СвидЪтельство узника изъ Снятинщины.

с. Волчковцы, Снятинскаго уЪзда.

(Сообщеніе Ивана A. Васюты).

Въ послЪднюю ночь передъ отъЪздомъ изъ сяноцкой тюрьмы, узнаемъ, что мы будемъ отправлены въ Градецъ. Однако мы ошиблись въ нашихъ разсчетахъ на улучшеніе нашего положенія, ибо проЪхавъ черезъ Градецъ, мы очутились въ ТалергофЪ.

Былъ мЪсяцъ ноябрь. Мы были размЪщены въ палаткахъ, въ которыхъ гослодствовали грязь, насЪкомыя и холодъ. Позже мы узнали, что въ этихъ палаткахъ побывали до нашего пріЪзда тысячи людей.

Палатки были назначены для карантина. Купить нечего, голодъ допекаетъ и нельзя выйти на просторъ, ибо палатки окружены колючей проволокой.

ПослЪ двухнедЪльнаго карантина отправляемся въ весьма своеобразную баню. По серединЪ котелъ съ полутеплой водой, рядомъ разставлены грязныя корыта, полъ вымощенъ каменными, леденящими ноги плитами. Велятъ раздЪваться во дворЪ, на снЪгу. Одежду забираютъ для дезинфекціи, насъ гонятъ въ ангары купаться, a послЪ купанья опять на снЪгъ — одЪваться.

Въ новыхъ баракахъ, въ которыхъ мы размЪстились послЪ бани, страшная скученностъ. По 250 — 280 человЪкъ въ одномъ, ночью трудно обернуться.

Ежедневно прибывали въ Талергофъ новыя партіи, ежедневно ихъ раздЪвали на снЪгу, послЪдствіемъ чего были массовыя заболЪванія заключенныхъ сыпнымъ тифомъ и другими болЪзнями. Эпидемія косила народъ десятками и сотнями. Въ одно время казалось, что весь лагерь вымретъ и живой души въ немъ не останется.

Были между нами свои врачи, н. пр. д-ръ Влад. Могильницкій изъ Бучача и д-ръ Войтовичъ изъ Перемышля. Они работали сверхъ своихъ силъ, однако результаты были незначительны. Нехватало лекарствъ, инструментовъ и средствъ.

Эпидемія между тЪмъ распространялась съ ужасающей скоростью. Какъ я уже упомянулъ, въ баракахъ находилось по 250 — 280 человЪкъ, a были бараки съ нарами въ три этажа, которые вмЪщали по 500 человЪкъ. БолЪли рЪшительно всЪ. Въ началЪ такой больной чувствовалъ себя весьма несчастнымъ и одинокимъ. Когда же позже больной тифомъ видЪлъ, что сосЪдъ его справа мертвъ, слЪва догораетъ, сверху стягиваютъ покойника, a въ коридорЪ лежитъ рядомъ нЪсколько человЪкъ и бредитъ въ тифозномъ жару, тогда дЪлался постепенно равнодушнымъ къ своей болЪзни и къ окружающей его средЪ. НынЪ его тащатъ на кладбище, потащатъ завтра меня, и такъ продолжалось безъ конца. Когда человЪкъ поднялся утромъ съ постели, видЪлъ на улицЪ передъ бараками покойниковъ въ разныхъ видахъ — голыхъ, въ лохмотьяхъ, одни лежали подъ навЪсами крышъ, иные прямо въ грязи — на землЪ, a подъ часовенькой къ полудню собиралось ежедневно 30-40-50 гробовъ съ покойниками.

Эпидемія унесла въ продолженій двухъ мЪсяцевъ до трехъ тысячъ жертвъ. ВсЪ они похоронены „подъ соснами".

Въ другой половинЪ лЪта производился рекрутскій наборъ. Были зачислены на военную службу всЪ до 50-лЪтняго возраста. Молодыхъ сейчасъ же погнали на позиціи, a кто постарше, то были взяты въ началЪ 1916 г. Настало именно время, когда австрійскіе вожди почувствовали недостатокъ въ пушечномъ мясЪ. Тутъ уже не стали разбирать, благонадеженъ ли человЪкъ или же политически заподозрЪнъ, всЪ мало-мальски внЪшне здоровые оказались подходящими солдатами.

И я былъ опредЪленъ въ началЪ марта 1916 г. на военную службу. Не стану скрывать не понравился мнЪ этотъ сюрпризъ, однако, съ другой стороны, я почувствовалъ до нЪкоторой степени удовлетвореніе, надЪясь вырваться на волю изъ грязной клЪтки.

Не долго радовался я свободЪ, ибо на третій день Пасхи я былъ опять арестованъ, благодаря мазепинпу экс-жандарму Добрянскому-Демковичу, вертЪвшемуся между нами въ полку. Именно онъ обвинилъ насъ четверыхъ въ государственной измЪнЪ, послЪдствіемъ чего мы очутились въ военной тюрьмЪ въ ГрадецЪ.

 

Водонапорная башня.

ПослЪ предварительнаго слЪдствія продолжавшагося въ общемъ два мЪсяца, получаемъ, я и мой товарищъ Іосифъ Кебузъ, изъ с. Пикуличъ, Перемышльскаго уЪзда, по 15 мЪсяцевъ военной тюрьмы, студентъ Зваричъ изъ Сулимова жолковскаго уЪзда, 12 мЪсяцевъ, a студентъ М. Гукъ изъ Львова — 18 мЪсяцевъ. Судъ опредЪлилъ намъ въ защитники украинофила д-ра Чировскаго, который на судЪ — своими разъясненіями относительно опасности для государства „руссофильскаго" движенія больше защищалъ свидЪтеля, то есть эксжандарма Добрянскаго, a намъ тЪмъ самымъ оказалъ медвЪжью услугу.

По прочтеніи приговора мы внесли жалобу, не принесшую намъ, однако, ни малЪйшей пользы.

По истеченіи двухъ мЪсяцевъ пріЪзжаетъ осматривать тюрьму какой то генералъ, по національности изъ южныхъ славянъ. Во время обыкновеннаго допроса генераломъ арестантовъ, относительно обращенія тюремной администраціи, пропитанія и вообще порядка, я, скрЪпя сердце, выступилъ впередъ и, изложивъ свою жалобу и лишенную основаній клевету со стороны доносчика, послужившую причиной незаслуженнаго наказанія просилъ генерала о пересмотрЪ моего и товарищей дЪла. Не знаю, повЪрилъ ли генералъ моей жалобЪ, a быть можетъ зналъ кое-что о массовыхъ ссылкахъ галичанъ въ глубь Австріи, но онъ пообЪщалъ намъ заняться ближе нашей судьбой. НЪкоторое время спустя послЪ его отъЪзда намъ объявлено, что будетъ пересмотръ дЪла въ дивизіонномъ судЪ и допросъ нами поставленныхъ свидЪтелей.

Мы были отправлены въ роту, a черезъ нЪсколько недЪль затЪмъ оправданы и освобождены отъ наказанія.

Во время второго разбирательства выяснилось, что нашъ споръ съ экс-жандармомъ не имЪлъ политическаго характера, a заключался въ препирательствЪ относительно существованія въ ГаличинЪ русскихъ просвЪтительныхъ институцій и обществъ по окончаніи войны. Мы конечно отстаивали свою позицію, a доносчику хотЪлось видЪть въ ГаличинЪ монопольную мазепію, потому не постЪснялся оклеветать насъ передъ военными властями.

На судЪ признали жандарма невмЪняемымъ, a насъ послЪ освобожденія отправили на итальянскій фронтъ, сперва въ Силанъ, a послЪ въ Кальдонасо и Asijago. Тамъ томились мы, взбираясь съ кирками и винтовками по Альпамъ, вплоть до развала Австріи.

И. A. В.