Разделение труда в идеальном государстве соответственно потребностям и природным задаткам

[...]

— Государство, — сказал я, — возникает, как я полагаю, когда [каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуждается. Или ты приписываешь начало общества чему-либо иному?

— Нет, ничему иному.

— Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства, не правда ли?

— Конечно. [...]

— [...] Я еще раньше обратил внимание на твои слова, что люди рождаются не слишком похожими друг на друга, их природа бывает раз­лична, так что они имеют различные способности к тому или иному делу. Разве не таково твое мнение?

— Да, таково. [...]

— Так что же? Как будут они передавать друг другу все то, что каж­дый производит внутри самого государства? Ведь ради того мы и осно­вали государство, чтобы люди вступили в общение.

— Очевидно, они будут продавать и покупать.

— Из этого у нас возникнет и рынок, и монета — знак обмена.

— Конечно. [...]

— Из-за этой потребности появляются у нас в городе мелкие тор­говцы. Разве не назовем мы так посредников по купле и продаже, ко­торые засели на рынке? А тех, кто странствует по городам, мы назовем купцами.

— Конечно. [...]

— Чтобы у нас успешнее шло сапожное дело, мы запретили сапож­нику даже пытаться стать земледельцем, или ткачом, или домостроите­лем; так же точно и всякому другому мы поручили только одно дело, к которому он годится по своим природным задаткам, этим он и будет за­ниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое, и достигнет успе­ха, если не упустит время. А разве не важно хорошее выполнение всего, что относится к военному делу? Или оно настолько легко, что земледе­лец, сапожник, любой другой ремесленник может быть вместе с тем и воином? Прилично играть в шашки или в кости никто не научится, если не занимался этим с детства, а играл так, между прочим. Неужели же стоит только взять щит или другое оружие и запастись военным снаря­жением — и сразу станешь способен сражаться, будь то в рядах гоп­литов или других воинов? Никакое орудие только оттого, что оно очу­тилось у кого-либо в руках, не сделает его сразу мастером или атлетом и будет бесполезно, если человек не умеет с ним обращаться и недоста­точно упражнялся.

— Иначе этим орудиям и цены бы не было! [...]

Двоякое воспитание стражей: мусическое и гимнастическое

— Каким же будет воспитание? Впрочем, трудно найти лучше того, которое найдено с самых давнишних времен. Для тела — это гимнас­тическое воспитание, а для души — мусическое.

— Да, это так.[...]

— Разве можем мы так легко допустить, чтобы дети слушали и вос­принимали душой какие попало и кем попало выдуманные мифы, боль­шей частью противоречащие тем мнениям, которые, как мы считаем, должны быть у них, когда они повзрослеют?

— Мы этого ни в коем случае не допустим.

— Прежде всего нам, вероятно, надо смотреть за творцами мифов:

если их произведение хорошо, мы допустим его, если же нет — отверг­нем. Мы уговорим воспитательниц и матерей рассказывать детям лишь признанные мифы, чтобы с их помощью формировать души детей ско­рее, чем их тела — руками. А большинство мифов, которые они теперь рассказывают, надо отбросить. [...]

К н и г а т р е т ь я

Отбор правителей и стражей

[...]

— Значит, из стражей надо выбрать таких людей, которые, по нашим наблюдениям, целью всей своей жизни поставили самое рев­ностное служение государственной пользе и ни в коем случае не согла­сились бы действовать вопреки ей. [...]

— Разве не с полным поистине правом можно назвать таких стра­жей совершенными? Они охраняли бы государство от внешних врагов, а внутри него оберегали бы дружественных граждан, чтобы у этих не было желания, а у тех — сил творить зло. А юноши, которых мы назы­ваем стражами, были бы помощниками правителей и проводниками их взглядов.

— Я согласен. [...]

Быт стражей

— В дополнение к их воспитанию, скажет всякий здравомыслящий человек, надо устроить их жилища и прочее их имущество так, чтобы это не мешало им быть наилучшими стражами и не заставляло бы их причинять зло остальным гражданам.

Да, здравомыслящий человек скажет именно так.

— Смотри же, — продолжал я, — если им предстоит быть такими, не следует ли устроить их жизнь и жилища примерно вот каким обра­зом: прежде всего никто не должен обладать никакой частной собст­венностью, если в том нет крайней необходимости. Затем, ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий. Припасы, необходимые для рассудительных и му­жественных знатоков военного дела, они должны получать от осталь­ных граждан в уплату за то, что их охраняют. Количества припасов должно хватать стражам на год, но без излишка. Столуясь все вместе, как во время военных походов, они и жить будут сообща. А насчет зо­лота и серебра надо сказать им, что божественное золото — то, что от богов, — они всегда имеют в своей душе, так что ничуть не нуждаются в золоте человеческом, да и нечестиво было бы, обладая тем золотом, осквернять его примесью золота смертного: у них оно должно быть чис­тым, не то что ходячая монета, которую часто нечестиво подделывают. Им одним не дозволено в нашем государстве пользоваться золотом и серебром, даже прикасаться к ним, быть с ними под одной крышей, ук­рашаться ими или пить из золотых и серебряных сосудов. Только так могли бы стражи остаться невредимыми и сохранить государство. А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе перед внутренними врага­ми, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и все государство устремится к своей скорейшей гибели. [...]

К н и г а ч е т в е р т а я