Дневникъ священника изъ Самборщины.

(Сообщеніе Евгеніи Степ. Березской).

 

Въ ТалергофЪ пробылъ мой покойный отецъ, Степанъ Андреевичъ Березскій, три мЪсяца испытывая всЪ лишенія и страданія, которыми прославился Талергофъ.

Голодъ и холодъ подорвали его слабое здоровье. По истеченіи трехъ мЪсяцевъ онъ былъ переведенъ въ ВЪну, a отсюда по истеченіи полугода въ Чехію, гдЪ жилъ подъ надзоромъ полиціи, въ мЪстности Veseli Mezi-mosti, до конца мая 1917 г.

Возвратившись домой, измученный физически и нравственно, опасно заболЪлъ и пролежалъ шесть мЪсяцевъ въ кровати. Не взирая на всевозможныя старанія, изнуренный организмъ не побЪдилъ тяжелой болЪзни и, хотя отецъ жилъ еще четыре года, здоровъ не былъ, и умеръ 10 марта 1922 г.

Подаю отрывки изъ его дневника, которые до нЪкоторой степени рисуютъ незавидную жизнь въ ТалергофЪ:

20 сентября, проЪхавъ два пролета за Градецомъ, мы вышли изъ вагоновъ въ Abtissendorf. Отсюда прошли пЪшкомъ и черезъ четверть часа очутились въ ТалергофЪ. Нашъ эшелонъ состоялъ изъ 333 человЪкъ.

Талергофъ представляетъ изъ себя пространную равнину въ нЪсколько миль въ окружности, замкнутую непрерывнымъ кольцомъ горъ. Тутъ-то практичные нЪмцы устроили величайшую въ мірЪ, неслыханную въ исторіи тюрьму, построивъ наспЪхъ нЪсколько сотенъ разнаго типа бараковъ. Въ этой рукотворной тюрьмЪ вздумали заключить и уничтожить русскій духъ, споконвЪка боровшійся за свои права на своей русской землЪ Прикарпатья.

Отъ пятницы до понедЪльника никто не спросилъ насъ, кушали ли мы что-либо или голодны. Не разрЪшалось на собственныя деньги пріобрЪтать продукты пропитанія. Заключенные дЪлились другъ съ другомъ послЪдними крохами, пріобрЪтенными еще въ ГаличинЪ и Чехіи. И только вечеромъ въ понедЪльникъ былъ поданъ намъ скверный супъ, который волей-неволей пришлось Ъсть.

Начиная съ 22 сентября и до конца этого мЪсяца выдавалась на человЪка половинка казеннаго хлЪба, супъ и перловая каша пополамъ съ картофелемъ. Въ этотъ промежутокъ времени умерло отъ истощенія 20 человЪкъ.

30 сентября умеръ свящ. КушнЪръ изъ Сторонной.

1 октября умерло трое человЪкъ. Ночь была морозная, день теплый. Была дана нЪкоторая свобода: разрЪшено прохаживаться между бараковъ безъ конвоя. Вечеромъ получили мы чай, ночью разрЪшено выходить въ уборную безъ конвоя.

2 октября хоронили четырехъ покойниковъ. Днемъ было жарко, ночью холодно и морозно.

3 октября хоронили покойника. Насъ перевели послЪ бани изъ палатокъ въ деревянные бараки. ОбЪда не получили, вечеромъ пили кофе безъ хлЪба, ночью спали на землЪ безъ подстилки.

4 октября въ воскресенье, послЪ утренняго кофе служили передъ бараками молебенъ въ присутствіи офицеровъ. ПослЪ молебна пЪли многолЪтствіе и державный гимнъ по нЪмецки и по русски. СвященнодЪйствовалъ извЪстный воспитатель во львовской духовной семинаріи, престарЪлый о. Дольницкій (90 лЪтъ), находившійся здЪсь также на положеніи „измЪнника" и „шпіона".

Между нами распространилась вЪсть, что Перемышль и Краковъ заняты русскими войсками.

5 октября, нЪкій украинофилъ сдЪлалъ доносъ полковнику, что свящ. СЪникъ, поблагодаривъ послЪ молебствія австрійскихъ офицеровъ за разрЪшенный молебенъ, пращалъ ихъ „сердечнымъ русскимъ словомъ". Полковникъ отвЪтилъ доносчику, что онъ не различаетъ здЪсь Ruthen-овъ, Ukrainer, ни Russen, a всЪхъ считаетъ Gefangene (заключенными).

6 октября утромъ умеръ свящ. Влад. Полошиновичъ. Похороны состоялись пополудни.

7 октября были мы встревожены вЪстью, что въ ПеремышлЪ сбомбардированъ русскій соборъ и всЪ русскіе общественные дома.

8 октября умерло двое крестьянъ.

9 октября, еще два похороны.

10 октября хоронили крестьянина и еврея. Оба умерли отъ дезинтеріи.

11 октября, въ воскресенье, священнодЪйствовалъ о. Дольницкій. Меня нарядили за хлЪбомъ. Умеръ старикъ Шемердякъ изъ Стараго Самбора и чиновникъЧанковскій, довольно зажиточный человЪкъ, оставившій нЪсколько тысячъ коронъ на благотворительныя цЪли.

12 октября хоронили православнаго священника.

13 октября встрЪтился я съ свящ. Евгеніемъ Льв. Козаневичемъ изъ Стратевичъ.

15 октября умеръ свящ. д-ръ Людкевичъ, проф. богословія въ ПеремышлЪ. Похороны состоялись на слЪдующій день при участіи свыше тысячи человЪкъ, въ томъ числЪ около 250 священниковъ.

17 и 18 октября похороны крестьянина.

20 октября. Въ отместку за анонимную открытку, угрожавшую жалобой передъ высшимъ начальствомъ по поводу плохого харча, полковникъ наложилъ барачный арестъ.

21 октября хоронили крестьянина. Барачный арестъ вошелъ въ силу. На слЪдующій день арестъ отмЪняется. Опять похороны крестьянина.

25 октября три похороны утромъ, одинъ по полудни.

26 октября хоронятъ крестьянина.

27 октября полякъ Дуда дЪлаетъ доносъ начальству, что въ 4-омъ баракЪ ведутся политическіе разговоры. За это были заперты въ темницу: Паппъ, Витошинскій, Великій и Кинасевичъ, a остальные были наказаны комнатнымъ арестомъ.

28 и 29 октября по однимъ похоронамъ. Комнатный арестъ отмЪняется; страдаю болью зубовъ.

Съ 30 октября по 4 ноября ежедневно похороны.

5 ноября хоронятъ пятерыхъ.

6 ноября, ночью, съ четверга на пятницу, конвойные вынесли за черту бараковъ, подозрЪнныхъ въ холерЪ.

Съ 7 по 12 ноября морозно. Въ этотъ промежутокъ времени отпущено на волю 76 человЪкъ украинофиловъ.

16 ноября разрЪшено курить за бараками.

19 ноября ночью умеръ свящ. Шандровскій.

20 ноября умеръ крестьянинъ.

21 ноября, въ праздникъ св. Михаила встрЪчаюсь съ крест.

Степаномъ Гнатишинымъ изъ с. Мистковичъ и со знакомыми изъ села Ковиничи.

24 ноября умерло семь человЪкъ вслЪдствіе простуды послЪ бани.

25 ноября умеръ одинъ человЪкъ.

27 ноября умеръ одинъ человЪкъ.

1 декабря отпущена на волю партія украинофиловъ. Привезли 21 чел. русскихъ плЪнныхъ. ВсЪ тяжело раненые, у одного нога еле держалась у туловища.

4 декабря распространилось извЪстіе, что 400 человЪкъ будутъ освобождены. Хоронятъ крестьянина изъ с. Корманичъ.

5 декабря. Умеръ крестьянинъ. Караульный солдатъ выстрЪлилъ въ мнимо убЪгающаго интернированнаго и застрЪлилъ человЪка мирно сидЪвшаго въ баракЪ.

6 декабря похороны.

10 декабря умеръ свящ. Спрысъ взъ Телешницы.

11 декабря хоронятъ троихъ.

12 декабря хоронятъ одного. 14 декабря хоронятъ четверыхъ.

17 декабря я освобожденъ и уЪзжаю въ Градецъ.

18 декабря, въ пятницу, уЪзжаю изъ Градеца въ ВЪну. Ha слЪдующій день съ помощью нашелъ я себЪ квартиру и съ тЪхъ поръ начинаю вести нормальную жизнъ.

25 декабря я узнаю о смерти свого тестя Льва Козаневича, настоятеля прихода въ с. Козаневичи. Въ то время умерли въ ТалергофЪ отъ тифа слЪдующіе знакомые: Черкавскій, Алекс. СЪлецкій, Иванъ Гринь, Венгриновичъ, Николай Гмитрыкъ, Застырецъ, Москаликъ, Мих. Кузьмакъ, Алекс. Полянскій, Дроботъ, Коломыецъ.

На томъ записки отца кончатся.

По разсказамъ отца подстилочная солома въ баракахъ не мЪнялась въ продолженіи двухъ мЪсяцевъ. Днемъ топтали по ней, a ночью на ней спали. Съ наступленіемъ морозовъ, солома покрывалась морозомъ, особенно ночью. Отца заставляли носить тяжелыя бревна, не смотря на его преклонный возрастъ, плохое здоровье и духовный станъ. СлЪдуетъ отмЪтить еще одинъ примЪръ издЪвательства. Съ цЪлью посмЪяться надъ священникомъ, солдаты набирали въ тачки всякой нечисти, сажали туда еврея, a священнику велЪли возить тачку между бараковъ. Потомъ роли мЪнялись. Въ тачку сажали священника, a еврея заставляли его возить. Е. Б.

Екатерина Яникъ

о смертной казни своего мужа Андрея Яника.

 

Въ бытность мою въ ТалергофЪ, вмЪстЪ съ дочерью Ярославою и затемъ Василіемъ Лазоремъ, въ баракЪ № 17, я замЪтилъ молодую вдову съ пятилЪтнимъ мальчикомъ, часто молившуюся и плачущую. Желая узнать ея тайну и по возможности облегчить ея горе, я пригласилъ ее въ свою семью. Женщина раз сказала намъ слЪдующее:

„Я жила съ мужемъ, Андреемъ и пятилЪтнимъ сыномъ и старухой матерью въ с. БачинЪ возлЪ Стараго Самбора. Имя мое Екатерина Яникъ. Мой мужъ служилъ почтальономъ. Обязанности свои исполнялъ не за страхъ, a за совЪсть, и съ вступленіемъ въ Самборскій уЪздъ русскихъ войскъ онъ былъ оставленъ на прежней должности. Когда русскія войска отступили, a австрійцы обратно вернулись, мой мужъ былъ арестованъ по доносу украинофиловъ и присужденъ къ смертной казни. Вся вина его состояла въ томъ, что онъ былъ сознательнымъ русскимъ человЪкомъ.

На четвертый день арестованія мужа вызвали меня съ ребенкомъ въ тюрьму. Я должна была смотрЪть на насильсгвенную смерть своего мужа".

Спрошенный передъ повЪшеніемъ о послЪднемъ своемъ желаніи, Андрей Яникъ отвЪтилъ, что онъ умираетъ невинно. Упавшую безъ чувствъ Екатерину Яникъ заперли съ ребенкомъ сначала въ Самборскихъ арестахъ, a затЪмъ она была отправлена въ Талергофъ. По поводу казни Андрея Яника писала въ свое время оффиціальная „Gazeta Lwowska": Приговоръ предателя. Андрей Яникъ, рожд. въ августЪ 1879 г. въ НедЪльной и тамъ-же приписанъ, грек.-кат. вЪроисповЪданія, отецъ одного ребенка, почтальонъ почты въ Старомъ СамборЪ былъ признанъ приговоромъ имп. суда 2 этапной команды арміи отъ 11 іюля 1915 г., виновнымъ въ государственной измЪнЪ по § 58 у. з. и § 327 в. у. з. и приговоренъ къ смертной казни черезъ повЪшеніе. Приговоръ былъ приведенъ въ исполненіе 11 іюня 1915 г. въ 3-30 ч. по полудни. *) [ *) Подлинное по польски:Skazanie zdrajcy. Andrzej Janyk, urodzony w sierpniu 1879 roku w Niedzelnej i tam przynalezny, religji grecko-katolickiej, zonaty, ojcec jednego dziecka, woznica przy c. k. urzedzie pocztowym w Starym Samborze, zostal prawomocnym wyrokiem sadu c. i k. 2 komendy etapowej armji z dnia 11 czerwca 1915 uznany miedzy innymi winnym zbrodni zdrady glownej z § 58 u. k. i zbrodni z § 327 u. k. wojsk. Za to zasadzono go na kare smierci przez powieszenie, ktora wykonano dnia 11 czerwca 1915 o godz. 3-30 po poludniu. Wobec tego c. k. Sad krajowy karny we Lwowie zarzadza celem zabezpieczenia roszczen panstwa o wynagrodzeniu wszelkiej szkody powyzszym czynem zbrodniczym lub posrednio wyrzadzonej, zajecie i tymczasowe zabezpieczenie pozostalego w Austrji spadku po s. p. Andrzeju Janyku jeszcze nieprzyznanego". ]

Учит. М. Ф. Квасникъ