Приключения Олега святославича

 

Четыре года томился князь Олег в Константинополе и в ссылке на острове Родос, но очередной переворот вернул ему свободу. В марте 1081 г. император Никифор III Вотаниат был свергнут с престола. Алексей Комнин провел много реформ, но в 1082 г. натолкнулся на сопротивление «манихеев», т.е. болгарских богумилов и павликиан, старых друзей иудейской Хазарии. Тогда в 1083 г. император выпустил Олега в Тьмутаракань вместе с женой, византийской патрицианкой Феофанией Музалон. Вернувшись, Олег «иссече» хазар, причастных к убийству его брата и умышлявших против него самого.

Мотивы мести понятны, но как он сумел этого достичь?

Представим себе такую картину: князь Олег с женой сходят с византийского корабля на берег у стен города, где правят соперники Олега: Давыд Игоревич и Володарь Ростиславич, а наиболее влиятельная часть населения — хазары — имеет все основания ненавидеть вернувшегося изгнанника. У того же нет ни войска, ни денег. Его так просто убить, но вдруг этот человек один истребляет своих врагов и берет в плен двух князей! Каким образом он мог совершить такой государственный переворот?

Это означает, что за Олегом стояла мощная партия, очевидно, та, которую М.И. Артамонов окрестил «туземной». Черкесы, осетины и половцы стеклись к Олегу, обрели в нем вождя и «иссекли» торгашей и предателей. Приезд Олега был тем квантом энергии, который вызвал взрыв «перегретого пара». Нет оснований утверждать, что этот «взрыв» был исторически предрешен. Накал страстей мог ослабеть, если бы деятельность их носителей потекла по другому руслу, иначе говоря, если бы кавказские пассионарии нашли своим силам другое применение. Например, половцы пошли бы воевать с болгарами, а черкесы схватились с осетинами. Но этого не произошло. Вспышка ударила по стыку двух суперэтносов: местного — тюркско‑яфетичсского — и пришлого, причем последний сгорел. И никто о нем не пожалел — ни былые союзники, ни соседи. Так закончилась история иудейской Хазарии.

А могло ли быть иначе? Могло, но это маловероятно. Контакты на уровне суперэтносов, как правило, ведут к аннигиляции. Исключением являются только краткие периоды пассионарных взрывов, но и тогда старые этносы исчезают, сливаясь в новый. В XI в. в Восточной Европе шли процессы этнокультурной кристаллизации на фоне спадающего пассионарного напряжения. Следовательно, шансов на творческое слияние суперэтносов было мало, на гибель одного из двух — много; и вот теория вероятности в этнической истории получила еще одно подтверждение. Жаль только, что лаконичность летописца, недолюбливавшего князя Олега Святославича, лишила потомков любопытных и наверняка драматических подробностей этом незаурядного события.

Оказавшись независимым государем Тьмутаракани, Олег проявил великодушие, которому не изменял до конца своей трудной жизни. Он отпустил на Русь своих соперников — Давыда Игоревича и Володаря Ростиславича. Давыд тут же занялся грабежом: отнял товары у купцов, торговавших с греками в городе Олешье, перевалочном торговом пункте в устье Днепра ««См.: ПВЛ. Ч. II. С. 413»». Этим поступком он лишил себя поддержки великого князя Всеволода Ярославича, который посадил его княжить в маленьком Дорогобуже.

Всеволод лишился союзника в борьбе с Олегом. А последний, будучи союзником Алексея Комнина, постепенно занял ведущее положение в рядах «русского» направления, ранее принадлежавшее его отцу, а затем постепенно утраченное его дядей. Несмотря на то, что Всеволод правил всей Русской землей, на Тьмутаракань, прикрытую половецкими кочевьями, его власть не распространялась, ибо мир с половцами 15 лет не нарушался.

Поддержка, оказанная императором Алексеем Олегу, не могла не огорчить великого князя Всеволода. Он ответил на происшедшее тем, что переориентировался на Запад. Это выразилось в том, что Всеволод выдал свою дочь Евпраксию за маркграфа Генриха Длинного Штаденского. В 1083 г. юная княжна прибыла в Германию «с пышным посольством и верблюдами, нагруженными роскошными одеждами, драгоценными камнями и вообще несметным богатством» ««Пашуто В.Т. Внешняя политика...С. 125‑128»».

До 1086 г. Евпраксия воспитывалась в монастыре. Достигнув брачного возраста, она обвенчалась с маркграфом, вскоре овдовела и вернулась в монастырь. В 1088 г. в молодую вдову влюбился император Генрих IV и женился на ней. Княжна Евпраксия превратилась в императрицу Адельгейду, но брак этот не был счастливым: Генрих IV принадлежал к сатанинской секте николаитов, мистерии которой, как у всех сатанистов, заключались в надругательстве над церковными обрядами и таинствами. Он вовлек свою жену в участие в мистериях: на ее обнаженном теле служили кощунственную мессу.

Евпраксия была женщина русская. Она не выдержала немецких безобразий и сбежала от мужа к его врагам: графине Матильде и папе Урбану II. В 1094 г. она выступала на Констанцском соборе, а через год на соборе в Пьяченце с разоблачением мужа, получила отпущение в невольном грехе и была отправлена через Венгрию на Русь, где кончила свои дни 9 июля 1109 г.

Эта история, включая брак православной княжны с католиком, который оказался сатанистом, врагом христианства и своего народа, скомпрометировала политику Всеволода и толкнула многих русских людей в ряды патриотической партии, что было на руку Олегу. Митрополит Иоанн II Продром категорически осудил связи с Римом. Сила общественного мнения, в котором кристаллизовалось этническое самоощущение, оказалась мощнее политических расчетов и сломала их.

Не то было в Германии. Казалось бы, разоблачение императора как преступного сатаниста должно было оттолкнуть от него всех христианских подданных, но этого не произошло. Генрих IV продолжал бороться со своими политическими врагами силами своих политических сторонников, а проблема совести, столь важная для Руси, не имела для участников этих событий существенного значения.

Казалось бы, романтическая трагедия княжны Евпраксии не могла иметь серьезных последствий ни для международных отношений, ни тем более для этногенеза восточных славян. Сколько подобных историй бесследно кануло в вечность! И тут могло бы случиться то же самое, если бы не обстоятельства времени и места.

По‑видимому, несчастная княжна, став монахиней, не распространялась о своем тяжелом прошлом, но на Западе скандал был грандиозным и при оживлении торговых сношений Германии с Русью просто не мог не дойти до Киева, где торгово‑ростовщический квартал немецких евреев с собственной каменной синагогой уже процветал. Евреи, конечно, влияли на общественное мнение в Киеве. На Западе евреи поддерживали императора, феодалы — папу. Поскольку евреи при покровительстве великих князей успешно конкурировали с русскими купцами и ремесленниками, симпатии последних были на стороне феодалов, которые в XI‑XII вв. еще не лезли на Восток. Так началось втягивание Древней Руси в великую европейскую борьбу партий, которые впоследствии получили название гибеллинов и гвельфов. В начале XIII в. волынские князья были на стороне гибеллинов, а северские — гвельфов, но начало этой розни на Руси, поведшей к трагическим событиям, видимо, лежит в коллизии неудачного брака Евпраксии Всеволодовны, причем сама она в будущих бедах была неповинна.

Так или иначе, можно констатировать оживление грекофильских настроений и угрозу немецкой ориентации великих князей, сила которых была велика, но без симпатий широких слоев населения эфемерна.

Великий князь Всеволод правил Русью 15 лет (1078‑1093), «скучал» в Киеве из‑за притязаний племянников, просивших волостей, болел и на старости совершенно сдал. Золотой стол киевский, согласно лествице, перешел к его старшему племяннику Святополку Изяславичу, человеку бездарному, но лукавому ««С.М. Соловьев пишет: «Святополк был жесток, корыстолюбив и властолюбив без ума и твердости» (История России... Кн. 1. Т. II. С. 363), а М.Н.Тихомиров относит к нему характеристику: «Унец» (бык) ярок и лют: у него «волостителеве злии и бояре лютии опалчивии» (Древняя Русь. М., 1975. С. 137)»». Сын Всеволода Владимир Мономах сидел в Чернигове, опасаясь вызвать гнев своего двоюродного брата. Киевляне приняли нового князя с радостью. Но события приняли неожиданный оборот.

 

ЭХО ПРОКЛЯТОГО ПРОШЛОГО

 

Бесспорной заслугой князя Всеволода Ярославича был прочный мир на степной границе. Половцы не имели поводов для войны с Русью, к тому же располагавшей превосходящими силами. Те столкновения, которые предшествовали миру, были случайны и эпизодичны. А враги у половцев и русичей были одни и те же: торки и печенеги. Война с печенегами поглощала все силы половцев до боя при Лебурне в 1091 г., а торки за это время подчинились киевскому князю.

Этот мир почти ликвидировал язву минувшего века — работорговлю. Кадры рабов пополнялись только на войне. Победитель продавал захваченных пленников купцам, а те везли их по проторенным путям, где местные правители обеспечивали каравану безопасность за долю в доходах. Такими купцами не могли быть ни русичи, ни половцы.

Половцы дружили с Византией, не покупавшей рабов‑христиан, а сельджуки, родственники печенегов, были врагами половцев. Следовательно, южный путь для работорговли был закрыт. Русские после церковного раскола не наладили контактов с католическими королями. Поэтому тот, кто желал продать рабов, нуждался в посредниках, т.е. евреях‑рахдонитах ««См.: Босворт К.Э. Мусульманские династии. С.80‑81»». Затем изменился «адрес покупателя» рабов. Испанские арабы после падения Омейядов в 1031 г. и распадения халифата на мелкие государства не могли позволить себе такой роскоши. А после 1085 г., когда христиане взяли Толедо и эмир Севильи Мутамид призвал туарегов, отпала и нужда в рабах. Зато египетский халиф Фатимид Мустансир (1036‑1094) готов был покупать любое количество «турок», и деньги у него были. Поэтому спрос на рабов в XI в. превысил предложение, но ненадолго.

Фатимидский Египет XI в. был своего рода аналогом Омейядской Испании Х в.

Там и тут арабы руками воинственных берберов покорили богатую страну с иноверческим населением. В Испании подданными мусульман‑суннитов стали христиане; в Египте же подданными исмаилитов — мусульмане‑сунниты. Оба государства лишились поддержки своей метрополии (Испания отпала от халифата в 756 г.; Ифрикия восстала против Фатимидов в 1041 г.) и вынуждены были нанимать или покупать себе воинов. Последнее было выгоднее. В Испании купленные на базаре воины назывались сакалиба, в Египте — мамлюки. Иметь рабов — воинов одного этнического состава было опасно. Они легко могли захватить власть, как это сделали турки в Багдаде в IX в. Поэтому воинов приобретали в Африке и Восточной Европе. Испанские халифы нанимали берберов, египетские — покупали суданских негров. При Мустансире, который сам был сыном негритянки, в Каире было 50 тыс. чернокожих рабов‑воинов.

Следовательно, надо было купить и было куплено столько же «турок», которые мгновенно «поссорились с неграми и победили их» в 1062 г. ««Мюллер А. История ислама.Т.11. С.342‑343»». А так как отношения Каира с Багдадом продолжали оставаться враждебными, то число мамлюков было необходимо увеличивать. Сюда и уходили деньги, получаемые от населения… и конца этому не было видно.

Вот на этом фоне благодаря «силе вещей» вожди сектантов, Фатимиды, переродились в обычных султанов заурядного государства, любивших весело пожить за счет казны. Они искренне полагали, что безопасность и комфорт им обеспечат рабы и купцы‑посредники. В то время некоторые христианские государи были готовы продавать своих подданных за хорошую цену. Разыскать таковых предстояло еврейским работорговцам, свободно передвигавшимся по всему Средиземноморью, поскольку они не участвовали в войнах.

Само собой разумеется, что возвращения к «золотому веку» работорговли, т.е. к IX‑Х вв., хотели те, кто был уверен, что его‑то самого не продадут. Это были жители городов укрепленных и торговых. В XI в. таких городов на территории Восточной Европы было два: Киев и Херсонес (Корсунь). Все прочие можно было взять средствами того времени, а эти были практически неодолимы.

Поэтому и там и там возникали колонии евреев, посредничавших в работорговле, но положение их было различно.

В Херсонесе жили восточные евреи, которых не затронул разгром Хазарского каганата. В православной Византии они имели ряд ограничений в торговле, в частности, им запрещалось продавать в рабство христиан. Но в смутное время переворотов и мятежей Херсонес был на время предоставлен сам себе, и там стал правителем еврей, принявший крещение для карьеры ««См.: Киево‑Печерский патерик / Под ред. Д.И. Абрамовича. Киев, 1931. С. 106‑107»». Не порывая связи с общиной, этот правитель разрешил своим соплеменникам торговлю русскими пленниками, которых могли им дешево продать половцы. Но для этого была необходима война.

Война началась в мае 1093 г., и поток русских, скованных, босых и бледных, хлынул на корсунский невольничий рынок. Там их задешево покупали евреи для перепродажи и, судя по данным источника ««См.: там же. С. 107»», обращались с ними хуже, чем половцы. Подобно тому как в древности евреи покупали рабов — эллинов и христиан, чтобы убить, так и тут они иногда морили пленников голодом и жаждой, а один изувер распял на кресте монаха Киево‑Печерской лавры Евстратия Постника, захваченного половцами в 1096 г. Но этот акт вызвал резонанс, дошедший до Константинополя. Алексей Комнин был человек решительный и приказал провести расследование, в результате которого выяснилась преступная деятельность эпарха (правителя) и всей общины.

Базилевс Алексей приказал эпарха «зле убити» и провел репрессии против крымских евреев, а убийцу мученика Евстратия повесили «на древе», уподобив его Иуде.

Преследованиям подверглись не все крымские евреи, а только те, которые были связаны с работорговлей. Прочие изъявили желание креститься, после чего их оставили в покое. Искренность решения более чем сомнительна, но работорговля в была прекращена, и не случайно, что после 1097 г. русско‑половецкая война приняла иной характер: смысл и цели ее были уже иные. Для того чтобы разобраться в эволюции русско‑половецких столкновений за истекший период, необходимо обратиться к рассмотрению некоторых явлений древнерусской истории.