Современная Россия: специфика рационализации повседневности

Современная Россия характеризуется грандиозными социальными изменениями. Перестройка инициировала ряд процессов, которые привели к ломке прежде господствующих стереотипов, стилей, механизмов социального познания. Среди этих процессов отметим прежде всего: децентрализацию государственной власти, миграцию и мобильность населения, этнофикацию, дегомогенизацию ранее господствовавшей культуры. Интеллектуальный аспект этой ситуации, отражающий беспрецедентный масштаб географической и социальной мобильности в российском обществе, способствует появлению столь же беспрецедентно огромной возможности для индивида познакомиться с самыми разными символическими вселенными. Массы людей, по мере изменения своих групповых и индивидуальных позиций, ощущают утрату привычных целеполагающих форм постижения бытия. Сознание относительности, которое во все исторические эпохи было скорее уделом узкого круга интеллектуалов, сегодня оказывается широко распространенным культурным фактом.

Российское общество, лишенное прежних авторитетов и иерархичности в социальном и межличностном пространстве, в условиях распада социальной целостности и утверждении социального плюрализма, при укоренении антропоцентристского принципа организации общественной жизни и ментально-личностных императивов социального поведения представляет собой весьма неустойчивый мир. Для самосохранения общества необходимы "страховочные механизмы", которые способны выработать культура. Одним из таких механизмов и является социологическое познание. Социология, анализируя сложившуюся ситуацию, может, по крайней мере, хотя бы отчасти, внести осмысленность и порядок в то ощущение хаоса и катастрофы, какое вызывает у иных современников понимание относительности любой системы социальных знаний и любой модели мышления.

Поиск выхода из эпистемологического коллапса невозможен без ревизии прежнего набора парадигм, стилей, уровней, видов, типов, форм, методов и способов социального познания и прежде всего состояний общественного здравого смысла и обществоведения.

В соответствии с потребностями практики модернизации страны в высшей и средней школе вводятся новые учебные дисциплины и курсы: социология, политология, культурология, логика, религиоведение - среди них. Происходит смена парадигм мышления в отечественном обществоведении, что, в частности, проявляется в утрате прежде доминирующих позиций марксистского видения проблем развития общества. Современное состояние обществоведения характеризуется ослаблением своей монологичности (классовый анализ уже не является альфой и омегой обществознания), при этом неотвратимо нарастают подлинно научные элементы социологического знания, последовательно элиминируются ненаучные, мифологические, религиозные, утопические и пророческие моменты. При этом на ниве отечественного обществоведения происходит противоборство различных типов знания об обществе, активизируется конкуренция разных парадигм социологического мышления.

 

 

* * *

 

Научная рационализация обыденных явлений в нашей стране имеет свою историю. В середине XVI в. настоятелем Псковского Великопустынского Елеазарова монастыря Филофеем создается повлиявшая на систему ценностей отечественной цивилизации концепция "Москва - третий Рим". Автор концепции уделяет большое внимание формам идеологического воздействия на широкие массы населения со стороны государственной власти, и, в частности, широко обсуждалась проблема внутренней духовной свободы православного христианина в государстве. Резко и категорично Филофей выступил против свободы суждений и особенно против научных исследований. Видимый мир, по его мнению, не только не должно преобразовывать, но и греховно изучать. Наука - "запретный плод не только простецам, но и царям и святителям и всем вельможам и прочим всем человекам" (21, с. 83). Изучение науки, таким образом, представлялось опасным и вредным занятием. Единственным источником всех знаний Филофей объявлял слово Божье, содержащееся в Священном Писании. Известно как поучает Библия: много знаний - много скорби.

Предпетровское и, особенно, петровское время познакомило россиянина с новым социально-культурным и интеллектуальным феноменом - знанием, т. е. с каким-то малопонятным "экстрактом" давно и хорошо известного ему опыта. Когда Запад имел развитую сеть университетов и знал высшую математику, Россия осваивала арифметику по Магницкому. Заставляя людей учиться и даже пытаясь объяснить им преимущества образования, Пётр I, в сущности, мало преуспел на этом поприще. А.С. Пушкин в 1824 году писал: "…ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснились". Только в русской литературе могло появиться "Горе от ума", ряд портретов рационально и самостоятельно мыслящих, а значит лишних в России людей. Эти не нужные, рефлексирующие личности действительно считают, что если дважды два - четыре в Париже, то в России это точно также. Консерваторы же, мистифицируя реальность, твердят, что рационалисты не понимают специфики российской действительности: в России дважды два может быть и десять и пятнадцать. В российской системе традиционных ценностей ни в XVIII в., ни позднее для знания места не нашлось. И это понятно. Отечественная цивилизация, которая превыше всего ставила "тихий" каждодневный самоотреченный подвиг во имя "мира", последовательно выступала за Справедливость и Равенство, не интересовалась Мастерством и Делом и открыто презирала Богатство, - такая цивилизация, естественно, не могла научиться (и научить) ценить знания как конечный источник Мастерства - Дела - Преуспевания, ценностей ей не свойственных. Историческая традиция отношения к знанию и науке предопределила особенности рационализации обыденной жизни современной России.

Исторически в России сложилась синкретическая рационализация повседневности. Менталитет россиян обходится, в общем-то, без философских систем, в стране не очень-то ценится труд ученых, к тому же много лжеученых и псевдоученых. В силу традиции научная рационализация у нас часто оформляется в поэтическую, религиозную, публицистическую и прочие ненаучные формы.

В обществе, не имеющем адекватной социальной науки, критики и писатели, драматурги и поэты становятся нередко главными выразителями не только личных, но и общественных тревог. Именно искусство часто отображает подобные чувства и фокусируется на них - в лучших своих образцах - ярко и образно, однако без той интеллектуальной ясности, какая необходима для понимания их причин и способов смягчения. Искусство не формирует и не может влиять на чувства так, чтобы личные и общественные проблемы предстали в виде задачи, которую люди должны решать, если хотят преодолеть свои тревоги и беды.

Вспомним недавнее. Вряд ли можно найти лучший пример рационального анализа тоталитарного политического режима в стране советов нежели роман А. И. Солженицына "Архипелаг ГУЛаг". Общечеловеческие ценности пропагандировали замечательные наши поэты - Р. Рождественский, Е. Евтушенко, Р. Гамзатов, Н. Рубцов, А. Фатьянов и др. В ходе перестройки классовый анализ в осмыслении феноменов общественной жизни был сброшен с пьедестала, на который возвели его коммунисты. И это случилось во многом благодаря активной работе литераторов и публицистов. Они убеждали общественность в том, что классовый анализ несовместим с понятием нравственности. Он не оправдал себя в отечественной истории, ибо ответственен за создание диктатуры, за становление культа личности руководителей государства, он повинен в доведении страны до кризисного состояния.

Время идет. Россия переживала революции и войны, годы реформ - и сознание многих, хотели они этого или нет, все-таки менялось. Но и в последние времена смуты многие соотечественники все равно слушали и надеялись не на тех, кто говорит разумные и правильные вещи. Вспомните, как будто из небытия в один момент все города России вдруг буквально наводнили "наследственные" гадалки, колдуны и ясновидящие. Уповая на них многие пытались наладить не только семейное счастье, но и приобрести удачу в бизнесе.

Рационализация по-российски постоянно сталкивается с полной иррационализацией социальной действительности: стихийность плановости; неорганизованность организаций; наивность взрослых и серьёзность детей; безответственность ответственных лиц; доверчивость постоянно обманываемых; парадоксальность тривиальных явлений; глупость умудренных вождей; небрежность долго готовящихся решений; страх перед органами, призванными обеспечивать безопасность и многие другие формы иррациональности. Разум не находит им никакого объяснения и в силу своего логического тупика начинает сочинять всякие "завиральные идеи", усугубляя и без того глубоко иррациональные структуры повседневной жизни. Понятно, что при таких условиях преобладающая часть вопросов будничной жизни решается не научным, не рациональным способом, а в соответствии с интересами, эмоциями, оценками, наитием, чутьем и прочими нерациональными компонентами сознания.

Строго говоря, невозможно представить исключительно рациональную организацию повседневной жизни. Люди, подчеркивающие свою необыкновенную рациональность мышления и поведения, не всегда правы. Да, действительно, решая, например, экономические проблемы, такие индивиды, как правило, стараются принимать рациональные решения: они выбирают максимально оплачиваемую работу; платят минимальные цены, копят деньги на отпуск и т. д. Однако, нельзя при этом забывать и силу таких вещей как традиция, лояльность, имидж, внушение, страх и многие другие моменты, которые говорят о невозможности исключительно рационально детерминированного поведения.

Россияне при невыносимом режиме потеряли многих людей, способных рассуждать здраво в области социальной теории. Здравомыслящие теоретики были высланы, раздавлены психически, уничтожены физически. То, как корежился, ломался и уничтожался здравый рассудок в России, показано в произведениях многих российских писателей: А. Платонова, М. Булгакова, М. Зощенко, Б. Пастернака, Н. Заболоцкого и др.

Проблема соотношения здравого смысла и социологии в качестве двух аспектов рационального познания общества и человека, т. е. расхождения между обыденным восприятием реальности и её научным объяснением во многом обуславливают противоречивость нашей культуры. Людям приходиться жить одновременно в двух мирах: в мире здравого смысла с его ощущаемыми недостатками и в мире науки, мире культуры, посредством которого можно понять и попытаться преодолеть известные несовершенства общества.

Сложность проблемы подчеркивается неоднозначным отношением к здравому смыслу в среде профессиональных обществоведов. Некоторые социальные теоретики - феноменалисты, эмпирицисты, наивные реалисты - полагают, что некритическое, непосредственное и чувственное наблюдение является единственным способом, корректно отражающим картину реального мира. Их оппоненты, напротив, олицетворяют иное движение в науке, которое стремиться покончить с налётом здравого смысла на процессы познания. По их мнению, наука является попыткой выйти за рамки здравомыслящего понимания мира, поскольку здравый смысл не адекватен ему, так как он не в состоянии охватить всю сложность и глубину социальной вселенной. К тому же, здравый смысл не может познавать себя, рассказать всё о себе, у него нет для этого соответствующих средств. Однако в социальной науке имеет место также и тенденция корректировать научно-познавательную деятельность с помощью здравого смысла.

Актуализирует проблему соотношения двух мыслительных миров состояние отечественных учебников по социологии. Большинство консервативно настроенных авторов учебных пособий призывают молодёжную аудиторию: "...не доверять своим интуитивным представлениям, расхожим мнениям, обывательским суждениям, которые в силу своей доступности и кажущейся очевидности могут обмануть, завести в тупик, привести к роковым ошибкам" (45, с. 20.). Здравый смысл при таком уничижительном отношении квалифицируется как "коллективный самообман" (58. с. 25). В таким случае единственно верным руководством по искусству жизни признается социологическое видение мира.

Такой точке зрения противостоит другая пока ещё малочисленная группа социологов, которая учит своих студентов тому, что "здравый смысл может служить не только источником информации, но и инструментом анализа" (13, с. 9). При подобном подходе интеллектуальные основания социологического знания обнаруживаются в повседневной жизни. Каждый человек предстаёт обыденным социологом. Здравый смысл выступает здесь необходимым отправным пунктом социологического познания. Разница между здравым смыслом и социальной наукой, таким образом, заключается не в противопоставлении ложного и точного знания, а в том, что они - разные способы познания.

В современной России происходит реабилитация здравого смысла. Рационализация обыденных явлений осуществляется на фоне реставрации донаучных и вненаучных форм сознания. Активно возрождаются такие способы познания и объяснения мира как мифология, мистика, магия, астрология и т. п. От подобных архаичных форм познания уже давно найдены соответствующие лекарства, главным из которых является здравый смысл.

Обыденный способ познания

Коммонсенсология - наука, имеющая своим предметом здравый смысл, - определяет его следующим образом. Здравый смысл - это способность человека к рассудительному, толковому и правильному отношению к явлениям. Это - простейшая форма рациональности, характеризующая повседневность. Для этого достаточно быть психически здоровым, эмоционально уравновешенным и обладать элементарной понятливостью, т. е. способностью суждения умом. Постоянно повседневность позволяет проявить эту способность каждому человеку в разнообразных ситуациях. В этом гуманизм здравого смысла, его справедливо уравновешивающий всё демократизм.

Социальная основа здравого смысла - требование "не навреди себе". И это не только требование морали, вытекающее из естества человека, но и гносеологическое, духовное основание, ведущее к формированию обыденного сознания. Обыденное сознание - это общий, доступный всем уровень осознания и освоения окружающего мира, не унижающий человеческого достоинства.

Здравый смысл требует не объяснения и доказательств, а понимания и убедительности. Убедительно и понятно всё то, что ясно и просто, Ясно и просто, когда есть ярко иллюстрированный пример, остроумное сравнение и смелая аналогия. Здравому смыслу нужна не истина сама по себе, а успокаивающее впечатление от истины, её ласкающий ум двойник, т. е. такое знание, которое бы только подтверждало его здравость. Расходящееся с тем, что здравый смысл считает правильным, верным, естественным, обычным - все это оценивается им как ненормальность, заумность, абсурдность, схоластика, вызывает агрессивное раздражение и отторжение как чуждое ему.

Здравый смысл в осмыслении явлений использует свой арсенал средств: аналогию, ассоциацию, иллюстрацию, ссылку на авторитет, "вхождение в положение", проницательность, мнение, убеждение, правдивость, доверчивость, внушение и прочее. Всю эту совокупность средств можно назвать здравым рассудком в действии.

Общественный здравый смысл и традиция как способы приобретения знаний об обществе тесно связаны между собой, поскольку за множественными и разнообразными утверждениями здравого смысла стоит определенный прошлый опыт, какие-то традиционные представления. Различия между традицией и здравым смыслом можно увидеть прежде всего в том, что традиционным истинам многие люди доверяют в течение некоторого длительного промежутка времени, тогда как утверждениям, сделанным на основе здравого смысла, т. е. признаваемым некритически и обычно недолговечным выводам относительно разных сторон окружающей нас действительности, верит и следует весьма ограниченный круг людей. Часто положения и утверждения, выдвигаемые здравым смыслом, возникают из коллективных догадок, предчувствия, случайностей, ошибок. Именно использование общественным здравым смыслом прошлого опыта позволяет в некоторых случаях приходить к полезным и верным догадкам и выводам.

Чувства, как известно, дают людям первоначальное знание реальности, затем эта практика критически упорядочивается здравомыслящими предположениями о природе познаваемых объектов и способах их восприятия. Здравый смысл привлекает каузальные допущения для объяснения отношений между объектами познания, для понимания прочих обстоятельств познавательного процесса. Он задействует такие предположения о нашем мире как, например, стабильность и продолжительное существование во времени объектов познания. Здравомыслящее восприятие реальности не сводится просто к фиксации сенсорного опыта, это гораздо более сложный процесс, который ещё и рационально интерпретирует результаты чувственного наблюдения, выдавая в итоге суждения о природе вещей. Эти умозаключения равнозначны РЕАЛИЗМУ здравого смысла, который изначально обозначает проявление скептицизма в отношении познавательного потенциала человеческих чувств. Именно в этом пункте теория отделяется от воспринимающей практики здравого смысла для того, чтобы открыть чувственно не воспринимаемые реальные свойства объектов. Наука, таким образом, имеет корни в проблемах, возникающих в ежедневных попытках защиты и развития здравого смысла.

То, что называется "точкой зрения здравого смысла" на самом деле означает точку зрения взрослого дееспособного человека, принятую как данность. Полагая субъектом познания обыкновенного индивида, т. е. обыденного социолога, приходиться сталкиваться с ограниченностью его познавательных возможностей и прежде всего с узостью охвата объекта наблюдения. В повседневной жизни индивиды редко осуществляют логический анализ ситуации в целом. Обычно внимание распространяется только на её отдельные фрагменты, воспринимаемые зачастую наиболее стереотипичным образом. Повседневность является преимущественным объектом познания обыденного социолога. Суммировать повседневный опыт помогает здравый смысл. Он нередко феноменологически открывает некоторые самоочевидные истины, непреходящие верования и др. продукты познания, рождаемые жизнью.

Феноменологическое мышление даёт максимум того, что может достичь индивидуальный субъект познания. Предел феноменологического осязания предмета исследования определен выдающимся русским философом А. В. Лосевым в книге "Философия имени" (32. сс. 767-768) достаточно строго. Он заключается в поверхностном проникновении в глубь предмета изучения, в ограниченности методики и арсенала средств познания. Феноменологическое мышление потенциально не в состоянии выйти за рамки предмета, которого она полагает самодостаточным для собственного определения. Феноменологическое мышление, оставаясь собой, не приемлет использование отвлеченных принципов, находящихся вне предмета, для упорядочивания разрозненных социальных фактов. Кроме того, феноменологии легче описать какие-либо социальные явления, нежели их объяснить.

Социальная феноменология не может оторваться от психологического уровня познания социального бытия. Более того, признание индивида в качестве уникально единственного источника познания ведёт к признанию неизбежной противоречивости знания, поскольку таких индивидуальных субъектов неисчислимое количество. В свете феноменологии обыденный социолог как самопознающая система вряд ли когда-нибудь сможет представить адекватное и окончательное знание о себе самом. Социальная феноменология таким образом организует познание, что приходится заранее согласиться с избирательностью в охвате объекта исследования и заведомо признаться в неполноте получаемого знания, в его фрагментарности.

Познавательные горизонты обыденного социолога ограничены потенцией здравого смысла. Она исчерпывается непосредственным созерцанием, возможностью наблюдать предмет лишь со стороны очевидных, чувственно воспринимаемых сторон. В силу своей природы здравый смысл отражает только внешнее бытие предметов. Воспроизводство же конкретной целостности наблюдаемых социальных явлений посредством понятий, отображающих их сущность и логику развития, может выполнить только систематизированное, рациональное научное познание. Фигура обществоведа-эксперта предстаёт в этом свете не антиподом обыденному, стихийному социологу, а явлением иного порядка - своеобразным посредником в социальном познании, воплощающим в себе опыт и звание предшествующих поколений.

Сам термин "здравый смысл" в оборот вводит английский философ Шефтсбери. В 18 веке данное понятие широко проникает в философскую культуру, в другие духовные сферы общества. Эпоха Просвещения отличалась неподдельным интересом к проблематике здравого смысла, ибо он был незаменим при критике теологической картины мира.

Протосоциолог Огюст Конт одну из глав своей книги "Дух позитивной философии" посвятил исключительно рассмотрению относительных свойств позитивного мышления и здравого смысла (20, сс. 38-46). Реконструируя генезис социологии, Конт обратил внимание на "естественную солидарность" социальной науки и здравого смысла. Согласно его представлениям "все главные свойства" научного метода «в сущности ничем не отличаются от свойств всеобщего здравого смысла». Область социальной науки и здравого смысла "совершенно тождественна", замечает классик, ибо серьёзные вопросы теоретической деятельности "связываются всюду с простейшими явлениями" повседневности. Оба способа познания "имеют одну и ту же экспериментальную точку отправления, преследуют одну и ту же цель - объединить и предусматривать, одинаково заботятся о реальности и окончательным пределом своих стремлений равным образом считают полезность" добываемых знаний. Наука, по Конту, предстаёт "как простое методическое продолжение всеобщей мудрости". Она "заимствует всегда у простого рассудка свои первоначальные понятия, дабы возвести их путём систематической обработки на степень общности и постоянства, которые они сами не могут достигнуть". "Примитивная мудрость" - одно из контовских имен здравого смысла - имеет сверх того чрезвычайную важность как средство постоянного контроля, способное по возможности предупредить различные заблуждения или фантазии, которые нередко возникают у увлеченных научной деятельностью исследователей.

Резюме контовского анализа сводится к следующему: повседневное взаимодействие здравого смысла и науки становится одинаково благотворно для каждого из способов познания, укрепляя их основные качества. Наука побуждает здравый смысл проникать во всё более сложные, латентные явления жизни. Именно таким образом социология действительно доставляет "реальному благоразумию" достойную и равносильную компенсацию за важные услуги, оказанные ей здравым смыслом и придавшие её деятельности реальность и силу в течение её медленного и постепенного зарождения.