Отдельная инженерная испытательная часть 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Отдельная инженерная испытательная часть



Наш полк формировался в Малой Вишере в 1941 г. каким-то капитаном. После первых боев полк исчез из виду и объявился только в 1944 г. в резерве Главного Командования и начал свой боевой путь. В 1965 году за участие в войне наш Таллиннский и Свинемюнденский полк был награжден орденами Кутузова и Суворова третьей степени — далеко не полководческими и награждали офицеров от командира роты, до командира батальона. Я подозреваю, что в полк в это время попал кто-то из «блатных» и истребовал эти ордена. Прочие части на полигоне не имели и таких. Строители выползали с орденами «Знак Почета», Трудового Красного Знамени». Ими в основном награждали и офицеров, так же медалью «За трудовую доблесть».

К сорокалетию Победы в ознаменование боевого пути полка кому-то пришла в голову идея, привезти в часть некоторое количество эстонцев. Альбомами с фотографиями пусков, удалось соблазнить человек пятнадцать. Пока их везли два дня по пустыне, некоторые опомнились. Эстонцев бросили в карантин вместе с узбеками. Все они сразу же разучились говорить по-русски. Только один Баглушевич — хотя и говорил по-эстонски, не смог отвертеться. По утру эстонцы встали в кружек и запели псалмы. Баглушевич объяснил, что они все Свидетели Иеговы.

Но отцы-командиры были неискушенны в вопросах исповедания. Тогда Баглушевич застучал в особый отдел, что у всех эстонцев, родственники в Швеции, а у одного даже в Америке. Это подействовало, секретная часть осуществляет боевые пуски, а в ней обнаружилось сразу пятнадцать иностранных шпионов. Стали искать крайнего, инициатором идеи оказался начальник штаба первой группы. С него и спросили за потерю бдительности. А эстонцев отправили назад, с перепугу даже в стройбат не загнали. Я уже был в Киеве, когда наш полк опять отличился, признали новую власть, художники на плацу нарисовали портреты членов ГКЧП, а в обед тех свергли. Руцкой прислал комиссию, донес кто-то из доброжелателей. Начальнику политотдела полковнику Белкину и начальнику управления полковнику Петренко какие-то штатские там же на плацу на глазах изумленных офицеров, как в 1937 г. сорвали погоны, затолкали в машину. Правда часа через три выкинули. Горбачев подписал указ о лишении обоих воинских званий. «Петреня» помер с горя, как Язов «Старый дурак, черт меня дернул». Начальника полигона, генерала Крышко, я все-таки пристроил на Украине начальником центра административного управления стратегическими войсками.

РВСН были самой демократической структурой: лейтенант с капитаном и капитан с подполковником были на «ты», некоторые умудрялись посылать на хуй командира полка. По бардаку ракетный полк можно поставить рядом, разве что с кадрированным мотострелковым. В ракетном полку сильна взаимозависимость между различными структурами. На боевом дежурстве (БД) сидят вместе три офицера: лейтенант, капитан, подполковник 1-й, 2-й, 3-й. Первый и второй сидят рядом, следят друг за другом, третий, подальше — на связи, спит под мерный писк морзянки. Дежурство с трех ночи до девяти утра. Где-то после трех из Москвы начинают валом валить учебные команды. Если чем-то обидишь лейтенанта, он может уснуть и пропустить сигнал. Кому из Москвы придет служебное несоответствие? Конечно же, начальнику расчета. Начальники расчетов даже спали с лейтенантами в одних комнатах, следили, чтобы те перед БД не напивались и не играли в карты до одури. После дежурства, лейтенанта некоторое время щадили, не посылали в караулы. Потом лафа БД кончилась. Положенные четыре дня отдыха пообещали присоединить к отпуску, затем они исчезли совсем. Один лейтенант даже жаловался на партсобрании:

— Меня человеком считают только на боевом дежурстве.

— Никогда не обижай лейтенанта. Не дай бог, он станет твоим начальником.

Учил меня майор Гумен исходя из собственного опыта. Гонял он лейтенанта Фархуддинова, правда выучил. Тот был образованный, пробился в капитаны, а Гумен, майором, остался у него в помощниках. Его постоянно и назначали ответственным. Были еще специалисты-ракетчики, ставившие ракету в шахту по графику. Как-то, доведенный до крайности начальник пожарной команды, заявил распекавшему его командиру полка:

— За хуй вы меня укусите, товарищ полковник. А завтра пожарная машина не выедет. Служебное несоответствие Вам придет.

Подготовка ракеты к пуску контролировалась Политбюро. Пуск ракеты зависел от двух вещей — поворота Земли «довернулась» или «провернулась» на жаргоне ракетчиков и политического момента. Цели находились или на Камчатке или в районе острова Гуам — задрачивали американцев.

Единственным полководцем в полку был капитан Пихтовников, с флота, он здорово разбирался в тактике и умел составлять боевые документы. Пришел он в часть капитан-лейтенантом в 1964 году и ушел через двадцать лет капитаном. Сколько я помню, его всегда судили судом чести за аморалку. В то время, как остальных, в основном за пьянку и невыход на службу. Французы еще в XVI веке считали, что разврат более возвышенный порок, чем пьянство. Как-то Пихтовников повел в поход группу десятиклассниц. Несколько вернулись беременными. В полку он нужен был всего несколько дней, в начале года, когда составляли документы и для подготовки учений. Все остальное время он сожительствовал в особо изощренной форме.

Доказать собственную ограниченную служебную пригодность означало значительно облегчить для себя тяготы службы. Был у нас капитан Федорец — «Боб», его боялись ставить даже старшим машины. Как-то заехал на переезд, кузов остался на рельсах, несколько человек покалечило. Его задачей было прийти утром на развод и кантоваться до вечера. Ходил с фуражкой под мышкой. Имел по два выходных, на хоз. работы не назначали, числился в боевом расчете.

К ребятам, пытавшимся усовершенствовать воинские знания, относились очень плохо. Еще в войну товарищу Сталину стало ясно, что учить всю эту публику военному делу себя не оправдывает. Представьте себе заместителя командира полка по инженерно-технической части, или зама по вооружению. Пока те делили спирт и не вмешивались в технические моменты машины ездили и ракеты летали. Экзамены в академию принимались на площадке. Приезжала комиссия из Москвы, оценки выставлялись от количества спирта. Подобным образом избавлялись от ненужных. При мне поступили несколько человек, замполиты, начальник узла связи. Каково же было разочарование пытавшихся вырваться, когда по окончании академии их выпинывали назад на полигон.

У меня был конкурент по соцсоревнованию Лапшин, захотел слинять от братвы в Москву. Нащупал лапу, стали замечать, что он по утрам в мотовозе, когда все спят или играют на деньги в карты, кости, домино, читает учебники. Народ заподозрил неладное, вызвали писаря из строевой части.

— Скажи падла, куда Лапшин написал рапорт?

— Не знаю,

— Через день будешь в наряды ходить, сгною на тумбочке, за ухо прибью.

Тот сознался.

— В какую-то академию.

— Ну иди, мудак и помни, как мамку-родину любить.

Так подло братву еще не кидали, в очереди на академию стояли и более заслуженные. Этот хмырь даже два года ротой не командовал, а были ребята, командовавшие по три-четыре года. Я вызвал старшину роты, дал ключ от сейфа со спиртом и команду споить «земляков». Тот отлил немного и блестяще справился с заданием. Солдаты из соседней роты перепились, один даже обгадился. Утром «академия» закончилась. Начальник штаба разорвал рапорт Лапшина перед его мордой. Вечером в мотовозе тот уже играл в карты. Мы его опять зауважали, особенно, когда он напился влежку и милиция отнесла его на руках в комендатуру. Утром командир части ездил его забирать. Как рассказывал сам Лапшин:

— Просыпаюсь оттого, что меня кто-то трясет. Лицо знакомое, присмотрелся мой командир. Я закрыл глаза, видение исчезло, а он меня опять трясет «Просыпайся сука, я не приведение, я твой командир». Тогда я обнял его за шею и заплакал.

Это спасло Лапшина от служебного несоответствия. Командир расчувствовался, даже отпустил домой помыться, привести себя в порядок.

— Что ж ты сынок так пьешь, не стыдно?

— Стыдно товарищ полковник.

Начальник тыла только что вышел из академии транспорта и тыла, года два, пока не обломали, был несусветный дурак. На учения надел портупею и сапоги. Мы одевали солдатское х/б и панамы, а технари в черных танковых комбинезонах. Китель солдаты могут украсть и продать казахам, да и как в кителе ездить в МАЗе. Так он еще взял и карту. Начштаба кричал на ЗНШ:

— Какой дурак ему дал карту!

Хотели посмеяться, но это обернулось трагически. Вы когда-нибудь видели карту пустыни «двухсотку». На ней же ничего не нанесено, ехать по ней все равно, что по газете. Только север обозначает надпись «Генеральный Штаб». С целью соблюдения секретности старты не были нанесены на карту, листы лежали в «секретке», но ими не рисковали пользоваться. Единственная «сов. секретная» карта позиционного района полка, лежала в сейфе командира. Колонны должны были двигаться рассредоточено по направлениям и с интервалами по времени. Создателем советской школы перевозок был Лазарь Моисеевич Каганович. В войну ходили сплошной колонной, даже если часть и разбомбят, зато солдаты были как пчелы вокруг матки. В условиях абсолютного радиомолчания, начальник связи больше всего следил, чтобы радиосвязью не воспользовались. Батарейки были украдены, а радиостанции Р105, на лампах, переделанные «Телефункен» — станция УКВ с радиусом действия в 30 км, в пустыне его можно увеличить до 70, если загнать солдата на крышу.

Вот он и увел колонну в противоположном направлении. Ориентирами были горы, одна и другая на расстоянии в 300 км друг от друга. Он их и перепутал. Не доезжая горы, дорога, как это водится в пустыне, внезапно кончилась. Он повернул колонну назад. На обратном пути наиболее храбрые из солдат стали разбегаться по пустующим площадкам, подтверждая военную мудрость о том, что солдат как чудовище озера Лох-Несс. Солдат, как и собака, живет на инстинктах. Как можно обучить разумного человека обязанностям дневального?

Привели колонну к нам на исходе вторых суток. Собственно ее нашла поисковая группа. Мы все это время вынуждены были питаться подножным кормом, ловить рыбу маскировочными сетями. Маскировочных сетей под цвет пустыни не было. Из ГДР поступали лесные, ярко зеленого цвета. С целью маскировки заставляли даже казармы обмазывать глиной. Хотя всем известно, что тени надежно демаскируют любые строения в условиях пустыни. Изготовление рыболовных сетей из маскировочных, довольно трудоемкая процедура. Сеть необходимо было ощипать, иначе ее и МАЗом не выщипать. Сеть разрезали пополам и сшивали вдоль, получался невод, таких неводов делалось два. Их ставили в протоке «эфиопы» залазили в воду и с криком, свистом, улюлюканьем гнали рыбу. Сазан, если и перепрыгивал первую сеть, то попадал во вторую. Организаторами таких дел были обычно первые ракетчики, ветераны движения — престарелые капитаны. Это была порода. При создании Ракетных Войск Стратегического Назначения (РВСН) поступила директива: отобрать лучших изо всех родов войск. Командирам частей ничего не оставалось, как переписать аттестации, личные дела, характеристики, что бы только сплавить в ракетчики самых отпетых. Этих «первопроходцев» потом разгоняли лет десять. По ветхости своей, после пятого развода, они уже ничем, кроме браконьерства, охоты и рыбалки не интересовались. По берегам рек в тугаях, это растение с листьями, как у лозы и колючками, как у акации, последнего туранского тигра убили в 1934 г., а казахи утверждали, что тигры и посейчас есть. В тугаях было довольно много фазанов. Эти умельцы накрывали тугаи сетками, с помощью солдат. Затем стреляли под сеткой, чтобы фазан не убегал, а взлетал, запутавшихся добивали веслами, причем брали только петухов. В августе утки-селезни линяют, меняют маховые перья, их отсекали от плавней, загребали бреднем. Ловили кабанов петлями. Система «Зона» 1 М содержала немецкую проволоку. Эта проволока была эластичной и хорошо затягивалась, в отличие от нашей, которая могла согнуться. Разорвать проволоку диаметром в 2 мм было невозможно. Ставили петли на одной тропе по шесть штук подряд, двух-трех кабанов буквально разрезало проволокой.

В пустыне полно зайцев. Казахи их не ели. Жует жвачку, но с когтями на лапах. Они бы ели и свинью, но и та хоть и с раздвоенными копытами, но жвачку не жевала. Ночью выезжали на ГАЗ-66, то же мне, машина для пустыни, набирали камней, ловили зайцев фарой-искателем. Задача была, не упустить добычу из луча света. Солдат подходил и метров с двух бил зайца горстью камней. Главное было не закрыть собой свет, чтобы не нарваться на маты.

— Что тебе по десять раз за каждым зайцем останавливаться?

Таким образом, часа за 3–4, добивали 12–15 зайцев. Добыча шла в котел караулу, а тушенку продавали казахам, или обменивали на водку.

Изготовление сковороды в карауле, так же не составляет труда. Кладут лопату и несколько раз на нее бросают тридцати шестикилограммовую гирю, затем берут подходящую смазку — «ЦИАТИМ-100». Самый надежный способ проверить содержимое баночек — дать собаке. Если лижет, значит можно есть. Пушечное сало-смесь оленьего жира с говяжьим или китовым, так же имело бытовую ценность, в караулах солдаты жарили картошку, хотя и воняет резиной. Системы охраны в карауле работали от аккумуляторов, для их смазки и выдавали «ЦИАТИМ-100».

Валерий Бобрович

30 марта 1972 г., выражаясь официальным языком «наступило обострение». Части регулярной северо-вьетнамской армии численностью до ста тысяч человек перешли демаркационную линию и атаковали Южный Вьетнам с нескольких направлений. В сентябре 1969 г. Косыгин предупреждал Ле Зуана, но вьетнамское руководство уверяло, что стоит только первому танку пересечь границу, как благодарное население подхватит его и на руках потащит до самого Сайгона. Я сам видел нечто подобное в позднейшем пропагандистском фильме.

…Американцы ответили мощнейшей концентрацией авиации. Сначала разрушили дамбы, а когда вода залила окрестные поля и свела на нет свободу маневра, взялись за танки. Это уже была не война, даже не охота, а тир. Фотографии сгоревших «пятидесятчетверток» со звездами на башнях, обошли всю мировую прессу. Казалось бы, очередной саsus bеlly — свидетельство агрессивности коммунистического режима, налицо и можно было ожидать большой войны. Паническая реакция Ханоя подтвердила эту фразу. Десятки тысяч мужчин были мобилизованы в армию. С ракетных и артиллерийских батарей поснимали зенитчиков и погнали куда-то на передовую. Всем советским «советникам» вне зависимости от рода занятий довелось переквалифицироваться. Лично я стал артиллеристом. Когда военных советников назначают на батарею, как меня, или в стрелковые батальоны, как это было в Эфиопии, следует понимать, что дело взыскания интернационального долга находится под угрозой. В течение всякой колониальной (освободительной, междоусобной) войны неизбежно наступает момент, когда в армию начинают призывать, не глядя на ценз образования и оседлости. Тогда на поля битв возвращается традиционное военное искусство, перед которым мы, большей частью, бессильны.

Наша зенитная батарея прикрывала нефтехранилища, она была построена еще французами году, эдак в 1947. На вооружении мы имели 24 счетверенные флотские артиллерийские установки «Эрликон», толи английского, толи американского производства, выпуска конца Второй Мировой войны. Подача боеприпасов осуществлялась гидравлически из бетонных погребов. Знаменитая конструкция немецкого инженера Бекера, созданная еще в 1917 г. и функционирующая согласно гениально простого принципа отдачи свободного затвора, является одной из классических машин для убийства. За секунду каждый ствол извергает килограмм снарядов калибра 20х110 со скоростью 404 — 1200 выстрелов в минуту. Спустя почти двадцать пять лет знакомство с «Эрликонами» пригодилось мне на Балканах. А пока мы без особого успеха палили по американским самолетам палубной авиации и даже стратегическим бомбардировщикам. Сколько я тогда сбил самолетов — ужас. Утром, бывало, проснешься, а вокруг все усеяно обломками воздушного флота США. И все наши данные самым тщательным образом суммировались в вышестоящих штабах. Если верить сводкам, во Вьетнаме было сбито самолетов в три раза больше, чем их насчитывали US Air Force. Еще в 1940 г. во время боевых действий в Северной Норвегии немецкий маршал авиации Шпеерле издал красноречивый приказ. «Любой летчик, который доложит мне о поврежденном или потопленном им корабле противника, будет немедленно предан военно-полевому суду». В подобном случае, анализируя советский опыт выполнения пятилеток за четыре года, американские аналитики пришли к выводу, что русские теперь могут двадцать лет не работать. Фактически, за пол года над Хайфоном советскими ракетами «земля — воздух» было сбито только два самолета противника.

Задачей нашей батареи была борьба с истребителями-бомбардировщиками «Фантом». В отличие от В-52, «Фантомы» действовали пятерками, подходили к цели эшелонами на разной высоте. Заметив дымный хвост пущенной с земли ракеты, первая пятерка расходилась в стороны, а самолеты второй принимались за станцию наведения. Подкрыльевые кассетные установки ракет малого калибра «воздух-земля» были очень эффективным оружием. Дождь разрывов накрывал огневую позицию, и становилось уже не до управления огнем. Тогда из 24 наших установок стреляли только три: моя и еще две, где стрелками были старшие матросы моего экипажа. Вьетнамцы дополнили оборонительные сооружения французов весьма эффективными бомбоубежищами. В землю закапывали кольцо канализационной трубы и накрывали люком. Спрятаться в нем можно было только одному человеку, зато накрыть удавалось разве что прямым попаданием. Но сидеть в этих трубах и трястись вместе с землей, было очень страшно. Действительно, когда сидишь в люльке установки, ловишь в перекрестие самолет противника, хотя и знаешь, что не попадешь, мир вокруг как будто не существует. Жмешь на педаль открытия огня и не слышишь собственных выстрелов, не то, что разрывов ракет противника.

Мы вели, в основном, заградительный огонь, так чтобы «Фантомы», летавшие по складкам местности, вынуждены были приподниматься над этой стеной огня и попадать тем самым под ракетный обстрел. Моя бы воля и хоть какие-то технические возможности, я бы сам навел, наконец, американцев на эти нефтехранилища. Мы, моряки, не испытывали никаких иллюзий по поводу этой бойни. Флот всегда оставался наиболее революционизированной частью советского общества, мы же ходили в загранплавания. Случаев перехода на сторону противника во Вьетнаме не замечалось ввиду отсутствия возможностей к этому. Как ни странно, основным источником о положении дел в стране, для нас, запертых на судах, были политинформации. Каждую неделю к нам приезжал представитель посольства и довольно объективно и подробно отвечал на все наши вопросы. Именно из этого источника и происходят мои сведения об эвтанзии, вьетнамизации или боевых действиях в Лаосе. На протяжении всей истории вьетнамцы показали себя агрессивным и экспансивным народом. Соседние правители охотно набирали их в собственные армии. Вьетнам под номинальным правлением династии Ли был исторически разделен на две территории: северную, находившуюся под контролем династии Трин, ставившей на слонов, и южную, управлявшуюся династией Нгуен, предпочитавшей огнестрельное оружие. Граница владений проходила севернее города Хюэ, почти по линии ОМ2. Позднее Нгуены распространили свою власть на территории Лаоса и Камбоджи. В гражданской войне 1773–1803 гг. фамилия Трин была уничтожена, в Хюэ обосновался Нгуен Анх, принявший титул Гиа Лонг. В середине XIX ст. вьетнамцы столкнулись с французами, что на время отвлекло их от экспансии в Лаос и Кампучию. Коммунистический режим вернулся к прежним планам в обертке «интернационализма». Вьетмин вторгся в Лаос уже в апреле 1953 г. Нейтралитет страны был нарушен созданием на ее территории к 1962 г. инфраструктуры «тропы Хо Ши Mина» — канала проникновения северо-вьетнамских войск в Южный Вьетнам. Восток, юг и север страны удерживался повстанцами Патет Лао.

В феврале 1971 г. боевые действия южновьетнамской армии так же были перенесены на территорию Лаоса и Камбоджи. Американцы уничтожили базы на «тропе Хо Ши Mина». Были взяты огромные трофеи. В Лаосе на стороне американцев активно воевали племена Мео. Согласно французской статистике, население Кохинхина (Южного Вьетнама), только на 37–38 % состояло из вьетнамцев. Статистика коммунистов указывала 87 % вьетнамцев по всей стране. Однако зона обитания племен начиналась уже километрах в ста к юго-западу от Ханоя. Находились они на самых разных ступенях общественного развития. Генерал Лавриненко как-то попал в гости в племя, придерживающееся матриархальных традиций. Это надо было видеть. Росту в нем — выше двух метров, веса — килограммов под сто пятьдесят. Местные женщины едва доставали ему до гениталий и могли делать минет не нагибаясь. Сбежавшиеся со всей округи туземцы, с восхищением дотрагивались до слоноподобных генеральских стоп. Они считали, что белого человека привезли для улучшения местной породы. Вождь племени по понятной причине намеревалась продлить пребывание генерала в гостях, как можно дольше, обещая привезти «потом». Сопровождавший того вьетнамский офицер, не имея в горах реальной власти, буквально валялся в ногах, умоляя вернуть генерала в срок, иначе с него (офицера) в Ханое голову снимут. Причина недовольства туземных племен Индокитая правительствами своих стран одна и носит универсальный для всех стран «третьего мира» характер. В продвижении цивилизации неминуемо наступает момент, когда дальнейший прогресс означает налогообложение. А как можно обложить налогом кочующих охотников и собирателей? На процент от выкопанных кореньев… Насильственное прикрепление к земле и трудовая повинность вызывали сопротивление. Хотя, если честно, я не знаю, кто кроме горцев воевал в Лаосе. Из кого, кроме вьетнамцев был набран «Патет Лао», остается глубокой тайной. Лаосцы тогда, да вероятно и сейчас находятся под нивелирующим гнетом буддизма. Численность правительственной армии едва достигала 4 тыс. человек, силы Патет Лао оценивали в 10–40 тыс. человек. До тридцати процентов мужского населения страны пребывало в монашестве. На базаре захожего лаосского бонзу легко было отличить по колокольчикам на ногах, которыми он отгонял насекомых, чтобы не давить их при ходьбе. Когда лаосцев начали мобилизовывать в армии воюющих сторон, они, первоначально, идя в атаку, стреляли в воздух, наивно полагая, что противник ответит тем же.

Полковник Боровец

Судный день

Трубный глас заменяла сирена. В роли Архангела Михаила выступал пом-деж, прапорщик, который с остервенением крутил ручку. Собакам на площадке очень нравилось, они дружно подвывали. В этот момент свора ангелов-посредников с секундомерами влетела в казарму и, наученные опытом, чтобы не быть затоптанными, сразу прятались в канцелярию. Казарма на 10 минут превращалась в дурдом для буйно помешанных. Солдаты по тревоге хватали все подряд, чтобы надеть на себя и побыстрее стать в строй. Больше всего страдали те, кто отвечал за светомаскировку, они должны были завесить окна своими одеялами. Окна в солдатских казармах были по размерам одеял. Выбегали в непарных сапогах, двух касках на голове. Труднее всего было выдать оружие и записать кому. Стояла невообразимая давка, мат, подзатыльники и пинки. Шли по старшинству, от более заслуженных к менее, а не по взводам. Оружие, как и снаряжение хватали не глядя, а номера записывали свои, потом в строю менялись. Неразбериху усугубляла конструкция казарменных дверей. Чтобы не воровали столы, тумбочки и кровати, старшины забивали одну половину. Так же наглухо забивали и запасные выходы, не дай Бог дневальный ночью уснет — соседи украдут шинели. Потом могли нагло в них ходить, потерпевший считался опущенным, его называли «чайником», а гордого победителя — «Рексом». Украсть что-либо у соседа считалось доблестью. Кралось все, начиная с телефона на тумбочке дневального. Было особым шиком, поставить его в канцелярии и пригласить командира потерпевшей роты.

— Да это же мой телефон.

— Да пошел ты…

В дверь можно было протиснуться только боком. Из всех обитателей трех этажей, хуже всего доставалось третьему. Им сваливались на головы, и по ним шли ногами, не дай Бог кому-нибудь упасть, или не одеть шинель в рукава, наступали и разрывали до воротника. С третьего этажа солдата сбрасывали на второй и затем на первый. Трех последних сарбазов, по хивинской традиции били нещадно. За 10 минут рота должна была стоять на плацу. В это же время, пока мы строились, авторота с гиканьем, свистом и улюлюканьем неслась в автопарк. Ее, как тигр буйвола, гнали ротный и взводные. Особенно доставалось «мазистам», им еще нужно было получить аккумуляторы, килограммов по сорок. Несли их худосочные солдаты первого года службы, «деды» бежали к машинам. Больше всего от этой системы выигрывали каптеры. Они оставались в роте, закрывали все на замки и спали, обжираясь тушняком с маслом. За просрочку норматива можно было набрать столько баллов, что учение могло закончиться для ротного не начавшись. Пока прибывала техника, рота приходила в себя. Нужно было вывести всю технику, поэтому к каждой машине на ходу прицепляли по две-три «несамоходных». Из автопарка выползала кишка зеленого змия. За авторотой гордо, в облаке дыма, с дрожанием земли выезжали МАЗы, они всегда были на ходу. У них, сук, даже боксы были теплые — ракетная техника.

Следующий этап — погрузка личного состава и провианта, так же превращался в кошмар. Следом за командой — «По местам!», после того, как все уселись по машинам, наступало неопределенное время ожидания, тянувшееся 6–7 часов кряду. Кормить никого не собирались. Солдаты нервно курили и тоскливо смотрели в сторону столовой. Повара и кухонный наряд обжирались завтраком. Все время нашего ожидания стратеги в штабе разрабатывали диспозицию вывода части в запасной район. Все боялись принять решение, половина машин не на ходу, а ехать надо: все сроки истекают. Поэтому все обманывали друг друга. Командир смотрел на колонну длинной в несколько километров, дело шло к вечеру, курево кончалось. По колонне сновала сытая тыловая сволочь, все эти начпроды, писаря, и поддатые медики. У них в машине был харч и спирт, больных бросали на фельдшера, который потом сожительствовал с бедными солдатами в подвале. Санчасть была, как публичный дом, порядочные солдаты боялись туда ложиться, сначала трудотерапия, потом голодная диета, потом насильственное мужеложство.

Что дальше: особо жестокой была процедура мытья солдат в полевой бане в пустыне зимой. Лично я категорически отказывался — лучше под трибунал. Был один садист Белкин, он и изгалялся. Начитался фронтовых мемуаров, сволочь. На ветру ставили палатку и пытались нагреть несколько бочек воды до температуры человеческого тела. Солдаты, спавшие у выхлопных труб МАЗов, были невообразимо грязны. Грязь въедалась в тело, вода стекала с него, как с гуся. Отмыть их можно было только бензином или стиральным порошком в стационарной бане. Когда эту баню — крематорий топили, все прятались, солдаты начинали кашлять, прикидываться, что болеют. В полевых условиях в санчасть никого не принимали, из-за престижности теплых мест для спанья. Инстинкт подсказывал — расслабишься — пропадешь. Если некоторые подразделения приезжали в сапогах, а другие в валенках, можно было проснуться в одних портянках. Откуда валенки у узла связи, прапорщик пропил их еще прошлой зимой. Люди, как звери в стае делились на своих и чужаков, никто не выходил из своего района, вокруг вертелись чужаки.

Хуже всего доставалось клубным работникам и писарям. В подразделениях было тесно, мы спали в БМДС, в тепле, вповалку офицеры, прапорщики, солдаты. Вокруг часовые, связь только по селектору. Штабная элита буквально за несколько дней превращалась в чмуриков. Жили в утепленной байкой — «зимней» палатке, или в клубной машине КУНГ-ГАЗ-66. С ними же обитали: секретарь комсомольской организации полка и зав. клубом. Больше некуда было деться. Зав. клубом даже пришел к моей машине:

— Нет ли у вас горячего чайку попить?

— Пошли вы, старшина, на хуй.

Мой старшина, срочной службы Галкин добавил сквозь зубы:

— Вам же сказали, командир роты, что идите на хуй. Ходят тут, чай просят и не стыдно вам.

Их еще заставляли оформлять наглядную агитацию, служившей солдатам на подтирку. Даже повара ими брезговали, норовили зачерпнуть сверху, не помешивая и вылить, не глядя, на шинель. У меня был настолько толковый старшина, что повара спали у нас, шеф-повару даже дали матрац. Харч все равно был паршивый, зато набирали снизу и ели в первую смену. Под конец, когда приползала какая-нибудь четвертая команда, остатки разводили водой, чтобы хватило всем. Не было ни отбоя, ни подъема, солдатам нравилось — лежали спокойно. От ночного безделья беспощадно резались в карты. Мы несли охрану позиционного района, поэтому были вне всякого контроля. Полагалось ставить парные посты, секреты, патрулировать… Зная нашего солдата, я не рисковал отпускать его дальше десяти метров, мочились с машины.

Единственным из офицеров к кому солдаты относились с уважением, был майор Колпаков — начальник инженерной службы. У него с собой было ружье, брал солдат на охоту, как и я жрал с солдатами из одного котла. Для офицеров накрывали отдельно, даже масло давали. Я знал, что такое кончается плохо и не отделялся от личного состава. Командир должен сидеть с солдатами в одном окопе, и вместе с ними кормить вшей.

Прожив в таком блядстве несколько дней, я понял, что нужно решать продовольственную проблему. Посоветовался с прапорщиком, склонив шеф-повара, свез казахам мешок лука, который выгодно обменяли на пряники и вино. Те были как кирпич, но питательные, долго жуешь, рота ела два дня. Через два дня мы свезли подсолнечное масло и обменяли на тот же ассортимент. Приценились к складу картошки, но дали отбой. Мы бы продали и вермишель. Ключи от прод. машины были у нас, часовой тоже стоял «от нас». Шеф-повар был беспробудно пьян.

— Мы забыли зачем сюда приехали. Так дальше нельзя.

Ему вновь наливали кружку вина и он вновь отрубался на несколько часов, под воздействием алкогольной интоксикации.

Валерий Бобрович

Признаюсь, мне было жаль бедных туземцев, преданных своими американскими «друзьями». Боевые действия в 1972 г. почти приведшие американцев и южно-вьетнамцев к победе, были внезапно прерваны. 27 января 1973 г. в Париже Генри Киссинжер, этот новоявленный пророк западной дипломатии, подписал соглашение, фактически, об обмене нескольких сотен военнопленных на целый Индокитай. В 1945 г. США признали Вьетминь на пять лет раньше, чем даже Китай и СССР, поспособствовав развязыванию всей этой кровавой бойни. Тогда им был нужен союзник против Японии. Теперь круг замкнулся.

Подошла пора для раздачи наград. На сто человек полагалось два ордена Ленина, два — Красного Знамени, пять медалей — «За боевые заслуги». В отличие от вьетнамских, «свои» награды выдавались без свидетелей, что бы избежать неизбежных разногласий и зависти. Действительно, награждали далеко не по заслугам. Как некогда жаловался герой романа «Винтерспельт»: «Ну, дадут мне на батальон сколько-то железных крестов. Кому я их дам? Командирам взводов, унтер-офицерам, ну, пулеметчикам, если останутся».

Так вот, эта немецкая система была еще относительно справедливой, хотя тогда я свято верил, что где-где, а в доблестной немецкой армии к наградам представляли за конкретные заслуги. Теперь остается верить, что хотя бы британскими Victoria и Georg Gross награждают не по случаю.

По роду занятий мы, моряки, обречены на некоторый профессиональный героизм. «Кто бежит с тонущего корабля, один хрен потонет». Это командиру дивизии ничего не стоит избежать судьбы своих подчиненных, адмирал рискует пойти на дно вместе со всем экипажем. В нашем экипаже был парень больше остальных заслуживавший орден. Мы выгружали селитру в тюках с помощью стрел. Когда очередной подъем завис над раскрытым трюмом, объявили воздушную тревогу. Все, естественно, разбежались. Возгорание селитры угрожало взрывом и гибелью всем стоявшим у стенки судам. Самые мощные взрывы, после ядерных, происходят на складах минеральных удобрений. Парень, фамилию его я, увы, забыл, был единственным, кто подумал о последствиях. Если кто-то знает, как медленно работают корабельные лебедки, представляет себе, сколько времени довелось ему «маслать», прежде чем он завалил кран балки в сторону и смайнал подвес за борт. Парню, как и мне с моей контузией, довелось удовлетвориться медалями. Зато боцман, травмированный в бедро — его сбила машина — в качестве компенсации получил орден Боевого Красного Знамени.

Признаюсь, я так и не смог, несмотря на все свое любопытство, собрать какие-либо сведения относительно военного опыта вьетнамцев, хотя генерал Лавриненко оценивал офицерский корпус и рядовой состав, как весьма подготовленный и готовый к решению поставленных задач. Для чего, к слову, не нужны никакие особенные «тактические» примочки. Вьетнамцы воевали, как жили. Тогда я еще не знал, что люди могут пребывать в потоке войны, так же безрефлекторно, как чиновники в конторе. Как-то на батарее, мне вздумалось провести проверку состояния стрелкового оружия. Первый же солдат, в чистоте «Калашникова» которого я было усомнился, тут же дал в воздух длинную очередь и победоносно оскалился.

— Цистый, товалися!

Вьетнамцы обращались со своими автоматами, как с палками. Чтобы оценить это прагматическое слияние человека с оружием, лишенное какого-либо фаллического культа, нужно было повоевать самому. Неизбежно приходит день, когда начинаешь заколачивать прикладом своего АКМ гвозди. Я, конечно, выражаюсь фигурально. Речь идет о том, чтобы точно знать, чего следует и чего не следует ожидать от оружия. Посторонние слишком уж часто придают ему какую-то сакральную ценность.

Мы покидали Вьетнам морем, на спасенном нами «Дивногорске». Шли в Гонконг на ремонт. Последним зрелищем для меня в этой войне стала фантасмагория китайско-вьетнамского противостояния в Гонконгском заливе. Кроме Парасельских островов в Южно-Китайском море, там еще масса мелей и скал, некоторые из которых выступают над поверхностью воды только во время отлива. На спорных островах, в прилив, вьетнамские солдаты стояли буквально по горло в воде, с национальными флагами в руках. И горе тому, кто ронял или мочил полотнище, которое уже не могло развиваться в таком виде. На соседних мелях точно так же, с флагами в руках, стояли китайцы. Жизнь на островках входила в сухопутное русло только в отлив. Прибывала смена, готовили пищу. Если эти «спорные территории» были так важны, почему на них не строили, скажем, вышек на сваях? Ответ прост, вышки обходились намного дороже людей. Хорошо развитое чувство долга позволяло вьетнамцам выдерживать низкую для них температуру воды. Когда я зимой купался на батарее, вода казалась мне, по черноморским масштабам, теплой, но вьетнамцы вылезали из нее, стуча зубами от холода. То же самое наблюдал один мой коллега, советский военный советник в Индии. Жители южных областей обычно мерзнут даже при омовениях в Ганге. Находясь на военной службе в штате Джамму и Кашмир, они выдерживают высоко в горах укутанные в одно одеяло, по 5–6 часов при пулеметах.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-12; просмотров: 269; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.225.1.66 (0.062 с.)