Раздел 5. Роли и поведение на супервизорских сессиях

(1) Подготовка к сессиям:

l Пунктуальность

l Аудиозаписи

l Видеозаписи

l “Живое” супервидение

l Подготовка письменных записей сессий

l Ведение дневника случая, с включением комментариев супер­ви­-
зора

Воспринимает обратную связь:

Готовность исследовать свои роли во взаимодействии с клиентом:

Готовность включать в обсуждение случая релевантный материал, относящийся к родительской семье или к собственной личности:

Способность к реалистической самокритике по аудио- или видеозаписям:

Спонтанность на сессиях:

Инициативность на сессиях:

Адекватная автономность от супервизора:

Ощущение профессионального “я”:

Часть II

ФОКУСИРОВКА СУПЕРВИЗИИ

Глава 8

ШЕСТИФОКУСНЫЙ ПОДХОД

Расписание для Конрада

Однажды воскресным днем Текс, недавно получивший диплом терапевта, позвонил Стефании, своему кризисному супервизору, в великом расстройстве. Его постоянный супервизор Соня была в тот момент в отпуске. К этому моменту Текс провел шесть сессий с клиентом, о котором идет речь, — очень впечатлительным, эмоциональным молодым человеком по имени Конрад. Текс заявил Стефании, что Конраду “становится хуже, а не лучше” и что это он, Текс, “погрузил Конрада в его кошмар”.

Известно, что отец Конрада, алкоголик со склонностью к насилию, умер примерно два месяца назад. Когда дети были совсем маленькими, они обычно пережидали приступы буйства отца под кроватью. Их мать вместе с ними ушла от мужа, когда Конраду было четырнадцать лет. Конрад не переставал надеяться на примирение с отцом. Он решил, что это произойдет, когда он “вырастет”, а моментом вырастания назначил получение университетского диплома. В настоящее время он был студентом последнего курса.

Текс, явно мягкий молодой человек, предпочитал рефлексивно-эмпатический подход в консультировании. Конрад говорил на сессиях в основном о своих отношениях с отцом, теперешних чувствах к нему и рухнувших надеждах на примирение. Текс в основном “просто слушал”. Однако на пятой сессии он решил использовать “пустой стул”, побудив Конрада прямо поговорить со своим покойным отцом. По мере продолжения разговора он становился все более и более взрывным. Текс стал искать удобный момент для завершения, но это было так, словно “едешь на скором поезде и вдоль рельсов прыгать некуда”. Это “некуда” было связано еще с чувством Текса, что для Конрада безопаснее “пройти до конца”. В конце концов Тексу удалось устроить “выход на станции”; к тому моменту Конрад уже был “белый, как простыня, и почти без чувств”. Текс дал ему чаю, немного погулял с ним по парку и вечером позвонил ему домой, чтобы удостовериться, что тот благополучно добрался. Он назначил следующую сессию через два дня.

На этой сессии (шестой) Конрад сказал, что ему “много хуже”. Он поведал Тексу, что узнал расписание движения поездов и обследовал различные мосты недалеко от своего дома с намерением броситься под поезд. В работе с “пустым стулом” он осознал, в какой огромной степени отец отвергал его, и остро ощутил, что его надежды на примирение были “лишь фантазиями”.

Хотя Конрад прямо не обвинил Текса в том, что произошло с ним на сессии, Текс, тем не менее, в конце концов почувствовал себя очень скверно — его трясло, он был очень близок к слезам и бесконечно далек от профессиональной компетентности. Он решил, что не к месту применил “чуждый” терапевтический метод, неточно оценил степень гнева Конрада и вывел его на опасную территорию — невольно, но тем не менее неся за это ответственность. Его рассказ об этих событиях несколько раз прерывался слезами. Что бы ни спрашивала, что бы ни говорила Стефания, Текс отвечал, по сути, одно и то же: “Я знаю! Это безнадежно! Я все испортил, я подверг человека опасности...” и так далее.

Вы — супервизор

Что бы вы делали с Тексом? Вы имеете дело со следующими факторами:

l потенциально суицидальный клиент;

l отвержение отцом;

l отвержение самого себя в суициде;

l “смертоносный” гнев;

l неопытный терапевт;

l супервизия проводится по телефону;

l чувство вины Текса;

l паническое состояние Текса;

l проблемы границ — превышение времени терапевтической сессии, встречи по запросу, звонок кризисному супервизору и т.д.

Что предприняла Стефания

Понимая, что в данный момент бесполезно говорить с Тексом о Конраде, Стефания решила побеседовать с Тексом о нем самом. Она спросила его, имеет ли он в себе “хорошую мать” — природную инстинктивную мать. Изумленный ее вопросом, Текс ответил, что у него мать ассоциируется с “битьем” — его опыт получения материнского внимания не был позитивным. Стефания настаивала. В конце концов Текс сказал, что он мог бы быть природной матерью с хорошими инстинктами для маленького мальчика, попавшего в беду. Стефания предложила ему побыть это природной матерью для себя самого. Текс ответил, что он попытается. Он положил телефонную трубку рядом с телефоном и действительно попытался. Через мгновение вернувшись к разговору, он сообщил, что частично достиг успеха. Голос у него был уже другой. Несколько минут Стефания и Текс обсуждали это изменение.

Поскольку Стефания верила, что теперь Текс в состоянии “услышать” что-то о случае, она предложила ему надеть свой консультантский шлем. Текс удивленно сказал, что понятия не имеет, о чем речь. Стефания объяснила: речь идет об “умном человеке внутри нас, который может действовать как наш собственный консультант и сказать нам о случае то, что мы упустили из виду”.

Текс, по-видимому, был в восторге от этой идеи. “Хорошо, — сказал он, — надел”. Тогда Стефания попросила его описать клиента и шаги терапевта так, как если бы он парил высоко над терапевтическим кабинетом — как если бы он был не терапевтом, а кем-то другим, наблюдающим за терапевтом и клиентом. Текс выполнил это — вначале с большим трудом, затем легче.

Стефания спросила Текса, знает ли он что-нибудь о горе. Текс ответил, что знает, и приблизительно перечислил стадии процесса переживания горя. Тогда Стефания осведомилась, не думает ли он, что частью работы горя является агрессия и что Конрад испытывает агрессию по отношению к отцу. Текс согласился с обоими утверждениями, но как-то неохотно, как если бы его настораживало направление, которое они ему указывают. Затем Стефания спросила, не может ли быть так, что Конрад злится на него самого? Текс ответил, что если Конрад на него злится, то у него определенно есть на то причины. Он, кажется был снова близок к слезам и готов начать свои самообвинения. Стефания упорствовала: “Но так ли это?” Текс наконец сказал, что да, возможно, но он не видит, как знание об этом может ему помочь.

Стефания изменила направление беседы. Она призналась Тексу, что сама чувствует смутную вину в чем-то, как если бы сделала что-то неправильно, хотя не может понять, откуда это берется. Может быть, Текс злится на нее? Она спросила Текса, есть ли у него какие-либо идеи по поводу ее чувства. Текс вначале стал уверять, что это ерунда, что он чувствует лишь искреннее восхищение ею (она была его преподавателем на аспирантском курсе по клиническим навыкам). Но затем вдруг, перебив себя на середине фразы, сказал, что он вообще-то может быть зол на Стефанию, научившую его технике “пустого стула” — той самой, которая “навлекла на меня эти проблемы”.

Тут Стефания вновь изменила курс. Она заявила, что не готова испытывать вину перед Тексом, а также не готова испортить ни один момент своей жизни, ни один ее день, “а тем более саму жизнь из-за чувства вины перед тобой или Конрадом, если оно появится”. Она высказала свое мнение: хотя Текс должен действовать с этим молодым человеком очень ответственно — заключить с ним антисуицидальный контракт и т.д., — с его стороны было бы неразумно портить себе жизнь из-за Конрада или присоединяться к нему в его агрессии, испытывая комплементарные чувства*. Однако если он желает так себя вести — пожалуйста! “Это твоя жизнь, и ты можешь распорядиться ею как хочешь — использовать или выбросить”, — заявляет она (гораздо более жестко, чем на самом деле чувствует).

Первой реакцией Текса было изумление. До сих пор Стефания казалась ему “такой поддерживающей”. В течение некоторого времени он безуспешно пытается что-то возразить. Но Стефания не думает давать задний ход, и через несколько секунд Текс приходит в себя. Он соглашается со Стефанией: да, он тоже не собирается испытывать вину из-за Конрада. “И что же я теперь могу сделать со всем этим?” — осведомляется он в конце концов уже совершенно новым тоном.

Стефания спрашивает Текса, не может ли она снова обратиться к его “консультанту”. Тот соглашается. Тогда она спрашивает Текса (как собственного, то есть Текса, консультанта), где Текс “расположен” по отношению к Конраду. Текс ответил: “Рядом с ним, идущим по своему пути”. Стефания интересуется у консультанта, почему, собственно, терапевт находится рядом с этим молодым человеком и что именно он, консультант, имеет в виду под “путем”. Текс (как консультант) в ответ излагает дополнительные подробности профессиональной философии Текса-терапевта. Стефания узнает, что с Конрадом Текс не только назначал сессии по запросу клиента, но и часто просиживал сверх положенного времени, потому что этот клиент “так нуждается в помощи”. Далее Стефания с Тексом рассматривают возможные системные значения выхода за временные границы, и Стефания рекомендует Тексу в будущем не “пересиживать” с этим клиентом, объяснив мотивы своего совета. Она говорит, что для Текса опасно быть “бок о бок” с этим клиентом, и предлагает ему выбрать другую психологическую позицию. Она спросила, делает ли Текс когда-либо записи своих бесед с клиентами для использования в супервизии, на что Текс ответил: они с Соней “как бы согласились” в том, что ему “не нужно делать такие вещи”. Стефания также затрагивает тему роли терапевта как “контейнера” для клиента и рекомендует некоторую литературу по ней.

Затем она еще раз меняет направленность разговора. Она спрашивает, как Текс пришел к выводу, что пятая сессия не была “блестящим успехом”. Текс сначала изумляется, затем задумывается и наконец отвечает, что на самом деле трудно сказать. Тогда Стефания интересуется целями Конрада в терапии. Текс объясняет, что ближайшую цель Конрада они сформулировали как “продолжить жить”, а долговременную — извлечь что-то из всех своих страданий, чтобы в конечном счете он мог помогать другим людям. Стефания осведомляется, осуществлял ли Конрад свои цели на той сессии. Текс, оживившись, признается, что он позабыл об этих целях и что на самом деле Конрад, возможно, именно их и осуществлял. Затем они со Стефанией вместе рассматривают изменения в Конраде со времени его прихода на первую сессию. Стефания советует Тексу поздравить Конрада с достигнутым прогрессом и спросить его, какой еще прогресс ему нужен, чтобы он мог завершить терапию. Она интересуется, что, по мнению Текса, принесет больше пользы Конраду: если Текс будет суетиться и выглядеть обеспокоенным или будет сохранять профессиональную дистанцию? Текс отвечает, что, по его мнению, второе будет для Конрада полезней.

Две недели спустя Текс прислал Стефании благодарственное письмо, выдержки из которого приводятся ниже. Хотя Текс лишь недавно получил диплом и еще ничего не знал и не читал о супервизии, такое впечатление, что он писал статью на тему ролевой теории в супервидении. Названия супервизорских ролей, к которым Текс апеллировал, сам того не зная, приводятся в квадратных скобках в конце соответствующих утверждений.

“...Я хочу еще раз поблагодарить вас за ту экстренную супервизию.

...И я хотел бы в ответ рассказать о том, что я понял и узнал.

l Вы дали мне дистанцию по отношению к системе, благодаря чему я смог анализировать и оценивать эту систему, вместо того чтобы быть поглощенным ею. [Консультант]

l Вы дали мне картину моих адекватно и недостаточно сформированных ролей, что позволило мне увидеть направление и пространство для дальнейшего движения. [Консультант]

l Вы дали мне урок в том, чтобы заботиться о самом себе, принимать собственную заботу, признавать ребенка в себе и позволять ему быть. Благодаря этому я почувствовал себя соединенным с самим собой, ощутил твердую почву под ногами. [Фасилитатор]

l Вы также дали импульс к развитию моего системного мыслителя/консультанта. Фактически, вы явились участником его непосредственного сотворения. [Консультант]

l Были даны образец и метод для установления границ, или профессиональной дистанции, я получил возможность не “сливаться” с материалом клиента так же, как вы не слились с моим: “Параллельный процесс здесь прекращается”. [Кон­сультант]

l Вы дали мне знание по поводу контейнирования клиента. Вы говорили такие вещи, как “Ты — резервуар” и “Не пересиживай с этим клиентом”. [Учитель]

l Вы обратили мое внимание на важность постановки целей и отслеживания изменений: “В следующий раз сверь с ним ваши представления о целях”. [Учитель]

l Вы акцентировали важность моей собственной силы и уверенности. “Поздравь его с его прогрессом” — это вместо того, чтобы суетиться и принимать обеспокоенный вид. [Учитель, фасилитатор]

l Наконец, вы прибавили мне силы и уверенности, поддержав меня...” [Фасилитатор]

Консультация по телефону, которую Стефания дала Тексу, вполне может служить обзором для первой части и введением во вторую, посвященную фокусу супервизии, то есть вопросу о том, на ком или на чем должна концентрироваться супервизия. На клиенте? На терапевте? На системе клиент — терапевт? На системе терапевт — супервизор? Или на всем вместе?

В процесс супервизирования всегда вовлечены по меньшей мере пять факторов: супервизор, супервизируемый, клиент, культурный контекст и рабочий контекст. Лишь два из этих пяти непосредственно наличествуют на супервизии — супервизор и супервизируемый. Клиент отсутствует, контекст выступает в абстрактной форме. В “Расписании для Конрада” Текс и Стефания репрезентируют все остальное — Конрада, систему Конрада, систему “Конрад и Текс”, современную культуру, убеждения относительно отцов, суицида, молодых людей, “пустого стула”; контекст консультации Стефании Тексу, отсутствующего супервизора Текса и т.д. Если супервизия не проводится “вживую”, посредством одностороннего зеркала, тогда эти двое — супервизор и обучаемый — отражают собой все остальное.

Супервизорская

и терапевтическая системы

Процесс супервизии формирует две сцепленные между собой системы: терапевтическую, состоящую из клиента и терапевта, и супервизорскую, состоящую из супервизора и терапевта. Задача супервизорской системы (Стефания и Текс) — проявлять внимание к терапевтической системе (Текс и Конрад). Это внимание может проявляться непосредственно как рефлексия по поводу рассказа терапевта о случае (например, рассказа Текса Стефании), письменных комментариев терапевта, письменных протоколов или кассетных записей — каждый из этих путей подачи материала имеет свои преимущества (Young, 1966), — или косвенно, через исследование “здесь-и-сейчас” того, как супервизорский процесс отражает терапевтическую систему. Несомненно, Стефания и Текс использовали оба варианта.

Далее, в терапевтической и супервизорской системах могут быть выделены по три аспекта, что дает в совокупности шесть возможных фокусов внимания, три из которых связаны с клиентом и терапевтом, а три — с терапевтом и супервизором. Авторами этой схемы являются Питер Хокинс и Робин Шоэт, чья книга “Супервидение в помогающих профессиях” (“Supervision in the Helping Professions”) была опубликована в 1989 г. Мы с удовольствием рекомендуем читателю эту книгу, основанную, на наш взгляд, на специфически британском сплаве психодинамической и недирективной традиций. Здесь их модель представлена в адаптированном виде, более приспособленном для социально-конструктивистской базы визуальной и активной супервизии: она повернута на девяносто градусов и, соответственно, исходным шести категориям даны другие названия.

Эти шесть категорий, или вариантов супервизорского фокуса, сейчас будут кратко охарактеризованы и затем подробно описаны в следующих двух главах. Они представляют собой просто языковые метки, маркирующие род активности в конкретный момент супервизии, благодаря которым становится до известной степени организованным то, что иначе было бы хаосом неструктурированного опыта. Каждый из них может действовать как напоминание о наличии других фокусов и других ролей, помогая осознавать, например, то что супервизия, посвященная исключительно супервизорскому процессу или впечатлениям самого супервизора, имеет тенденцию становиться крайне нарциссичной и центрированной на терапевте, вплоть до полного игнорирования клиента. Аналогично, супервизия, базирующаяся исключительно на первом или втором фокусе — рассказе или действиях терапевта, — вполне может оказаться “сухой” и упустить многие жизненно важные аспекты динамики, без выявления которых невозможны разрешение случая и прогресс терапевта. Эти шесть категорий приведены на рис. 8.1.

 

Терапевтическая система

1. Рассказ терапевта: история терапевта о клиенте и история клиента. Фокус — на клиенте.

2. Действия терапевта: исследование того, что терапевт делал с клиентом, — гипотезы, методы и техники, интервенции. Фокус — на тера­певте.

3. Процесс терапии: исследование взаимодействия или “динамики” на сессии. Фокус — на системе “терапевт и клиент”.

Супервизорская система

4. Состояние супервизируемого: этот фокус супервизии уже принадлежит “второй стороне” супервизорского процесса, где внимание супервизора концентрируется на состоянии терапевта во время супервизорской сессии, в том числе на переживаемых им “блоках” и дистрессе. “Переименование” терапевта в супервизируемого имеет целью подчеркнуть переход от первой группы фокусов супервизии, связанных с клиентом, ко второй, где главные отношения — это отношения с супервизором.

5. Супервизорский процесс: исследование отношений между супервизором и обучаемым, а также вероятности “клонирования” системы (параллельного процесса).

6. Впечатления супервизора: “подозрения”, “странные” чувства или идеи супервизора, связанные с супервизируемым или клиентом, трансформируются в соображения на тему не нашедших выражения аспектов рассказа терапевта или состояния супервизируемого.

Шестифокусный подход в соединении с четырьмя супервизорскими ролями дает нам фокусно-ролевую матрицу (см. рис. 8.2). Используя эту матрицу, супервизор в любой момент может установить, где они с супервизируемым “находятся”. Так, супервизор, инструктирующий относительно клиента и клиентской динамики, “попадает” в первый квадрат первой строки; инструктирующий относительно терапевтических интервенций — в квадрат, расположенный строкой ниже, и так далее. Супервидение может быть консультацией по материалу рассказа терапевта, или активности терапевта, или процесса терапии, или состояния супервизируемого, или супервизор­ского процесса. Шестой фокус (“впечатления супервизора”) несколько отличается от остальных: хотя супервизор в принципе мог бы инструктировать супервизируемого по поводу своих впечатлений от него, более вероятно, что он будет исполнять учительскую, фасилитаторскую, консультативную или экспертную функцию исходя из этих впечатлений. В следующих нескольких главах мы много раз будем ссылаться на соответствующие квадраты фокусно-ролевой матрицы.

 

Глава 9

ТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

Терапевтическая система фокусируется на клиенте и на отношениях между терапевтом и клиентом. Как уже описано в главе 8, в ней выделяются три составляющие:

1) рассказ терапевта;

2) активность терапевта;

3) процесс терапии.

Рассказ терапевта

Неужели все должно быть так сложно? Почему мы не можем назвать этот фокус просто “описанием клиента”? Супервизоры, работающие с конструктивистских позиций, понимают, что ни один человек не может знать мир непосредственно: “Я признаю, следовательно, я наделяю значением”. То, что не признается, не имеет значения, — и таким образом, не существует. Супервизируемый, рассказывая о клиенте, сообщает нам улики и воспоминания, но не факты. Невинный заголовок “Описание клиента” пахнет дез­инфектором и эфиром. О чем напоминают эти запахи?

Если не считать “живой” супервизии, то нам представляется не собственный рассказ клиента, а рассказ терапевта о рассказе клиента. Стефания на самом деле знает не историю Конрада, а ее версию, рассказанную Тексом. Даже в самых элементарных отношениях мы не можем знать клиентов “как они есть”. Это так же верно при “живой” супервизии и при супервизии по аудио/видеозаписям, как при супервизии на основе сообщения терапевта. Обычно терапевты на супервизии предъявляют клиентов в виде собственных воспоминаний и заметок о сессиях (McKenzie et al., 1986). Исключение составляют сессии семейной терапии, для которых живое супервидение или видеозаписи — в порядке вещей (Nichols et al., 1990). Таким образом, терапевты показывают своих клиентов на супервизии через самих себя.

Сознание — не зеркало, отражающее “истину” в согласии с физическими законами; Стефания и Текс формируют свой опыт в соответствии с собственной природой. Каждый из нас отбирает и “присваивает” в качестве фактических данных лишь определенные части дискурса; но даже и присвоенное нами мы изменяем. Любое “описание клиента” на самом деле есть не что иное, как рассказ о клиенте, созданный терапевтом и супервизором, задающим именно те, а не другие вопросы, ставящим те, а не иные акценты, исходящим из этой, а не другой теоретической ориентации. Казалось бы, излишне напоминать о том, что любой список есть творение своего составителя, и другой составитель даст нам другой перечень “фактов”. Но этому очевидному состоянию дел редко уделяют внимание. Иначе и быть не может, если мы хотим продолжать жить изо дня в день и не сойти с ума. Однако в терапии и супервизии это становится критическим фактором. Текс в своем описании Конрада фокусируется на его отношениях с отцом. Предположительно, Конрад во время терапевтических сессий фокусируется на своем отце потому, что Текс поощряет или позволяет это. С другим терапевтом история Конрада и даже его кризис могли бы выглядеть совершенно иначе. Текс отнюдь не “просто слушал”; в действительно он вместе с Конрадом был со-творцом терапевтических сессий точно так же, как они со Стефанией были соавторами своей супервизорской сессии.

Таким образом, избрав этот фокус супервизии, терапевт и супервизор сосредоточивают внимание на содержании того, как терапевт “докладывает” клиента. Это наиболее удобно, в частности, для получения как можно более “безличного” физического описания клиента (хотя, при всей его безличности, оно все равно будет историей о клиенте: терапевт не может превратиться в видеокамеру. Терапевт-мужчина и терапевт-женщина обязательно опишут одного и того же клиента совершенно по-разному, даже если получат предельно простую инструкцию: “Расскажи, как он выглядит”. По нашему опыту, обращение к внешности клиента помогает “заземлить” сессию, особенно когда терапевт “забрел” в более фантазийные пространства, нуждающиеся в детализации. Кроме того, оно дает супервизируемому дополнительное упражнение в наблюдательности: зная, что супервизор спросит его об этом, он внимательно наблюдает и запоминает детали. Наконец, “безличное” (с поправкой на все сказанное выше) описание клиента помогает супервизору: оно нередко дает ему представление о случае, в отличие от “оценки” или “мнения” супервизируемого, внушающего представление о самом супервизируемом.

Кроме физического описания, супервизор может рассмотреть в этом фокусе еще одну или несколько историй о клиенте — медицинскую историю, образовательную, профессиональную, историю развития или другие. Здесь мы касаемся вопроса о виде терапии, которую представляет в данном случае супервизируемый: например, психотерапевт вовсе не обязательно знает медицинскую историю клиента, а бихевиориста не слишком интересуют клиентские сновидения. Задаваемые вопросы в основном обусловливаются видом терапии, в контексте которого происходит супервизия. Ниже перечислены некоторые вопросы, характерные для ряда терапевтических школ.

l Имеется ли в истории клиента следующее
чрезмерное употребление каких-то веществ;

его насильственное поведение;

его физический абъюз по отношению к другим;

физический абъюз других по отношению к нему;

суицидальное поведение;

его сексуальный абъюз по отношению к другим;

сексуальный абъюз других по отношению к нему.

l Как выглядит этот человек или его семья?

l Как они говорят (медленно/быстро, громко/тихо, возбужденно/спо­койно)?

l Как они себя предъявляют?

l Что, по их словам, является их проблемой?

l Как влияет эта проблема на их жизнь?

l Кто их направил?

l Как долго эта проблема существует у них в качестве проблемы?

l Какие сюжеты принесли клиенты на терапию о себе самих и терапии?

l Имеются ли исключения из этих сюжетов?

l В каком контексте, на каком содержании возникла эта проблема?

l Как клиенты пытались разрешать эту проблему до сегодняшнего дня?

Можно спрашивать что угодно еще, если это кажется уместным. Если имеется видео- или аудиозапись, супервизор и терапевт просматривают ее, фокусируясь на клиенте, а не на поведении терапевта. Иначе говоря, их интересует ответ на вопрос: “Этот клиент — он кто?”

Если “клиент” — пара, супервизор может поставить несколько иные воп­росы:

l Как они встретились?

l Как долго они вместе?

l Что привлекло их друг к другу?

l Как они разрешают споры?

 

Или более специфические вопросы относительно поз и жестов:

l Как стояли их ноги на полу?

l Что делали их руки? Что говорила каждая рука?

l Куда “шла” каждая из ног?

l Куда они смотрели? С каким выражением?

l Как они касались друг друга?

Иногда из таких деталей вырисовывается уникальная характеристика отношений. При супервизировании в семейной терапии задаются вопросы еще иной категории. Однако для вхождения в дальнейшие подробности потребовалось бы обращаться к различным школам индивидуальной, супружеской и семейной терапии, что вывело бы нас за границы резюме, возможного в книге по супервидению.

Направленное воображение

В этом разделе описываются некоторые менее общепринятые способы получения от терапевта его рассказа. Они рекомендуются не для рутинного использования, а для тех случаев, когда терапевту трудно выразить свое “ощущение” клиента. Образы иногда позволяют быстро “прорваться” к виґдению клиента, которое было недоступно прежде. Впрочем, в конце этого раздела приводятся различные предостережения, связанные с использованием направленного воображения для получения описаний клиентов.

“Направленное воображение” означает, что супервизируемому предлагается реагировать на образы, возникающие в определенном контексте. Например, супервизируемому, пытающемуся “добраться до сути” клиентского рассказа, супервизор говорит:

“Представь, что за спиной клиента находится сила... Что это за сила? Или вообрази, что сверху на клиента давит сила... Что это за сила?”

Хотя ситуацию задает супервизор, спонтанность супервизируемого не подавлена. Напротив, направленные образы зачастую увлекают его в захватывающее путешествие, ведущее к спонтанным образам, которые становятся его собственными.

“Представь, что перед тобой находится громадный пустой экран. Мысленно помести туда клиента. Что он делает?”

Разумеется, если терапевт не “увяз” в задаче описания клиента, прибегать к образам не нужно. Следует стремиться к элегантности и экономии и не предпринимать больше, чем необходимо. При разумном с клинической и супервизорской точек зрения использовании эти методы могут служить эффективным средством для генерации дальнейшего рассказа терапевта. К их числу относится, например, следующая техника, часто применявшаяся во времена популярности направленного воображения:

“Вообрази три коробки, одну внутри другой. В каждой находится клиент. Представь, что ты вытаскиваешь коробки друг из друга и располагаешь их перед собой по порядку, начиная с самой большой; теперь представь, что именно находится в каждой из них”.

Вместо трех коробок могут быть три двери, трое ворот и т.д. Систематическое использование проективных приемов вроде “трех коробок” позволяет супервизору сопоставлять ответы разных обучаемых или одного обучаемого в разное время. Он может посмотреть, есть ли в ответах супервизируемого какой-либо паттерн. Может быть, первая коробка обычно содержит определенный набор характеристик, так же, как вторая и третья? По мере того, как размеры коробок уменьшаются, не происходит ли, как считает Шорр (1983), приближение к “сути” клиентской истории? Можно проверять такие вещи, неоднократно используя одни и те же приемы, слегка варьируя их и внимательно наблюдая.

Теа рассказывает о Чармен, двадцатишестилетней женщине, у которой уже имеются грудные имплантаты, синтетические волосы, затейливо переплетенные близко к черепу, и другие физические инновации. Чармен пришла на терапию по причине проблем с сыном восьми лет, которого, как сказала сама клиентка, она “недостаточно любит”. Супервизор попросила Теа вообразить три коробки, вложенные друг в друга, а затем мысленно разделить их и расположить перед собой. После того как Теа проделала это, ей было предложено представить Чармен в первой коробке. “Она великолепна! Вся разодетая и накрашенная”. А во второй коробке?” Куда-то девалась вся ее косметика, и она выглядит несчастной. “А в последней, самой маленькой коробке?” “Она безудержно рыдает, дрожа и всхлипывая”. “Как ты думаешь, о чем?” — поинтересовалась супервизор. И они продолжили обсуждение.

Всем всегда хочется техник, которые можно было бы просто брать и использовать; однако в итоге каждый должен найти для себя “наилучшую практику”, — читая литературу, набираясь опыта, внимательно наблюдая за происходящим и осознавая контекст. Направленные образы — мощный и как будто бы глубоко проникающий способ извлечения из супервизируемого его конструктов по поводу клиента. Но если вы почерпнете из этой книги лишь список рецептов, это сделает вашу работу отнюдь не глубокой, а ужасающе грубой и некомпетентной.

Иногда бывает полезно, чтобы супервизируемый визуально представил родительскую семью клиента или его теперешний социальный атом. Ниже перечислены некоторые идеи на эту тему, заимствованные из книги Шорра (1983).

Представьте, что рядом с вашим клиентом стоит его отец/мать. Что клиент шепчет на ухо родителю? Каков ответ?

Представьте, что ваш клиент смотрит снизу на балкон. Туда выходит его отец и смотрит на него сверху. Что он говорит? Что говорит ваш клиент?

Вообразите своего клиента младенцем; теперь за две минуты опишите, как он растет, при этом говорите так быстро, как только можете. Не беспокойтесь о том, что знаете не все его значимые жизненные события, — вперед!

Ни одно из этих упражнений не претендует на какую-либо точность. Все они направлены лишь на раскрепощение терапевта. На самом деле супервизируемый понятия не имеет, что шептал бы его клиент на ухо отцу или матери или что скажет отец клиента, и он вовсе не обязательно осведомлен о критических этапах развития клиента. Скорость вырастания клиента или момент его диалога со своей матерью/отцом, как их вообразил себе супервизируемый, могут высветить какие-то факторы, которые прежде не фигурировали в его сознании как существенные. Не давайте этим образам унести себя неизвестно куда. При такой супервизорской работе некоторые возникающие образы полезны, в то время как другие не имеют отношения к делу.

“Значение” образа валидизируется путем достижения согласия между супервизором и супервизируемым по этому поводу. Трудности, сомнения и блоки — все это информация о клиенте, или о супервизируемом, или о самом методе. Все это должно быть разумно классифицировано в соответствии с тем, к чему относится. Пудинг опробуется посредством съедания: выводит ли образ из тупика супервизорскую сессию и прокладывает ли он новый путь для концептуализации и работы? Кроме того, действительно ли этот новый путь работы с клиентом будет успешен на следующей сессии или сессиях? Если ни на один из вопросов нельзя получить утвердительного ответа, то необходимо тщательно исследовать происходящее на супервизорских сессиях: может быть, супервизор и обучаемый чересчур уютно себя чувствуют друг с другом? Не превратилось ли то, чем они занимаются, в своего рода супервизионный нарциссизм? Отследите процесс, дабы удостовериться, что метод адекватен и интересы клиента действительно учитываются. Метод направленного воображения ни в коем случае не должен стать единственным или даже главным способом генерации терапевтом его рассказа.

“Рассказ терапевта” является неизбежной частью супервизии. Надо сказать, что обычно информация о клиенте воспринимается супервизором из роли учителя или консультанта. Некоторые супервизоры, однако, концентрируются исключительно на этом аспекте супервизии и в результате, по сути, не выполняют задачу. Будучи достаточно опытны в терапии, они глубоко погружаются в случай и пытаются действовать как терапевты путем дистанционного управления. Возбуждаясь от этой увлекательной “охоты”, они проводят всю сессию, строя гипотезы, размышляя, задавая все более и более детальные вопросы и разрабатывая интервенции. Они берут случай на себя, забывая, что занимаются супервизией и должны думать также о том, как научить чему-то супервизируемого, а не только на о том, как помочь клиенту. Вновь вспоминается восхитительная статья Бордерса (1992) “Научиться думать по-супервизорски”, заголовок которой содержит ключ к разрешению дилеммы: супервизор должен переключаться “от того, чтобы мыслить как терапевт, к тому, чтобы мыслить как супервизор”. Самое главное в смене роли клинициста на роль супервизора — смещение центра внимания с клиента на терапевта. Это выводит нас к следующему из рассматриваемых фокусов — действиям терапевта.

Действия терапевта

Супервизор и обучаемый исследуют действия или попытки действий терапевта с этим клиентом до настоящего времени. Они дают оценку осуществленных интервенций, а также мотивов терапевта в их применении. Кроме того, они вместе разрабатывают альтернативные стратегии и интервенции. Перед терапевтом ставятся следующие вопросы:

l Каковы твои излюбленные стратегии?

l Какие процессы ты наиболее часто наблюдаешь между собой и клиентом?

l Какова могла бы быть метафора для тебя и клиента?

l Какова возможная метафора для тебя с большинством клиентов? Почему с данным клиентом она другая?