенность российского правосознания состоит в том, можно сделать вывод, что мир воспринимается дискретно, нечто обладает нравственным содержанием, но не содержит в себе правового. В российской культуре нет опыта согласования разноуровневых ценностей: абсолютные ценности отбивают вкус к относительным. Абсолютное не содержится в конкретном, оно существует само по себе в недосягаемой дали. Духовное не содержится в материальном, но резко и недвусмысленно ему противопоставлено. В праве видят не меру достигнутой свободы и справедливости, а безмерность невоплощенной свободы и справедливости. "Лишние люди", открытые в русской классической литературе А.С.Пушкиным и М.Ю.Лермонтовым, "человек из подполья" Ф.М.Достоевского, "маниловщина", "обломовщина" и другие понятия, введенные в оборот современным литературоведением, обозначают пространственное бытие российской культуры, в котором местонахождение субъекта определяется отрицательно, мы знаем, кем он не является, чему он не принадлежит. (Отсюда и отличительная особенность начального слога русской поэзии: "Нет, я не Байрон, я другой...", "Нет, мне ни в чем не надо половины...", "Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря...".)

В этой картине мира духовное не пронизывает собою всю деятельность человека, а сосредоточено в некоторых его областях -религии, искусстве, философии и т.д. Обычный труд и поступок лишены духовности, в результате чего органичный космос стал представлять собою разбегающуюся Вселенную¹⁰. Для человека, в котором живет ощущение единства мира, эта духовная ситуация мучительна: чем бы он ни занимался, если это не религия, философия или культура, труд его не составляет духовной ценности. В этом случае жить можно лишь вопреки себе, вопреки своей духовной сущности. Психологической защитой от этого экзистенциального напряжения может послужить меценатство, некогда популярное в России занятие среди купцов и предпринимателей, либо нигилизм, хулиганство или алкоголизм в качестве обезболивающего средства, имеющего тем больший эффект, чем агрессивней и беспощадней уничтожается духовное в собственной личности.

Современная юридическая литература не испытывает недостатка в утверждениях о необходимости ценностного отношения к праву, без чего невозможно становление гражданского общества и уважения к личности. Однако нам важно знать, в силу каких причин право действительно превращается в ценность. Опасность, на мой взгляд, кроется в том, что правовое государство может быть воспринято как цель, в достижении которой оправданы экстремистские средства¹¹. В новых костюмах мы окажемся участниками уже знакомого нам карнавала. Реформы в который раз разобьются о ментальность.

Возвращение к праву может быть одним: наполнение его духовным содержанием, осмысление собственной причастности к другому человеку. Право ничто, если в своем представлении о мире мы вывели его за рамки духовной действительности.

ЦЕННОСТЬ ПРАВА

Право и проблема ценностей

Ценности составляют особый уровень существования явлений, где предметные свойства вещей и событий соотносятся с человеком -его интересами, потребностями, внутренним миром. Мир ценностей образуют те предметы, которые благодаря своим свойствам значимы для человека. Прагматический взгляд на эту проблему позволяет увидеть объективное содержание ценности: мы ценим хорошего повара, отзывчивого друга, интересную книгу или хорошую погоду, понимая, что наше ценностное отношение к этим явлениям определяется их собственным содержанием. Метафизическая прблематика ценностей начинается с вопроса о нас самих: зачем нам это надо? Позитивистское понимание ценности ограничивается констатацией того, что нам нужно, чтобы было так, а не иначе. Но что это - испытывать удовольствие, устраивать свои дела, ощущать радость, удовлетворять потребности и т.д.? Что привносится ценностью в нашу жизнь?

Первое, что мы можем утверждать вполне определенно, видно невооруженным глазом: ценности вызывают в нас положительные переживания. Исполнение приговора удовлетворяет наше чувство справедливости, задержание маньяка-убийцы снимает с нас напряжение и тревогу за судьбу близких, удача приносит радость... Неудивительно поэтому, что философы ценностные свойства связывают с субъективной способностью человека особым образом реагировать на них. Лишенный музыкального слуха не сможет оценить достоинства скрипки Страдивари. Необходим, как пишет об этом Н.О.Лосский, "особый вид сознавания, посредством которого ценности могут быть найдены"*. Стало быть, прежде чем воспринять право как ценность, в сознании человека должно иметься место для ценности как таковой Сами по себе предметные свойства служат лишь основаниями ценности, но не являются собственно ценностями. И если верно утверждение о том, что ценности выражают отношение объекта к субъекту, нам следует также согласиться и с тем, что ценностное отношение к праву обусловливается как объективными свойствами права, так и содержанием правосознания субъекта - отдельного человека или общества в целом. Тот, кто равнодушен к политическому устройству государства, не станет признавать ценностью те процедуры, в которых определяется форма правления или вид политического режима.

Мир, в котором нечто признается в качестве ценности, предстает перед человеком благом, объектом стремления и вожделения. Если нечто представляет собою ценность, значит я хочу ею воспользоваться, достичь ее. Благом же будет все, что утверждает меня в жизни и содействует полноте бытия. Стало быть, ценности - это не результат умозаключения, не выдумка человека и не способ производства эмоций. Подобно тому как некоторые фигуры и рисунки могут быть различны лишь при быстром вращении предмета, ценности также возникают из движения по направлению к наиболее полному и глубокому переживанию мира. Ценности предполагают принадлежность человека миру, который им осваивается в меру своих сил и возможностей. Они содействуют утверждению в человеке таких способностей, без которых мир теряет значимость и привлекательность. Все, что мы ценим в своей жизни, мы ценим из-за новых возможностей и форм бытия, открытых благодаря ценностям. Новый друг, светлые окна, потрясающая музыка - все это раздвигает наш мир и потому приносит нам радость.

Право, безусловно, обладает ценностью в жизни общества и отдельного человека, коль скоро оно позволяет быть, существовать индивидуальному и социальному. Вне права жизнь общества невозможна. Общество без права - это нонсенс. Лишь временное различие пределов индивидуальной и социальной жизни создает видимость существования общества без права. Самоубийца, принявший яд, еще может производить впечатление живого человека, но по сути - он уже мертв.

Ценности могут меняться с образом жизни человека, но они всегда есть. Поэтому, строго говоря, кризис правовой системы - это еще не кризис права, у которого совсем иные причины, нежели противоречие каких-либо правовых норм ценностным представлениям человека. Кризис права мы наблюдаем не тогда, когда общество расстается с одними ценностями и провозглашает другие, а когда общество утрачивает себя как целое, рассыпается на множество отдельных единичных воль и миров, не связанных между собою и не нуждающихся друг в друге. Он имеет место в тех случаях, когда личность не мыслит свою жизнь в рамках социального целого, когда обесценивается сам социальный мир. Нам важно, следовательно, понять механизм "обесценения" мира и, соответственно, закономерности узнавания ценности.

Нечто перестает быть ценностью, когда мир обессмысливается. Психологические и философские аспекты этой ситуации описаны Ф.Ницше в его рассуждениях о "крушении космологических ценностей" и прокомментированы Мартином Хайдеггером в работе "Европейский нигилизм"². Основную мысль Ф.Ницше можно выразить так: нигилизм, т.е. отрицание сущего, во-первых, есть реакция человека на неисполнившиеся ожидания. Во-вторых, нигилизм настигает тех, кто утратил веру в целость и завершенность сущего. В-третьих, нигилизм есть прозрение, в котором человек узнает, что никакого метафизического, истинного мира не существует, он выдуман человеком исходя из присущих ему психологических потребностей умозрительного приведения окружающего мира в состояние единства и упорядоченности³. В этой картине мира сущее проистекает лишь из самой воли, лишь в ней действительность начинает быть. Здесь, замечает М.Хайдеггер, "ценности суть по существу обусловленные условия"⁴.

Итак, существуют ли абсолютные ценности, или же то, что принимается человеком в качестве таковых, лишь им самим сформулированные условия его бытия? Если же перевести этот диалог в плоскость права, вопрос может быть поставлен так: имеет ли право ценность для тех, кто в нем не нуждается, или же мы не можем констатировать ценность права по отношению к тем, кто сам, по своей воле, мыслит его условием собственного бытия? Сложность вопроса может быть подчеркнута еще и тем обстоятельством, что право не может быть правом для одних и не-правом для других. Право претендует на то, чтобы придавать своим требованиям универсальный характер, т.е. оно обращено к человеку как таковому, любому из нас. Иначе говоря, ценность права может быть лишь абсолютной, а не инструментальной, когда оно соответствует отдельно взятым интересам и целям человека.

Сразу следует оговорить: нас не интересует логика самого Ф.Ницше, скажем, отрицание сверхчувственной реальности и причины особо доверительного отношения к личному, непосредственному опыту. Важен тезис и то мироощущение, которому он соответствует. Сам тезис может быть ложным и потому - опровержимым, но мироощущение ни ложно, ни истинно, его нельзя оспорить, коль скоро оно существует.

Человек, утверждающий о бессмысленности мира, являет собою того, кто утратил некогда понятный ему смысл. Нельзя отрицать то, что не существует и, следовательно, лишено всякой определенности. Утверждение о бессмысленности мира лишь по форме является отрицательным суждением, на самом же деле здесь утверждается идея порядка и единства, которая осталась не реализованной в личном опыте человека, разочарованного жизнью⁵.

Таким образом, право наполняется ценностным содержанием по мере того, как человек оказывается способным к бытию, т.е. к сосуществованию с другими людьми и миром в целом. Замкнутое в себе бытие ненаблюдаемо и лишено всякого значения, ибо значить что-то, быть чем-то можно лишь во взаимодействии с другим. Поэтому отказ от ценностного освоения действительности есть отказ от самой действительности, уход в небытие. Ценностное отношение к миру есть условие самого мира, непременная характеристика его бытия. Можно сказать, что право существует лишь в качестве ценности, а ценностью оно становится благодаря тому, что вне права социальное бытие человека невозможно. Современному человеку, пожалуй, трудно с этим согласиться: мы наблюдаем кризис государственности, мы видим " парад суверенитетов "," войну законов " и другие явления, мало вписывающиеся в рамки закона. Однако общество не исчезает, хотя и страдает от произвола властей.

Лишь правосознание, ориентированное на государство как единственный источник права, способно ставить знак равенства между кризисом государства и кризисом права. В условиях кризиса государственности на роль права претендуют нормы локальных субкультур -профессиональная этика, соседские взаимоотношения, традиции криминальных групп, - которые замещают собою позитивное право, исходящее от государства. Можно оспаривать легитимность тех или иных нормативных систем, но одно несомненно: дефицит права общество переживает всегда болезненно.

Право может быть использовано в достижении различных целей, поэтому правомерно говорить, скажем, о политической (как инструмента власти), коммуникативной (как средства общений), культурной (как вместилища социального опыта) ценности права и т.д. Однако инструментальная ценность права не исчерпывает его ценностное содержание. Право содержит в себе имманентно присущие ему ценности, которые вне права не могут быть реализованы: свободу, справедливость и ненасильственный мир. Эти ценности человеческой цивилизации появляются лишь вместе с правом и вне правовой оболочки не существуют. Любые попытки осуществить эти принципы вопреки праву моментально меняют их смысл и содержание: свобода вне права оборачивается произволом, справедливость - местью, гражданский мир - войной всех против всех. Ценность права определяется мерой заключенной в нем свободы, справедливости и мира.