День двадцать четвёртый. Адский марафон, пена изо рта и ещё одна неожиданность.

Я сидел на кухне и пытался найти глубинный смысл бытия в чашке полуостывшего кофе. Мама уже битый час пыталась убедить меня в том, что мою успеваемость даже успеваемостью назвать нельзя, а я в то же время пытался засунуть куда-нибудь подальше свою совесть. Сегодня меня ждал тяжёлый день, спасибо Уэю за это. Однако его это эпичное «Лианна Мейрлен умрёт завтра» не подлежало не то, чтобы оспариванию – даже малейшему комментированию.
- Фрэнк, ты меня вообще слушаешь? – мама злилась, но это была дежурная чистка на уровне «блаблабла ты плохой, но я всё равно тебя люблю блаблабла». Обычные люди там, например, молятся перед едой, а у нас вот такая семейная традиция.
- Слушаю, - ответил я, пытаясь больше не клевать носом и сосредоточиться.
- Тебе поступать в университет в этом году, а твои оценки оставляют желать лучшего! Ладно там какая-нибудь физика или химия, но литература! Ты же раньше так много читал! – возмущалась мама.
- Я и сейчас читаю, - (смелости мне не занимать: тронуть разъярённую маму обычно смерти подобно), - только не совсем то, что нужно. Паланика я как-то больше, чем Шекспира люблю.
- Почему-то я не удивляюсь, - вздохнула мама. Отчасти я её понимаю: делать ей нечего, вот она и пытается занять себя видимостью того, что она якобы участвует в моей жизни. Я ни в чём её, конечно же, не виню, но хоть бы раз она поинтересовалась, как у меня дела или чем я занимаюсь.
- Мам, давай не будем, ладно? Я к экзаменам всё выучу, ты же меня знаешь, - попытался смягчить обстановку я. Мама прекрасно понимала, что я всегда так учусь: сначала ничего не делаю и наслаждаюсь жизнью, а потом, когда экзамены припрут к стенке, начинаю учить всё подряд с невъебической скоростью, и так мне реально удобнее. Но на то она и мама, чтобы даже очевидные вещи воспринимать в штыки с воплями «я мать и я лучше знаю».
- Ну вот и что мне с тобой делать? – (дежурная фраза любой мамы номер шестьдесят четыре), - Я с тобой скоро совсем с ума сойду. – (а это номер сорок семь).
Я уже ничему не удивлялся.
Я никогда не говорил, что не люблю маму. Конечно же я её люблю. Но любовь и взаимопонимание – это совершенно разные вещи. Мама всегда поддержит меня, будет рядом. Я вырос с ней, и, когда все от меня отворачивались, что случалось регулярно, мама всегда говорила: «Плюнь на этих идиотов, ты у меня замечательный». Но… Но есть одно «но».
Я не смогу сказать ей, что меня тянет к Джерарду. Я не смогу сказать ей, что, видимо, мне нравятся мальчики так же, как и девочки. Я просто боюсь. Боюсь, что она впервые меня не поймёт, впервые не поддержит. Я стал меньше разговаривать с ней, больше ругаться. Стал раздражительнее, нацепил маску похуиста, чтобы она не догадалась. Это ужасно. А ещё непробиваемо глупо. Надеяться, что она улыбнётся и скажет, что всё хорошо, - то же самое, что и думать, что если я умру, она скажет, что всё хорошо.
Да нихуя не хорошо.
Я прекрасно понимаю, что это ненормально даже для меня. Но именно эту «ненормальность» мама всегда пыталась во мне оставить. Неужели на этот раз я стану ей хоть чуточку чужим? А самое страшное ведь не в том, что я не могу сказать обо всём маме.
Я ведь даже не знаю, что со мной. Раньше никогда такого не было, раньше у меня просто не было друзей, и я не видел не то чтобы грани между дружбой и любовью, я в принципе не знал, что это такое. А теперь, может, я просто перегибаю палку? Просто считаю, что между мной и Джи что-то большее, чем дружба, а на самом деле это и есть дружба? Я просто запутался. Окончательно и бесповоротно. И это тот самый момент, когда мама не в силах мне помочь.
… - Фрэээнки!
Давно я не слышал этого восторженного вопля. На меня набросился Уэй со своим фирменным захватом, после которого на голове моей могут селиться птицы, ибо гнездо уже готово.
- Да, я тоже рад тебя видеть, - сконфуженно пробормотал я, пытаясь как-то отцепить от себя Джи. – Как там Майки? – ну не мог же я не спросить, в самом деле.
- Да нормально, занялся самообразованием и проклял всю администрацию школы на семи языках, - буднично ответил Уэй. Какой-то он сегодня слишком активный и дружелюбный: ни одной едкой фразочки, ни одного замечаньица в сторону моего вида или же в сторону его излюбленной жертвы - Лианны.
- Что-то ты сегодня слишком жизнерадостный, - все же заметил я. Джи остановился и посмотрел на меня с видом великого заговорщика.
- Фрэнки, сегодня будет самый эпичный марафон издевательств, который доставит мне такое количество морального удовлетворения, какого я не получал со времён тисканий с тобой у меня дома! - восторженно провозгласил Джерард, ничуть не стесняясь последних слов.
«Это же Уэй».
- Марафон? Ты что, собрался её вообще убить к концу дня? – я даже не знаю, радоваться мне или рыдать, ведь, скорее всего, огребать за всё буду я. Джерард, как будто прочитав мои мысли, ответил:
- Знаешь, Фрэнки, я поклялся отомстить этой сучке ещё тогда, когда увидел тебя в больнице. Думаешь, я такой тупой и не понял, что это сделала она, сразу? Меня позже немного смутил тот факт, что между вами что-то там было, - (лицо у Уэя на этих словах было какое-то слишком перекошенное, мне даже показалось, что он воздухом или там слюнями своими подавился), - но от своей теории я не отступил. Это она, и теперь никакая предвзятость уже не аргумент, - сказал Джи.
Откуда этот ненормальный знает такие умные слова? Но, с другой стороны… Действительно, я своё уже отболел, отлежал и отстрадал, так что даже если у Лианны в попе заиграет жажда мести, на меня у неё ручонка не поднимется.
Такие вот дела.
- И всё-таки, что ты там уже задумал? – мне было дико интересно. Джи посмотрел на меня, и я понял, что у него в арсенале ещё столько «шуточек», что хватит на всю оставшуюся жизнь.
- Для начала мне нужен кабинет информатики! – воскликнул Джи, схватил меня за руку и потащил на третий этаж. Сегодня будет тяжёлый денёк.
Уэй напоминал художника. В его руках все гадости, что он творил, были кистями и красками; одноклассники – холстом, а школа – мольбертом. Он творил, творил такие вещи, что обыденная школьная жизнь превращалась в какую-то психоделическую фантасмагорию, все вокруг кружились по мановению Уэевой руки и плясали под его дудку.
Мне дико нравилось жить в таком мире.
Мы влетели в кабинет информатики. Джерард долго бегал между пустых рядов компьютерных столов (нам везло: в этом кабинете нет первого урока сегодня), что-то выискивая.
- Нашёл! – подпрыгнул от радости он, подбегая к одной из парт. – Фрэнки, садись.
- Эмм, что прости? – не понял я. Что-то я не догоняю.
- Сядь и закинь ногу за ногу, - потребовал Уэй.
- Зачем?
Джерарда достали мои вопросы, он схватил меня и усадил сам вопреки всем моим попыткам вырваться. Я невольно вспомнил разговор в туалете и это его «я не буду снизу»… Да он даже если очень постарается, не будет снизу.
Господи, о чём я думаю.
- Перестань раздевать меня глазами и закинь ногу за ногу, - настойчиво повторил Джерард, а я понял, что из-за своего выпадения из реальности уставился на живот Джи. Да что со мной сегодня не так?!
- Тааак… - Уэй подлез под парту (я не пошлый, я не пошлый, я совсем-совсем не пошлый) и зачем-то пометил то место, где моё колено соприкоснулось с партой.
- А теперь специально для такого тупого, как я, объясни, что происходит, - недовольно пробормотал я. Джерард, поднявшись с колен и своими фирменными движениями отставив ногу и убрав волосы, всё же соизволил ответить:
- Тут сидит Лианна. У неё следующий урок – информатика. Может, правда, не сработать, но ничего страшного тогда не будет. Так вот, на это самое место, - Уэй указал на пометку, - я захуярю огроменную жвачку. Размажу её по столу посильнее, чтобы уж наверняка. Парты тут низкие, и, как видишь, закинув ногу за ногу, наша милая Лианна вмажется коленом в отвратительнейшую жвачку, испортит себе либо брюки, либо маникюр, - злорадно захихикал Джи. Да он серьёзно настроен, как я посмотрю.
- И это всё? Я ожидал мешка дохлых больных лишаём мышей в соусе из свеженьких соплей единорога Ричарда, если честно, - недоверчиво глянул я на Джи. Тот только криво усмехнулся, в очередной раз поправив вечно выбивающиеся из-за уха волосы.
- Ты меня не слушаешь. Я же говорил про марафон? Значит, будет марафон.
… Честно говоря, я устал на второй или третьей перемене, когда меня засекла техничка во время исполнения долга «эй, ты, постой на шухере». Пока Джи размазывал масло по стулу Лианны, мне пришлось устроить целое представление: изобразить припадок, попускать слюни и позакатывать глазки. Несчастная женщина настолько умилилась моему виду (О, Боже), что любезно помогла мне доползти до медпункта. Собственно говоря, объяснять что-либо мисс Хэффиш было необязательно: лишь увидев меня в сопровождении разжалобившейся технички, она едва сдерживала смех, а когда уборщица вышла, то совсем взорвалась диким хохотом. Я уже начал подумывать о том, что «Это же Уэй» - вирус, передающийся воздушно-капельным путём и распространяющийся не только на подвид Уэеобразные.
Пока что результатов наших с Джи трудов мы не видели, но мне уже было жаль Лианну: сначала жвачка, потом кнопки, потом варенье в сумке, а теперь вот это: размазанное по стулу масло. Что-то мне подсказывает, что она принесёт нас в жертву сатане, как только найдёт.
- Эмм, Джерард, тебе не кажется, что Лианне всё это не очень понравится? – я потряс Уэя за плечо, как только вернулся из своего эпического похода к мисс Хэффиш. Тот обернулся и наградил меня уничтожающим взглядом. Ну конечно, как такой тленный смерд как я посмел отвлекать князя от работы его царской?
- Фрэнки, солнышко, Лианна почку продаст киллеру, который потревожит девственность наших с тобой черепных коробок. Неужели ты до сих пор думаешь, что всё хорошо и мы просто шутим? – Джи изогнул дугой бровь и криво улыбнулся уголками губ.
- Я просто не люблю иметь врагов.
- А кто их любит иметь? Я бы лучше тебя поимел, - усмехнулся Джерард. «Это же Уэй»? Нет, его «шутачки» просто перешли от «я не знаю, можно ли шутить с Фрэнки на данную тему» к «так, всё, он ещё не купил бейсбольную биту и не полил меня святой водой, продолжаем пошлить».
- Кстати, - продолжил Уэй, - сегодня я ночую у тебя.
Вот это поворот.
- Не понял, - попробовал возмутиться я, за что опять был вознаграждён «уничтожающим взглядом номер четыре».
- Тебя что-то не устраивает?
На миг я задумался. Но о каких сомнениях вообще могла идти речь.
- Нет, всё нормально, - улыбнулся я. Мне нравилось, что между нами ничего нет. Мне нравилось, что при этом мы не могли существовать и функционировать друг без друга.
… После уроков Джерард решил, что лучше не встречаться с Лианной с глазу на глаз, ибо опасность ситуации зашкаливает. Я не стал спорить: в прошлый раз несовпадение наших с Лианной взглядов кончилось больницей.
Мы с Джерардом шли домой. Ко мне? К нему? Просто домой. Не имело значения, где находится то здание, в котором дом. Не имело значения, кто живёт в этом здании. Это просто дом. И мы туда шли. Небо было затянуто рваными серыми облаками, накрапывал мелкий дождик, почти неощутимый. Такой привычный для конца сентября, но всё равно не очень приятный. Единственный плюс дождя в том, что все мелкие адские создания вроде комаров уходят в свои чистилища на время небесного водоизвержения. Джерард, скрючившись и сунув руки в карманы, насвистывал что-то, переводя взгляд с меня на небо и обратно.
- Что? – не выдержал молчания я.
- Ничего. У тебя глаза переливаются, - улыбнулся Джи. Я не понял, он что, заигрывает со мной? Без своей этой дежурной пошлятины? Мир перевернулся, в лесах сдохли все медведи поголовно.
- Это красиво? – смущённо спросил я.
- Очень, - ещё шире и добрее улыбнулся Уэй. Он редко так улыбается, без иронии, без сарказма, без кривляний. Он похож на ребёнка: ему кажется, что чем плотнее панцирь, который он строит вокруг себя, тем меньше люди захотят смотреть внутрь. Ему кажется, что, посылая всех на три общеизвестных буквы, делая всем гадости и показывая себя как говнюка и мерзавца, никто не станет привязываться к нему. Он будет никому не нужен, и поэтому счастлив в своём одиночестве. Но теперь он сдался, потому что понял, что от меня ему уже никак не отвертеться.
- Знаешь, мама уже серьёзно беспокоится, - почему-то сказал я.
- Из-за меня? – удивился Уэй.
- Да, наверное. Она считает, что я или нормальный, или ненормальный. А третьего не дано. – Я вздохнул. Жаловаться нехорошо, но где та грань между "пожаловаться" и "излить душу"? – Я боюсь с ней разговаривать. А ещё я не понимаю, что со мной проис…
Я не договорил. Потому что Джерард совершенно неожиданно набросился на меня и впился губами в мои губы, кусаясь и хозяйничая языком у меня во рту. То ли от шока, то ли от возмущения, но я не мог ничего сделать: ни отцепить этого ненормального от себя, ни сказать что-то. Я просто стоял и отвечал на поцелуй по мере возможностей неудачника, целующегося второй раз в жизни (случай с Лианной не в счёт). Самое странное, что даже тени смущения или отвращения я не испытывал.
Да уже нет смысла говорить об отвращении.
Нет смысла говорить о смущении.
Мне нравится этот грёбаный фрик со всеми его выходками.
- Ну что, ситуация хоть немного прояснилась? – спросил Джи, отстранившись.
- Что, прости? – не понял я. Мысли слишком быстрые, чтобы успевать держать одну за хвост и в то же время думать о чём-то ещё.
- Ты говорил, что не знаешь, что с тобой происходит. Чувак, мы походу встречаемся, если ты ещё не в курсе.
Я был ещё не в курсе. А ещё я не знал, что на осознание этого у меня пара часов, потому что дома меня ждал сюрприз.