Вопрос бытия в философии Сократа

 

Придя к выводу о неправильности исследования причины бытия, как он её понимал, эмпирическим путем, Сократ перешел к философскому рассмотрению истины бытия в отвлеченных понятиях. С этой точки зрения критерием истины является соответствие того, что познается, своему понятию.

Своей трактовкой истины в понятиях Сократ перевел проблематику познания в новую плоскость, сделав предметом философского познания само знание. Все бытие, лишенное собственного разума и смысла, вытеснено из этого предмета, исключено из него. Сократовская философия имеет дело не с бытием, но со знанием о бытии. И это знание - результат познания в понятиях божественной по своему характеру причины, а вовсе не эмпирического изучения вещей и явлений бытия. Понятие в концепции Сократа - это не результат одних лишь мыслительных усилий познающего субъекта, не просто субъективный феномен человеческого мышления, но некая умопостигаемая объективность разума.

Так, прекрасное, согласно Сократу, существует само по себе, объективно и независимо, например, от прекрасной лошади, прекрасной женщины или прекрасной книги. Кроме того, понятие прекрасного самого по себе не является результатом индуктивного обобщения схожих черт прекрасных предметов в общее определение, но, напротив, предшествует этим предметам и придает им их прекрасный смысл.

Таким образом, Сократ считал бытие не может вступать ни с чем ни в какие отношения, поэтому оно неизменно, непреходяще, неподвижно, недробимо и т.д. Бытие как предмет интеллектуального созерцания дано непосредственно и никакого опосредования в себе не содержит. Всякое опосредование, всякая связь бытия с чем-то другим и определение через это другое, есть релятивизация; опосредование характерно для мира чувственного, оно невозможно в сфере истинного бытия.

 

Политико-правовые взгляды Сократа

 

Политико-правовые взгляды Сократа представляют собой составную часть всей его моральной философии, в рамках которой этическое и политическое тесно переплетены. Этика в понимании Сократа политична, политика этична. Высшей и наиболее важной добродетелью является добродетель политическая, к которой Сократ относил искусство управления полисными делами. При помощи именно этого искусства люди делаются хорошими политиками, начальниками, домоправителями и вообще полезными для себя и других гражданами государства. Причем эта высшая добродетель, именуемая Сократом царской, одинаково значима и в частной и в публичной жизни человека: в обоих случаях речь идет об одном и том же – об управлении соответствующими делами (полисными или домашними) на основе знания. Умение хорошего хозяина, управителя дома сходно с умением хорошего начальника, и первый легко может заняться делами второго.

Основной принцип сократовской моральной философии, согласно которому добродетель – это знание, в политико-правовой сфере формулируется следующим образом: "Править должны знающие". Это требование резюмирует философские представления Сократа о разумных и справедливых началах государства и права и критически адресуется им ко всем формам политического устройства. "Цари и правители, - подчеркивает он, не те, которые носят скипетры, не те, которые избраны известными вельможами, и не те, которые достигли власти посредством жребия или насилием, обманом, но те, которые умеют править". Эта сократовская версия "философа на троне" - неизбежное следствие того интеллектуального аристократизма в политической сфере, которым пронизана вся его моральная философия. И показательно, что политический идеал Сократа в равной мере критически возвышается над демократией, олигархией, тиранией, родовой аристократией и традиционной царской властью.

В плане теоретическом сократовский идеал представлял собой попытку сформулировать идеально разумную сущность государства, а применительно к практической политике был направлен на утверждение принципа компетентности в полисном управлении.

Резко отрицательно относился Сократ к тирании как режиму беззакония, произвола и насилия. Подчеркивая недолговечность тирании, он отмечал, что тиран, казнящий неугодных ему здравомыслящих и дельных граждан, непременно будет в скором времени наказан и сам.

Монархия, с точки зрения Сократа, тем отличается от тирании, что опирается на законные права, а не на насильственный захват власти, а поэтому и обладает моральным значением, отсутствующим у тирании. Аристократию, которая определяется как власть немногих знающих и моральных людей, Сократ предпочитает всем другим государственным формам, в особенности направляя острие своей критики против античной демократии как неприемлемой с его точки зрения безнравственной формы государственной власти.

Но эти выпады Сократа не означали, что он хотел бы насильственным образом заменить демократию какой-либо иной политической формой. Речь шла, скорее, о необходимости совершенствования демократии, о необходимости иметь компетентное правление. Таковы основные политические взгляды философа, повлиявшее на мировоззрение философа.

ФИЛОСОВСКИЙ МЕТОД СОКРАТА

 

Сократовский метод, имевший своей задачей обнаружение «истины» путем беседы, спора, полемики, явился источником идеалистической «диалектики», под которой в древности понимали искусство добиться истины путем раскрытия противоречий в суждении противника и преодоления этих противоречии. Тогда некоторые философы считали, что раскрытие противоречий в мышлении и столкновение противоположных мнений является лучшим средством обнаружения истины.

Основные составные части сократовского метода: «ирония» и «майевтика» – по форме, «индукция» и «определение» – по содержанию. Сократовский метод, это, прежде всего метод последовательно и систематически задаваемых вопросов, имеющих своей целью приведение собеседника к противоречию с самим собой, к признанию собственного невежества.6 В этом и состоит сократовская «ирония».

Однако Сократ ставил своей задачей не только «ироническое» раскрытие противоречий в утверждениях собеседника, но и преодоление этих противоречий с целью добиться «истины». Поэтому продолжением и дополнением «иронии» служила «майевтика» – «повивальное искусство». Сократ хотел этим сказать, что он помогает своим слушателям родиться к новой жизни, к познанию «всеобщего» как основы истинной морали.

Основная задача философского метода Сократа – найти «всеобщее» в нравственности, установить всеобщую нравственную основу отдельных, частных добродетелей. Эта задача должна быть разрешена стимулированием мощи души через иронию и индуктивное размышление.

Беседа Сократа исходит из фактов жизни, из конкретных явлений. Он сравнивает отдельные этические факты, выделяет из них общие элементы, анализирует их, чтобы обнаружить препятствующее их объединению противоречащие моменты, и, в конечном счете, сводит их к высшему единству на основе отысканных существенных признаков. Таким путем он достигает общего понятия. Так, например, исследование отдельных проявлений справедливости или несправедливости открывало возможность определения понятия и сущности справедливости или несправедливости вообще.

«Индукция» и «определение» в диалектике Сократа взаимно дополняют друг друга. Если «индукция» – это отыскание общего в частных добродетелях путем их анализа и сравнения, то «определение» – это установление родов и видов, их соотношения, «соподчинения».

Вот как, например, в разговоре с Евтидемом, готовившимся к государственной деятельности и желавшим знать, что такое справедливость и несправедливость, Сократ применил свой «диалектический» метод мышления. Сначала Сократ предложил дела справедливости заносить в графу «дельта», а дела несправедливости – в графу «альфа», затем он спросил Евтидема, куда занести ложь. Евтидем предложил занести ложь в графу несправедливости – «альфа». То же предложил он и в отношении обмана, воровства и похищения людей для продажи в рабство. Равным образом на вопрос Сократа можно ли что-либо из перечисленного занести в графу справедливости – «дельта», Евтидем отвечал решительным отрицанием. Тогда Сократ задал Евтидему вопрос такого рода: справедливо ли обращение в рабство жителей несправедливого неприятельского города. Евтидем признал подобный поступок справедливым. Тогда Сократ задал подобный же вопрос относительно обмана неприятеля и относительно кражи и грабежа добра у жителей неприятельского города. Все эти поступки Евтидем признал справедливыми, указав, что он первоначально думал, что вопросы Сократа касаются только друзей. Тогда Сократ указал, что все поступки, первоначально отнесенные к графе несправедливости, следует поместить в графу справедливости. Евтидем согласился с этим. Тогда Сократ заявил, что, следовательно, прежнее «определение» неправильно и что следует выдвинуть новое «определение»: «По отношению к врагам такие поступки справедливы, а по отношению к друзьям несправедливы, и по отношению к ним, напротив, следует быть как можно справедливее». Однако и на этом Сократ не остановился и, снова прибегая к «индукции», показал, что и это «определение» неправильно и требует замены его другим. Для достижения этого результата Сократ снова обнаруживает противоречия в положении, признанном собеседником за истинное, а именно в тезисе о том, что в отношении друзей следует говорить только правду. Правильно ли поступит военачальник, спрашивает Сократ, если он, для того чтобы поднять дух войска, солжет своим войнам, будто бы приближаются союзники. Евтидем соглашается, что подобного рода обман друзей следует занести в графу «дельта», а не «альфа», как это предполагается предыдущим «определением». Равным образом, продолжает «индукцию» Сократ, не справедливо ли будет, если отец обманет своего заболевшего сына, не желающего принимать лекарство, и под видом пищи заставит его это лекарство принять, и тем самым своей ложью вернет сыну здоровье. Евтидем соглашается, что и такого рода обман следует признать делом справедливым. Тогда Сократ спрашивает его, как назвать поступок того человека, который, видя своего друга в состоянии отчаяния и, боясь, как бы он не кончил жизнь самоубийством, украдет или просто отнимет у него оружие. Эту кражу, или этот грабеж, Евтидем также вынужден занести в графу справедливости, нарушая снова предыдущее «определения» и приходя к выводу, подсказанному Сократом, что и с друзьями не во всех случаях надо быть правдивыми. После этого Сократ переходит к вопросу о различии добровольного и недобровольного поступка, продолжая свою «индукцию» и добиваясь нового, еще более точного «определения» справедливости и несправедливости. В конечном итоге получается определение несправедливых поступков как тех, которые совершаются в отношении друзей с намерением им навредить.

Процесс установления Сократом истины заканчивался, по его словам, дефиницией. Целью дефиниции была понятийная фиксация общего, полученного при помощи индукции. Дефиницию, по Сократу, следует подвергнуть новой иронии, а если общее еще содержало противоречия, сформировать таким же путем (через маевтику и индукцию) новую дефиницию. Дефиниция в Сократовом понимании служит понятийным упорядочением достигнутого знания, установлением его видов и родов и их взаимных отношений.

Итак, мы рассмотрели филосовский метод Сократа, целью которого было достижение истины обнаружением противоречий в утверждениях противника.

Сократ (469 - 399 гг. до н. э.) - звезда первой величины на небосклоне Древней Греции. К. Маркс справедливо назвал его олицетворением философии. Влияние, оказанное им на прогресс человеческого познания, ощущается до наших дней. Философский интерес Сократа к проблематике человека и человеческого познания знаменовал собой поворот от прежней натурфилософии к философии практической, моральной. Натурфилософы, или фисиологи, пытались ответить на вопрос: "Что такое природа и последняя реальность вещей?". Сократа же мучает другая проблема: "В чем природа и последняя реальность человека?". В молодости Сократ посетил Дельфы и его поразило изречение, начертанное над входом в храм Аполлона: "Познай самого себя" Этот призыв Сократ сделал своим девизом. Познай самого себя, а через это - смысл, роль и границы человеческого познания вообще, по сути, весь мир и свое место в нем.

Сократ считал, что он мудрее других не потому, что он действительно мудр, а потому, что он знает, что его мудрость ничего не стоит перед мудростью Бога. Отсюда его знаменитое изречение: "Я знаю, что я ничего не знаю". Истинное знание - знание в сущности божественное, от Бога. Оно не имеет ничего общего с мнением толпы, случайными влечениями и переменчивыми чувствами. Человек не может сравняться с Богом в мудрости, но и того, что ему доступно, достаточно для нравственной жизни. Добро и зло, по Сократу, - следствие наличия или отсутствия знания, познания. Богатство, власть, слава, здоровье, красота и т. п. "не могут быть по собственной природе благами как таковые, но, скорее, выходит так: если они ведомы невежеством, то способствуют злу наибольшему; если же, напротив, управляемы рассуждением, наукой и познанием, то становятся благами наибольшими; сами по себе ни одни, ни другие цены не имеют".

Сократ - непревзойденный мастер диалога. Считая, что сам он истиной не обладает, Сократ помогал родиться ей в душе другого человека, своего собеседника. Свой метод он уподоблял повивальному искусству - профессии его матери. Отсюда майевтика - метод философствования, состоящий в том, чтобы с помощью искусно поставленных вопросов привести собеседника к истинному знанию. Сократ, таким образом, стоит у истоков рационалистических и просветительских традиций европейской мысли.

 

8. Учёное незнание Сократа

Сократ: "Я знаю, что ничего не знаю

Его фундаментальное убеждение – что сам он «ничего не знает» и, чтобы стать мудрым, расспрашивает других людей, считающимися мудрыми. Сократ пришел к выводу, что это убеждение в собственном незнании и делает его мудрейшим, поскольку другие люди не знают даже этого. Обычные приемы ведения диалога у Сократа: опровержение через приведение к противоречию и ирония – притворное неведение, уход от прямых ответов. Согласно платоновской Апологии, на самом деле Сократ, говоря «чистую правду» о своем незнании, хотел указать на ничтожность человеческого знания по сравнению с божественной мудростью; сам не скрывая своего незнания, он хотел привести к такому же состоянию своих собеседников.

 

 

9. Объективный идеализм Платона

С сократовского переворота начинается период высокой классики в античной философии. Самым талантливым учеником Сократа стал Платон. В противоположность Сократу он был выходцем из знатнейшей семьи: по линии матери его род восходил к Соломону. По линии отца никто из мужчин в этой семье не умирал своей смертью, будучи вовлеченными в политические интриги высшего света Афин. В отличие от Сократа Платон обладал привлекательной внешностью и атлетическим телосложением, за что и получил свое имя, под которым вошел в историю (имя, данное ему при рождении, – Аристокл). Его учитель по гимнастике, которого, что примечательно, звали так же, как родного отца мыслителя, Аристон, дал ему имя Платон, что в переводе с древнегреческого означает «широколобый, широкоплечий». Вся жизнь Платона окутана легендами. Одна из них гласит, что его матери однажды во сне явился белый лебедь – символ бога Аполлона – как знамение грядущего рождения Платона, имеющего божественное происхождение. Согласно другой легенде, младенцу Платону божественные пчелы вложили в уста нектар, когда его родители и кормилица были на религиозном празднике, и это стало знамением сладкозвучности Платона, о трактатах которого будут спорить, чем они являются в первую очередь: философскими трактатами или художественными произведениями. Платона с детства обучали всем искусствам лучшие учителя, и он весьма преуспел в поэзии, музыке, живописи. Еще одна легенда гласит, что встреча с Сократом настолько потрясла Платона, что сам бог Гефест помогал Платону уничтожать все свои юношеские творения, ибо с этого момента Платон решил посвятить себя исключительно философии. Платон очень тяжело переживает казнь любимого учителя Сократа, поэтому он покидает Афины на долгие 12 лет, посетив во время своих странствий Египет, Южную Италию и Сицилию, и возвращается в Афины зрелым сформировавшимся мыслителем, способным открыть собственную школу. Благодаря сократовскому перевороту, давшему самостоятельную жизнь науке и философии, в платоновской Академии будет царствовать наука уже не в натурфилософской форме, а в форме математического естествознания.

Платон развил наследие учителя прежде всего посредством онтологизации этического рационализма Сократа: Платон возвращается к учению элеатов, которые первыми отрефлексировали онтологию как учение о бытии, но делает это на качественно новом уровне, обогатившись сократовским пониманием собственно философского предмета и метода. Истинно сущее бытие Платона – это вечные совершенные идеи (греч. idea — понятие, представление), или эйдосы (греч. eidos — вид, образ; у Платона – субстанциальные идеи), а именно идеи блага, красоты, мужества, справедливости, мудрости, истины и т. п. Вечные совершенные идеи Платона – это те же добродетели Сократа, но теперь уже совершенно четко отрефлексированные как элементы подлинного бытия. Мир вещей, по Платону, – это мир теней. Вещи существуют как материальная реальность, но она выступает в силу ее временности, тленности, текучести, преходящего характера только как более или менее отчетливое отражение вечных совершенных идей. Говоря предельно абстрактным философским языком, по учению Платона, вечные совершенные идеи первичны, а материя вторична. Это значит, что фундамент бытия человека в мире составляют вечные совершенные идеи. В этом принципе скрыт глубокий жизнеутверждающий смысл: каждый из нас существует в той степени реально, в какой мы отчетливо воплощаем в себе идею блага, красоты, мужества, справедливости и т. п.

Вечные совершенные идеи Платона выполняют по отношению к миру вещей следующие основные функции:

1) они являются причиной бытия мира вещей;

2) они являются сущностью вещей;

3) они являются образцом для мира вещей;

4) они выступают целью бытия мира вещей.

Таким образом, основные теоретические характеристики онтологии Платона следующие:

1) классик объективного идеализма;

2) метафизик;

3) ему присуща телеология как учение о целесообразности, зародившаяся в учении Анаксагора, но впервые отрефлексированная им.

В гносеологии Платон как классик объективного идеализма является рационалистом. Его рационализм теоретически осознанно выражен в доказательстве трех тезисов о том, что знанием не является:

1) чувственное восприятие;

2) правильное мнение (хотя мнение выражается в логических формах, но оно субъективно);

3) даже правильное мнение «со смыслом», т. е. особенно нагруженное обоснованное мнение (что доказывается с занудством настоящего классика).

Что же является знанием по Платону? Знание – это постижение сущности вечных совершенных идей. Как этого достичь? Платон разрабатывает, пожалуй, самую романтичную концепцию познания, – концепцию припоминания душой человека вечных совершенных идей, в царстве которых она пребывала до соединения с телом. От чего зависит, что у одних людей достаточно отчетливые представления о сущности вечных совершенных идей, а у других – весьма смутные? Платон раскрывает, что причина этого кроется в эросе (греч. Eros (Erotos) – в древнегреческой мифологии бог любви), т. е. в том, насколько душа влюблена в этот мир вечных совершенных идей, от этого зависит размах крыльев души и высота ее полета. При всем романтизме этой концепции она приводит к важному практическому выводу: если не любить свою память, то она ответит тем же. А любить что-то или кого-то – это значит послужить тому, что любишь, посвятить этому время. Любите свою память! Какова же сама метода припоминания сущности вечных совершенных идей? Произведения Платона, посвященные постижению идей, называются «Диалоги», соответственно, метод, развиваемый в этих диалогах, – это метод его любимого учителя, т. е. диалектика.

Обратите внимание, что элеаты Сократ и Платон в онтологии – метафизики, а в гносеологии – диалектики. В связи с этими характеристиками необходимо ввести понятие объективной и субъективной диалектики. Объективная диалектика – это процесс развития в структуре бытия и соответственно возможная характеристика онтологии, субъективная диалектика – это процесс развития в структуре познания и характеристика гносеологии. Получается, что у элеатов Сократа и Платона есть субъективная диалектика и нет диалектики объективной.

Платон продолжил развитие главного детища сократовского переворота – этики. В дополнение к онтологическому и гносеологическому аспектам этики, разработанным Сократом, Платон раскрывает социальный аспект этики. Онтологический аспект заключается в том, что нравственность укоренена в структуре бытия; причина нравственности – не в человеческих установлениях, а в единой божественной сущности. Но онтологический аспект затрагивает только потенциальное бытие нравственности. Гносеологический аспект нравственности – это первый шаг ее актуализации посредством познания сущности добродетелей. Социальный аспект нравственности разработан Платоном в двух частях его концепции: в учении о структуре души и об идеальном государстве. Душа, по Платону, состоит из 3 частей:

1) чувственной, или вожделеющей;

2) аффективной, или страстной;

3) разумной.

Идеальное государство Платона – это такое устройство общества, в котором каждый гражданин выполняет социальную функцию, соответствующую доминанте его души. У кого доминирует чувственная часть души, тот должен быть ремесленником и создавать предметы обихода не только с утилитарной, но и эстетической целью, т. е. для услады души. У кого доминирует аффективная часть души, тот должен быть воином, охраняющим государство. У кого доминирует разумная часть души, должен быть философом – правителем. Неправомерно искать в концепции идеального государства Платона некий прообраз социологической концепции, раскрывающей социальную структуру общества. Само название этой концепции указывает на замысел Платона и на сущностный смысл его концепции: идеальное государство воплощает единство блага, красоты и истины. Столь же неправомерно трактовать это учение об идеальном государстве как первую модель тоталитарного режима. Главный вопрос этой концепции: «А судьи кто?» не раскрывается Платоном в том смысле, что философы-правители решают, кому кем быть. Ответ на этот вопрос заключается в основном пафосе античной культуры, сформулированном еще первым философом Фалесом в его заключительном философском афоризме: «Труднее всего познать себя, а легче всего поучать других». Сократ формулирует эту идею как свой жизненный принцип: «Познай себя, познаешь мир». На стенах дельфийского храма Аполлона было начертано: «Познай себя». Детство по природе своей нацелено на самоидентификацию. В идеальном государстве Платона каждый гражданин несет нравственную ответственность за то, чтобы, познав себя, выполнять ту социальную функцию, которая соответствует доминанте его души; другими словами, каждый занимается тем, что ему по душе. Если, по Сократу, мужество – это знание, как преодолеть страх, то, по Платону, мужество – это добродетель, которой должен обладать воин. Социальный аспект нравственности – следующий шаг в ее актуализации. Наши знания о морали и нравственная просвещенность нашей души вне социума становятся неактуальными. Современные специалисты в области этики выражают этот аспект следующим образом: нравственность по типу робинзонады невозможна. Действительно, если у Робинзона убрать и Пятницу, то нравственная оценка его деятельности, по земным меркам, потеряет актуальность.

 

10. Учение Платона об истине

В этой работе М.Хайдеггер говорит о европейской традиции понимания истины как соответствия знания вещам и стремления к истине в смысле правильности взгляда на вещь, правильности высказывания о вещи.Сам М.Хайдеггер слышит в греческом слове " истина " прежде всего ее непотаенность, которая характеризуется им как основная черта самого Бытия.

 

* * *

 

Познания наук высказываются в предложениях и предлагаются человеку как осязаемые результаты для применения. "Учение" мыслителя есть несказанное в его сказанном. Чтобы суметь понять несказанное мыслителя, мы должны обдумать его сказанное. По-настоящему удовлетворить этому требованию значило бы беседовать обо всех платоновских "беседах" в их взаимосвязи. Поскольку это невозможно, пусть какой-то другой путь приблизит нас к несказанному в платоновской мысли.

 

Что тут оказывается несказанным, так это перемена в определении существа истины. Пусть разбор " притчи о пещере " прояснит, что эта перемена совершается, в чем эта перемена состоит, чему эта перемена в существе истины становится основанием.

 

С изложения " притчи о пещере " начинается 7-я книга "бесед" о существе полиса (Государство VII 514а-517а). Рассказ развертывается в беседе Сократа с Главконом.

 

"Имей перед своим взором вот что: люди находятся под землей в пещерообразном помещении. В направлении наверх к свету дня ведет далеко простирающийся вход, к которому собирается вся пещера. В этом помещении с самого детства пребывают люди, прикованные за бедра и шеи. Они недвижно удерживаются в одном и том же месте, так что им остается только одно: смотреть на то, что расположено у них перед лицом. Поворачивать же головы они, поскольку прикованы, не в состоянии. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

- Вижу, - сказал Главкон.

- Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

- Странный ты рисуешь образ и странных узников!

- Подобных нам. Так что же ты думаешь? Находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

- Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?

- А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?

- То есть?

- Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?

- Непременно так.

- Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?

- Клянусь Зевсом, я этого не думаю.

- Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов. Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.

Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх - в сторону света, ему будет мучительно выполнить все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И ка ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную проходящую перед ним вещь и заставят отвечать на вопрос, что это такое? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?

- Конечно, он так подумает.

- А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза и не отвернется он поспешно к тому, что он в силах видеть [...] Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят[...].

Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем - на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет[...].

И наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения [...]. И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.

Так как же? Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет своих друзей? А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, чтó обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?

Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца? А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значения тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?"

Что значит эта история? Платон сам отвечает: пещера - "образ" для "области местопребывания, которая (повседневно) показывает себя взору". Огонь - "образ" для Солнца. Своды пещеры изображают небесный свод. Под этим сводом, предоставленные земле и привязанный к ней, живут люди. То, что их тут окружает и задевает, есть их "действительное", т.е. сущее. В этом пещероподобном помещении они чувствуют себя "в мире" и "дома" и находят здесь на что опереться.

 

Те названные в "притче" вещи, которые открываются взгляду вне пещеры, суть, напротив, образ того, в чем состоит собственно сущее всего сущего. Это, по Платону, то, через что сущее показывает себя в своем "виде". "Вид" по-гречески называется эйдос или идея. Расположенные в свете вещи вне пещеры и есть идеи. Обычно человек думает, что прямо видит именно этот дом и вон то дерево и так всякое сущее. По Платону же, все напрямую видимое, слышимое, осязаемое оказывается всегда лишь отпечатлением идей и тем самым тенью. Оно, ближайшее и все же остающееся тенью, изо дня в день держит человека на привязи. Он живет в плену и оставляет идеи за спиной.

 

Почему привыкание к области света должно быть постепенным? Потому что перемена касается бытия человека и происходит в основе его существа. Это значит: определяющая установка, долженствующая возникнуть благодаря перемене, подлежит развертыванию из уже заложенной в человеческом существе отнесенности в устойчивое поведение. Такое переучивание и приучение человека к той или иной отведенной ему области - суть того, что Платон зовет παιδεία. Слово не поддается переводу. Пайдейя означает руководство к изменению всего человека в его существе. Ближе всего, хотя и не вполне к имени пайдейя подходит наше слово "образование".Этому слову нам придется, конечно, сначала вернуть его исходную именовательную силу, забыв о том лжетолковании, которому оно подверглось в конце 19 века. "Образование" это образовывание в смысле развертывающего формирования. Такое "образование" формирует, "образует", исходя все время из предвосхищающего соразмерения с неким определяющим видом, который зовется поэтому прообразом.

 

В притче о пещере Платон хочет показать, что существо пайдейи не в том, чтобы загрузить неподготовленную душу голыми знаниями, словно пустой сосуд. Подлинное образование, наоборот, захватывает и изменяет саму душу и в целом, перемещая сперва человека в место его существа и приучая к нему.

 

По однозначному высказыванию Платона (первая фраза рассказа), "притча о пещере" рисует существо "образования". Предпринимаемое здесь истолкование "притчи" призвано прояснить платоновское "учение" об истине. Что же смыкает образование и истину в изначальном сущностном единстве?

 

Пайдейя означает обращение всего человека в смысле приучающего перенесения его из круга ближайших вещей, с которыми он сталкивается, в другую область, где является сущее само по себе. Это перенесение возможно лишь благодаря тому, что все прежде открытое человеку и тот способ, каким оно было ему известно, делаются другими. То, что является человеку так или иначе непотаенным, и род этой непотаенности должны перемениться. Непотаенность называется по-гречески алетейя; это слово переводят как истина. Для западного мышления "истина" давно уже значит соответствие между мыслительным представлением и вещью.

 

Если мы не будем, однако, довольствоваться "буквальным" переводом слов пайдейя и алетейя, если попытаемся скорее, исходя из греческого знания, осмыслить сами сущности, то "образование" и "истина" сразу сольются в сущностное единство. Если всерьез отнестись к бытийному статусу того, что именуется словом алетейя, то возникнет вопрос, исходя из чего Платон определяет существо непотаенности. Ответ на этот вопрос оказывается привязан к собственному содержанию "притчи о пещере".

 

Непотаенным в его непотаенности именуется все то, что открыто присутствует в круге человеческого местопребывания. "Притча", однако, рассказывает историю переходов из одного местопребывания в другое. Отсюда эта история впервые только и расчленяется на последовательность из четырех разных местопребываний в своеобразной восходящей и нисходящей градации. Отличия местонахождений и ступеней переходов коренятся в различии определяющего на каждой из ступеней αληθές, того или иного господствующего рода "истины". Поэтому на каждой ступени то так, то иначе должно быть продумано и названо это αληθές, непотаенное.

 

На первой ступени люди живут прикованными в пещере и в плену того, что им ближайшим образом предстает. Описание этого места завершается отдельно стоящей фразой: "Тогда прикованные сплошь да рядом и принимали бы за непотаенное не что другое как тени той утвари" (515 с).

 

Вторая ступень сообщает о снятии оков. Пленные теперь в