Блондинка, брюнетка или рыжая.

 

Разведка Гелена не брезгует никакими средст­вами, лишь бы насадить свою агентуру. Так, на­пример, она завербовала в Берлине некоего Эвальда Мисеру, происходящего из Бытома. Агент этот, скрывающийся под кличкой «Эдди Холл», однажды рассказал своим приятелям по служению фашистской свастике, как об этом сви­детельствует его частная переписка, что его брату, проживающему в Польше, надоело холостяцкое одиночество. Хозяева Эвальда Мисеры приняли решение перебросить в Польшу шпионку, которая должна выйти замуж за брата геленовского агента. Гелен рассчитывал, что вместо сфабрико­ванных в «Технише Гехеймдинст» в Штуттгарте фальшивых польских документов шпионка полу­чит после брака настоящие. Этот легальный опор­ный пункт облегчит шпионке организацию разве­дывательной сети и выполнение иных агентурных заданий. Видимо, организация Гелена слишком долго раздумывала над тем, какую именно жен­щину желает взять в жены проживающий в Польше брат Мисеры — блондинку, брюнетку или рыжую? И получилось так, что намечаемый кандидат позволил себе определенную бестакт­ность: он вступил в брак без посредничества брач­ного бюро «Рейнгард Гелен и К0 с неограничен­ной наглостью». «Прозевали мы, опоздали!» — сказал Мисере в Берлине его начальник Даль-манн, когда весть о свадьбе достигла Западного Берлина.

Заметим в скобках, что для Эвальда Мисеры решающее значение имело не это опоздание, а совсем иное. Организация Гелена торжественно заверяет всех своих агентов, что сумеет их преду­предить и защитить в случае угрозы провала. В конкретном случае сигналом для бегства Мисеры от народной полиции ГДР должна была быть присланная на его имя почтовая открытка с во­просом: «Не можешь ли ты постараться достать мне два билета до Фридрихштадта?» Гелен сдер­жал слово: такая открытка действительно пришла на имя Мисеры, но... уже тогда, когда он давно сидел в тюрьме. Миф о неприкосновенности аген­тов Гелена, сфабрикованный и распространенный этой организацией, рушится изо дня в день. Поль­ские органы безопасности и Министерство вну­тренних дел ГДР уже ликвидировали значитель­ное число геленовских агентов вместе с их шпион­ским оборудованием. И все большее число аген­тов убеждается в том, перефразируя известную поговорку, что надеяться на слово Гелена так же бесполезно, как держать угря за хвост. Теперь Гелен хочет — раз уж нельзя иначе — гарантиро­вать своим агентам... смерть. Известно (рассуж­дает этот бывший гитлеровский генерал), что молчит только... мертвый! Проявление этой геленовской заботы о человеке недавно было подме­чено польскими органами безопасности. Оказа­лось, что арестованный очередной посланник «канцлера агрессии» имел легкий надрез на плече, а рядом находилась соответствующая доза яда, которая должна была обеспечить беззаботно сидящим в Баварии заправилам организации Ге­лена полную «скромность» со стороны их агента. Однако последний хотел остаться в живых и стать скорее разговорчивым человеком, нежели мертвецом...

 

Глава тридцать четвертая

«Гелен, гелен юбер аллес...»

 

Для Коя и Петрушки «учебный год» начался 23 марта и закончился 19 июля 1953 года. В те­чение ста восемнадцати дней они проходили в Ульме и Герршинге шпионское обучение под за­ботливым надзором Кайзера и его компаньонов, специализировавшихся на разведке против Польши. Однако выучка прошла не без некото­рого скрипа: в июне «лекторы» были на короткое время отозваны в Берлин в связи с началом под­готовки памятной провокации в демократическом секторе.

Известный уже нам «преподавательский со­став» появился сначала в Ульме в отеле «Крас­ные львы», а потом уже в квартире Марии Яагер на Бауернштрассе, 2. Позже действие перенес­лось в Герршинг на Аммерзее — сначала в гос­тиницу при вокзале, затем в дом Ганса Хааса на Мюельфельдштрассе, 48 и, наконец, в квартиру Тони Реш на Шмидтшнельдерштрассе, 16. «Ка­федру» тайнописи возглавлял герр Бауер. Каж­дая его «лекция» была иллюстрирована — как это практикуется при изучении химии — практиче­скими уроками, которые должны были утвердить аспирантов-шпионов в мнении о непобедимости геленовской разведки.

Во время этих научных демонстраций, прохо­дивших под лозунгом «Гелен, Гелен юбер аллес»[20], герр Бауер показывал применение специальных свечек для тайнописи, а также таблеток «Ц-1», которые растворяются в спирте и образуют сим­патические чернила («Ц-1» не имеют ничего об­щего с витамином — геленовский препарат слу­жит смерти, а не жизни).

Однако герр Бауер не сообщил своим воспитан­никам рецепта проявителя и торжественно заявил, что «поляки понятия не имеют, как прочесть та­кую тайнопись». Чтобы герр Бауер в будущем не трудился понапрасну, сообщаем его особый сек­рет. Рецепт проявителя взят... ну, скажем, из ста­рых и испытанных рецептов бабушки. Итак, для прочтения используемой в геленовской разведке тайнописи берется таблетка препарата «Ц-4» (химический состав известен). Ее растворяют в окисленной воде. Получается зеленая жидкость, которой смачивается исписанная симпатическими чернилами бумага, и на ней появляются красные буквы текста. Вот и все!

Герр Янсен читал иной предмет: технику сбора информации об аэродромах и уменье различать типы самолетов. Во время второй мировой войны он летал на самолетах типа «Хейнкель-111» (и принимал участие в бомбардировке Ковентри). Янсен рассказывал каждому, кто хотел его слу­шать, что он мечтает о «приличном налете» на Францию, так как «французы становятся слиш­ком спесивы». Герр Янсен, однако, не забыл той трепки, какую получила гитлеровская «Люфт­ваффе» от советской авиации. Искренне озабо­ченный, он сказал как-то Петрушке и Кою, что считает «МиГ» лучшим реактивным истребителем в мире.

Герр Кайзер преподавал основы вербовки, ор­ганизации шпионской сети, сбора сведений о на­земных войсках, а также ведения разведки поли­тической и экономической. Он учил своих питом­цев коварству и хитрости в борьбе с органами безопасности. Однако его советы не слишком-то пригодились поклонникам трудного искусства шпионажа. Кажется, Кайзер посвящал своих уче­ников в тайны этой науки скорее ради привития им большей самоуверенности, ради подавления инстинкта самосохранения.

 

Глава тридцать пятая

Шпионский «савуар вивр»

 

Вот несколько не слишком полезных советов Кайзера:

«Всегда смотри — не следит ли кто-нибудь за тобой? Однако не привлекай к себе внимание бес­прерывной оглядкой. Делай вид, что остановился перед витриной или просто оглядываешься на проходящую мимо красивую женщину...

...Старайся так организовать свое пристанище, чтобы постоянно знать — спрашивают ли о тебе и кто именно? Если подозреваешь, что органы безопасности напали на твой след, — забейся в какую-нибудь новую нору и никуда не показы­вайся. Тогда дело это наверняка будет забыто...

...Организуй свой контрольный пункт или явку, где будешь встречаться с партнером через опре­деленные промежутки времени. Если один из вас не явится на условленную встречу, значит, что-то не в порядке...»

Еще в самом начале своей шпионской учебы Кой и Петрушка, по заданию хозяев, составили обширные списки своих знакомых и родных (фа­милии, характеристики), которые могли приго­диться для несения службы у генерала Гелена. Долго корпели над этими списками геленовские специалисты. Если бы нам удалось заглянуть че­рез их плечо, то мы увидели бы, как они красным карандашом подчеркивают определенные дан­ные в характеристиках этих лиц. Например, «Бывшая горничная в отеле. Любит деньги и пар­ней» или «За его убеждения ручаюсь — он не зря служил в дивизии «Зеленых дьяволов». В харак­теристике какой-то супружеской пары была подчеркнута не слишком лестная фраза: «Наивные, глупые, жадные. Он — трусливый». Перед двумя фамилиями женщин просматривающий эти списки «эксперт» поставил галки, подчеркнул слово «невеста такого-то» и написал на полях: «Выяснить — спал ли он с нею?». Второй рефе­рент, видимо, выполнивший приказ, сухо под­твердил: «Заявил, что «да». Дважды подчеркнута фраза в следующей характеристике: «...в настоя­щее время, после службы в польской авиации, он вернулся домой в...». На полях приписка: «Пору­чается приготовить документы для него: попы­таться завербовать и перебросить через границу в Берлин с целью детального опроса его нашими специалистами по авиации. Существует предпо­ложение, что названное лицо обслуживало новые типы реактивных истребителей...»

Возле некоторых фамилий были проставлены псевдонимы. Люди эти, ничего не зная, продол­жали жить и работать в Польше, а тем временем наследники гестаповцев в Баварии уже «решали» их судьбу. Выявление этих потенциальных канди­датов в разведку было трудной и канительной работой. Геленовцы искали прежде всего людей со слабым характером, старались выловить из десят­ков тысяч ополян отъявленных искателей «легкой жизни» и деклассированные элементы. Вербовка на свой собственный риск применяется очень редко: агент обычно придерживается распоряже­ний и указаний своих опытных начальников. Люди, которые, по определению геленовских специалистов разведки, были признаны пригод­ными, оказались в особом списке. Последний в свою очередь был отправлен в разведцентр, за­нимающийся Польшей и помещающийся в Аугсбурге, в ратуше, то есть в Главном управлении «дальней разведки». Там этот список утвердили и передали в филиал «дальней разведки» в Запад­ном Берлине.

Теперь оставалось только переправить в Польшу Коя и Петрушку, которые должны были из ука­занных людей организовать разведсеть в рамках операции «Ловкач». Днем 19 июля 1953 года Кой и Петрушка вернулись из Баварии в Западный Берлин, прилетев на американском военном са­молете. Через три дня они проехали территорию ГДР и на резиновой лодке переправились через Одер в Польшу.

 

 

Глава тридцать шестая

«Мертвый ящик» и живые люди

 

В прекрасном состоянии поддерживается клад­бище в Старых Гливицах в Силезии. Тишину и покой этого места вечного успокоения нарушают только шум деревьев и пение птиц. В один из ав­густовских дней 1953 года скрипнула тяжелая калитка кладбищенской ограды—шла погребаль­ная процессия. Впереди шагал ксендз, за ним несли гроб, а дальше следовали родные и друзья покойного. Плач вдовы и двух маленьких детей, искренняя взволнованность других участников пе­чального траурного шествия как-то не действо­вали на молодого мужчину, который присоеди­нился к процессии у самых ворот кладбища. Его бегающие глаза никак не сочетались со скорбным выражением, которое молодой человек тщетно пытался придать своему лицу. Он ни с кем не поздоровался, не выразил никому соболезнова­ния. Поэтому никто даже и не заметил, что, ко­гда процессия направилась по главной аллее, мо­лодой человек неожиданно свернул налево и притаился за большим памятником. Потом, оглянув­шись, он пошел вперед, все более отдаляясь от группы людей — единственной в этот день на кладбище.

 

 

Потом, оглянувшись, он пошел вперед, все более отдаляясь от группы людей.

 

Через несколько минут молодой человек оста­новился перед красивым старым деревянным костёликом, в котором мессу ныне служат только вдень поминовения усопших. Молодой человек не­сколько раз обошел костёлик, словно интересуясь его старинной архитектурой. Потом снова осмот­релся кругом и, уверившись, что за ним никто не следит, опустился на колени перед крутыми дере­вянными ступеньками, ведущими на звонницу.

Давайте получше присмотримся к нему. Ба, да ведь это наш знакомый, Альфред Петрушка! Чего это он в одиночестве ищет на кладбище в Старых Гливицах?!

Вернемся на минутку к тому времени, когда Петрушка вместе с Генриком Коем проводил дни в шпионской школе. Последний экзамен включал в себя также и выбор места для организации так называемого «мертвого почтового ящика». И вот тогда-то Генрик Кой выбрал себе местечко возле лестницы, ведущей к бульвару над Дунаем. Там постоянно много людей, место сухое и нечего бояться, что рапорты промокнут под дождем... Альфред Петрушка оказался более смышленным. Он отправился на кладбище и там устроил свой «ящик» под треснувшей надгробной плитой. Про­фессор шпионской науки repp Кайзер похвалил «сообразительность» своего ученика: «Очень хо­рошо, Петрушка, очень хорошо! Места религиоз­ного культа в Польше уважаются и никому в го­лову не придет, что в цоколе статуи святого или под надгробием можно прятать вещи, касающиеся вопросов современной жизни...»

 

Глава тридцать седьмая

Кто за это платит?

 

Теперь оба агента уже находятся в Польше и должны доказать, что наука, полученная ими в шпионских классах генерала Гелена, не пошла впустую. Владислав Пеха (Альфред Петрушка) и Ян Линек (Генрик Кой) явились в Польшу не голые и босые. У них есть сто две пары часов, пятьсот марок ГДР, пятьсот восемьдесят поль­ских злотых, приличные запасы химикалиев и два пистолета с патронами. Кой взял с собой также фальшивые документы на имя Юзефа Костки, ко­торые должны были пригодиться одному наме­ченному лицу во время бегства из Польши в За­падный Берлин, где его с нетерпением ждали геленовские специалисты по части авиационной разведки.

В целом стоимость шпионского «приданого» обоих агентов можно оценить примерно в мил­лион злотых. Американские налогоплательщики, которые ежегодно тратят миллионы долларов на ведомство Гелена, должны узнать (вероятно, без особенной радости), что значительная часть этих сумм попадает в виде денег, вырученных от про­дажи конфискованных у шпионов часов и других вещей, в доход Польской Народной Республики. В 1954 году эти суммы были настолько значи­тельны, что могли бы в большой мере покрыть расходы на содержание всего коллектива сотруд­ников польских органов безопасности, занимаю­щегося борьбой против... разведки Гелена!

Петрушка приготовил «мертвый почтовый ящик» на кладбище в Старых Гливицах для агента, который должен был складывать там шпионские рапорты, написанные на полотне спе­циальными свечками. Второй ящик помещался неподалеку от первого. Журналист, который шел по следам врага, осенью 1954 года еще видел их в полном порядке — там оставались обрывки па­рафиновой бумаги, которая должна была предо­хранить рапорты от влаги. Если идти по шляху из Старых Гливиц в направлении на Уязд, то с левой стороны под третьим придорожным столби­ком, считая от дорожного указателя, можно обна­ружить еще один «ящик».

Хорошо, очень хорошо, что сложенные там агентом Гелена информации извлекли сотрудники польской контрразведки, а не адресат — Альфред Петрушка. В свертке были образцы продукции одной из силезских химических фабрик, которая особенно интересует «знатоков польских дел» из аппарата разведки Гелена. «Уставший путник», остановившийся тут, около «мертвого почтового ящика», и его манипуляции с рапортами имели все шансы не быть замеченными редкими прохо­жими.

Но такой «ящик» мало чего стоит, если не бу­дет живых людей, которые должны складывать в него свои шпионские материалы. Поэтому герр Кайзер приказал своим выкормышам усиленно вербовать намеченных людей и даже устанавли­вать им псевдонимы. А те и не знали, что уже занесены — заочно! — в списки генерала Гелена. Так, Герберт Вырвих, который лишь недавно за­кончил свою воинскую службу, даже и мысли не допускал об этом. В поте лица собирая урожай с отцовского поля в деревне поблизости Прудника, он и не думал, что в это самое время в комнате номер 3 отеля «Эбердорф» в Берлине герр Кайзер поучает отправляющегося в Польшу Генрика Коя: дать этому Вырвиху кличку «Вирт»...

И вот начинается следующий акт драмы: борьба за людей. Оба присланных из Западной Германии агента — Кой и Петрушка — должны осуществить планы Кайзера. Они должны узнать, может генерал Гелен рассчитывать на Герберта Вырвиха и других или нет. Решают, что «кон­трольный пункт» будет размещен у сестер Будзинских в Новой Соли. Оба очень довольны уютной квартирой Трауты и Риты, но так как не могут вернуться в Берлин с пустыми руками, то вынуждены начать действовать. Поэтому сна­чала — после нежного прощания с сестрами Будзинскими, которых они щедро одарили, — «путе­шественники» отправляются в Ополыцизну к ро­дителям Коя. Там Генрик расспрашивает родных о Герберте Вырвихе и Элижбете Стоклоса, кото­рую уже ждет кличка «Сабина».

Короткое пребывание в родном доме — и в путь!

Глава тридцать восьмая

Двери закрыты и...

 

На рассвете 29 июля двое молодых людей по­жали руки друг другу около железнодорожной станции в Пруднике:

— Ну, Генрик, ни пуха ни пера! Держись, па­рень!

— До свидания, Альфред! Держись и ты! Не забудь: седьмого августа встречаемся у Будзинских...

— Буду, непременно буду седьмого. Только ты не показывайся там раньше и не приставай к моей!

— Не бойся — девчонок в Польше хватит! Ну, бывай жив!

Кой быстрым шагом идет через город. Не про­ходит и часа, а уже старые стены силезского го­родка остаются далеко позади. Кой переходит через деревянный мосток и направляется к стоя­щему в сторонке среди зелени дому.

Он подходит к дверям, над которыми в нише видно большое каменное изваяние св. Флориана. Стучит. Сначала тихо, потом все громче и настой­чивее... Уставшие от тяжелой работы на жатве сельские жители спят мертвым сном. Генрик Кой начинает стучать ногой в окованную дверь. Нако­нец в окне показывается заспанное женское лицо.

— В чем дело?

— Откройте!

— Кто вы такой?

— Свой. Откройте! У меня дело к вашему сыну...

— В такую-то пору?!

— Я с дороги. Важное дело.

Окно закрывается, слышится какая-то возня в двухэтажном доме. Генрик Кой обдумывает де­тали предстоящего разговора: «Здорово, Герберт! Ну, наслужился уже в армии? Теперь спину гнешь на отцовском хозяйстве? Эх, парень! Ну какая тебе польза от этого? Я бы предложил тебе кое-что получше: и руки не устанут, и жить при­личнее будешь. Вот послушай...»

Размышления Коя прерывает звон ключа в замке. Кой решительно ступает в открытые двери, придерживая одной рукой в кармане свой последний «аргумент» для человеческой совести: отличные швейцарские часы на нейлоновом ре­мешке.

В комнате полумрак. Старый хозяин, отворив­ший двери, не слишком гостеприимен:

— Ну чего надо?

— Як Герберту.

— Спит! В чем дело?

— Это личное...

— Кто вы?

— Его товарищ... Кой, Генрик Кой.

Старик теперь внимательнее присматривается к пришельцу, отыскивая в памяти обрывки давно слышанного разговора. Внезапно он выпрям­ляется, остатки сна слетают с него. Он загора­живает дорогу Кою, который собрался присесть на широкой дубовой скамейке у окна.

— В прошлом году вы удрали в Берлин? Люди говорили...

— А если и так, то что? Красивый город...

— Тут мой дом... Вон!

— Я ничего от вас не хочу... Мне просто нужно поговорить с вашим сыном... Ну что вы так набычились? Я уж сколько лет знаком с вашим Гербертом...

— Вон, говорю! Сейчас же!

— Ну ладно, ладно, только не верещите так! Может быть, ваш сын еще пожалеет, что вы не дали ему поговорить со старым компаньоном? Ему, наверно, будет интересно, по какому я делу...

— Нечем интересоваться! Ну!.. Пошел вон!

 

 

— Вон, говорю! Сейчас же!

 

Генрик Кой плюет на порог и поспешно выхо­дит. На дворе уже совсем светло. Неудачник бы­стро шагает по дороге и украдкой оглядывается: не идет ли кто-нибудь за ним. Нет, одинокий дом как бы снова погрузился в прерванный сон... Од­нако, когда Кой оглядывается в последний раз, ему видно — кто-то быстро выводит коня. Кой не-194

медленно залезает в кусты и, притаившись в гу­стой зелени, ждет: поедут ли за ним в погоню? Но через несколько минут до агента доносятся знакомые звуки: выезжает жатка. Кой облег­ченно вздыхает, ждет еще несколько минут, а по­том возвращается в Прудник, где генерал Гелен наметил нового агента — «Сабину»: пока что ее еще зовут Элижбетой Стоклоса...

Журналист, путешествующий по следам геле­новского шпиона, появляется в усадьбе старого Вырвиха ровно через год после того памятного рассвета, который мог стать сумерками молодого человека, заочно получившего кличку «Вирт». Вот и сам Герберт. Вместе с отцом он собирает урожай, работая на той самой жатке, стрекот ко­торой был прощальной музыкой для незадачли­вого геленовского вербовщика.

Старого крестьянина не нужно долго просить — он охотно рассказывает все, что произошло год назад на рассвете. Как же просчитались Генрик Кой и его распорядители! Во имя чего должен был служить Вырвих гитлеровским генералам, нанятым за доллары? Старый Вырвих был прежде бедняком, теперь ему живется хорошо. Его второй сын — Юзеф — тоже демобилизовался и работает сейчас на шахте «Весёла-2». Он от­личный шахтер и постоянно вырабатывает около Двухсот процентов нормы — разве ему плохо? Од­нако не только благосостояние семьи Вырвихов обрекло на поражение геленовского вербовщика. Есть и еще более глубокие причины, о которых не подумал Кой, может быть, труднее определяе­мые, но зато значительно более решающие: ста­рый Вырвих еще в молодости боролся за Польшу, принимал участие в силезских восстаниях, сра­жался под горой св. Анны... Он и сегодня еще напевает песенку — ту самую, с которой в молодости шел на битву:

 

Будет сеча, будем биться,

Как велел нам бог и край!

Надо, братья, торопиться

В нашей Польше сделать рай!

 

Глава тридцать девятая

И двери открыты

 

— Дома панна Элижбета Стоклоса?

— Нет, еще не вернулась с работы. Может быть, пан хочет подождать?

— Благодарю. Погода хороша, лучше подожду на улице... Извините!

Генрик Кой возвращается на скамейку в сквере около дома номер 9 по улице Мицкевича в Пруднике. Садится боком и наблюдает за входом в дом. Время тянется медленно. Проще всего было бы пойти на государственный хлопчатобумажный комбинат, где Стоклоса работает ткачихой, но Кой как бывший работник комбината не может теперь показаться там. Как раз на комбинате в 1949 году он познакомился с Элижбетой, когда она еще была двадцатилетней девушкой. Они под­ружились, Кой часто посещал ее дом, а однажды даже привел туда своего приятеля Альфреда Пет­рушку. Из Германии он написал ей всего один раз, а потом забыл. Вероятно, она уже похоро­нила его в душе...

Как-то она примет его? Не вышла ли она за­муж? Да и согласится ли стать осведомителем разведки Гелена? А если не даст согласия, то не поднимет ли заодно и тревогу?..

Уже давно пробило четыре часа пополудни, а Элижбеты все еще не было. Кой больше не мог сидеть на той же скамейке: боялся привлечь вни­мание жильцов дома. Но ему не хотелось и ша­таться по городу: ненароком можно встретить кого-нибудь из давних знакомых... Было уже около пяти, когда он снова постучал в квартиру Стоклосы. «Нет, еще не вернулась». Кой решил отказаться от этого свидания и приехать в Прудник потом. Он уже собирался уйти, когда услы­шал быстрые шаги на лестнице. Кой перегнулся через перила и увидел знакомую фигуру де­вушки. Она была одна.

Они встретились на полпути. Кой загородил ей дорогу. Стоклоса взглянула на него и невольно выкрикнула его имя. Он сильно, до боли, сжал ее руку.

— Не кричи! Зайдем к тебе, поговорим как следует... К чему так кричать?..

 

Глава сороковая

Каменное сердце

 

— Ну, теперь ты уже знаешь, что со мной про­изошло?

— Ты всегда был большим ловкачом, Генрик, всегда...

— Опять забыла! Ты должна вычеркнуть из памяти этого Генрика. Ты никогда не знала та­кого... Меня зовут Линек. Ян Линек!

— Хорошо, хорошо... Янек. Это красиво зву­чит — Янек! Теперь поцелуешь меня, Янек?

Элижбета Стоклоса была не слишком разбор­чивой. Ей очень импонировало; когда Генрик Кой в разговоре, как бы нехотя, бросал названия больших иностранных городов или, словно мимоходом, упоминал о своей теперешней зажиточности, о громадном доверии, которым он пользуется у своих начальников, о порученной ему почетной миссии. Сначала Кой говорил об этом поверхно­стно, рассказывая Элижбете больше о самом себе. Однако позже, когда Кой убедился, что де­вушка по-прежнему любит его, он перешел к су­ществу дела. Первые туманные намеки на воз­можность сотрудничества в разведке Гелена не были поняты Элижбетой. Когда предложение было сделано более прозрачно, последовал реши­тельный отказ. Поэтому Генрик Кой прекратил попытку вербовки. Но не надолго, весьма не на­долго... А точнее — на одну ночь. Эту ночь он про­вел с Элижбетой. Рано утром посланец Гелена уже поздравлял себя с первой выигранной бит­вой. В соответствии с приказом хозяев агент «Са­бина» была завербована...

Что в эту ночь обещал геленовский агент Элиж­бете? «Любовь до гробовой доски» или же­нитьбу? «Интересные приключения» или фортуну? Неизвестно...

Мы знаем только, что в тот же день Элижбета получила от Коя трое часов, а также закончила первый урок пользования тайнописью. Эти одни сутки испортили ей всю жизнь. Впрочем, не только ей одной...

После работы Элижбета Стоклоса быстрым шагом возвращается к себе домой. По дороге она заходит в магазин, чтобы купить чего-нибудь по-вкуснее на ужин для обоих — «Янеку» и себе. Она счастлива и довольна, все кажется ей легким и прекрасным. Ведь наблюдение за передвижением солдат в местном гарнизоне вовсе не такое уж трудное дело. К тому же она быстро, овладела искусством пользования симпатическими черни­лами, и теперь уже никто, абсолютно никто не сможет прочесть ее писем! Она не говорила Генрику, но когда будет посылать рапорты по услов­ному адресу: Гуидо Крист, Мюнхен, то добавит для Генрика несколько слов от себя... Да, она обязательно повторит их, и тогда он быстрее при­едет, чтобы остаться с ней уже навсегда. Эти господа там, в Мюнхене, улыбнутся, когда под таким рапортом будет приписка: «Сабина привет­ствует Генрика и ждет его с нетерпением...»

— Куда это ты так мчишься? Пойдем вместе! Мужской голос возвращает Элижбету из мира мечтаний на грешную землю. Она смущена и встревожена. Ведь это Владислав Игнацек, же­лезнодорожник из Рыбника, ее теперешний наре­ченный!.. Ой, необходимо во что бы то ни стало, любой ценой избавиться от него!

— Оставь меня в покое, я очень тороплюсь!

— Поторопимся вместе...

— Вместе? Знаешь, я сейчас очень устала, мо­жет быть, ты придешь завтра или в другой день?

— Устала, а так спешишь! Мне это вообще не нравится.

Он берет нареченную под руку, и они вместе идут на улицу Мицкевича. Но разговор не кле­ится. Игнацек не может не заметить, что Элиж­бета хочет избавиться от него. Однако он ста­рается держаться корректно. Делает вид, что это его не касается, что ему безразлично, почему Элижбета так жаждет остаться одна в этот ве­чер. Они прощаются у ворот, и Элижбета через три ступеньки мчится домой. Отворяет двери и бросается на шею... Кою! Отдохнувший и побрив­шийся, он нежно приветствует ее.

— Знаешь, любимый, некстати подвернулся мой названный нареченный... Тащится за мной, с тру­дом сплавила его... Ох, беда!

— А кто он?

— Железнодорожник. Начальник поезда...

— Гм-м... Плохо сделала. У меня и для него нашлась бы добрая работа...

— То есть как? Ты хочешь, чтобы я и дальше была с ним? Ведь ты же сказал мне, что...

— Не будь глупой! Он ничего плохого тебе не сделает. Он не должен знать, что связывает нас обоих... А впрочем, если твой «нареченный» смо­жет хорошо подработать, то у него вообще не будет к тебе претензий. Он только поблагодарит нас за то, что ты нашла ему такую хорошую ра­ботенку... Но если ты выгонишь человека из дома, то он затаит на тебя обиду, будет нюхать и до­знаваться, кто я такой, начнет цепляться... Зачем нам все это?

— Я думала, что ты сам будешь настаивать на том, чтобы я порвала с ним, что не захочешь знать его... А ты говоришь так, будто...

Элижбета ходит по комнате, слушает уговоры Коя, который убеждает ее, что еще будет время указать Игнацеку на двери, но сейчас лучше не нарываться на скандалы и сцены, связанные с разрывом. Кой говорит Элижбете, что только от нее самой зависит использовать Игнацека в роли помощника в той новой «побочной работе», за ко­торую она взялась...

Они обедают в хорошем настроении. Генрик Кой, по мнению Элижбеты, просто очарователен. Они говорят о себе, о будущем, о превосходных посылках, которые в скором времени начнут по­ступать на имя Элижбеты из Западной Германии. Неожиданно кто-то стучит в дверь, она распахивается. настежь и на пороге появляется Игнацек. Элижбета Стоклоса срывается со стула. Она явно смущена. Лепечет:

— Прошу познакомиться... Мой нареченный, пан Владислав Игнацек... Пан, пан... Янек Ли­нек... Знаешь, дорогой, пан Линек контролер гос­хозов и приехал сюда на инспектирование... Мы уже давно знакомы, и пан Линек воспользовался случаем, чтобы навестить меня...

Игнацек исподлобья смотрит на «знакомого» своей нареченной. Потом резко прерывает ее бол­товню:

— Теперь я понимаю, почему ты не хотела, чтобы я проводил тебя! Что все это значит?

— Пан позволит, я сейчас все объясню! Право же, у вас нет причины ни в чем упрекать панну Элижбету...

Генрик Кой вежливо, прямо-таки обворожи­тельно вежливо, разговаривает с Игнацеком. По­том наливает водку. После четвертой стопки тема меняется. Кой жалуется на трудное время и ми­моходом вспоминает, что иногда бывают случаи, когда можно неплохо заработать... Затем добав­ляет, что такой случай надо уметь использовать. Водка льется рекой, и вечером оба кавалера, об­нявшись, неверными шагами покидают квартиру Элижбеты, взаимно помогая друг другу спу­ститься по удивительно шаткой сегодня лестнице. Через час Кой возвращается один...

 

Глава сорок первая

«Тадек» любит заработать

 

На следующий день Игнацек снова встречается с Коем у своей нареченной. Теперь Кой не вы­ступает под маской «госхозовца». Он рассказывает о своем бегстве и о чудесных возможностях прилично заработать. Поскольку Игнацек давно специализировался на «легких заработках» в виде провоза «зайцев» и «левых» грузов, то его живо интересуют новые возможности. Кой приступает к действию, которое на жаргоне геленовской раз­ведки называется «снятием штанов»: он делает жертве осторожное предложение «помогать» в сборе подслушанных разговоров.

— Ну какая тут может быть философия? Смотреть и слушать, слушать и смотреть—только и всего. А потом пишете несколько слов, бросаете записку в щель стены — и... ждете посылки из Западного Берлина! Письмоносец приносит ее прямо к вам на дом! А в посылке часы, нейлоно­вые чулки, дорогие лекарства...

— Как это «щель в стене»? А если кто прочи­тает?

Кой смотрит на Игнацека с легкой усмешкой. Он глядит ему прямо в глаза и успокаивающим жестом кладет руку на плечо собеседника.

— Давайте встретимся втроем во Вроцлаве. Там я укажу вам место, куда вы будете склады­вать свои записи. Это и есть щель в стене. Вы за­совываете туда бумажки и... остальное вас не ка­сается! Нет никакой опасности, что кто-то проч­тет написанное. Я оставлю вам такие таблетки и свечки, с помощью которых вы напишете тай­нописью то, что захотите... Но подписывайтесь только псевдонимами, которые никто в Польше знать не будет... Это весьма необходимо вам, пане Игнацек, чтобы мы не выслали вам ошибочно, упаси боже, губную помаду или дамские нейло­новые трусики!

Все трое весело смеются. Вместе пьют за успех общего дела. У всех трех есть повод радоваться. Посланец Гелена уже имеет двух завербованных. Игнацек словно обнюхивает предстоящий отлич­ный заработок за небольшие услуги... Ну что это значит для него? Столько разговоров он слышит в поездах, столько транспортов с промышленным оборудованием видит на станциях, столько любо­пытных сведений может узнать от своих прияте­лей! Стоклоса счастлива, что этот необычайный жениховский треугольник успешно складывается на почве общей работы. А потом, в один прекрас­ный день, Кой вернется из Германии, и тогда... Он уже говорил об этом в первую же ночь, на это намекает и сейчас, при Игнацеке...

—...Я сам присмотрю за тем, чтобы вас там не обидели и чтобы вам высылали вещи первого сорта. Напишите о своих пожеланиях, все при­дет... А через год или два сам вернусь.

— Ну, тогда выпьем, пане Линек, за ваше воз­вращение!

— Сто лет! У нас все делается в строжайшей тайне, и, когда я вернусь, будет сообщено особо... Вам тогда, пане Игнацек, будет совсем неплохо... И повеселимся тогда как следует, не так, как сейчас, в этих четырех стенах...

Игнацек откровенно взволнован великодушием нового приятеля и кормильца. Они вместе разду­мывают над псевдонимом, которым он должен подписываться, и, наконец, устанавливают — «Тадек». Коротко и непритязательно. Потом про­исходит урок тайнописи. Кой открывает перед жертвами секрет изготовления симпатических чернил и учит их писать на полотне с помощью особых свечек. Он ловко подчеркивает важность этой науки, вбивает в голову завербованным убеждение в невозможность прочесть это письмо.

— Даже польские власти не в состоянии рас­крыть этого секрета... — говорит Кой.

Возможно, что вы, дорогие читатели, удивитесь той легкости, с какой агентура Гелена организо­вала свою сеть в Польше. Дело в том, что в Польше после войны осталось некоторое количество так называемого «фольксдейче», а также членов разгромленных националистических орга­низаций и уголовников, из числа которых в основном и вербовались шпионы. Кроме того, у Гелена сохранились архивы гитлеров-ской разведки, которую она создала в Польше в 1937—1944 го­дах. Эти люди также использовались Геленом. Имя же его для трудящихся Польши было тогда неведомо: пресса об этом еще ничего не писала. Все это облегчало Гелену развертывать разведы­вательную деятельность против ПНР.

 

Глава сорок вторая

Победа в Польше

 

Игнацек и Стоклоса очарованы превосходной техникой разведки, убеждены в полнейшей своей безнаказанности. Вчера еще гость совсем не по­нравился Игнацеку. Сегодня же он смотрит на него влюбленно и считает его человеком, кото­рого ему послала сама добрая судьба. Постигнув несложную науку тайнописи, Игнацек уже думает, что добыл ключи к воротам рая. Но и это еще не все откровения.

— А если какую-то часть своих записей вы за­хотите законспирировать еще больше, то пишите ее книжным шифром. Это не такое уж сложное дело... Смотрите внимательно!

Кой приседает на полу и начинает копаться в куче сваленных около шкафа книг. Наконец вы­бирает одну в сером коленкоровом переплете. Он смотрит на нее с улыбкой и старательно вытирает рукавом пыль, которая покрыла книгу за долгие годы.

— Ну, пусть нам сопутствует счастье, раз уж такое заглавие! Вот, смотрите!.. Берете книжку «Победа в Польше», изданную в тысяча девять­сот сороковом году. В ней предисло-вие, написан­ное фельдмаршалом Кейтелем... Бедняжка! Пове­сил его палач в Нюрнберге, не дождался он луч­ших времен... Теперь, наверно, был бы командую­щим европейской армией... Итак, пан Игнацек хотел бы получить золотые часы, да? А знаете, кстати, сейчас ведется интенсивное железнодо­рожное строительство на юго-запад от Ратибора. Как же сделать так, чтобы мы получили эту ин­тересную информацию, а пан Игнацек — золотые часы? А вот как! Вы берете эту книгу и ищете слово «зюд-вестлих»[21]. Скорее всего оно най­дется в какой-нибудь военной сводке, которые тут приведены. Вот, прошу: страница пятьдесят пять, семнадцатая строка сверху, девятое слово в строке. Вы пишете тогда—55/17/9. Дальше: вы пишете 37/3/2. Ясно? Какое же это слово? «Ратибор»! Ищете теперь слово «Бананлаген»[22]. Ми­нутка терпения... Есть! Записываем: 108/8/5... И так далее — без особого труда. Теперь мы от вас получаем письмо, берем эту книжку — дай бог, чтобы ее заглавие снова как можно скорее стало актуальным! — ив тот же день шлем вам по­сылку...

— Гм...