Абхазия с другой стороны фронта

В ходе нашего сотрудничества с грузинскими друзьями активно разрабатывались различные планы, в том числе и террористических актов в Сухуми. Ввиду отсутствия у грузин какой-либо агентурной сети, наше первичное планирование носило сугубо умозрительный характер. Деньги на «проникновение» в страну МВД Грузии так и не выделило. Теперь, пребывая в Сухуми, я смог невольно оценить эффективность нашего тогдашнего планирования. «Простейший» замысел моего авторства — произвести взрыв бинарного заряда и распылить в замкнутом помещении вокзала некоторое количество ОВ-синильной кислоты — оказался мертворожденным, ввиду отсутствия в стране регулярного транспортного сообщения. Наши поездки на обратном пути осуществлялись, в основном, частными такси. Стоимость проезда от Сухуми до границы всего 100 рублей. Против этого плана тогда выступил и Корчинский, он счел его не имеющим пропагандистского эффекта. Его собственные планы на предмет террористических актов, направленных против президента Ардзимбы и других высших должностных лиц абхазского режима, при всем их внешнем авантюризме, оказались на диво легко осуществимыми. Приемная местного МВД практически не охранялась, дежурный — молодой пацан — был вооружен только пистолетом, рамка металоискателя отсутствовала, в приемной болталась масса посетителей, охранники с дубинками. Министр принял нас сразу же после звонка дежурного. Кабинет находился на втором этаже двухэтажного казарменного строения. Клоыч Иванович в советской милиции дослужился до звания старшего лейтенанта. Теперь он в свои 35 лет генерал-майор абхазской милиции. В Москве по случаю ему даже подарили настоящую генеральскую форму советского милицейского образца.

Разговор зашел о недавних событиях. В зону конфликта были введены мобильные силы местного МВД, до 300 человек. Это практически все «подразделения готовности». Остальная часть «вооруженных сил» комплектуется, в случае необходимости, призывниками в возрасте 16–55 лет. Вообще, на дорогах Абхазии и улицах Сухуми удивительно мало вооруженных из «ментов», только посты ГАИ имеют по одному автомату. Еще перед банком, где мы меняли доллары, стояла вооруженная охрана. Старик с двумя румынскими АК-47 на плечах ел банан.

Спросил я и о «людях с песьими головами». Министр был категоричен, всех обезьян, после того, как они начали набрасываться на коров, отстреляли. Наибольшую угрозу мирной жизни в республике сейчас представляет страх перед минами. Население даже пограничную, мелководную реку Псоу боится переходить не по мостам. По этой же причине я не посетил и памятную дачу Сталина — место дислокации «Арго». Говорят, там значительные разрушения и «все заминировано». Проверять мы не стали — поверили на слово.

Меня интересовала также судьба русских добровольцев воевавших в Абхазии. После победы им были обещаны дома и земли побежденных. Некоторые имели глупость настаивать на получении обещанного до истечения трех лет после окончательной победы. Некий русский патриот оказался достаточно буйным для того, чтобы организовать целое поселение новоявленных эмигрантов. Абхазы сдали всех ФСБ.

На приемной президента нет вывески, рамка, правда, есть. Охрана — ребята на вид лет по 15–16. Президент также принял нас без проволочек минут через 15. Кабинет более чем скромный. Ардзинба чем-то напомнил мне Кочаряна, но выглядел потухшим. Его можно было понять: «независимость» народу осточертела, каждая война — вспышка агонии, позволяющая режиму продлить свое существование. Ардзинба отнесся к абхазской эскаладе «Арго» скорее снисходительно — нашли, на чьей стороне воевать! — ибо хорошо знал наших союзников. Что бы там не говорили о грузино-абхазских взаимоотношениях беженцы с обеих сторон, явной вражды в тылу не наблюдается. В Сухуми нас подвозил до вокзала водитель-грузин. Он рассказывал, что те, кто не поддался панике и не побежал, не попался победителю под горячую руку, в массе своей выжили.

Вся междугородняя связь в Абхазии до сих пор осуществляется через Тбилиси. На Ингури-ГЭС, где вместе работают жители Грузии и Абхазии, зарплату выплачивают «лари». «Абхазцы» — в массе своей русские специалисты — дико возмущаются. Около 50 % абхазцев по вероисповеданию мусульмане — вероятно единственные на Земле, которые едят свинину и пьют вино.

Российский диктат в регионе весьма ощутим. Курс рубля к доллару такой же, как в России. На рейде в Сухуми два военных корабля под российскими флагами.

Мы поселились в санатории РВСН. Огромные генеральские коттеджи в сто комнат стоят пустые. Один счастливчик абхаз держит на территории кади: вино и мясо практически даром. Передел гостиничного бизнеса является, наверное, крупнейшей из закулисных махинаций в республике. Падение цен, конкуренция со стороны соседних российских «здравниц» говорят, что местные объекты практически задарма скупают иностранцы. Представителю ОБСЕ приписывают фразу: «Чем дольше продлится война, тем ниже упадут цены на недвижимость». Все виденные мною в Сухуми иностранцы, принадлежали к разноплеменной орде «миротворцев». По официальным данным миссия ООН в Грузии и Абхазии насчитывает всего 90 военнослужащих. Не сказал бы. Все иностранцы какие-то «паленые», из Ливана, Албании, Анголы, в основном «черные». В Сухуми и Пицунде «миротворцы» заняли лучшие здания, в них подают даже горячую воду. В Пицунде швейцарцы из Международного Красного Креста оттяпали даже коттеджи, где жили советские вожди. На флагштоках водружены флаги стран-участниц самой экзотической расцветки. Между ними на бельевых веревках полощатся женские трусы самой «совковой» цветовой гаммы, даже розовые. Многие миротворцы из Африки привезли жен и детей, благо климат позволяет. Начальник санатория жаловался нам:

Чувствуют себя как дома, все загадили под пальмами.

Миротворцам живется вольготно. После взрыва, стоившего жизни троим из них, остальные отказались ездить на патрулирование, мотаются на белых автомобилях по каким-то своим делам. Пользуясь собственной неприкосновенностью, ввозят массу товаров рефрижераторами. Привозят пиво, сигареты, жвачку. Вывозят в первую очередь дикорастущие лесные орехи, которые им продает местное население. В офисе миротворцев я натолкнулся на целые штабеля ящиков, подумал, гуманитарная помощь, оказалось — орехи. Продают урожай туркам, те добавляют их в свой шоколад.

Поначалу в Боснии меня удивляла неприязнь местных сербов к иностранным «миротворцам» различного рода, «стоявшим» от ООН или от НАТО. Первые же невольные наблюдения выявили причину. Все миротворцы были озабочены только тем, как бы подороже продать собственную неприкосновенность. Ламинированные карточки — удостоверения личности, обеспечивающие бесплатный и бесконтрольный проезд, места в конвоях, дефицитные товары «первой необходимости». На пути из Хорватии до Сараево, мешок кофе в зернах, проходя из рук в руки от хорватов к французам, от французов к соотечественникам и далее к мусульманам, дорожал со 150–200 до 800-1000 долларов США. В осажденном Сараево, как известно, никто не мыслил себе жизни без утренней чашечки этого бодрящего ароматного напитка. Даже оружие: с легкой руки миротворцев на Запад и на Восток расползались трофеи балканской войны. Среди них такие опасные игрушки как стреляющие ручки или мины ловушки, замаскированные, например, под стальные магазины к АК-47. При снаряжении шестого патрона, срабатывал заряд ВВ массой в 35 г и несчастному отрывало кисть руки. То же самое происходило и при попытке разобрать магазин для чистки. Магазины добрались даже до Бельгии. «Бойтесь галльских возниц, привозящих данайские дары!» Теми же причинами объясняется и всеобщая ненависть к миротворцам ООН в Сомали.

Выбор товаров на местном рынке ограничен. Кто-либо из украинских бизнесменов мог бы с немалой выгодой продать там, скажем, пароход муки.

Сухопутный путь в Абхазию лежит через Сочи и Адлер. О перипетиях местных взаимоотношений, в основном экономических, там вряд ли что-то узнаешь. Не любят любопытных. Больше всего блокирует Абхазию сама Россия. Со стороны России граница выглядит импозантно. КПП с арками, увенчанными двуглавым орлом золотого цвета. На абхазской стороне будка — полусгоревший автобус — и пестрый линялый значок национального знамени.

На территорию России со стороны Абхазии мужчин в возрасте до 60 лет не допускают, боятся диверсантов. По этому все грузы, в основном фрукты и овощи на продажу оптовикам, подвозят тачками женщины. Подвозить на животных так же запрещено, наверное, потому, что в лошадь или ишака можно спрятать намного больше контрабанды, чем в женщину. Бабы с тачек затаскивают мешки с укропом, луком, помидорами на транспортер. Проверка затягивается, скапливается очередь, созданы все условия для издевательств. Толчея цепи ограждения, мордатые таможенники, посредники — небритые лица кавказской национальности. Глядя на эту границу, невольно подумалось: «А Карацупа, дурак, японцев с собаками ловил». Недалеко ушли от него в смысле приоритетов и украинские пограничники. Смотрят документы на машину, на кого записана, какого года выпуска, сверяют номера, вообще, правильное оформление, в том числе и паспортов.

Русские в паспорт не заглядывают, их интересуют поборы. Такса за тележку 500 рублей (с богатыми разговор отдельный).

Свыше пятисот долларов декларируется (в Украине свыше тысячи долларов, ред.). А где Ваша декларация. А Вы ее в российском банке зарегистрировали?

Где его искать и как регистрировать, я так и не понял.

А у Вас есть разрешение на въезд? С иностранцев по 20 долларов.

Запрещен ввоз многих типов радиотелефонов в зависимости от рабочих частот. Положено оставлять на таможне в камере хранения. По этому, когда подаешь к досмотру, надо класть деньги. Многим сборам придана форма законности. В вагончике сидит девушка, принимает деньги, выдает какие-то бумажки. На выезде их забирают.

Не удивительно, что и внутри страны возникают всякого рода рогатки. Наиболее распространенный вид вымогательства — «на экологию». В насквозь прокопченном Новомактинске стоит оборванный «эколог», выдает квитанции подозрительного вида, действительные только на территории района. «Имеют хождение наряду с туалетной бумагой» — надпись на агитационных деньгах периода «гетманщины» Скоропадского.

ЭПИЛОГ

Дмитро Корчинский

В 1997 г. я ощутил, что УНСО теряет внутреннее единство и, что этот процесс является объективным. Все эти годы УНСО была для всех нас актуализированным сообществом, она была для нас церковью, семьей, столовой, школой. Не один раз я наблюдал интересные явления тонких душевных связей между членами сообщества: одинаковые состояния, психозы, которые охватывали людей, разорванных сотнями километров, одинаковые предчувствия, мистические закономерности (семеро убитых в Абхазии, семеро арестованных в Минске, субботние катастрофы и тому подобное). Как и любое актуализированное сообщество, УНСО спродуцировало надсознание, которое присутствовало в головах всех его членов. И вот эта интегрированная личность умирала, не в бою, как мечтал я, а от старости. И начинало немного вонять.

Сообщество было образовано в 90–91 гг. Вероятно, семь лет — средний природный срок жизни сообщества. Как-то мне попались мемуары агента Коминтерна Владимирова, который в 1942-43 гг. был командирован в Особый район Китая. Китайская Народная Армия находилась в жалком положении и была чуть ли не слабейшей среди всех действующих сил. Она была зажата между Гоминданом, отдельными милитаристами и Японцами. И в это последнее, как тогда казалось, время в партии и армии разворачивается дискуссия об исправлении стиля в литературе. Ежедневно в партийных организациях и военных подразделениях устраиваются многочасовые изматывающие собрания, где тот или иной руководитель обсуждается на предмет соответствия стилю. Устраиваются сеансы самокритики. По результатам обсуждений осуществляется чистка. Владимиров был поражен тем, что Мао к исправлению стиля относится серьёзнее, чем к военным задачам. Я тоже не понимал этого, но сегодня с высоты собственного опыта я могу утверждать, что, если бы Мао не провел Чжен Фына (исправления стиля), Китай никогда не был бы коммунистическим, если бы Сталин не осуществил чистку 1937 года, он не выиграл бы войну, Гитлер ее не начал бы, если бы не ночь длинных ножей. Они понимали, что в новую ситуацию нельзя входить со старыми людьми. Под старыми аббревиатурами они создавали новые сообщества.

Актив организации потерял способность к фанатизму. Это было возрастное. Мало кто способен оставаться революционером после тридцати. Это был кризис жанра. В 1991 году всем было ясно все. Нам нужно было государство и тогда казалось очевидным, что будет война или революция. Нужно было создать организацию, которая победит в войне, или оседлает революцию. Все эти расчеты оказались неверными. Мы строили корабль для бурного моря, а оказалось, что мы посреди смердящего болота и мачты нужно переделывать на мокроступы. Ну, хорошо, у нас есть полулегальная боевая организация, от людей требуется самопожертвование, кто-то убит, кое-кто сидит. Возникает вопрос: за что? Украина уже есть, а войны нет. Не нравится власть? есть оппозиция на все вкусы. Где символ, за который можно было бы умереть? Мы стояли перед катастрофой — перед исчерпанием смысла. Необходимо было или менять стиль, или менять цель. Они уже не отвечали друг другу. Большинство склонялось к тому, что необходимо поменять стиль. Я решил, что нужно изменить цель, что нужно выткать новый флаг простых и ярких цветов.

Основу любой организации составляет среднее звено руководства, то, что стоит между вождем и народом, между князем и дружиной Оно же является наиболее уязвимой и скоропортящейся частью организации. Сталин это понимал, Наполеон — нет. После российской кампании ему нужно было расстрелять маршалов, министров и родственников, и заменить их капитанами. Он выиграл бы.

Среднее звено в УНСО было неплохим. Однако, большинство людей имеет короткое дыхание. Они уже не способны были принимать участие в моих авантюрах, теряли способность подчиняться, теряли веру. Словно предчувствуя это, я долгое время старался готовить для первых ролей молодежь, но они слишком медленно учились. Все-таки ветераны были способнее. Кроме того, среди молодых был пристойный процент потерь.

Значительные аресты произошли в конце 1996 года. Запахло полным разгромом организации. Власть сильна, в обществе стабильность, впереди — беспросветность. За следующий год рядом политических шагов и интриг нам удалось стабилизировать атмосферу вокруг организации. Приближались выборы. Они должны были происходить по отчасти пропорциональной системе, следовательно принципиальным становился вопрос о нашей регистрации в министерстве юстиции в качестве политической партии. Этого удалось добиться осенью. Это стало политической сенсацией. Для выдвижения нашего партийного списка, я собрал партийный съезд.

На съезде я, как всегда, делал центральный доклад.

Братья и сестры! Мы думали победить в войне, а нужно побеждать в мире. В войне побеждают храбрейшие, в мире — подлейшие. Мы думали расстрелять подлость из гранатомета РПГ-7В, а пришлось сидеть с ней в одних кабинетах. Мы скатились до конституционности. Ниже некуда падать. Ничего не сделаешь, нужно вести правильную политическую деятельность. Нам труднее, чем другим, поскольку все партии созданы чиновниками из людей, которые хотят быть чиновниками, а мы же хотели быть вождями.

Что бы там не было далее, я верю, что историю Украины последних семи лет будут писать именно по нам. Сегодня уже никто не помнит как звали председателя Уманской районной государственной администрации в третьей четверти восемнадцатого столетия, а Гонта и Зализняк остались светлыми историческими личностями не только в памяти украинского народа, но и в памяти братских ему польского и еврейского народов. Отличие западных стран в том, что их гайдамаки взяли власть. Американского Гонту звали Джорж Вашингтон, а Зализняка — Томас Джеферсон.

Сейчас вы уйдете заниматься выборами, произносить речи, разговаривать разговоры. Полгода мелочности. И все-таки, где-то в глубине сердца помните, что маленькая сепаратистская благополучная Украина, которую так хотят избиратели, невозможна и не нужна. Украина возможна только как дракон с хвостом на Дальнем Востоке, сердцем на Кавказе, а головой на Балканах. И тень его повсюду.

Огромные просторы СНГ зовут какую-нибудь объединительную волю. Ресурсы хотят, чтобы кто-то пришел и взял их.

Я говорил и смотрел в зал, но видел обреченность. Эти очень симпатичные и родные мне люди уже не были способны на сверхусилия. Библия переполнена жестокими истинами, взятыми из практики борьбы. Не наливают молодое вино в старые мехи. Я давил ногами виноград на вино и слезы стояли в моих глазах. Старая эпоха завершилась и большинство осталось в ней.

Кто сел, семье кто сдался,

А кто властям служил.

Кто предал, кто продался

Лишь кормчий под кормою жил

Пока корабль еще стоял,

А после разломался.

Разбило голову бревно,

И только в памяти всплыло

То золотое старое

Забытое руно.

На следующий день я сказал панам командирам: «Вы не вытянете выборы. Я мог бы это сделать, но для этого я должен бы осуществить чистку и попрощаться с большинством из вас. Безусловно, возникнет борьба и опять же будет не до выборов. Партия, которая не преодолеет четырёхпроцентный барьер, никем в этой стране не будет восприниматься как политическая сила. Я вас всех сильно люблю, но заниматься вместе с вами политикой я больше не хочу. Я немного избалован победами и не хочу проигрывать там, где я вполне мог бы выиграть. По ряду причин я не хочу бороться за аббревиатуру, я оставляю ее вам. Некоторое время она вас прокормит. Оставайтесь с нею, а я пошел дальше.

В газетах был опубликован такой текст:

Отречение

Последние семь лет я руководил сообществом, широко известным под названием УНА-УНСО. Я горжусь этими годами.

Сейчас я слагаю с себя все руководящие функции, оставляю формальные должности. Я оставляю руководство организацией в пике ее популярности и силы.

Я делаю это из нежелания заниматься политикой. Я был главарем феодальной дружины, но не могу и не хочу быть директором политической партии.

Я дал уговорить себя стать во главе партийного списка УНА, но лучше, чем кто-либо, понимаю, что мое присутствие в партийном списке, лишает партию возможности маневра, необходимой на выборах компромисности. Заявление о выходе из партийного списка уже направлено мною в исполком УНА.

За годы борьбы, организацией был накоплен неоценимый эстетический опыт, который безотлагательно нуждается в адекватном выражении в стихах, трактатах, эссе. Этим я планирую заняться с целью сделать в искусстве то, что мне удалось сделать в политике. Кроме того, с группой офицеров я работаю над созданием украинского института Кавказа. Я глубоко благодарен всем, кто был со мною.

Д. Корчинский, литератор.

Я пошел дальше. Я был не один. Экземпляры, подобные мне, всегда ведут за собою свиту. Впереди были новые организации, новые авантюры, новые войны, впереди были грандиозные проекты на Кавказе, впереди была Африка (я всегда мечтал побыть командиром роты лучников при дворе какого-нибудь императорского людоедского величества), впереди были поэмы и книги. Я верил, что жизнь еще полюбит меня, а тогда я не разнервирую смерть страхом.

Как-то чеченцы написали письмо председателю Укрсоцбанка (он прибежал ко мне за защитой). Они просили пожертвовать пятьсот тысяч долларов на чеченскую революцию. Письмо заканчивалось словами, которыми хотел бы закончить и я: «В милицию обращаться не надо. Будем работать — будем жить».