Наборъ рекрутъ въ ТалергофЪ.

Военныя власти назначили надзирателями для каждаго десятка бараковъ трехъ офицеровъ лейтенантовъ. Между ними былъ мазепинецъ Чировскій. Онъ слЪдилъ за поведеніемъ русскихъ людей, въ особенности студенческой молодежи. Онъ доложилъ военнымъ властямъ, что лагерное заключеніе является для молодежи благодЪяніемъ, a лучшимъ наказаніемъ для нея явится военная служба на позиціи, Представленіе Чировскаго понравилось властямъ и въ іюлЪ 1915 г. устроили къ набору рекрутовъ. Взято на службу всЪхъ студентовъ и крестьянъ. Во время набора спрашивали каждаго, какой онъ національности. Каждый отвЪчалъ „Russe". До обЪда комиссія вовсе не обращала на это вниманія. Во время обЪда Чировскій по всей вЪроятности обратилъ вниманіе комиссіи, что въ ГаличинЪ нЪтъ „Russen" только „рутены" или „украинцы", потому одинъ изъ полковниковъ, членовъ комиссіи, сказалъ во время продолжающагося набора: „in Galizien gibt's keine Russen". Это не смутило студентовъ, они диктовали дальше: „Muttersprache-russisch". Это до того разозлило начальство, что оно распорядилось запереть въ „Einzelarest" всЪхъ студентовъ, стававшихъ къ набору до обЪда, считая ихъ солидарность предумышленнымъ упорствомъ. ВсЪхъ заперто 48 человЪкъ, между ними также моего сына Романа. Имъ угрожалъ военный судъ. Въ продолженіе мЪсяца удалось убЪдить все же „Militarkommando" въ ГрадцЪ, что слово „ruthenisch" искаженное выраженіе, имЪющее свое грамматическое начало въ словЪ „russisch", УбЪждать военныя власти помогалъ намъ офицеръ полякъ Осташевскій, надзиратель второго десятка бараковъ.

Наконецъ выпустили студентовъ изъ ареста, подвЪсивъ предварительно каждаго за руки на два часа на деревЪ (т. зв. „anbinden"). Ha военную службу взяли ихъ 10 ноября 1915 года.

 

НовыЪ транспорты изъ Галичины.

ПослЪ отступленія русскихъ армій изъ Галичины, австрійскія власти арестовали, кромЪ русскихъ, также украинофиловъ, поляковъ и евреевъ, словомъ всЪхъ, кто находился въ соприкосновеніи съ русскими войсками. Пустыя мЪста въ ТалергофЪ опять заполнились. Между новыми узниками нашелся ряный мазепинецъ изъ ЛЪска, Габлинскій, который въ 1914 году сердечно радовался арестованію Угерчанъ. Изъ поляковъ было много бургомистровъ, студентовъ и чиновниковъ, которые во время оккупаціи Галичины служили въ разныхъ вЪдомствахъ.

Въ 1916 году число жителей каждаго барака не превышало 100 человЪкъ. Гигіеническія условія улучшились, каждый изъ узниковъ имЪлъ уже по два одЪяла. Въ двухъ ресторанчикахъ можно было получить провіантъ. Чиновникамъ, получавшимъ ежемЪсячно жалованье жилось не плохо, a безденежное крестьянство сильно бЪдствовало, особенно тЪ, кто изъ дому не получали малЪйшей помощи. Со временемъ запрещено ресторанамъ отпускать провіанты узникамъ, приходилось доставать ихъ контрабандньмъ способомъ изъ Градца посредствомъ солдатъ и конфинированныхъ. Много въ этомъ дЪлЪ помогалъ г. Владиміръ Грабецъ, доставлявшій намъ продукты и передававшій наши письма на почту, за что былъ арестованъ впослЪдствіи и долгое время оставался въ подслЪдственномъ заключеніи.

Казенный столъ состоялъ изъ пятой части военной хлЪбной порціи на весь день. Утромъ получали отваръ изъ фасоли, въ полдень такой же отваръ изъ бураковъ иногда соленую рЪпу и кусокъ селедки, вечеромъ чай и два куска сахару. Узники теряли физическія силы, начали болЪть цынгой. Многіе, спасаясь отъ голодной смерти, занимались попрошайничествомъ. Во время раздачи обЪда передъ бараками интеллигенціи собирались десятками крестьяне съ просьбой отступить свою порцію.

Многія семьи посылали изъ Галичины своимъ роднымъ въ ТалергофЪ посылки со съЪстными припасами, которыя по пути портились или же, что часто случалось, пропадали.

 

Принудительныя работы.

ВначалЪ наряжали на работы исключительно интеллигенцію, въ особенности духовенство. Со временемъ, однако, интеллигенцію оставлено въ покоЪ и назначено ей ордонансовъ. На работы гоняли теперь крестьянъ безъ всякаго вознагражденія. Со временемъ раздЪлили ихъ на рабочія дружины землекоповъ, столяровъ, поваровъ, кучеровъ и т. п. и платили въ день по 20 геллеровъ, a начальникамъ дружинъ по 30 гел. Иногда къ ужину выдавалась рабочимъ прибавка изъ куска хлЪба или рыбы, больные же, которые не могли работать, были обречены на вЪрную смерть.

Въ 1916 г. была организована лагерная почта. Съ каждаго барака избрано одного разносчика писемъ, который со спискомъ жителей своего барака являлся ежедневно на сборный пунктъ всЪхъ лагерныхъ почтальоновъ и получалъ корреспонденцію.

 

Ликвидація лагера.

Въ мартЪ 1917 г. разошлась вЪсть, что насъ отпустятъ домой. ВначалЪ не вЪрилосъ. Когда однако въ наши руки попалъ императорскій рескриптъ отъ 8 марта 1917 г., мы убЪдились, что желаніемъ Карла I. было освободить всЪхъ интернированныхъ, ибо самъ фактъ интернированія являлся безправіемъ, Въ виду этого было поручено исполнительнымъ властямъ въ спЪшномъ порядкЪ разсмотрЪть всЪ дЪла заключенныхъ и разбить ихъ на партіи. Началась лихорадочная работа, которая ознаменовалась окончательнымъ освобожденіемъ интеллигенціи въ день 30 апрЪля 1917 г. Мая 2 го и 3-го дня освобождено 800 крестьянъ, a остальныхъ опредЪлили на поселеніе по группамъ. Въ первую вошли принудительно конфинированные съ правомъ выбора мЪста жительства; во вторую вошли конфинированные съ правомъ жительства за предЪлами Галичины, a въ третью конфинированные съ правомъ возвращенія въ Галичину. ЗатЪмъ подЪлили узниковъ на т. зв. „bemittelt" и „unbemittelt", то есть со средствами и безъ средствъ. ПослЪдніе перевозились на казенный счетъ, но отпускались на волю во вторую очередь.

Я попалъ въ первую категорію. Избравъ мЪстомъ жительства свой приходъ Угерцы, вернулся домой вмЪстЪ съ прихожаниномъ Іосифомъ Устіановскимъ 10-го мая. Дома засталъ я жену съ одною дочерью въ матеріальной нуждЪ. Остальные члены семьи бЪжали въ Россію. Весь живой и мертвый инвентарь разграблено въ мое отсутствіе, a зданіе, гдЪ помЪщалась читальня и кооперативъ уничтожено до основанія.

Сообщеніе Вас. Поворозника

изъ с. Великая Березовица, Тернопольскаго у.

Путешествіе изъ Галичины въ Градцъ предполагалось въ пять сутокъ. За все время Ъзды кормили трижды супомъ, a конвоировавшіе насъ львовскіе полицейскіе издЪвались надъ нами невЪроятнымъ образомъ. Изъ Градца прослЪдовали въ Талергофъ, a затЪмъ обратно въ Градцъ для дознанія. Было насъ изъ Вел. Березовицы семь человЪкъ: Василій Поворозникъ, Николай Крупа, Петръ Украинецъ, АлексЪй Геремей, Іосифъ Грабовскій, Дмитрій Мушастый и Петръ Керничный.

Въ ГрадцЪ просидЪли въ тюрьмЪ девять мЪсяцевъ. Спали на голомъ полу, въ холодЪ и грязи, имЪя только по одной парЪ бЪлья, занимались все время истребленіемъ насЪкомыхъ. Обвинялись въ шпіонажЪ и измЪнЪ.

ПослЪ произведеннаго слЪдствія и судебнаго оправданія, отправлено стариковъ АлексЪя

Геремея, Іосифа Грабовскаго и Дмитрія Мушастаго въ Гминдъ, a ocтальныхъ на итальянскій фронтъ, гдЪ находились подъ строжайшимъ надзоромъ. Петръ Украинецъ потерялъ на позиціи правую руку, Петръ Керничный умеръ на военной службЪ въ Моравской ОстравЪ, Димитрій Мушастый умеръ въ ГминдЪ, a Николай Крупа умеръ дома. Остальные вернулись благополучно и живутъ до сихъ поръ.

 

Подъ карауломъ.

Сообщеніе свящ. Ант. Бучко

изъ с. Ладанцы, Перемышляаскаго у.

4-го сентября 1914 г. привезли въ Талергофъ 2000 узниковъ въ 92 вагонахъ. 13-го сентября переведено изъ нихъ въ военную тюрьму въ ГрадцЪ (K. u. K. Garnisonsarrest in Graz, Paulustorg. 15), гдЪ прожили мы полъ года. НЪсколькократно водили подъ конвоемъ въ военный судъ передъ снЪмченнаго чеха, который, услышавъ о нашемъ русскомъ происхожденіи, бЪсился со злости, угрожая револьверомъ.

6-го марта 1915 г., изъ-за недостатка доказательствъ, пріостановлено слЪдствіе, a 22-го марта, въ день паденія Перемышля, освобождено меня изъ тюрьмы съ опредЪленіемъ на поселеніе въ стирійскомъ городкЪ Гнасъ (старославян. Князь), Фельдбахскаго уЪзда, въ 7 km. отъ извЪстнаго курорта Gleichenberg. ШестимЪсячное заключеніе въ сырыхъ казематахъ сильно подорвало мое здоровье и надЪлило ревматизмомъ.

Въ ГнасЪ началось новое страданіе. Ежедневная явка въ жандармское управленіе, ограниченіе свободы передвиженія до 7 km, въ окрестности, враждебное отношеніе мЪстныхъ жителей нЪмцевъ, дЪлали жизнь невыносимой. Тоска по роднымъ, отсутствіе извЪстій изъ родины и недостатокъ занятія убивали нравственно заточенцевъ, которыхъ число съ временемъ увеличивалось. Девятнадцать священниковъ и 23-хъ мірянъ обоего пола и разнаго возраста влекло тяжелую жизнь въ непривЪтливой чужбинЪ, гдЪ умерли священники: Мих. Гандякъ изъ Березки, Миронъ Черлюнчакевичъ изъ Крукеничъ и учителя: Гр. Задорожный изъ Джурина, І. Кульматицкій изъ Яворова - Наконечнаго. Ссыльные жили въ ГнасЪ два года. Когда же освобожденіе галичанъ было объявлено съ австрійской пардаментской трибуны, тогда одни были отпущены на свободу, a болЪе опасные для австрійскихъ властей были задержаны въ ГнасЪ.

Въ послЪднихъ дняхъ іюня, 1917 г., мнЪ было разрЪшено вмЪстЪ съ пок. свящ. Феод. Капко изъ Демянова переЪхать изъ Гнаса въ Drahotuse на Моравіи. Среди чеховъ началась совершенно иная жизнь. ВпослЪдствіи прибыли къ намъ изъ ВЪны священники: о. Маркелъ Раставецкій изъ Громна, о. Іоаннъ Мащакъ изъ Липицы Верхней и о. Николай Винницкій изъ Галича.

Въ ГнасЪ настоятель римско-кат. прихода разрЪшилъ только одному изъ нашихъ священниковъ служить въ мЪстномъ костелЪ, здЪсь же въ Drahotuse д-ръ Францъ Prikryl, извЪстный чешскій исторіографъ, весьма сочувственно относился къ нашимъ священникамъ, разрЪшая всЪмъ безъ исключенія жить въ своемъ костелЪ. Чехи откровенно оказывали свои симпатіи русскимъ галичанамъ.

Австрія опять заняла Галицію и заточенцамъ было разрЪшено вернуться домой. Въ половинЪ сентября авторъ статьи вернулся на свой приходъ въ Ладанцы, a на слЪдующій день явился ко мнЪ жандармъ, арестовавшій его 1914 г. Съ любопытствомъ, присущимъ ребенку, разсматривалъ онъ мои документы не подозрЪвая, что черезъ годъ тюрьма народовъ Австрія будетъ вычеркнута изъ списка великихъ европейскихъ государствъ.

Сообщеніе г. Крыжановскаго

изъ с. Небылова, Калуш. у.

Въ четвергъ вечеромъ, 3-го сентября 1914 пріЪхали мы въ Терезинъ въ сЪверной Чехіи, Сейчасъ же заперто насъ въ крЪпости, въ помЪщеніи кавалерійской казармы. За все время путешествія это былъ первый ночлегъ на соломЪ. На слЪдующій день вывели насъ на прогулку на земляныя насыпи кругомъ крЪпости, День былъ хорошій, кругомъ зелень, множество знакомыхъ, a всЪхъ интернированныхъ находилось въ ту пору въ ТерезинЪ несполна 1000 человЪкъ.

ЗдЪсь я роздЪлся и посмотрЪлъ на свои плечи. Отъ побоевъ полученныхъ въ КраковЪ кожа приняла темно-синій цвЪтъ. СвидЪтелями сему: бухгалтеръ Иванъ Пашкевичъ и купецъ Владиміръ Дришничъ, оба львовяне.

Въ полдень выдано котелки и обЪдъ, a послЪ послЪобЪденной прогулки и ужина заперто насъ на ночь въ тЪхъ же казармахъ. Въ началЪ получали хлЪба достаточно, съ теченіемъ времени однако порціи малЪли. Гулять разрЪшалось въ узкомъ внутреннемъ дворЪ. Въ дождливые дни сидЪли почти цЪлый день подъ ключомъ въ казармахъ. Такъ жили въ продолженіе трехъ мЪсяцевъ. Случалось, что наши ключники, идя на базаръ за покупками для кухни и буфета, брали охотниковъ изъ среды узниковъ въ городъ. Вообще жизнь въ ТерезинЪ была довольно сносной благодаря сочуствію и матеріальной поддержкЪ чеховъ. Дисциплина постепенно падала, не запирали насъ больше въ душныхъ кавалерійскихъ помЪщеніяхъ, разрЪшалось свободно входить въ казарменный дворъ и гулять тамъ подъ надзоромъ стражи.

5 го мая 1915 г. погрузили насъ въ спеціальный поЪздъ и черезъ двое сутокъ привезли въ Талергофъ. ЗдЪсь объявлено мнЪ рЪшеніе слЪдственной комиссіи для интернированныхъ въ ГрадцЪ, что останусь жить до конца войны въ ТалергофЪ, a въ августЪ вмЪстЪ съ другими опредЪлили на военную службу. Передъ отправленіемъ въ полкъ перевели меня въ 27-ой баракъ подъ надзоръ украинофила д-ра Вл. Чировскаго, извЪстнаго нашимъ талергофцамъ своей ненавистью ко всему русскому, a также вымогательствами и взяточничествомъ отъ интернированныхъ, за что былъ приговоренъ военнымъ судомъ къ 6-ти лЪтней каторгЪ.

Въ октябрЪ пріЪхалъ мой отецъ изъ Талергофа въ Oberhollabicum, a я отправился въ первыхъ дняхъ ноября на военную службу въ 33 полкъ ландверы въ КраковЪ. Не смотря на офицерскій чинъ, полученный мною еще въ 1906 году, и мой протестъ, меня опредЪлили въ полкъ на правахъ рядового, a заперли въ военномъ арестЪ вмЪстЪ съ однимъ крестьяниномъ изъ долинскаго уЪзда, заподозрЪннымъ въ государственной измЪнЪ и вмЪстЪ съ нЪкимъ Іосифомъ Гуменчукомъ изъ Дрогобыча. Въ старшіе назначено намъ ефрейтора Антона Цюру, учителя изъ Роздола, жидачевскаго уЪзда.

22-е марта 1916 вызвали меня въ канцелярію и здЪсь адъютантъ прочелъ мнЪ въ присутствіи полковника Фрейсингера рЪшеніе министерства краевой обороны, на основаніи котораго меня разжаловали въ нижніе чины по причинЪ моихъ опасныхъ политическихъ убЪжденій. Въ качествЪ ландштурмана служилъ затЪмъ въ 33, 91, 31 пЪхотныхъ полкахъ, въ послЪднемъ подъ командой добраго поручика Козака. Побывалъ на итальянскомъ фронтЪ, въ бояхъ на горЪ подъ Monfalerne, a послЪ болЪзни служилъ въ качествЪ военнаго писаря въ ПеремышлЪ вплоть до ноября 1918 года.

Сообщеніе Ивана А. Васюты.

Волковцы, у. Снятинъ.

Въ послЪднюю ночь передъ отъЪздомъ изъ сяноцкой тюрьмы мы узнали что насъ отвезутъ въ Грацъ. Однако, мы ошиблись въ нашихъ надеждахъ на лучшую жизнь, ибо проЪхавъ черезъ Грацъ, мы очутились въ ТалергофЪ.

Былъ мЪсяцъ ноябрь. Въ палаткахъ царили морозъ, грязь, насЪкомыя. Какъ позже оказалось, тамъ уже побывали до нашего пріЪзда тысячи людей. Палатки были назначены для карантина. Купить нечего, голодъ донимаетъ и нельзя выйти на просторъ, ибо палатки окружены колючей проволокой.

 

 

Группа интернированныхъ интеллигентовъ.

 

ПослЪ двухънедЪльнаго карантина отправляютъ насъ въ весьма примитивную баню. По серединЪ котелъ съ полутеплой водой, рядомъ разставлены грязныя корыта, полъ изъ каменныхъ, холодныхъ плитъ. Велятъ раздЪваться на дворЪ, на снЪгу. Одежду забираютъ для дезинфекціи, насъ гонятъ въ гангары купаться, a послЪ купели опять на снЪгъ одЪваться.

Въ новыхъ баракахъ, въ которыхъ размЪстились послЪ бани, страшная скученность. ЧеловЪкъ по 250—280 въ одномъ, ночью лежащимъ трудно повернуться.

Ежедневно пригоняли въ Талергофъ новыя партіи, ежедневно ихъ раздЪвали на снЪгу, послЪдствіемъ чего были массовыя заболЪванія заключенныхъ сыпнымъ тифомъ и другими болЪзнями. Эпидемія косила народъ десятками и сотнями. Въ одно время казалось, что весь лагерь вымретъ и одной живой души не останется.

Были между нами свои врачи, напр. Влад. Могильницкій изъ Бучача и д-ръ Войтовичъ изъ Перемышля. Они работали сверхъ своихъ силъ, однако результаты были незначительны. Нехватало лЪкарствъ, инструментовъ и средствъ.

Эпидемія между тЪмъ распространялась съ ужасающей скоростью. Какъ я уже выше упомянулъ, въ баракахъ находилось по 250 — 280 человЪкъ, a были бараки съ нарами въ три этажа, которые вмЪщали по 500 человЪкъ. БолЪли буквально всЪ. ВначалЪ такой больной чувствовалъ себя весьма несчастнымъ и одинокимъ. Когда же позже больной тифомъ видЪлъ, что сосЪдъ его справа не живетъ, слЪва догораетъ, сверху стягиваютъ покойника a въ коридорЪ лежитъ вмЪстЪ и рядомъ нЪсколько человЪкъ и бредитъ въ тифозномъ жару, тогда дЪлался постепенно равнодушнымъ къ своей болЪзни и къ окружающей его средЪ.Сегодня тебя тащатъ на кладбище, завтра меня, и такъ продолжалось безъ конца. Поднявшись утромъ съ постели, мы первымъ дЪломъ замЪчали на улицЪ передъ бараками покойниковъ въ разныхъ позиціяхъ — голыхъ, въ лохмотьяхъ. Одни лежали подъ навЪсами крышъ, другіе прямо въ грязи, a подъ часовенкой, къ полудню, набиралось ежедневно 30 — 40 — 50 гробовъ съ покойниками.

Эпидемія унесла въ продолженіи двухъ мЪсяцевъ до трехъ тысячъ жертвъ. ВсЪ онЪ схоронены подъ „соснами".

Въ другой половинЪ лЪта производился рекрутскій наборъ. ВсЪхъ до 50-лЪтняго возраста взяли на военную службу. Молодыхъ сейчасъ же погнали на позиціи, кто постарше, тЪхъ отправили въ началЪ 1916. Настало именно время когда австрійскіе вожди почувствовали недостатокъ въ пушечномъ мясЪ. Тутъ уже не разбирали, благонадежный ли человЪкъ или же политически заподозрЪнный, всЪ мало мальски внЪшне здоровые оказывались подходящими солдатами.

И меня опредЪлили въ началЪ марта 1916 на военную службу. Не стану скрывать, не понравился мнЪ этотъ сюрпризъ, однако съ другой стороны, почувствовалъ удовольствіе, что вырвусь изъ грязной клЪтки на свЪжій воздухъ, на Божій свЪтъ. Недолго радовался я свободЪ, ибо на третій день Пасхи меня опять арестовали, благодаря мазепинцу эксъ-жандарму Добрянскому - Демковичу, вертЪвшемуся между нами въ полку. Именно онъ обвинилъ насъ четырехъ въ государственной измЪнЪ, послЪдствіемъ чего мы очутились въ военной тюрьмЪ въ ГрацЪ. ПослЪ предварительнаго слЪдствія, продолжавшагося, въ общемъ, два мЪсяца, получили я и мой товарищъ Іосифъ Кебузъ изъ с. Пикуличъ, Перемышльскаго уЪзда, по 15 мЪсяцевъ, a студентъ М. Гукъ изъ Львова 18 мЪсяцевъ. Судъ опредЪлилъ намъ въ защитники украинофила д-ра Чировскаго, который однако своими разъясненіями суду относительно опасности для государства „руссофильскаго" движенія больше защищалъ свидЪтеля, то есть упомянутаго эксъ-жандарма, a намъ тЪмъ самымъ сослужилъ медвЪжью услугу. Конечно мы обжаловали приговоръ, но безъ пользы и безъ результата.

По истеченіи двухъ мЪсяцевъ осматривалъ тюрьму генералъ, по національности изъ южныхъ славянъ. ВсЪхъ арестантовъ уставили въ двЪ шеренги, a генералъ обращается къ намъ съ вопросомъ, нЪтъ ли у кого какой-нибудь просьбы или жалобы. Тутъ мнЪ вспомнилась исторійка французскаго капитана Дрейфуса приговореннаго въ свое время за государственную измЪну къ четыремъ годамъ каторжныхъ работъ, какъ онъ послЪ двухълЪтняго заключенія исходатайствовамъ ревизію приговора и былъ освобожденъ отъ дальнЪйшаго наказанія. ЗахотЪлось и мнЪ попробовать счастья и я, скрЪпя сердце, выступилъ впередъ. Изложивъ свою жалобу и безпочвенную клевету со стороны доносчика, послужившую причиной незаслуженнаго наказанія, я просилъ генерала о пересмотрЪ моего и товарищей дЪла.

 

 

Группа крестьянъ

 

Не знаю, тронуло ли генерала наше несчастье или дЪйствительно онъ пожелалъ, чтобы правда восторжествовала, a быть можеть, зналъ кое-что о массовыхъ ссылкахъ галичанъ въ глубъ Австріи - онъ пообЪщалъ намъ заняться ближе нашей судьбой. Въ непродолжительномъ времени послЪ его отъЪзда намъ объявили, что будетъ пересмотръ дЪла въ дивизіонномъ судЪ и допросъ нами поставленныхъ свидЪтелей. Насъ отправили въ роту, a черезъ нЪсколько недЪль оправдали отъ вины и наказанія.

Во время второго разбирательства выяснилось, что нашъ споръ съ эксъ-жандармомъ неимЪлъ политическаго характера, угрожающаго цЪлости и суверенности Австрійской имперіи, ибо заключался въ препирательствЪ относительно существованія въ ГаличинЪ русскихъ просвЪтительныхъ институцій и обществъ по окончаніи войны. Мы, конечно, отстаивали свою позицію, a доносчику хотЪлось видЪть въ ГаличинЪ монопольную мазепію, потому не постЪснялся оклеветать насъ передъ военными властями.

На судЪ признали эксъ-жандарма невмЪняемымъ, a насъ послЪ освобожденія отправили на италіанскій фронтъ, сперва въ Силянъ, a послЪ въ Кальдонасо и Asijado. ЗдЪсь мучились мы, взбираясь съ кирками и винтовками по Альпамъ, вплоть до развала Австріи.