Глава 6. Между чечней и белоруссией 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Глава 6. Между чечней и белоруссией



Мы покидаем Бамут

Владислав Дождь

Весь гарнизон «бессмертной крепости Бамут» (так это называлось на официальном языке дудаевцев) во главе с комендантом гордо именовался батальоном и состоял (накануне падения «крепости) из 78 человек. Инженерно-строительные работы выполняли плененные солдаты срочной службы, последний списочный состав — 89 человек. К моему прибытию система обороны была уже создана и постоянно совершенствовалась. Основу ее составляли не какие-то шахтные ПУ, а обыкновенные ходы сообщения, протянувшиеся между Верхним и Нижним Бамутом. Длина их достигала нескольких километров, а перекрытых участков (в 3–4 наката) — многие сотни метров.

Согласиться с утверждением пропаганды о том, что Бамут был уничтожен на 80 %, можно лишь с учетом подвалов, которые и составят пресловутые 20 % сохранившихся сооружений. Подвалы были капитальные, одно- и двухэтажные: они служили нам при бомбардировках лучшей защитой, чем хилые «блиндажи», в которых мы обитали.

К весне 1996 г. Бамут был пуст. Его население, кроме нас, состояло из одичавших котов, сбившихся в стаю. Во главе, которой стоял… пес Джек, о котором еще будет сказано.

На вооружении гарнизона на момент штурма находились 2 ПУ ПТУРС «Фагот», 2 АГС, 1 противотанковое орудие калибра 85 мм, 1 миномет калибра 82 мм, 1 автоматическая пушка, снятая с БМП-2 и переделанная в носимую однозарядную. Парк танковых средств состоял из двух «Нив» и двух УАЗов. Жемчужину «коллекции» составляла персональная «Нива» коменданта. Белая машина была расписана надписями «Police». На верху красовались две мигалки и мегафон. Под ними щит с надписью «Военная Police». Был еще танк, но у него незадолго до моего прибытия при стрельбе разорвало орудие.

Гарнизон именовался батальоном, но в составе его я могу выделить из общей массы боевиков разве что «комендантский взвод» — 22 человека из числа окружения командира, с которыми он ел и спал, отдельно от прочих Командир любил вести с нами интеллектуальные беседы, ибо говорить с остальными было буквально iii- о чем. Список требований к окружающему миру у рядового малолетки составлял: заиметь «шестисотый мере» и «поиметь» Наташу Королеву (пользуясь, случаем, хотелось бы предупредить певицу о существовании подобных намерений).

Книг они не читали. Меня за знания взрывчатых веществ окрестили «физиком», напарника (неизвестно за что) — «химиком».

Возможности «военно-учебного» воздействия на чеченцев весьма ограничены. Держалась вся эта «групень» благодаря прирожденным качествам командира. Есть такие вполне мирные с виду люди, которые, попадая подчас случайно на войну, обнаруживают, что родились именно для этого.

Прежде наш командир воевал в Абхазии. Я тоже, но он посоветовал не распространяться об этом во избежание проблем с «кровниками», ибо кое-кого из чеченцев в Абхазии настигла-таки «меткая унсовская пуля». Мне хотелось бы выразить признательность нашему командиру. Свой долг он выполнил, и нас, почти всех, оттуда вывел. Но не будем забегать вперед.

В прессе принято много говорить о «тейпах», но никакого отчетливого родового членения у боевиков я не заметил. Люди делились скорее на «группы по интересам». Большая часть боевиков — это малолетки из горских селений. Выглядели они весьма экзотично: американские камуфляжи, белые гольфы, соломенные шляпы с рекламой «Jupi»…

Вооружены автоматами АК-74. У всех пистолеты. Особой популярностью пользовались АПС (до 3500 долларов США), меньшей ПМ, ТТ и револьверы «Наган». За все время я видел только один кавказский кинжал — у старика. Все остальные носят ножи «Рембо». Количество боезапаса на бойце самое разное: от двух до 30 (!) запасных магазинов. Патронами (просто так) не делятся. Из прочего оружия — отмечу две «личных» СВД командира: одну он всегда носил сам, другую доверил только нам, украинцам. Мы с ней никуда бы не сбежали, в отличие от местных.

Подразделение не было спаяно. Между малолетками из-за пустяков возникали ссоры, все часто щелкали затворами. Систематическая боевая подготовка отсутствовала, но ввиду длительной практики чеченцы хорошо держались под огнем, и в составе подразделения были вполне способны совершать простейшие тактические маневры.

Несмотря на ограниченное воздействие цивилизации, а может, и благодаря этому, чеченский боевик поголовно держался очень «гонорово». Отношение к русским — традиционно презрительное. Переговоры ни с кем ниже генерала наш комендант не вел. Приведу один пример:

— Кто говорит?

— Генерал… Яковлев.

— А по имени-отчеству вас как? (Чеченцы очень вежливы в обращении).

— Григорий Семенович (условно).

— Педераст вы, Григорий Семенович. И что удивительно — русские сносили и «переговаривали» дальше.

Следует отдать должное и приверженности чеченцев обрядам ислама. Намаз даже под огнем, в окопах они совершали пятикратно. Когда я впервые увидел, как они снимают куртки, обувь, все снаряжение, откладывают даже ножи, я подумал, что они собираются врукопашную (ибо такое намерение выражалось неоднократно). Тогда я тоже стал творить единственную известную мне молитву «Отче наш», чтобы Господь отвратил их от этого намерения.

Знакомство с тяжелым пехотным оружием у чеченцев было весьма поверхностным. Ударная мощь «крепости» зиждилась на редкой способности командира точно наводить «Фагот». Еще со времен незабвенной срочной службы в «железной» дивизии я встречал весьма мало людей, обладающих этой способностью.

С тех пор, как во время обстрела Бамута «Градом» удалось подбить одну из установок в момент ее перезарядки, нас беспокоила только авиация. Вероятно, русские «по проводкам» сообразили, что мы обладаем управляемым оружием.

Как и везде, основную нагрузку подавления противника нес на себе РПГ-7. У чеченцев так же, как и в Абхазии, сложилось странное убеждение, что кумулятивные гранаты большого калибра являются осколочными.

В комендантском взводе мы, украинцы, составили расчет РПГ. Всего за время моего присутствия федералы потеряли под Бамутом 2 танка и 3 БПМ. Борьбу с бронетехникой противника облегчало то, что на нас бросили «безактивки» — танки Т-80 без активной брони. Танки с активной броней, как водится, защищали штабы. Чисто случайно из ДШК удалось сбить один чрезмерно снизившийся СУ-24.

Как я сказал, допекали нам только авианалеты. Чеченцы опасались их, но сперва относились к бомбам с чисто восточным стоицизмом: «Услышишь — откатись туда под дувал, попадает — не попадает…». Но очень скоро налеты стали предметом куда большего внимания.

Средством ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения, связи) служил все тот же пес Джек. Многократно израненный во время прежних налетов, он научился определять опасность на слух. Пока Джек лежит, подняв ухо, все спокойны, но как только он бежит в убежище (обыкновенный подвал) — все бегут за ним. При этом выталкивают бедного пса наружу, чтобы следил за обстановкой…

Пытались мы вести огонь и из единственного миномета. Как и все попытки обслуживать групповое оружие, это выглядело весьма красочно:

— Аллах акбар! — Мину кидают в ствол. Я уже собираюсь добавить сакраментальное «Воистину акбар», когда обнаруживаю (на слух), что «не совсем акбар»: накола нет. Пока минуту вытряхивают из ствола, я на всякий случай отхожу.

— Кидай сильнее! — Мину швыряют в ствол. Хлопок. Долгое ожидание разрыва.

— На Москву пошла… Я проговариваюсь насчет вероятной причины.

— А вы колпачок снимали? — но тут же прикусываю язык. А вдруг они будут вытряхивать из ствола и вторую мину?

Гранатами чеченцы глушили в реке рыбу. Минами и взрывчаткой не пользовались вовсе. Поэтому первоначально мои робкие попытки провести занятия были встречены без понимания. Но все переменилось. Как-то я заметил, что один джигит обматывает заряд тротила детонирующим шнуром и присоединяет к нему МУВ (натяжной взрыватель мгновенного действия), и вмешался… Чеченец воспринял новость о ДШ философски:

— За четыре секунды я уже буду далеко.

По сути, я был согласен с ним (очень далеко!), но все же настоял на том, чтобы дернуть за шнурок из укрытия…

Мин чеченцы имели массу и всяких. Среди них много МОН. Обычно они сбрасывали на них гирю, чтобы проверить действие. Я заминировал единственный сохранившийся мостик через реку (до этого мины не ставили год). Некоторые выражали свое неудовольствие: теперь им приходилось преодолевать реку вброд. Положение изменилось, когда на мине подорвался какой-то «кацапчук».

Основным разведывательным средством для нас был телевизор на аккумуляторах. Из «Новостей» ОРТ мы узнавали много нового о себе, в том числе, что нас 800-1000 человек и где мы базируемся… Войсковая разведка с обеих сторон сводилась к тому, что мы согласно обоюдной договоренности спускались к реке, обменивались новостями, купались и расходились.

Пропаганда много твердила об иностранных наемниках, Кроме нас двоих (не наемников!) пятеро наших были еще у Басаева, который их очень ценил. За все время я видел только одного «интернационалиста» — кабардинца. Но с ним произошла печальная история. Он задумал «дезертировать» (что значит дезертировать из такого сборища, я не знаю). Его поймали, «опустили» и поставили готовить пищу для пленных. Жил он возле Джека, когда его заставляли что-либо подавать, требовали мыть руки.

Бытовая брезгливость и чистоплотность чеченцев в военном быту весьма похвальны, если не доходят до абсурда. Так, группа потеряла троих уже когда «канали» из Бамута: они остановились на речке обмыть гениталии. Мы вовремя почуяли самолет и спрятались в кусты. После чего уважение к нам как знатокам военного дела со стороны чеченцев только возросло, но было уже поздно.

Отношение «прочих» чеченцев к боевикам лучше всего иллюстрирует тот факт, что даже хлеб они продавали боевикам за деньги.

Дождались мы и гуманитарной помощи от короля Саудовской Аравии. Его Величество расщедрился на казахстанский рис и вермишель аналогичного происхождения. Кто и сколько на этом заработал, ведает только Аллах. Так что на смену знаменитой грузинской сладкой вермишели без масла у нас был сладкий рис.

В этой связи вспоминается виденная мною в Казани сценка. Как известно, ночью цена на водку в ларьках (в Казани, во всяком случае) поднимается. И вот недовольный покупатель бросается на продавца с криком: «Свинья, мы же с тобой оба мусульмане!»

Посетил нас и «моджахед». Заезжая знаменитость была облачена в американский камуфляж с короткими рукавами. По причине незнания чеченского языка, изъяснялись по-русски. Поиграла три часа в нарды и убралась восвояси! На пути перенимания зарубежного опыта комендант закупил для приближенных порядочно таких же battle dress и отдельно для своего водителя — пилотский combidress.

Основной базой снабжения для нас служили расположенные по соседству с Бамутом «погранцы». Они продавали боеприпасы, и даже оружие. Правда, драли безбожно. Популярный среди чеченцев АК-74 с полным «джентльменским набором» (подствольник, глушитель, оптический прицел) стоил ни много, ни мало 1600 долларов США. Меня удивляла такая точность калькуляции: вероятно сотня шла посреднику.

Никакой связи с никаким вышестоящим командованием не существовало. Связь с соседними населенными пунктами поддерживали конные посыльные. В батальоне имелись и 2 радиостанции «Кобра». Они были захвачены в ходе успешного боя с «Витязем».

Это элитное подразделение поразило всех совершенно «киношной» тактикой. Шли как каппелевцы в психическую атаку: в полный рост клином, с боков бронетехника. Потом на поле боя я насчитал до 20 убитых и тяжелораненых.

Фурор у чеченцев вызвал офицерский бронежилет «Маркиз». Чеченский юноша начал палить в лежащего на земле раненого очередями из АПС. Тот пополз. Юноша за ним (малое пробивное действие и сумасшедшее рассеивание при стрельбе из АПС в автоматическом режиме известны). Потом чеченцы стреляли по бронежилету из АК, СВД, ПК, ДШК и, наконец, выбросили.

Обычно боевые порядки федеральных войск в наступлении строились следующим образом. Первая линия — «полугодовалые» солдаты срочной службы, вторая — «Годовалые», за ними контрактники, следом офицеры. Контрактники внешне отличимы благодаря черным платкам и обнаженным торсам.

Обычно они осуществляют функцию заградотряда и косят из ПК налево направо. Контрактников ненавидят, чеченцы берут их в плен весьма неохотно. К обычным «срочникам» отношение совсем другое. При мне в плену некоторые побывали по два раза, и я не видел, чтобы пленных били или издевались над ними иным образом. У пленного сразу смотрят канал ствола автомата. Если чистый:

— Иди, «Колян», бери свою лопату.

В бою федералы держатся по-разному. Каждому, кто воевал, известны «необъяснимые» (для цивильных) перепады в боеспособности. Чечня — не Абхазия, особо не окопаешься. Я видел даже бруствера из тел павших, которые сооружали оставшиеся в живых.

При отступлении федералы бросают убитых, бывает раненых, всегда можно найти на поле боя «Осу», «Шмель», но только не автомат. Вероятно, существует какой-то приказ об ответственности за утерю личного оружия, и он действует.

(Я уже упоминал о беседе с генералом Яковлевым, она состоялась после того же боя с «Витязем» — чеченцы «торговали» двадцать убитых. Связь осуществлялась по коду 27–64.)

Единственной наступательной операцией чеченцев при мне было нападение на позиции русских. Неделю продолжалась «разведка». Численность противника оценивали в роту. Когда наехали, оказалось, что не меньше батальона. Мы потеряли до 10 человек, потери федералов тогда оценили, как водится в сто.

Недостаток муштры ведет к тому, что чеченцы плохо адаптируются к быстрой смене обстановки. Помню, как они запаниковали ночью при виде «точечных огней» на автоматах «Витязей». Как же, видно, сколько много врагов и как они «окружают!»

Я тогда сказал коменданту:

— Понимаю, что «лампочка Ильича» сюда не дошла! Но мы-то с вами цивилизованные люди, знаем, что такое электричество.

Хотелось бы воздать должное простому русскому солдату. Обычный «Колян» поддержал репутацию православного воинства своим страстотерпением. Собственно, «шестимесячники» взяли Ачхой-Мартан. Взяли за полчаса. Перед этим и они полночи пробирались к центру села от дома к дому. Там под мечетью спали чеченцы — и все смылись.

Изменение атмосферы вокруг Бамута мы почувствовали уже вечером в блиндаже. Ошибаются те, кто думает, что чеченцы говорят сплошь по-чеченски. Конечно, пресловутое генеральское «по радио слышна чистая русская речь» преувеличение, но количество русских слов вполне достаточно, чтобы уловить смысл разговора. Итак, мы «спали», а чеченцы сошлись на том, что пора «качать воздух».

Утром мы побежали… Белая «Нива» и два УАЗа были уже под горой у речки, а в Бамуте все еще продолжался бой. Кого с кем? Мы сошлись на мнении, что «контрактники» перестреливаются со «срочниками». Говорят, такое случалось не раз.

Мы остановились в пещерах и там «демобилизовались». Сдали оружие, командир выплатил нам деньги. Чего-чего, а денег хватало. Даже «опущенному» кабардинцу, когда того поранило при авианалете и того верхом поволокли в горы, в госпитале передали с курьером энную сумму денег. Кабардинец, правда, предложил все деньги курьеру. Взамен попросил только, чтобы тот никому не говорил о его местонахождении.

Комендант, по моим расчетам, располагал в Бамуте суммой миллиарда два российских рублей. Раздача Ельциным 100 миллионов рублей русским его нисколько не удивила. «Я могу десять таких помощей оказать».

После Бамута сам командир и группа непримиримых, вместе с которой он «свалил», решили пробираться… в Крым. Километрах в сорока от пещер у моста через речку наши проводники остановились — «почувствовали засаду».

— Давайте вернемся, а завтра на конях переедем.

Но мы отказались. Трое чеченцев и нас двое перешли мост. В селе за рекой, как водится, у кого-то нашлись родственники, и нас свели с гор.

В аэропорту Минеральные воды, в разорванных выше колена спортивных штанах, я выглядел более чем подозрительно. Поэтому, даже не удивился, когда на нас «наехала» милиция. Оказывается, в их крае за пребывание без разрешения было введено наказание — 10 суток ареста или 10 минимальных зарплат. Благо, в современной России, как некогда в государстве Хеттов, почти от всего можно откупиться. Милиция польстилась на мои четыреста долларов. Меня отвезли на вокзал, купили плацкартный билет до Киева, и отпустили!

Всего в боях за Бамут, чеченцы потеряли 6 человек, включая тех троих в речке. Какие потери понесли УНСО в Чечне? Мне известны только два случая. Басаевцы убили какого-то выдающегося «контрактника» с невероятной татуировкой. Наш, тоже любитель этого дела, пошел посмотреть. В руинах его и накрыло авиабомбой, не смогли откопать.

Вторым, уже летом, когда я находился на Украине, пропал без вести Виталик Шевченко. Тогда в недрах политического руководства возник вполне авантюрный план, обменять троих заключенных в Белоруссии «Унсовцев» на группу российский пленных. Виталик, человек невероятно, почти «книжно», порядочный, очень страдал от своего бессилия и невозможности помочь товарищам, поэтому, без колебаний и без какой-либо проверки, вызвался на предложенную авантюру.

К концу войны охота на людей приобрела самые массовые масштабы. Любой, самый ничтожный выкуп, позволял «охотникам» из состава различных российских «силовых структур» не чувствовать себя в окончательных дураках. Уже потом, эту практику похищений приняли чеченцы. Сейчас на Северном Кавказе никто не отказывается от подобной добычи, тем более, когда она сама плывет в руки. Забегая вперед, скажу, когда в ноябре 1997 г. мои менее удачливые товарищи оказались в изоляторе местного УВД в Нальчике (Кабардино-Балкария) его начальник, некий Сулейман, прямо заявлял:

— Вы знаете, во сколько мне обходится их содержание?

Благо начальник строил дом и готов был удовлетвориться самой скромной суммой в 3 тысячи долларов США (за 11 человек). В противном случае он обещал «уступить» задержанных федералам. Как я подозреваю, уступка эта так же должна была состояться не бесплатно, а, например, в обмен на неких местных задержанных российской стороной.

Вообще на Северном Кавказе довольно остро стоит проблема идентификации противника. Подчас жизненно важно знать, является ли данное «лицо кавказской национальности» сотрудником правоохранительных органов и чьих именно.

Ни камуфляжи, ни кокарды советской милиции не позволяют отличить чеченских милиционеров, от ингушских или дагестанских. В Дагестане, к слову, возрождена феодальная концепция продажи «патентов». Чтобы стать милиционером следует заплатить не менее трех миллионов старых российских рублей: по 400 тысяч обойдутся медкомиссии или форма, значительно дороже, удостоверение и оружие. Естественно, что вложенные средства спешат возместить, поэтому на проезжих дорогах и разыгрываются классические сцены.

Пробираясь в Чечню через Дагестан вторично, я в качестве пассажира большегрузного «КАМАЗа», развлекал водителя анекдотами, чтобы тот не уснул. Когда в сумерках, на дороге возникли какие-то вооруженные люди. К моему удивлению водитель даже не притормозил, только несколько раз показал в ветровое стекло крест-накрест сложенные руки.

В ответ на мое тревожное:

— А, если пальнут? Дагестанец только усмехнулся.

— Это милиция, я им показал, что еду пустой (и на взятку они могут не рассчитывать).

— А, если они захотят проверить?

— Они на рессоры смотрят. Если машина сидит низко, значит груженая. Благословенный XVI век, «что с воза упало…»

О самом Бамуте остается добавить лишь несколько слов. Пса Джека убили после штурма, его шкуру в качестве военного трофея повез куда-то на родину то ли в Рязань, то ли в Воронеж, какой-то предприимчивый контрактник. После захвата Бамута русскими на инженерном фугасе значительной мощности подорвалась КШМ (командно-штабная машина) командира батальона. Да, перед бегством из Бамута, все запасы мин и взрывчатки, были превращены мною в фугасы большой мощности, чтобы добро не пропало. НО если кого-то разрывает бомба, то это уже ее проблемы, а не того, кто ее ставил. К слову, безжалостно убитый победителями Джек перед этим отбил у саперов их ученую овчарку. Говорят, у нее был выводок прекрасных щенков. Жизнь продолжается!

Дмитро Корчинский

Мы пробовали пропагандировать военнослужащих Федеральных Сил. Мы решили воздействовать на их генетическую память аллюзиями власовской армии. Подобно Дудаеву Власов тоже был генералом и патриотом евразийства. Мы распространяли такие листовки.

СОЛДАТЫ!

Вы холодны, голодны, раздеты, но в пределах Садового Кольца лежат самые тучные пастбища в мире. Родина изнывает под гнетом жидов, комиссаров и дистрибьюторов. Пятьдесят лет назад доблестная германская армия показала вам путь к освобождению. Вступайте в Русскую Освободительную Армию (РОА). Вы будете обеспечены довольствием. Обмундирование и паек в соответствии с нормами Вермахта. В РОА нет неуставных отношений и межнациональной розни. В ваших солдатских книжках будет скромно записано «Auslender» (иностранец). Каждый, кто явится на вербовочный пункт в Хасавюрте, ул. Ленина 4, со штатным оружием или доставит офицера, получит должности в тылу и заградительных отрядах, наряду с калмыками и прочими казаками.

Вступайте в Русскую Освободительную Армию бригадного генерала Салмана Радуева!

Что есть предметом философии? Во времена марксистско-ленинской обстоятельности и определённости — это была наука о наиболее общих законах развития природы и общества. И это было хорошо, спокойно. Но не долго. Будет ли законным поставить вопрос так: есть ли что-нибудь кроме природы, а в сфере человеческого — кроме общества? Две природы, например. Только ли законы есть в развитии? Возможно есть место для фундаментальной случайности, для беззакония? И как только мы так ставим вопрос, мы выходим за пределы определения, оставаясь в пределах философии. И что в результате? «Рассуждения о всеобщем с точки зрения всеобщего». Это очень верно. Философия занимается прилагательными, в отличие от натурфилософии, которая занимается существительными и глаголами.

Над нами смеются. Человеку бросают мелочи, оставляя в неопределённости относительно важнейших вопросов. Я хочу знать свой диагноз относительно рака, а мне все время говорят про прыщи. И я начинаю подозревать наихудшее.

Сразу, как только человек отходит от предметно-конкретного, от мелочей, он попадает на холод. Абстракции агрессивны.

Существует вульгарный образ философа. Благостный старичок, который где-то там сидит и философствует в спокойствии, пока трудящиеся тачки таскают. На деле, никакого спокойствия там нет. Философия — это экстремальные умственные состояния.

Рассказывают, что Лютера спросили: «Что делал Господь до того, как создал Мир?» Тот ответил: «Сидел в лесу и резал розги для тех, кто интересуется этим вопросом».

Ставя последние вопросы, человек ощущает боль.

В Киеве есть институт философии. Меня всегда это ужасно смешило. Я воображал себе группы старших и младших научных сотрудников, которые сидят в бочках, как Диоген, медитируют и получают розги за запрещенные вопросы.

Философия — не наука. Наука предусматривает возможность экстраполяции. Если соблюдать условия А, и Б, то результат будет В. Скажем, астрономия может вычислять местонахождение Юпитера на орбите на каждую минуту вперед. Уже, например, экономика — не наука. Она не может экстраполировать исходя из собственного категориального аппарата. Что может экстраполировать философия? Навряд ли экстремальные состояния бытия вообще поддаются систематизации. Философия пребывает между системами — это умственное пограничье. История философии больше интересна истории, чем философии. Я мог бы вообразить целесообразность подобного института разве что в качестве редакционного органа, который заботится о гигиене словоупотребления. Безусловно, «Субстанция» у Николая Кузанского и она же у Гегеля — это две совсем разные неопределённости относительно своим функциям в метафорах. Однако, оба обязаны отличать субстанцию от субстрата.

Один раз в эпоху можно увидеть огненные слова на стене, но делать своей профессией экспертизу стен на наличие пророчеств — это стать профессиональным священником (профессиональным мошенником).

Философии втрое больше в Лукьяновской тюрьме, чем в институте философии.

 

В это время министром юстиции был Василь Онопенко. Я терпеть не могу юриспруденцию и чиновников и поэтому до сих пор не понимаю, как он оказался в этой компании. Его попросили подойти на совет национальной безопасности и сообщили, что считают необходимым снять с регистрации УНА в связи с событиями на Софиевской площади. Онопенко ответил, что такая удивительная форма отношений между государством и общественным объединением, как «снятие с регистрации», ему неизвестна. Кроме того, он не хотел бы быть орудием политической расправы. Разговор продолжился у президента. Онопенко заявил, что ему это надоело и он подает в отставку. После того, как он это сделал, УНА была делегализирована решением какого-то заместителя. Это сразу сделало всех нас уголовными преступниками. По украинским законам, руководство и участие в нелегализированом общественном объединении, угрожает сроком до 12 лет лишения свободы с конфискацией имущества.

Я собрал своих депутатов (трех верховного совета и нескольких местных советов) и послал их на голодовку протеста возле администрации президента на Банковской улице. Через два дня в Киев должен был прибыть израильский премьер Ицхак Рабин. Перед его приездом Президент спустился к голодающим и попросил их уйти, пообещав разобраться и восстановить справедливость.

Мне пришлось согласиться, поскольку мои депутаты уже давно скулили и мечтали вернуться в тепло, к еде. Я чувствовал, что мне придется прессовать их, а в этой ситуации не хотелось ставить под угрозу единство рядов. Я собрал пресс-конференцию и заявил, что через неделю протесты будут возобновлены.

Аноним

Любая администрация имеет свой шарм. Я полгода добивался приема у Руденко — генерального прокурора СССР в последние годы его жизни. Наконец, добился, вошел. В кабинете сидит за столом обезьяноподобное существо в кителе. Я начал путано излагать суть дела, но где-то на половине убедился, что оно меня не слушает. Существо встало из-за стола, отошло в угол кабинета, справило там малую нужду, вернулось, обратилось ко мне:

— Хорошо, сынок, какая на улице погода?

Я перепугался до смерти. Секретарь в приемной ехидно поинтересовался:

— Ну, как, решили свой вопрос?

Это Карамзин начал придавать смысл чьему-либо правлению, административной деятельности вообще «Князь такой-то, собиратель русских земель». Чушь собачья! Иван Грозный только к концу жизни узнал, что Сибирское ханство теперь его. Кучум больше не приходил из-за Камня, доносы «о разорении» не поступали, чему князь поначалу был немало удивлен.

Дмитро Корчинский

Через неделю депутаты и еще десяток добровольцев из областей, взяв матрасы и одеяла, снова пошли на Банковскую улицу. Там их встретил кордон милиции. Нам заявили, что к администрации никто не будет пропущен. Тогда я решил расположить голодающих на Площади Независимости. Это наиболее людное место в Киеве, следовательно — наиболее выгодное для политических акций.

Они расположились по-цыгански живописной группой, обставившись плакатами с лозунгами. Сразу они были окружены милицией, которая оставалась вокруг них круглосуточно, на протяжении следующих трех недель. На следующий день все, кроме депутатов Верховного Совета, были арестованы и оперативно приговорены к разным срокам административного заключения. Их место сразу заняла следующая группа добровольцев. И так пошло дальше. Раз в день происходил арест. Место арестованных занимали новые. Небольшая живая волна. Всего через Дарницкий спецприёмник прошло около двухсот человек. Я понимал, что для поддержания духа наших людей, мне, как руководителю, необходимо разделить их судьбу. В один из дней я пошел на площадь, зашел в кольцо милиции и сел на матрац перед одним из наших депутатов. Через некоторое время подогнали автозаки, милиция накинулась на голодающих, которые пассивно сопротивлялись, сцепившись руками. Последним взяли меня и отвезли в Старокиевский РУВД.

Там я сначала пообщался с начальником управления общественного порядка города, потом меня отвели в кабинет начальника РУВД. Вскоре туда зашла женщина-судья. Я попросил бумаги, чтобы внести обычные ходатайства. Она усмехнулась и сказала, что осуждает меня на пятнадцать суток. Я снова оказался в клоповнике на Ремонтной улице. Соседние камеры были набиты нашими хлопцами, однако мне не давали с ними контактировать. Они продолжали голодовку в тюрьме. Мне тоже пришлось отказаться от пищи. Тюремное начальство было уже крайне уставшим от ежедневного наплыва нашей буйной публики. Хотя все камеры были переполнены, со мною сидели только двое крайне опущенных субъектов. Я развлекался чтением газет. Один из моих сокамерников, со страхом взял одну из них, долго крутил ее в руках, потом признался, что отдельные буквы он ещё разбирает, однако читать у него не выходит. Заскучав, я стал требовать, чтобы меня перевели в какую-нибудь другую камеру с более весёлой компанией. Меня перевели напротив. Там был какой-то рэкетир и, взятый на горячем, домушник. Они были поражены тем, что мне по первому моему требованию приносили чайник с кипятком. Один из них уже восемь суток требовал себе йода, Я сказал, чтобы принесли и через пять минут у нас был йод. Мои сокамерники смотрели на меня настороженно. Я организовал их на уборку камеры, после чего домушник сделал из бумажек карты и мы стали играть и рассказывать друг другу разнообразные истории.

Иногда ко мне приходили поговорить милиционеры. Кроме всего прочего, они рассказывали о том, как вело себя в этих самых камерах «Белое братство». Они были по-настоящему буйные. Они отказывались принимать что-либо от охраны. Они как-то баррикадировали двери камер изнутри, употребляя только собственную мочу. Ни одного шага никто из них не сделал самостоятельно, в другие камеры и на допросы их приходилось носить. Я был в восторге.

В это время врачи одной из больших киевских больниц взяли шефство над арестованными УНСОвцами. Некоторых им удалось выдернуть в больницу. Услышав, что арестовали меня, они стали требовать, чтобы им дали возможность меня обследовать. Они выдумали мне какой-то диагноз и отвезли в больницу. Начальство с облегчением отпустило меня.

На следующий день я уже был дома. Акция продолжалась еще немного, но под конец третьей недели она перестала вызывать интерес прессы, поэтому я решил прекратить ее.

Впредь мы существовали в полулегальном состоянии.

Как-то я решил немного систематизировать пропаганду. Я считал возможным заменить программу стилем, но книжники и фарисеи всё время предъявляли мне неопределённость экономической доктрины УНСО. Необходимо было заткнуть им рот. За изготовление экономической программы взялись Владимир Солопенко, который незадолго до этого вернулся с Дальнего Востока и Рудольф Машура — весьма колоритная личность. Вскоре после опубликования их произведения оба трагически погибли. Это был знак судьбы. Если мы хотим победить сначала нужно добиться победы нашей терминологии, наших понятий, нашего способа смотреть на мир. Ситуация никогда не должна описываться экономическими категориями.

Солопенко разбился на машине. Рудольфа Машуру расстреляли из пистолета-пулемёта. 19 пуль в теле. Он умер ещё до того как упал. Он был наилучшим в Украине специалистом по всему, что касалось ценных бумаг. Он удерживал в голове тысячи законов, постановлений, директив, правил, прецедентов и оперировал всем этим как художник.

Он взял в аренду землю в районе Никольской слободки и под мутные строительные проекты выпустил какие-то хитрые акции на 170 миллионов долларов. Он крутил этими акциями как фокусник, заполнял ими уставные фонды банков, менял на векселя, давал в залог, платил долги. Короче человек напечатал себе на 170 миллионов денег. Он готовил вторую эмиссию на 250 миллионов долларов, но его убили. При жизни он поддерживал отношения со всеми бандитами города Киева. И, по-моему, многих обманывал, хотя трём из них платил по 5000 долларов в месяц. Все они бросились делить его наследство, но ничего не нашли. Богатство — это не килограммы, это ситуация, которую богач особым образом организовывает вокруг себя.

Машура был похож на Всемирный банк. Его операции имели туже природу. Самые большие в мире доходы берутся из воздуха. Банки сберегают и оборачивают пустоту.

Производство пустоты не менее необходимо мировому хозяйству, чем производство энергоносителей.

Тем временем на Украине брала нас за горло гнетущая стабильность. Мы ощущали себя, как немцы после Вестфальского мира. Где-то бурлила жизнь, где-то вожди и герои творили историю, где-то оружие привыкало к людям, а у нас была стабильность — мертвечина. Однако, более благоприятная ситуация складывалась в Белоруссии. Там Лукашенко понемногу внедрял диктатуру. А где есть диктатура — там актуализируется революция.

На десятую годовщину чернобыльского взрыва оппозиция в Минске готовила массовые мероприятия. Я решил, что мы могли бы их радикализировать. Белорусы были готовы страдать за идею, необходимо было их научить убивать за идею.

Я отправил в Минск несколько групп (всего несколько десятков человек). Они добирались разными путями. Единственное, что я говорил им на прощание — «провокация, репрессия, революция». Одну из групп задержали в небольшом белорусском городке и, продержав двое суток, депортировали. Все другие добрались. Там они организовали стычки с ОМОНом, перевернули две милицейские машины, сумели превратить заурядную демонстрацию в предисловие гражданской войны. К сожалению, продолжения не произошло. Жизнь переполнена предисловиями и предтечами. Нечему писать послесловия, некому воскресать.

Большинству наших удалось удачно выскользнуть из Минска, однако семь человек были выловлены и обвинены в организации массовых беспорядков.

Мы старались поднять волну возмущения в Украине, активизировать прессу и правительство. Все неудачно. Давая в те дни пресс-конференцию, я говорил: «Нация не определяется границами, не определяется языком, не определяется политическими институтами, она определяется только национальной солидарностью. Нация, как человек, который может быть насколько угодно умным и развитым, однако, если она лишен простых инстинктов удовлетворять голод, жажду, реагировать на крик «Наших бьют!» — он погибнет».

Мы продолжали провокации в Белоруссии. Нашей задачей было поселить в головах молодежи идею о необходимости террора. Мы массово засылали в Минск и другие города инструктивные и пропагандистские материалы.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-12; просмотров: 213; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.236.111.234 (0.132 с.)