Можно ли согласиться с утверждением А. Белого о том, что «чичиков — подлинный черт». (по поэме Н. В. Гоголя «мертвые души»)

Когда-то философ Гегель справедливо заметил, что произведение искусства есть диалог с каждым, перед ним стоящим. Наверное, именно потому так часто возникают споры о смысле того или иного литературного произведения, о его героях. Поэт-символист Андрей Белый, написавший в свое время интересную работу о творчестве Го­голя, увидел в образе Чичикова страшный, мистический смысл. Мне кажется, что можно привести аргументы как за, так и против такой точки зрения в зависимости от того, как трактовать этот неоднознач­ный литературный образ.

С одной стороны, Чичиков — это особый тип русского человека, своеобразный «герой времени», душа которого «зачарована богатст­вом». «Подлец-приобретатель», в погоне за капиталом он утрачивает понятие о чести, совести, порядочности. Жажда наживы убила в нем лучшие человеческие чувства, не оставила места «живой» душе, омертвила ее. С другой стороны, этот герой, как настоящий черт, бес­пощаден и страшен, когда он с безудержной энергией стремится дос­тичь своей цели, он изворотлив и хитер, умеет обратить себе на поль­зу слабости и пороки людей.

До 11-й главы, где дается биография Чичикова, его характер не вполне определен. Ведь с каждым новым встреченным на его пути лицом он выглядит иным: с Маниловым — сама вежливость и благо­душие, с Ноздревым — искатель приключений, с Собакевичем — ра­чительный хозяин. Ко всем он умеет найти подход, для каждого под­бирает нужные слова. Как «подлинный черт», Чичиков обладает способностью проникать в самые тайные уголки сознания людей, и это ему необходимо для удачного совершения своего жуткого «де­ла» — покупки «мертвых душ». Вот почему в облике Чичикова порой проглядывает нечто дьявольское: ведь охота за умершими душами — исконное занятие черта. Недаром городские сплетни среди прочего нарекают его Антихристом, а в поведении чиновников проглядывает нечто апокалипсическое, что подкрепляется картиной смерти прокурора.

Но вспомним так и не реализованный замысел Гоголя, согласно которому из первого тома, воплощающего «Ад» российской действительности, Чичиков должен был перейти во второй, где, как в «Чис­тилище», душа его избавилась бы от греха, подготовив тем самым для этого героя дорогу в новый, идеальный мир — «Рай». Это объясняет, почему уже в первом томе поэмы в образе Чичикова просматривают­ся такие черты, которые позволили бы автору провести его через путь очищения и возрождения души. А разве может быть душа у «подлин­ного черта»? Очевидно, нет. Подтверждением такой позиции является и то, что иногда сам автор удивительным образом сближается со сво­им героем. Внутренний монолог Чичикова и авторский голос как бы переплетаются в таких эпизодах, как размышления о судьбах умер­ших крестьян, приобретенных у Собакевича, или в рассуждениях о том, что ждет молоденькую пансионерку.

Особенность образа Чичикова в том, что все человеческие чувства в нем спрятаны глубоко внутри. Совесть его иногда пробуждается, но он быстро успокаивает ее, создавая целую систему самооправданий: «Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил ни­кого по миру...». В конце концов Чичиков оправдывает свое преступ­ление. Это путь деградации, от которого предостерегает своего героя автор.

Первый том поэмы завершается знаменитым лирическим отступ­лением. Птица-тройка, в которую волшебством писателя преобража­ется чичиковская бричка, мчит героя, а вместе с ним и читателя вдаль по российскому бездорожью. Куда приведет этот путь — в новый, преображенный мир, где будут не «мертвые», а живые души, или же еще дальше в «ад» уклонившейся от верной дороги жизни, — так и осталось неясным. А потому нам остается только гадать, кто же такой Чичиков: «подлинный черт», как назвал его Андрей Белый, или же новый герой русской жизни, которому окажется под силу вывести ее на истинный путь.