Глава 4. Абхазия. Эпопея «арго» 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Глава 4. Абхазия. Эпопея «арго»



Валерий Бобрович (Устим)

Был ли первый законно избранный демократический президент независимой республики Грузия батоно Звиад Гамсахурдиа кровавым тираном, мне, доподлинно, неизвестно. Отношения населения к событиям зимы 1992/93 гг., как нельзя более ярко иллюстрирует рассказ Моего грузинского коллеги. Когда во время боев на проспекте Руставели в одном из гастрономов выбило витрину, а грабить там уже было нечего, жители установили в проеме стулья, и с этого подиума, как в кино, с любопытством взирали на происходящее. Иногда кто-нибудь из зрителей падал сраженный случайным осколком, тогда его место занимал следующий.

К весне 1993 г. последовала и грузинская военная экспедиция против Абхазии. Целью было перекрыть границу с Россией. Двинулись на трех десантных баржах. На одной — в качестве огневого средства была установлена БМП. Экспедиция готовилась и отправлялась в обстановке строгой секретности. Каково же было негодование бойцов когда поймав с помощью радиоприёмника волну тбилиского телевидения они услышали репортаж о себе и победную реляцию об окончании предприятия, которое едва успело начаться. Где-то на широте Гудауты, конвой был остановлен российским сторожевиком и повернул к берегу. На пляж десантники высаживались уже под пулеметным огнем.

В мае 1993 г. с партией Гражданский Конгресс Грузии была достигнута договорённость о том, чтобы направить в Поти группу советников для формирования батальона морской пехоты. С зимы 1992 г., вооруженные формирования имела каждая уважающая себя партия. «Мхедриони» разоружала в горах райотделы милиции, Кетовани в просторечии «Кетуши» формировал Национальную Гвардию.

Предполагалось сформировать в составе батальона и группу боевых пловцов. Грузинским ВМС, состоявшим из нескольких сейнеров и судов на подводных крыльях, вооруженных ДШК и «душками» нечего было противопоставить кораблям Черноморского флота, кроме некоторого числа орудий береговой обороны, гаубиц Д-30 и зенитных пушек калибра 85-100мм. Кто-то подал мысль о разведывательно-диверсионных действиях против кораблей и судов противника на якорных стоянках, а также его портовых сооружений, посредством малых штурмовых средств. Поскольку мой опыт подводных погружений ограничивался аквалангом, довелось наводить справки об инструкторах подводного плавания, имеющих опыт обращения с кислородными приборами замкнутого цикла. Вскоре один такой объявился — некто «Обух». В прошлом — боевой пловец-сверхсрочник, он весьма долго прозябал в различных туристических, спортивных и киношно-декораторских тусовках, ограничивая круг своих занятий инструктажем, спасением утопающих и культуризмом. Вообще человек дозревал до того, чтобы стать «толкиенистом», «военным реконструктором» или еще кем-нибудь наподобие всей этой вполне безобидной публики, если бы в 1992 г. не вступил в УНСО. Когда подвернулась война «Обух» решил тряхнуть стариной. К этому времени, его сын «Цвях», которому едва исполнилось 18 лет, уже успел на свой страх и риск принять участие в Нагорно-Карабахском конфликте на стороне Азербайджана. Оба, отец и сын, с первой партией УНСОвцев были отправлены в Абхазию, где мы начали формирование украинского батальона «Арго». Поначалу я предполагал ограничить круг их обязанностей такими прозаическими вещами, как приобретение водолазного снаряжения и подготовка личного состава. «Обух» долгое время прожил в Абхазии и мог даже изъясняться по-грузински и на туземном наречии. Но не тут-то было. Мой «инструктор» твердо решил следовать идеалу «белого наемника», вроде «Конго-Мюллера» или Боба Денара и прочих безымянных авантюристов времен кризисов в Биафре и Катани. В своеобразной целеустремленности этому человеку нельзя было отказать. Готовясь к поездке, самым неэффективным способом гимнастики — изометрическим, он нарастил весьма приличную мускулатуру. Хуже обстояли дела с подводными диверсиями.

Оказалось, что немалый запас технических средств батумского дельфинария, по неизвестным мне причинам, был недоступен. Грузины, по простоте, предполагали обойтись совершенно непригодными в военных целях — «пузырящими» аквалангами. Их комиссионеры с готовностью предложили производить закупки в Турции. «Обух» мечтательно пускал слюни, предвкушая получение вожделенных игрушек: скутеров, гидрокостюмов, гарпунных ружей и ножей. Я настоял на приобретении снаряжения в Киеве. На бывшей учебной базе ДОСААФ нашлось некоторое количество кислородных приборов и прочего легководолазного снаряжения. Не составлял проблемы и выбор целей. На любой из якорных стоянок вдоль сочинского побережья, атаку возможно было произвести вполне безнаказанно. При проведении террористических действий, надлежит исходить из античного принципа простоты замысла и исполнения. Атаковав, возможно более крупную цель в российских территориальных водах, мы бы имели достаточный пропагандистский эффект. Пример — позднейшая история с «Авразией».

Собственно, технические проблемы были сведены к минимуму. Забортное размещение контейнеров со снаряжением, позволяло избежать разоблачения, даже при проведении таможенного и пограничного досмотра. Как-никак, а почти десять лет, я, как и весь плавсостав торгового флота промышлял контрабандой, и без ложной скромности, достиг на этом поприще некоторых успехов.

Судовой корпус может быть легко разрушен снизу, в области бокового киля, сосредоточенным зарядом ТНТ массой 5 кг. Применение двух зарядов по оба борта усиливает эффект, также как и условия подводной среды. Вода, как известно, не сжимается и часть взрывной волны отражаясь от дна усиливает действие взрыва. Для прикрытия, при тогдашнем беспорядке, в области судоходства, вызванном утерей монополии пароходств, обзавестись какими-либо фрахтовыми документами для каботажного рейса, не составляло труда. Резервным вариантом, оставалось рыболовство.

К сожалению последующие события войны поставили крест на наших военно-морских планах.

Я вспоминаю об этом потому, что для характеристики эпохи имеют значение и сведения о нереализованных планах. Деятельность террористических групп на 90 % состоит из подготовки мероприятий, которые так и не удается реализовать.

В Абхазии в то время проживало около 60–65 тыс. человек абхазцев и 350 тыс. грузин. Безусловно, и дураку понятна невозможность какого-либо серьезного вооруженного сопротивления при таком соотношении населения. Правда, было еще около 250 тыс. армян, россиян, греков, украинцев, так называемых русскоязычных, но к началу конфликта им все было по барабану, немного позднее они просто поразбежались, кроме армян, которые в большинстве своем состояли из сельского населения и приняли активное участие в конфликте на антигрузинской стороне. Исходя из того, что по количеству их больше, чем абхазцев, они компактно проживают и по национальным признакам являются неплохими бойцами, армянский фактор в абхазской войне был вторым после российского. Армянская общественность Абхазии сформировала несколько отдельных национальных батальонов, которые действовали автономно. С одним из таких батальонов, а именно им. Маршала Баграмяна, нам пришлось столкнуться.

Было это в начале июня. Я занимал должность командира добровольческого отряда УНСО «Арго» и получил приказ захватить село «М». Форсировав речку и не доезжая до села метров 800, мы послазили с машин, развернулись в цепь. Имея пулеметы на флангах, начали продвигаться к селу. Разведка мне донесла, что в селе около 50–60 вооруженных людей, не россияне, плохо обмундированные и явно не производят впечатления регулярного подразделения. Над кабиной нашего головного ЗИЛа развевался желто-синий флаг. Наверное, по нему армяне определили нашу национальную принадлежность. Как только цепь двинулась вперед, над крайним домом замахали белым флажком. Мы остановились и на всякий случай залегли. Я взял двух стрельцов и двинулся навстречу трем неизвестным воякам, которые, махая белым флажком, вышли из села. Где-то, приблизительно, посередине между нашими позициями, мы сошлись. По их внешнему виду я понял, что они не грузны и почему-то брякнул: «Салам Алейкум». Они переглянулись и старший ответил: «Бареф дзес». Вот теперь стало ясно, армяне, еще и кресты, наконец-то, заметил на грудях.

Старший, дальше будем его называть Леон, то ли спросил, то ли подтвердил: «Ви не гоги» (Гоги называют грузин, аналогично: фриц, иван, томми.) «Мы украинцы» — ответил я и показал трезубец на фуражке, еще и достал крест из-за пазухи, надеясь этим развеять его сомнения, вызванные моим мусульманским приветствием. Леон был неразговорчив: «Мы воюем с гоги. Ни украинцы нам, ни мы украинцам плохого не делали. Чего хочешь?». Беря пример с Леона я отвечал кратко: «У меня приказ взять село». «И что, будеш брать?». «Буду» — уверенно ответил я, заметив краем глаза, как на соседнем пригорке ребята уже успели развернуть в направлении села нашу ЗУшку. Леон помолчал, подумал и сказал: «Ну и бери его на хер». Повернулся и пошел назад. Через 25–30 минут мы увидели как из села потянулась вереница армянских ополченцев. Через час село взяли под контроль мы. Вот так, бескровно, закончилась встреча украинских и армянских боевиков в Абхазии.

Вернемся к началу лета 1993 г. Российская агрессия на Кавказе разворошила и наш украинский муравейник. Учитывая традиционную украино-грузинскую дружбу, на Украине сотни, даже тысячи людей готовы были вызваться защищать с оружием в руках маленькую свободолюбивую республику. Помешала, как всегда, тупая политика украинского правительства. Эти поросячьи морды начали стонать: как бы чего не вышло, как нас поймет европейское содружество, не обидеться ли Москва. «Естественно, обидится» — сказал лидер УНА УНСО Дмитрий Корчинский. С того времени, вопрос вооруженного российско-украинского сопротивления на Кавказе полностью перешел под «юрисдикцию» УНСО. Я был назначен командиром добровольческого отряда УНСО, который немного позже стал называться «Арго». Перед отъездом я поинтересовался историей Абхазии, этого малоизвестного на Украине края.

Морское пиратство было одновременно славой и трагедией народов, населяющих этот край. Морской и прибрежный разбой, продажа пленных и собственных соотечественников в рабство — было главным промыслом черкесов и абхазцев. Одно из первых воспоминаний про гениохов — древних абхазцев — тоже связано с пиратством. Это тексты Диодора (307–301 гг. до н. э.): «… для защиты плавающих по Понту, он (Евмел) вступил в войну с варварскими народами, как правило, занимающимися пиратством: ниохами, гениохами, ахейцами и очистил от них моря». Справка: ахейцы проживали на юго-востоке от Геленджикской бухты.

В ХVІІІ-ХIX ст., во время колонизации Кавказа, ахейцы были полностью уничтожены российскими войсками, как и множество других народов: натухаи, абадзехи, игапсуги, ногайцы, убыхи. Не удивительно, что и от абхазцев осталось всего лишь 60 тыс. человек, но и работорговля серьезно подорвала развитие абхазцев, как нации. Подумать только: больше 20-ти столетий пиратства и работорговли. Возникали и погибали государства, гибли города, переселялись народы, росло мореходство, а в этом регионе ничего не менялось.

Как пишет Ф. Дюбуа де Монпере: «… можно считать, что несколько миллионов черкесов и абхазцев было продано в рабство и вывезено морем за эти столетия». Во все времена древняя Зихия (Черкесия) была рынком рабов. Это продолжалось два тысячелетия. Этим самым безвозвратно был подорван этнический потенциал нации. Масштаб работорговли в Восточном Причерноморье сравним с широко известным вывозом негров-рабов из Африки в США.

Все же вернемся к современности. Настал день нашего вылета в Закавказье. Чтобы избежать осложнений со стороны СБУ, мы вылетели в цивильном, но большинство везло форму в чемоданах. Первая группа была небольшая — II человек. Все были радостно взволнованы, как будто летели на свадьбу, а не на войну. Казацкий дух еще не умер. Все волновались, что нас может задержать родная СБУ. Облегченно вздохнули только тогда, когда внизу увидели горы многострадальной Картли. Эту землю нам выпало защищать, отныне она нам станет второй родиной.

Я разрешил хлопцам по очереди в туалете переодеться. Когда из туалета самолета начали один за другим выходить ребята а малознакомой в то время грузинам УНСОвской форме, в салоне воцарилась тишина. Вот так, в полной тишине, мы и сели в аэропорту Тбилиси.

Нас встретили наши друзья. В тот день вылететь в Сухуми не было возможности. Артиллерийским обстрелом там была попорчена взлетная полоса. Нас разместили в отеле, а уже вечером московское телевидение передало, что в Тбилиси высадился полк, сформированный из галицких украинцев, которые примут участие в боевых действиях на стороне Республики Грузия. Хлопцев аж пораздувало от гордости — еще бы, одиннадцать человек приняли за целый полк, что же будет, когда мы, как планировалось, развернёмся в полсотни. Правда, кое-что нас удивило, ведь из одиннадцати человек, только один был из Западной Украины. Московская пропаганда действовала по старым штампам сороковых годов, не замечая, что национализм на востоке Украины развивается быстрее, чем в традиционных национально сознательных западных регионах.

На второй день началась посадка в самолет. Это зрелище нас шокировало. Самолет брали чуть ли не штурмом. Все это напоминало посадку в пригородную электричку. Представители разных родов войск, разных отрядов и вообще цивильные, но все до зубов вооруженные, лезли в самолет, толкались, ругались. Стояли в проходах, людьми были забиты даже оба туалета. От товарных поездов времен гражданской войны все это отличалось разве что тем, что никто не сидел на крыше и не висел на приступках за дверьми. Все же нам, как гостям, освободили сидячие места. Меня предупредили, что в Сухуми нас будет встречать командир батальона морской пехоты на черной Волге. Естественно, я не надеялся увидеть такой себе лакированный лимузин. Война все-таки. Но то, что нас встречало в Сухуми… Представьте себе машину без передних и с одним задним крылом, и с густо подробленным пулями тем, что осталось от кузова. В дальнейшем мне пришлось пользоваться услугами этой «боевой машины пехоты» довольно часто.

Батальон, куда нас привезли, находился на территории пансионата «Синоп» В тот же день мы получили оружие. Меня удивило отсутствие караульной службы в нашем расположении и я согласовал с комбатом постановку моих людей на посты. Днем — возле ворот, ночью — еще один возле складов с боеприпасами. В первую же ночь меня разбудил выстрел, потом дикие крики: «Убили, убили!» Прихватив автомат, я выскочил наружу. Возле КПП стоял мой постовой Шамиль — бледный, весь трусится, сжимая в руках автомат. А в двух метрах от него корчится на земле грузин. Подбежал поручик Байда еще с двумя стрельцами. Я приказал заменить постового, а сам наклонился над грузином: он был ранен в плечо, ничего серьезного, скорее царапина. Его счастье, что пуля зацепила только левое плечо. Шамиль, не меньше испуганный, чем грузин (еще бы, первый раз стрелял в живого человека), доложил: «Стою себе на посту, идет, кричу: «Стой! Пароль!» А он, явно подвыпивший, отвечает: «Я тебе покажу пароль. Я здесь уже десять лет хожу. Сейчас тебе уши надеру!» Ну, я и стрельнул». Стрельца Шамиля на посту заменили, грузину оказали первую медицинскую помощь, а мне надо было идти докладывать командиру батальона. Идя к нему я, откровенно говоря, волновался. Что ни говори, международный скандал — союзника подстрелили.

В комнате на кровати сидел батоно Вахо, наш комбат, и задумчиво чесал живот. «Сотник, что там за шум?» «Да понимаете, пан комбат, мой постовой подстрелил вашего хлопца, он не хотел говорить пароль». «Что, убил что ли?» «Да нет, только поцарапал, пуля прошла по касательной». «А жалко, если бы убил, дисциплину подтянули бы. А то лазят пьяные по ночам без дела».

Вахо встал, подошел к столу, налил две рюмки коньяка. «А вообще, сотник, давай выпьем за маму моего солдата, которой не придется плакать за своего сына и за маму твоего стрельца, которая не научила его метко стрелять!» «Ну на счет меткости стрельбы, то это мне минус» — сказал я машинально выпивая рюмку.

В следующую ночь история продолжилась. Где-то, приблизительно в первом часу ночи, проверяя посты, я услышал какой-то вопль возле КПП. Быстренько подбежал. С одной стороны шлагбаума с автоматом наизготове стоял мой постовой роевой Рута. С другой — лейтенант Титилеби. Он кричал: «Падажди, нэ стреляй, сейчас вспомню. Ну как же он называется? А, вспомнил, лошад полосатый». Я все понял. В ту ночь пароль был «Зебра». К слову, ночные шатания наших союзников после этого прекратились.

Через несколько дней нас подняли по тревоге и перекинули в район сухумского маяка и радиолокационной станции. Тут ожидалась высадка российского морского десанта. Я приблизительно представлял себе, что это такое. Корабли всегда прикрывают десант орудиями главного калибра. Если такой залп накроет, то от нас останется только месиво из крови и прибрежной гальки, тем более, что кроме спаренной 23-мм ЗУшки, мы никакого серьезного оружия не имели. Выход один: закопаться как можно глубже в землю, десант подпустить к самому срезу воды, надеясь, что он прикроет нас от артобстрела. Все получили задания, инженерные работы закипели. Я пошел познакомиться с соседом справа. Это было небольшое грузинское подразделение, человек 10–12, но их прикрывала хорошо замаскированная «Шилка» Вернувшись назад, я увидел толпу грузин из соседних подразделений. В центре стоял роевой Обух и что-то живенько рассказывал, размахивая руками, приседал, падал, перекатывался — все это издалека напоминало брачные танцы гамадрилов.

Я обратился к нему: «Обух, вам было приказано выкопать окоп для стрельбы лежа. Что Вы тут делаете? Еще и кучу людей вокруг себя насобирали». «Пане сотнику, я союзникам рассказываю, как воюют белые наемники в Родезии» — вытянулся Обух. «Во идиот, — подумал я, — тут сердце останавливается в ожидании обстрела 12-ти дюймовых орудий, а он античный театр устроил на берегах Колхиды». «А окоп, — продолжал Обух, — я уже выкопал, можете посмотреть». Мы подошли к небольшому углублению, которое, казалось, для своих физиологических потребностей выгреб кот. Я даже растерялся: «Но Обух, учитывая наклон к воде, наступающим будет видно над бруствером Ваши зад и ноги». «Ничего подобного, — сказал Обух, для наглядности устраиваясь в ложбинке. — У Клаузевица — он назвал том и страницу — окопы для стрельбы лежа копают именно так». Я решил не углубляться в спор, поддерживаемый ссылками на такой высокий авторитет. Молча подошел к срезу воды, остановился и начал снимать с плеча автомат. Из-за небольшого бруствера выглянул Обух, настороженно буравя меня глазами, спросил: «А что это Вы там собираетесь делать?» «Так вот, не мудрствуя лукаво, проведем небольшое испытание. Разряжу по Вашему окопу автоматный рожок. Если Вас не зацепит, то Вы с Клаузевицем правы, ну а если зацепит… я сделал паузу и развел руками. Нервно подбросив вверх свой зад, Обух пулей вылетел из окопчика. «Вы что, Вы что, окоп еще не законченный, надо провести еще некоторые косметические работы». Схватив лопату, он начал углубляться в землю.

На остальных участках работа шла успешно, иногда даже слишком успешно. Подходя к месту, где должно было разместиться пулеметное звено, я увидел глубокую яму, из которой вылетала земля. Поглядев вниз, я увидел хлопотавшего там роевого Руту. Яму он выдолбил выше своего роста. «Как же ты будешь оттуда стрелять?» «Все предусмотрено», — бодро ответил он. Рута показал табуретку, которая явно была взята из одного из разрушенных домов, каких вокруг было великое множество. «Надо стрелять, становлюсь на табуретку, при обстреле — опускаюсь вниз». «Ну что ж логично», — подумал я и двинулся дальше. В этот день высадки десанта не было. На второй день на рейде появился российский катер. Явно прощупывая нашу оборону, начал обстрел побережья. Бил наобум, но, учитывая, что делалось это с носовой автоматической пушки, приятного было мало. Не получив отпора, обнаглел и подошел совсем близко к берегу. Огонь стал прицельным. Тут уж стало не до шуток. Петляя между столбами песка и гальки, поднятыми взрывами снарядов, я подбежал к «Шилке». Отдышавшись, постучал автоматом по броне. Из люка высунулся грузинский офицер. «Почему не стреляете, почему не потопите эту консервную банку? Вы что, хотите, чтобы он сотворил тут лунный ландшафт?». «Не можем, катер русский, а мы официально с Россией не воюем. Только по прямому указанию командующего корпусом».

Наша 23-мм ЗУшка была установлена на стареньком ЗИЛе, который дотянул ее на себе к зданию РЛС и сдох — сел аккумулятор. Но дело все равно надо было как-нибудь решить. Катер подошел уже метров на 300 и гатил во всю, особенно по тем местам, которые казались наиболее подозрительными. Я влез в кабину, поставил переключатель коробки передач в положение «нейтраль» и, как только катер развернулся к нам бортом, ребята толкнули машину и она выкатилась из-за строения. Сразу заработала ЗУ и, к нашему счастью, первая же очередь пришлась по рулевой рубке и корме. На корме что-то загорелось. Туда кинулись три матроса, но были сметены автоматно-пулеметным огнем с берега. Взбодренные нашим успехом, стреляли все, даже сторож маяка из своей дупельтовки 16-го калибра. Моторная лодка, которая пыталась прийти на помощь горящему катеру, попав под такой сумасшедший обстрел, затонула через несколько секунд. Катер пытался выйти из зоны обстрела, но несколько снарядов ЗУшки, пущенных под корму, повредили рули. Катер начал циркулировать кругами и, получив очередную порцию снарядов в борт пониже ватерлинии, завалился на левый бок и затонул. Через несколько минут на воде осталось только пятно солярки и плавал какой-то мусор. В бинокль я разглядел два спасательных пояса, но людей видно не было. Так закончилась первая морская баталия УНСО К слову, десанта в том месте так и не было. Россияне высадились на следующий день возле Очамчири. Приблизительно 600 человек десантников прорвали оборону и сумели доставить в Ткварчельский анклав боеприпасы, медикаменты и питание для радиостанций. После этой операции десантники разбились на две небольшие группы и подались в горы, где их должны были эвакуировать вертолетами. Во время этой операции приблизительно половина их была уничтожена грузинскими войсками Все они были россияне, прекрасно вооружены — каждый имел автомат с подствольным гранатометом. Для сравнения: подствольника у нас не было ни одного. Если судить по боевой подготовке, я думаю, это было подразделение морской пехоты.

Через два дня нас с морского побережья перекинули в горы. Действовали мы в междуречье Восточной и Западной Гумисты. Нашим заданием было взятие села и закрепление на позициях вдоль левого берега Восточной Гумисты. Восточная Гумиста течет в расщелине, речка стремительная, не везде возможна переправа. Расщелина глубиной до 120–300 м. Подняться тоже можно только в некоторых местах. Как всегда нам поручили контролировать такую площадку, что про какую-либо цельную линию фронта и речи быть не могло. Катастрофически не хватало людей. Наш проводник мингрел до войны работал в этих местах лесником. Он показал тропинки, по которым от речки к нам можно было подняться. Там мы поставили растяжки и противопехотные мины. Вдоль побережья по верху расщелины через каждые 500–600 м посты по пять человек. Но на душе было как-то тревожно, настораживали оптимистические настроения союзников. Они почему-то считали, что противник будет передвигаться по тропинкам и дорогам нанесенным на карты, по которым туристы и местные пастухи ходили до войны. Я же видел, что в отдельных местах, имея даже начальную альпинистскую подготовку, подняться не составит особого труда. Поэтому, взяв двенадцать стрельцов, решил обойти наши позиции снизу, собственными глазами убедиться, где можно подняться. Обойдя вокруг наших позиций и пометив на карте небезопасные места, мы вернулись назад уже по верху. Весь маршрут получился километров 16–18. Стояла ужасная жара, люди запарились. Тропинка, по которой мы возвращались, в некоторых местах просматривалась с другого берега и мы, чтобы не попасть под минометный огонь, растянулись длинными цепочками с интервалом в 20–50 м. Последним шел известный уже читателю стрелец Шамиль. Он был вторым номером гранатометчика, по этому, кроме автомата, на него был навьючен наплечник с запасными снарядами для РПГ-7. Хлопец из Киева, не привыкший к таким физическим нагрузкам, страшно уморился, потому решил схитрить, срезав угол дороги, но углубившись в лес, сразу же потерял ориентацию и пошел в другом направлении. Оно и не удивительно, в субтропическом горном лесу, где растут папоротники почти с человека в высоту. Придя на базу и не досчитавшись одного бойца, я вынужден был взять двух автоматчиков и вернуться на поиски. Я был одновременно и злой и взволнованный. Страшная усталость после многокилометрового маршрута, умноженная на тревогу — что случилось с Шамилем? Мои ноги, казалось, превратились в ласты. Наконец, выяснили, крайний наш пост он прошел, его видели. Куда же он мог деться, шел ведь последний? Если убили, то это означает, что в нашем тылу действует диверсионная группа противника. Тут уже не до шуток. Прочесывая местность, я с ужасом раздвигал листья папоротника, каждый раз ожидая увидеть зарезанного Шамиля. Безрезультатно пролазив по лесу несколько часов, мы вынуждены были вернуться назад. На базе, с превеликим удовольствием стянув с распухших ног сапоги, я сел под деревом. Мозг напряженно работал в поисках выхода из создавшейся ситуации. Солнце уже садилось за гору. В это время постовой подвел ко мне двух грузин. «Ты сотник, — спросил старший и, разглядев отличия, не дожидаясь ответа, продолжил. — Не волнуйся, мы нашли твоего хлопца. Живой. Он тут, недалеко, боится подойти. Когда к вам вели. Даже заплакал и все говорил — что со мной сотник сделает? Только бы не отправил домой в Киев. Меня же вся улица провожала. — Во какой парень! Командира боится, а смерти нет! Мы из разведбата, нас 15 человек осматривали район леса. Там и наткнулись на твоего человека. Думали русский, хотели сначала убить, потом смотрим, автомат за спиной, заморенный такой, еле ноги передвигает. Решили взять в плен. Выскочили на дорогу, окружили, наставили автоматы. Сдавайся, кричим, руки вверх. Как у него граната в руках оказалась, до сих пор не пойму. — Сами сдавайтесь, абхазы хреновы, всех подорву. — И понимаешь, а? Колечко из гранаты взял и выдернул. Если бы пистолет в руках держал, убили бы, а то граната… Кто знает, куда осколок полетит? Ну и за абхазов тоже. Поняли, свой. Не кидай, кричим, гранату, мы не абхазы, мы грузины. А он говорит: — Покажи документ. — И матом ругается. Белый стал, весь трусится. Ну, думаем, точно кинет. Стараемся спокойно объяснит. Какой такой документ в разведке, а? А он говорит: — Так пусть кто-нибудь сбегает и принесет. — Ну мы и хотели побежать, а он как заорет: — Стоять! Один пойдет, остальные тут постоят. — Так и продержал нас минут сорок. После, как принесли документы, мы ему пальцы минут десять разжимали. Так руку свело. Ты уж пативцемули, будь любезен, не наказывай его. Хороший парень, джигит!»

Сами понимаете, после таких дифирамбов пришлось Шамиля амнистировать.

Единственное, что в этой истории осталось загадкой — что мог понять в этих документах Шамиль? Они же были написаны грузинскими закорючками, хотя, может именно это его досконально убедило. Вообще в общении с грузинами больше всего мне понравились их интерпретации наших пословиц. Например: «Не так страшен черт, как его малютка» или «Слушай, сотник, не перегибай кутьке хвост». Тут уже нужны пояснения. Я путем логических размышлений, а также опроса местного населения, пришел к выводу, что это означает в творческой обработке сванского народа: «Не переливай в кутю меду».

На следующий день нам уточнили задание — удерживая оборону левого берега Восточной Гумисты, обеспечить тайный переход «милицейского» батальона на правый берег. ВО второй половине дня подошел милицейский батальон — до двухсот штыков. Он и на самом деле в большинстве своем был сформирован из работников МВД Грузии. Многие были в серых милицейских мундирах. Казалось бы, полностью боеспособное подразделение. Добровольцы знают, что такое дисциплина, владеют оружием, но жизнь еще раз показала пропасть между полицейским и армейским вышколом.

Под покровом темноты мы обеспечили им переправу через речку. Все прошло тихо. Переночевав, они должны были на рассвете неожиданно атаковать и взять село, находившееся на горе над ними. После того, как наши группы обеспечения переправились назад на левый берег, началось наступление. Для начала на месте своего «тайного» местонахождения милиционеры распалили костер, хорошо поужинали с водочкой. После этого застрелили своего командира батальона, который сдуру ночью пошел проверять свои пьяные посты. Чуть ли не до утра нам на другом берегу были слышны разборки с руганью, угрозами и одинокими выстрелами. Утром с тяжелыми головами они построились колонной и по дороге в гору двинулись в направлении села. Впереди, метров за 600–700, шла «разведка», тоже колонной человек 25. Зайдя в крайнюю хату, застали там двух пожилых людей армян, мужа и жену. На вопросы, есть ли в селе вооруженные люди, женщина ответила, что есть. Старый армянин противоречил, что дура женщина, она даже старого деда с дрючком увидит и ей уже чудятся вооруженные люди. Нет в селе никого.

Ну, что делает в такой ситуации обыкновенный армейский сержант? Разворачивает отделение в расстрельную, на краю села оставляет прикрытие. Деда, конечно же, берет с собой, пообещав ему в случае засады использовать его в качестве щита. То есть, если соврал, первая пуля твоя.

Так вот, читатель, ты не угадал. Приняв к сведению показания подозреваемых (пользуясь милицейской терминологией), так же колонной они двинулись к центру села. Дав им достаточно подтянуться, по колонне с двух сторон ударили пулеметы. Те из немногих, кто уцелели, рассказывали, что это напоминало бойню. Недобиткам в количестве шести человек посчастливилось вырваться из этого кровавого мешка только потому, что россияне значительную часть своих огневых приспособлений держали на околицах села, рассчитывая на атаку основных сил батальона. И правда, была возможность, имея больше ста пятидесяти бойцов, атаковать село и, если не взять его, то хотя бы дать возможность вырваться из окружения разведке. Жаль, но этого не случилось. Услышав стрельбу в селе, милиционеры поняли — «подследственный не колется» — и, как зайцы, мигом разбежались по лесу. Слава Богу, бегать там есть где. Чтобы прочесать эти леса, дивизии будет мало. Это поняли и россияне, они не стали преследовать беглецов, просто поставили в тех немногих местах, где можно форсировать речку, засады. Голод выгонял из леса милиционеров и гнал их на переправы. На протяжении трех ночей мы слышали выстрелы, крики и видели светло-серые милицейские шинели, которые плыли вниз по Гумисте. Никакой практической помощи мы им оказать не могли, кроме малоэффективного автоматно-пулеметного обстрела леса на противоположном берегу. Тем паче, два пулемета, которые у нас были — это ПКТ (пулемет Калашникова танковый). Это оружие было снято с подбитых танков и совсем не приспособлено для использования в полевых условиях. На пулеметах не было прицелов, наводились они по стволу, как пожарные бронсбойты, а самодельные, кустарно сваренные сошки были слишком легкими. По этому, после длинной очереди пулемет переворачивался. Мы их называли «на испуг». Неизвестно было, для кого они были больше небезопасны — для врага или для пулеметчика. Правда, психологический эффект давали своими басистыми голосами.

Левым флангом нашей обороны было село Старушкино. По украинским меркам — это хутор с полтора десятками холобуд. Еще три дня назад оно было взято другим роем моей сотни. Противник оставил его без боя. Людей, местных жителей, тоже не было. И вот, утром четвертого дня, приезжает к нам полковник генштаба в американском камуфляже, весь расшитый позументами, на кепи золотые дубовые листья — ни дать, ни взять занзибарский адмирал. Все мы — лесовички рядом с ним — начали чувствовать себя какими-то зачуханными. Дал он мне пакет, открываю, приказ: форсировать Восточную Гумисту и взять с боем село Старушкино. Не выдержал, спрашиваю: «Батоно полковник, вы карту читать умеете?» «А как же!» «Так вот, Гумисту вы только что переехали, а Старушкино — это тут, где вы сейчас находитесь. Так что, пативцемули, недоразумение какое-то вышло».

Сделав вид, что внимательно изучает карту, полковник через несколько минут выправился и сказал: «Чорт, опат дураки в штабе напутали». Сел в машину и поехал назад. В это время ко мне подошел комбат Вахо: «Ты што, савсем тупой. Треба було сказат, есть. Через два часа по рации сообщили б: «Ломая упорное сопротивление противника, село Старушкино нашими войсками было взято. Приказ выполнили!» Глядишь, нас бы и отметили. А так, еще и хорошего человека в неудобное положение поставил. Я знаю этого полковника, он до войны яблоки в Сухуми продавал. Очень хороший яблоки были. А ты пристал. Карту читать умеешь, карту читать умеешь? Ну не умеет. Ну и што? Ему что надо месние покажут».

Вахо отошел, недовольно бормоча что-то под нос. А я подумал, может он прав? Вот так, век живи, век учись, а дурнем помрешь.

Хорунжий Вашек

В УНСО меня сразу предупредили: «Хотя Вы офицер советского флота, но согласно нашему уставу, службу будете начинать рядовым стрельцом». «Ничего, — успокоил меня пан Корчинский, — посмотрите на Устима, даже его опыт и военное образование не помешали ему дослужиться до сотника. Ваши перспективы прямо зависят от того, насколько основательно Вы сможете забыть все, что знали прежде».

Как говорилось, так и сбылось. Свою абхазскую кампанию 1993 г. я начинал уже в ранге хорунжего УНСО. Было лето 1993 г., основные силы отряда УНСО «Арго» вели тяжелые бои в городке Шрома. Я со своим подразделением занимал позицию справа от Шром — поселок Апианда. Каждый день со стороны Шромы мы слышали канонаду, а ночью над горами вставало зарево пожарища — это горел город. У нас было сравнительно спокойно. Мы держали под контролем брод через Восточную Гумисту. На другом берегу разместилось село Ахалшени. Там уже были россияне. Справа над Апиандой нависала гора, вся покрытая лесом, как медвежьей шкурой, судя по карте — 920 м над уровнем моря. Вот с этой горы и начались наши неприятности. Постоянных постов — ни наших, ни противника — на ней не было, но время от времени появлялся какой-нибудь бродячий отряд и надоедал нам обстрелами с горы наших позиций. Огонь вели одиночными выстрелами с автомата по всему, что двигалось, включая коз и собак. Снайпер, к нашему счастью, был неопытен, но на нервы действовал и, в конце концов, кто-то на пулю таки нарвался бы. За несколько дней наблюдения мы обнаружили двухэтажный домик, хорошо замаскированный лесом. Скорее всего, он использовался противником как база. На следующий день, взяв с собой одного автоматчика и прибившуюся к отряду собаку, я двинулся на ту гору. Подойдя к дому, мы натолкнулись на колючую проволоку. Нею местные селяне ограждали свои огороды от диких животных. Перекинули через ограждение собаку, сверху на проволоку бросили плащ-палатку и перелезли сами. Пес — хорошо обученный курцхар, незаменимая для разведки в лесу собака — тихо рычал, повернувшись по направлению к дому. Стало ясно — в доме чужие люди. Оставив своего стрельца прикрывать главный вход, я тихонечко обошел домик, подпрыгнул, подтянулся и залез на террасу, которая тянулась вдоль всего второго этажа. Больше всего я боялся, что подо мной обвалятся подгнившие балки. Тихонько подошел к окну.

В середине разговаривали, густо пересыпая слова матами. Грузины практически не употребляют матов, да и у нас русская ругань была строго воспрещена, кроме всего прочего еще и потому, что ночью стреляют на голос. Так что, национальная принадлежность людей в середине не вызывала сомнений.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-12; просмотров: 640; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.81.185.66 (0.052 с.)