Рождение Мгера и смерть Давида

Давид больше не пил вина.

Он был пьян от любви к Хандут-хатун.

Однажды он ей сказал:

– Хандут! Я вывез тебя из Капуткоха, отнял у пятидесяти пахлеванов – согрешил перед ними. А теперь меня мучает совесть. Слыхал я, что в Гюрджистане красивых девушек не счесть. Я соберу пятьдесят пахлеванов, отведу их в Гюрджистан, сыщу для них пятьдесят невест, постараюсь сделать так, чтобы каждому из них невеста по душе пришлась, всех переженю, а затем возвращусь в Сасун.

А Хандут-хатун на это сказала:

– Давид! Ты меня у отца с матерью отнял, привез сюда, а теперь покидаешь меня, уходишь?

– Хандут! – молвил Давид. – Если даже я тысячу лет проживу рядом с тобой, все равно мне любовью твоей не насытиться. Я должен идти. Не пойду – меня замучает совесть, и я умру.

Знала Хандут: если Давид что скажет – значит, так тому и быть. А Хандут была покорна, как всякая женщина, и она примирилась со своей судьбой.

– Давид! А коли у нас с тобой сын родится, как назвать его? – спросила она.

– Если родится сын, назови его – Мгер, чтобы имя отца моего продолжало жить, – отвечал Давид и протянул жене золотое, усыпанное

драгоценными камнями запястье. – Коли сын родится у нас, надень

ему запястье на правую руку, а коли дочь, то предназначь ей это запястье в приданое. Если долго меня не будет, пошли за мной сына. Я узнаю его по запястью.

Сел Давид на Конька Джалали, призвал себе в помощь хлеб и вино и отправился в путь.

Посетил он пятьдесят стран, разыскал пахлеванов и увел в Гюрджистан.

Увидит пригожую девушку – сейчас к родителям:

– Не выдадите вашу дочь за моего брата? Кто мог отказать Давиду!..

Отыскал Давид пятьдесят красивых девушек и женил пятьдесят пахлеванов – каждого на той, что пришлась ему по душе.

Жила там одна девушка невиданной красоты. Очень она Давиду понравилась, и он сказал:

– А эту я увезу с собой, и будет она служанкой у Хандут-хатун.

– Добрая будет служанка, – молвили пахлеваны.

– А теперь, братцы, – продолжал Давид, – с Богом по домам! И мне пора домой, в Сасун. Всем нам счастливого пути!

Тут все друг другу поклонились, расцеловались, и каждый посадил свою невесту на круп коня.

– Спасибо тебе, Давид! – хором воскликнули пахлеваны. – Ты исполнил наши желания. Да будет твоей тенью удача, а беда – пылью, летящей из-под копыт твоего коня. Пусть враги твои перемрут, а друзья пусть живут-поживают. Счастливо!

Ускакали пахлеваны.

Давид посадил девушку на коня и помчался к Хандут-хатун.

…А теперь обратимся к Хандут-хатун.

Как скоро Давид в Гюрджистан отбыл, Вачо Марджо послал за дочерью.

Хандут-хатун была в ту пору на сносях. Приехала она в отчий дом и тут же родила сына.

Весть о том дошла до Сасуна. Прибыл в Капуткох Кери-Торос и сказал:

– Если это сын Давида, он должен показать свою силу.

Ребенка спеленали, а заместо свивальника обвили, перевязали его цепью от плуга. Малыш заплакал, потянулся, и в то же мгновенье цепь порвалась, обрывки разлетелись в разные стороны и перебили светильники и посуду. Ну да разве у Давида и Хандут мог родиться заморыш?.. Кери-Торос взял малыша на руки, подержал на весу и сказал:

– Это сын Давида, силач!

Принесли большущее корыто, выкупали младенца и тут только углядели, что левая ручонка сжата у него в кулачок. Как ни бились, так и не сумели разжать кулачок.

– Вам – радость, и нам – радость, – сказал Кери-Торосу Вачо Марджо. – Вот только жаль, что мальчик – калека.

Стал Кери-Торос ручку мальчонки растирать и разжал-таки ему кулачок. На ладони у малыша капля крови алела.

– Ого! – воскликнул Кери-Торос. – Младенец превратил весь мир в каплю крови и зажал в кулачке!.. Если он будет жить, то дивные дела совершит. Земле не под силу будет его носить. Только камень способен его удержать.

Прошло два-три дня. Хандут-хатун сына своего окрестила и нарекла его – Мгер.

У других дети росли по годам, Мгер рос по месяцам; у других дети росли по месяцам, Мгер рос по дням и часам. Малое время спустя Кери-Торос привез Хандут-хатун с Мгером в Сасун.

Когда Мгеру исполнилось два года, ростом он был уже с двадцатилетнего пахлевана. Он ходил-гулял по городу, играл с ребятишками.

Через Сасун большая река протекала. Мгер перекинул через нее мост. Если по мосту шли люди, Мгер останавливал их, колотил и приговаривал:

– Собачьи дети! Вы думаете, это я для вас мост перекинул? Зачем вы шляетесь по моему мосту?

Люди поворачивали обратно, спускались к реке и переправлялись вброд. Тогда Мгер подходил к ним, принимался колотить их, да еще и приговаривал:

– Собачьи дети! Ведь я же для вас мост перекинул? Чего же вы вброд лезете? Унесет вас теченьем – грех на моей душе будет.

Горожане Кери-Торосу пожаловались. Кери-Торос призвал Мгера, побранил его, но это не помогло. Тогда Кери-Торос отправил его с матерью в Капуткох. «Пусть Вачо Марджо возится с внуком», – решил он.

Мгер что в Сасуне, что в Капуткохе вел себя одинаково: бил и калечил малых ребят, деревья вырывал с корнями, лазал на неприступные скалы – яйца у орлиц воровал.

У Горлана Огана сердце радовалось.

– Мгер в отца пошел – Давид точно таким в детстве был. А Пачкун Верго ворчал:

– Давид своего чертенка нам подсунул, а сам в Гюрджистан поехал и там веселится напропалую.

А Кери-Торос тяжко вздыхал:

– Мальчишка нам всю душу вымотал. Давайте отправим его опять в Капуткох.

У Хандут-хатун было два брата. Каждый день ходили они в горы на охоту. И вот как-то раз Хандут-хатун обратилась к ним с просьбой:

– Ребята! Возьмите с собой Мгера, а то соседям от него житья нет.

Поутру дядья увели с собой Мгера в горы. Охотились они в тот день неудачно. Мгер погнался за диким бараном, догнал, голову ему отвертел, барана дядьям отдал. Те взвалили добычу Мгеру на спину, а в городе отняли у него барана, пошли к своим дружкам и пропировали с ними до утра.

Прошло две недели.

Наконец Хандут-хатун обратилась к Мгеру с вопросом:

– Мгер! А сам-то ты охотишься или нет?

– Конечно, охочусь, – отвечал он. – Я диких баранов убиваю, взваливаю их себе на спину и несу до самого города. Под городом дядья отнимают у меня добычу, относят ее своим дружкам и вместе с ними пируют.

– Завтра ты дядьям добычу не отдавай, а принеси нам, – приказала мать.

– Ладно, матушка, – сказал Мгер.

Утром дядья взяли Мгера на охоту. Мгер большущего оленя убил. Дядья так и обомлели. Взвалили они добычу Мгеру на спину, а на окраине города остановились и сказали:

– А теперь, Мгер, положи оленя наземь и ступай домой.

– Нет, – сказал Мгер, – я своего оленя вам не отдам.

– То есть как это ты не отдашь?

– А вот так: не отдам – и все тут. Добыча – моя, и я отнесу ее матери.

Старший дядя сказал:

– Говорили нам, что сасунцы – сумасброды, а мы всё не верили. Теперь убедились на деле.

Младший дядя сказал старшему:

– Давай отколотим репоедово отродье и отнимем у него добычу. Старший дядя ударил Мгера по одной щеке, младший – по другой.

Мгер одной рукой схватил старшего, другой – младшего, ударил об землю и обоих убил. Так они и остались лежать с оскаленными зубами.

– Ишь!.. Они же еще и смеются надо мной! – сказал Мгер, взял свою добычу и пошел домой.

– Мгер! А где же твои дядья? – спросила Хандут-хатун. – Они тоже нынче с добычей?

– Нет у них никакой добычи, – отвечал Мгер. – Хотели они отнять у меня оленя, а я рассердился, схватил их обоих и наземь швырнул. Лежат они там и надо мной смеются.

Хандут-хатун так и ахнула:

– Ой, Мгер, что ты наделал! Ты родных своих дядей убил! Поехали Хандут и Вачо Марджо в горы, смотрят – Мгеровы дядья по самый пуп ушли в землю, а зубы у них всё еще оскалены.

Вачо Марджо привез сыновей своих в город, со слезами и скорбью великою похоронил их, а затем поведал свою волю Хандут-хатун:

– Забирай своего сына, поезжай в Сасун, и чтобы он никогда больше не попадался мне на глаза!

Прибыли мать с сыном в Сасун.

Семь лет уже протекло, а о Давиде не было ни слуху ни духу.

Как-то раз Мгер задал матери вопрос:

– Матушка! У меня отца нет?

– Как так нет, ненаглядный мой? – молвила мать. – Твой отец – Давид Сасунский, оплот Сасуна, самый сильный человек на всем свете.

– А почему же тогда ребята дразнят меня: «Ты безотцовщина, ты приблудыш!»? Где мой отец?

– Твой отец в Гюрджистан уехал – пахлеванов женить. Оставил он мне золотое запястье, чтобы, когда сын у него родится и в возраст придет, надеть ему это запястье на правую руку и послать сына за отцом. Поедешь?

– Отчего ж не поехать? До каких пор ребята приблудышем будут меня дразнить?

Надела Хандут-хатун сыну на правую руку запястье. Мгер пошел в конюшню, вывел лихого коня, вооружился, облачился в доспехи, вскочил в седло и двинулся в путь.

Долго ли, коротко ли, доехал он до широкого поля. Навстречу ему несся всадник, а на крупе его коня сидела пригожая девушка.

Поравнялся с ним Мгер и крикнул:

– Эй ты, козлиная борода! Не пристало тебе ехать с молодой красавицей.

А вот мне она под стать – отдай ее мне!

– Мальчишка! – крикнул Давид. – У тебя еще материнское молоко на губах не обсохло. Так кому же из нас красавица под стать тебе или мне?

Хотел было Давид мимо проехать, но Мгер протянул руку к девушке и сказал:

– Я тебе не позволю ее увезти! Разгневался тут Давид и такие слова произнес:

 

Ай-ай-ай-ай!.. Ну и дела! Молокосос-то!..

Ну и дела! Меня супостаты боятся не зря.

Конь мой копыта не замочил,

Когда мы переплывали моря, -

Нынче ручьишко мне путь преградил,

Не пропускает меня!.. Что за вздор!

Мне кручи и пропасти – все нипочем,

А нынче какой-то щелястый забор

Встал на пути широком моем!

 

Мгер недобро поглядел на незнакомца.

– Стало быть, молокосос – это я, ручьишко – это тоже я, и щелястый забор – это тоже я? – спросил он. – Сходи с коня, схватимся врукопашную и поглядим, кто из нас двоих молокосос, кто из нас двоих ручьишко, кто из нас двоих щелястый забор.

Сошел Давид с коня.

– Обожди, – молвил он. – Я девушку отвезу в безопасное место – на вершину вон той горы – и приеду биться с тобой.

– Отвези, – сказал Мгер.

Отвез Давид девушку на гору, воротился. Схватились они с Мгером врукопашную.

Под их ногами земля взрыхлялась, расседалась. Пыль поднялась, небесный свод затмила, ни зги не было видно, а слышно было только, как в клубах пыли отец и сын от натуги пыхтели. Пот ручьями стекал с их лиц и землю в грязь превращал.

Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.

Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит – весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, – сказала она себе. – Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга – и давай драться».

Села Хандут-хатун на белого коня и полетела на поле битвы. Грохот и гром катились по горам и долам. Под облаками пыли две твердыни били друг друга в грудь. Собрались люди, издали глазеют, а ближе подойти не решаются. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

 

Давид! Это я взываю к тебе!

Ты просьбу мою исполни, уважь!

Голубчик Давид, не бей! Не убей!

Это Мгер, это сын единственный наш!

 

Куда там! Ничего не слышат отец и сын. Глаза у обоих были налиты кровью, и бились оба не на жизнь, а на смерть. Приблизилась Хандут, смотрит – у Давида силы убывают, а у Мгера прибывают. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:

 

Мгер! Внемли материнской моей мольбе,

Пусть истошный мой вопль до тебя долетит!

Я прошу тебя: больше не бей! Не убей!

То отец твой родной, то всеславный Давид!

 

Ни отец, ни сын не прислушались к ее голосу. Бились они, словно буйволы, которых в первый раз выпустили весною из хлева, бились не на жизнь, а на смерть. Раскинула руки Хандут-хатун и, проливая потоки слез, воззвала:

 

Горы! Докличьтесь Кери поскорей -

Пусть он разнимет богатырей!

 

Не тут-то было! Родные – муж и сын – мольбе ее не вняли, а горы и подавно.

Не знает Хандут-хатун, как ей быть. Руки заламывает, волосы рвет на себе и снова взывает:

 

Ветер крылатый, лети

И нашепчи Кери:

"Бой роковой прекрати,

Сына с отцом примири!"

 

Тут Мгер, шумно дыша, повалил отца и коленом его прижал.

– Эй, эй, молодец, легче! – вскричал Давид. – Этак ты меня убьешь. А что ты скажешь моему удалому сыну?

– Кто твой сын?

– Мгер. У него на правой руке золотое запястье.

– Вот тебе раз! – воскликнул Мгер. – Чтоб у меня отсохла рука! Я же чуть отца не убил!..

Тут он заплакал, припал к стопам отца, поцеловал ему руку.

– Прости, отец! – молвил он.

Давид был уязвлен и гнев свой сдержать не мог.

– Мгер! – сказал он. – Ты вступил со мною в единоборство, ты меня повалил, ты меня опозорил. Молю праведного Бога, чтобы ты был бессмертен, но и бездетен.

Как услыхал Мгер отцово проклятье, в тот же миг вскочил на коня и поскакал в Капуткох.

Дорогой в ушах его звучали слова отца: «…чтобы ты был бессмертен, но и бездетен».

В Капуткохе Мгер созвал сорок неженатых юношей, сорок молодых девушек, сел с ними за стол и, чтобы заглушить отцово проклятье, упился сорокалетним гранатным вином.

Давид, Хандут и девушка прибыли в Сасун. Давид был весь в крови.

– Хандут! – сказал он. – Нагрей воды, я хочу вымыться. Разделся Давид, в корыто большое влез.

Посмотрела Хандут на правое его плечо, видит: Ратный крест стал черный, как сажа.

Ахнула Хандут-хатун и горько заплакала.

– Ты что, Хандут? – спросил ее муж.

– Давид! – сказала она. – Ратный крест у тебя на плече стал черный, как сажа.

И тут вспомнил Давид клятву, что дал он Чымшкик-султан, и ударил себя рукой, по лбу.

– Ах! – простонал он. – Я клятвопреступник! Вот почему Мгер меня и осилил. Я поклялся ей, что вернусь через семь дней, а прошло семь лет!

– Не уезжай, Давид! – молвила Хандут-хатун. – Счастье тебе изменило.

Ты преступил клятву и утратил былую силу. Сражаться ты больше не можешь.

– Нет, – молвил Давид, – мое слово крепко. Я еду.

Взял Давид меч-молнию, сел на Конька Джалали, поехал в Хлат, коня перед самым дворцом осадил.

Высунулась в окно Чымшкик-султан.

– Давид! – сказала она. – Ты дал мне клятву воротиться через семь дней, а прошло уже семь лет. Я так и не вышла замуж – все тебя жду.

– Я забыл свою клятву, – признался Давид. – А нынче вспомнил и вот, как видишь, приехал. Выходи – сразимся.

– Дай мне час времени, – сказала Чымшкик-султан. – Я только надену доспехи, вооружусь и выйду к тебе.

Давид привязал коня у ворот:

– Конь мой пусть побудет здесь, а я пока что пойду в реке искупаюсь.

Разделся Давид,и вошел в реку.

Берег зарос густым камышом. Дочь Чымшкик-султан спряталась в камыше. Прицелилась она, тетиву натянула и пустила стрелу. Полетела ядовитая стрела, вонзилась Давиду в спину, сердце пробила и вышла через грудь.

Взревел Давид, как семьдесят буйволов. Рев его долетел до Сасуна.

– Ой, горе, горе! – воскликнул Кери-Торос. – Погиб Давид, осиротело наше Сасунское царство!

Тут Горлан Оган как крикнет:

– Дави-и-ид!.. Не бойся! Мы на помощь к тебе идем!

Сели на коней Кери-Торос, Горлан Оган, Чинчхапорик, Хор-Манук, Хор-Гусан и помчались к реке Хлат.

– Давид, мальчик ты мой! Кто пустил в тебя стрелу? – опросил Кери-Торос.

– Не знаю. Кто-то из камыша, – отвечал Давид.

Пошли сасунцы в камыш, долго искали, наконец увидели пригожую девушку, лежавшую на спине. Ее так напугал рев Давида, что она умерла от страха.

То была дочь Чымшкик-султан от Давида. Когда Давид про это узнал, то сказал:

– Это мое семя. Я нарушил клятву, и семя мое меня погубило.

Произнес эти слова Давид – и скончался. Приказал долго жить.

Конек Джалали взбесился. Вскочил на дыбы, оборвал привязь и поскакал. И сколько прохожих ни встречал он на своем пути, всех топтал копытами; сколько лошадей и другого скота ни встречал, всех топтал, убивал. Вихрем прилетел он в Сасун и остановился у дворца Хандут.

Вышла Хандут, смотрит – конь прискакал, а хозяина нет.

…Кери-Торос сказал:

– Давайте посадим Давида в седло, привяжем к коню, чтобы не упал, и двинемся в Сасун джигитуя, с песней на устах – может статься, Хандут не догадается, что умер Давид.

А Хандут-хатун глядит на все четыре стороны – живым или мертвым вернется Давид?

Смотрит, все люди едут – песни поют, джигитуют, только Давид неподвижно сидит в седле, ни направо, ни налево не наклоняется, в играх участия не принимает.

Догадалась Хандут-хатун, что ее Давид мертв, и застонала, запричитала:

 

Достойный пришел,

Недостойный пришел,

Лишь удалый Давид

Домой не пришел.

 

Верго стоял с нею рядом на кровле.

– Не плачь, Хандут-хатун! – сказал он. – Давид умер, но тебе в утешенье остался я. Удальца Давида ты лишилась – теперь я буду твоим мужем и господином.

Как услышала Хандут-хатун гадкие эти слова, поднялась она на крепостную стену, молвила:

– Умер Давид – и солнце для меня погасло. Нет у меня больше в жизни отрады.

И бросилась вниз.

Головой ударилась о камень, в камне пробила яму, и превратился тот камень в ступу.

Где ударилась грудью Хандут-хатун, там, под сасунской крепостью, доныне бьют два ключа.

Куда упали семь кос Хандут-хатун, там до сей поры высятся семь черных столбов.

Ступа еще и сейчас лежит подле крепости – сасунцы в ней просо толкут.

Отцы города Сасуна, сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников и простой люд сасунский завернули Давида и Хандут в саваны, друг с другом связали, а затем, молитвы творя, плача, рыдая, на Цовасар понесли и там погребли возле храма Богородицы-на-горе.

Семь дней скорбел Сасун.

Умерли Давид и Хандут. А вам и детям вашим долго жить приказали.

 

Ветвь Четвёртая. Мгер Младший

Пусть будет добром помянут сасунский Младший Мгер!
Мы добрым словом помянем верную Гоар-Ханум!
Пусть будет добром помянут вещий Кери-Торос!
Пусть будет добром помянут добрый Горлан Оган
И тот, кто Младшего Мгера деянья поведал нам!
Ныне пред нами раскинулась Младшего Мгера ветвь.

 

Часть первая

МГЕР ОПЛАКИВАЕТ СМЕРТЬ ОТЦА

В тот день, когда Давид и Хандут скончались, их сын Мгер находился в Капуткохе.

Весть о кончине родителей до него не дошла. Вместе с сорока неженатыми юношами и сорока молодыми девушками он пировал, семилетнее вино пил, чтобы боль от проклятья отцовского заглушить.

Вачо Марджо нарочно держал его в неведении. Он так рассуждал: «Пусть Мгер позабудет отца своего и родной Сасун, пусть останется у нас навсегда и превратится в мощный оплот нашей страны!»

Некоторое время спустя Чымшкик-султан прислала из Хлата Кери-Торосу письмо:

 

Отцы города Сасуна! Не миновать мне с вами сражаться. Ваш Давид со мной обручился, мы с ним кольцами обменялись, но он меня обманул и в жены себе взял другую. Давида за клятвопреступление я убила, Сасун обложила данью. Согласны платить мне дань? Тогда платите! А не то я пойду на Сасун войной, землю вашу и камни кровью обагрю и с собой унесу.

 

Прочел письмо Кери-Торос, созвал отцов города, посоветовался с ними и такие слова сказал:

– Чымшкик-султан пойдет войной на Сасун, землю нашу и камни кровью обагрит. Давайте пошлем людей к Давидову тестю, Мгера у него возьмем и приведем в Сасун, чтобы он за отца отомстил и стал своего края правителем, – тогда у Сасуна будет защитник.

Кери-Торос и Горлан Оган взяли с собой семь буйволовых шкур, отправились в Капуткох, пришли к Вачо Марджо и сказали:

– Тут у вас живет мальчик, сын нашего родича. Где он?

– Он умер, – отвечал им Вачо Марджо.

Вачо солгал. Мгера он спрятал за семью воротами, у каждых ворот стражу поставил, по его велению все время били бубны и звучали зурны, чтобы Мгер не услышал голос своего рода и не вышел на свет Божий. Вачо Марджо недаром так им дорожил: Мгер, словно крепость, охранял Капуткох, не давал врагам близко к нему подойти.

– Умер? – переспросил Кери-Торос.

– Ей-Богу, умер! – поклялся Вачо Марджо.

– У наших покойников есть примета, – сказал Кери-Торос. – Рост годовалого сасунца равен десяти алепским кангунам, рост двухгодовалого равен двадцати алепским кангунам. Каждый год сасунец прибавляется в росте на десять кангунов. Мы сразу отличим могилы наших соотчичей.

Пошли они на кладбище, смотрят: нет ни одной подходящей по размеру могилы. Тогда Горлан Оган сказал:

– А ну, Вачо Марджо, говори: где ты прячешь нашего родича? Лучше скажи, а не то я так заору, что все ваши беременные женщины со страху выкинут, все ваши коровы выкинут, все ваши буйволицы выкинут, все кобылы ваши выкинут, все ваши старики и старухи со страху помрут. Не бери ты греха на душу, отдай добром нашего мальчика, а мы его домой отвезем.

Но Вачо Марджо так и не указал, где он спрятал Мгера. Тогда Горлан Оган обмотал себя семью буйволовыми шкурами, чтобы от собственного крика не лопнуть, привязал себя цепью к дереву, чтобы собственный голос его не унес, и крикнул:

 

Эй, Мге-е-ер! Ты пьешь вино.

Эй, Мге-е-ер! Ты пьешь вино,

Пируешь целый год…

Давид с Хандут в земле лежат,

Враги Сасун опустошат,

Погибнет наш народ…

 

Услышал его голос Мгер и сказал:

– Тише! Стихните, зурны и бубны! Я услышал голос моего рода. Но гусаны еще громче заиграли. А начальник стражи сказал:

– Дорогой ты мой Мгер! Как ты мог услыхать голос своего рода? До твоего рода нужно двадцать дней ехать.

В это время снова крикнул Горлан Оган:

– Мгер, Мгер, Мгер, э-эй!..

– Перестаньте, зурны и бубны! – сказал Мгер. -

 

До меня долетает голос родной,

С востока иль с запада – не пойму.

То дядя Оган приехал за мной,

Но с юга иль с севера – не пойму.

 

Тут капуткохские гусаны еще громче заиграли. А начальник стражи сказал:

– Милый ты мой Мгер! Твой дядя отсюда далеко, ты его не услышишь. Это ребятишки на дворе кричат. Пей и веселись.

В это время снова крикнул Горлан Оган:

 

Эй, Мгер! Эй, Мгер! Выходи-и-и!

Зову я тебя с востока,

И с запада я зову,

И с юга тебя я кличу,

И с севера я кричу:

Убила Давида Чымшкик -

Вынула душу у нас.

К отмщенью зовет его смерть.

Ведь ты же сасунец, Мгер, -

Так приди отомстить за отца!

Эй, Мгер! Эй, Мгер! Выходи-и-и!

 

– Век живи, царь! Обрушил ты на наши головы беду! Отдай ты им сасунского шалого сироту, чтобы Горлан Оган перестал горло драть. Все наши беременные женщины со страху выкинули, все коровы наши выкинули, все буйволицы выкинули, все кобылы выкинули, все старики и старухи со страху померли.

А Горлан Оган им на это:

– Жалуйтесь, жалуйтесь, а я еще разок крикну… Эй, молодец!.. Мгер, Мгер, Мгер, э-эй!!!

– Вот как Бог свят, это голос моего рода! – сказал Мгер.

Тут он вскочил, одного гусана с такой силой швырнул на другого, что оба испустили дух; кого об стену хватил – череп раскроил, кому ногой наподдал; одни ворота повалил, дошел до других – и эти свалил.

Все семь ворот повалил, вышел и, словно молодой буйвол, в первый раз после долгой зимы выпущенный из хлева, огляделся по сторонам.

Мгер так возмужал и так изменился лицом, что сасунцы его не узнали.

– Дай-ка я испытаю его, Оган, – молвил Кери-Торос. – Если это не Давидов сын, я его убью, и мы возвратимся в Сасун.

Преградил Мгеру путь Кери-Торос и говорит:

– Эй, молодец! Ты куда? Уж очень ты расшатался.

– Кто-то меня звал, – молвил в ответ ему Мгер, – вот только не знаю кто.

– Да ты кто таков? Кому понадобилось тебя звать?

– «Кто, кто»!.. Человек, такой же, как ты.

– Нет, ты молокосос.

– Кто, я молокосос?

Осерчал Мгер, обхватил Кери-Тороса обеими руками, стиснул так, что один бок коснулся другого.

Помертвел Кери-Торос и упал без чувств. Спрыснули его водой, живот ему растерли. Наконец он пришел в себя и сказал:

– Ой-ой-ой!.. Чей же ты сын, парень? Поведай нам, кто твой отец, кто твоя мать, а не то я скажу, что ты приблудыш.

– Сам ты приблудыш! – вскричал Мгер. – Отец мой – Давид Сасунский, моя мать – Хандут.

Тут они друг друга узнали, кинулись друг к другу на шею. Хотел было Мгер обнять Кери-Тороса, но дядя отпрянул.

– Шалишь, мой мальчик! Ты мне уже намял бока, будет с тебя!

– Он двух моих сыновей убил, – вмешался Вачо Марджо.

– Мы тут ни при чем, – отрезал Кери-Торос. – Он твой внук.

– То-то и оно-то, что внук, – подхватил Вачо Марджо. – Вы же мне его отдали взамен двух моих сыновей, а нынче пришли за ним. Мальчик мой Мгер! Ты в Сасун поедешь или же останешься в Капуткохе?

– То есть как это он останется в Капуткохе? – вспылил Горлан Оган. – Едем в Сасун, Мгер!

Смотрит Мгер: Кери-Торос приехал за ним, Оган приехал за ним, а отец не приехал.

– А где же отец? – спросил Мгер. – Отчего он за мной не приехал?

– Ах, Мгер! – со слезами в голосе воскликнул Горлан Оган. – Отца твоего убила Чымшкик-султан, а мать умерла с горя. На днях Чымшкик-султан придет, разрушит Сасун, землю нашу и камни кровью обагрит и в Хлат унесет.

– Отец мой убит? Моя мать умерла?

Испустив этот вопль, Мгер повалился на землю ничком и зарыдал. Keри-Topoc и Горлан Оган бросились к нему, но как они ни бились, так и не смогли его поднять.

Плакал Мгер три дня и три ночи, слезы его провели в земле глубокие борозды, ручьями текли.

Трое суток спустя Мгер приподнялся, сел, голову обхватил руками и запричитал:

 

Ослепните, очи! Осиротел я, дитя…

Нет, не наденет отец бранный кафтан!

Ослепните, очи! Осиротел я, дитя…

Пояс серебряный не обовьет ему стан.

Ослепните, очи! Осиротел я, дитя…

Темя ему не прикроет сталь шишака.

Ослепните, очи! Осиротел я, дитя…

Не обуть отцу моему два стальных сапожка.

Ослепните, очи! Осиротел я, дитя…

Молнию-меч не поднимет его рука.

Ослепните, очи! Осиротел я, дитя…

Больше не сесть ему на Джалали-Конька!..

 

Кончив причитать, Мгер встал, вскочил на коня и вместе с Кери-Торосом и Горланом Оганом направил путь в Сасун.

МГЕР МСТИТ ЗА ОТЦА

При дороге в Сасун стоял монастырь Матхаванк.

Чымшкик-султан и другие цари – Давидовы недруги – знали, что путь Мгера мимо Матхаванка лежит. И вот послали они к настоятелю монастыря нарочного, золото ему посулили, на словах передать велели:

«Когда Мгер Сасунский покажется, ты нас извести». Замышляли они броситься Мгеру наперерез и убить его.

Уже вечерело, когда сасунцы приблизились к Матхаванку. Кери-Торос впереди ехал, Мгер и Горлан Оган – сзади. Вдруг Кери-Торос остановил коня.

– Что это ты остановился? – спросил Мгер.

– Гляди, – сказал Кери-Торос. – Высокие дубы срублены и навалены поперек дороги.

– Это вражьих рук дело, – заметил Горлан Оган.

Не знали они, что дубы навалены по приказу игумена. Он так рассчитал: начнут сасунцы расчищать дорогу, устанут и зайдут в монастырь отдохнуть, тут-то их недруги нагрянут и с ними покончат.

– Дедушка Торос! – предложил Мгер. – Вы с дедушкой Оганом поднимайте вдвоем деревья и передавайте мне, а я их с обрыва вниз покидаю.

Сказано – сделано. Кери-Торос и Горлан Оган поднимали кряжистые дубы и передавали Мгеру, а тот, словно медведь, брал их в охапку и кидал с обрыва. Так трудились они до заката, доверху завалили пропасть срубленными деревьями, путь себе расчистили, но притомились.

Поехали дальше, смотрят – в темноте монастырь белеется. Подъехали они к воротам, постучали. Вышел настоятель, спросил:

– Что вам надобно?

– Мы – усталые путники, – отвечали сасунцы. – Впусти нас. Мы отдохнем, выспимся, а на зорьке снова тронемся в путь.

Настоятель впустил сасунцев, велел угостить их на славу, спокойной ночи им пожелал и ушел, а к врагам сасунцев гонца послал.

Усталые путники поужинали и легли спать.

Раным-рано проснулся Кери-Торос, в окошко выглянул. Смотрит – несметная рать осадила обитель. Тут он как крикнет:

– Эй, Мгер, вставай! Войска семи царей окружили нас.

Мгер и Горлан Оган вскочили, к окну подбежали. Смотрят – травам полевым есть счет, вражескому войску нет счету. Среди войска стоял игумен и пальцем показывал на ту комнату, где спали сасунцы. Мгер недолго думая облачился в доспехи.

– Хлеб, вино, всемогущий Господь!.. – воскликнул он. – За мной! И не трусить!..

Выбежал Мгер, вскочил на коня, палицу взял и поскакал.

Кери-Торос и Горлан Оган тоже сели на коней и поскакали.

Врезался Мгер в войско. Только что был он здесь – глядь, уже там; направо и налево рубил, косил, громил и рассеивал недругов, подобно тому как ветер-дракон рассеивает тучи мошкары.

Кери-Торос и Горлан Оган взыграли духом. Вырвали они с корнями каждый по тополю и напали на вражье войско.

– Эй!.. – крикнул Мгер. – Зачем это вы с тополями?

– Ты устилаешь ток снопами и веешь зерно, а мы наметываем с краев.

Как увидели цари-недруги, что войска их разбиты, вскочили на коней и стремглав понеслись каждый в свою страну.

Впереди всех мчалась Чымшкик-султан.

Мгер поймал настоятеля, привел в монастырь, схватил за волосы, ударил головой оземь и сказал:

– Коль скоро игумен оказался предателем, то монастырь этот будет именоваться впредь не Матхаванк, а Матнаванк [храм предателя]!

…По прибытии в Сасун Горлан Оган достал оружие и доспехи сасунского царствующего дома, вывел из конюшни Конька Джалали и сказал:

– Родной ты наш Мгер! Надевай отцовские доспехи, бери отцовское оружие, садись на отцовского коня. Теперь ты у нас единственный оплот царства Сасунского – так для кого же мне все это беречь?

И тут Мгер

 

Облачился в отцовский бранный кафтан,

Серебряным поясом обвил стан,

Водрузил на главу отцовский шелом,

Взмахнул отцовским длинным копьем,

Палицу положил на плечо,

Перепоясался молниевидным мечом,

На ногах у него два стальных сапожка,

Он огладил рукой Джалали-Конька,

Седлом перламутровым его оседлал,

Уздой золотою его взнуздал

 

и уже занес было ногу, чтобы вскочить в седло, как вдруг Конек Джалали заговорил человечьим голосом:

– Ну-ну!.. Всякий мозгляк будет на меня карабкаться! Да ты что, об ста головах? Разве у тебя хватит ловкости сесть на Конька Джалали?

– Не огорчай ты меня, Конек Джалали! – с мольбою промолвил Мгер. – Я – оплот Сасунского царства, твоего хозяина сын.

– Слова твои мне в душу запали, – отвечал Конек Джалали. – Я чту память Давида и ради него не трону тебя. Садись!

Вскочил Мгер на Джалали, взял с собой Кери-Тораса и Горлана Огана и помчался в город Хлат, чтобы отомстить за Давида Чымшкик-султан.

Дорогой Оган сказал:

– Мальчик мой Мгер, выслушай ты меня! Ты еще молод, мы с Кери-Торосо,м постарели, у нас уже не прежняя удаль… А город Хлат – неприступная крепость, Чымшкик-султан – воительница непобедимая…

Смекнул Мгер, к чему Оган клонит.

– Дед! – воскликнул он. – Иль не сасунцы мы? Нет, мы – сасунцы! Цари из враждебных нам стран не смеют подойти даже к могилам наших покойников. Припустим коней – и в бой!

Тут снова человечьим голосом заговорил Конек Джалали:

– Не страшитесь! Коль не хватит у вас мечей, пламя из ноздрей моих заменит вам меч. Если копий у вас не хватит – каждый волос моего хвоста копье вам заменит. Если палиц у вас не хватит, копыта мои заменят вам палицы. Коли нет у вас войска – ветер, который я скоком своим поднимаю, заменит вам рать!

Мгер и его спутники припустили коней, доскакали до Хлата.

– Как же вы порешили? – спросил Мгер. – На войско идти иль на крепость?

Старики думали-думали и надумали:

– Коль на войско идти – больно много у них войска; коль на крепость идти – больно крепость крепка…

Рассмеялся Мгер.

– Ай-ай-ай!.. Вот чудаки! – сказал он. – Каждый из вас вдвое тяжеле меня. Я обоих вас вместе пошлю, а сам пойду один. Ну как, теперь согласны?

Устыдились Горлан Оган и Кери-Торос.

– Ладно, пойдем на крепость, – сказали они. И пошли на крепость.

Поднял Мгер меч-молнию и, как гром, на врага ударил. Распахал, словно плугом, всю землю, направо и налево рубил, громил. Как неутомимый косец, косил он врагов, и враги, как скошенная трава, ложились рядами. Выкосив ряд из войска Чымшкик-султан, Мгер каждый раз приговаривал:

– Это за моего отца, это за моего отца!..

Чымшкик-султан, припав к гриве коня, ударилась в бегство. Мгер настиг ее, пронзил копьем, наземь свалил, привязал за волосы к хвосту Конька Джалали, погнал коня, и конь по клочкам ее разметал, так что в каждой стране по одному клочку от этой ведьмы осталось, а на хвосте у Джалали одни лишь ее косы висели.

Отомстив врагу своего отца, Мгер оказал:

– А теперь поглядим, как дело идет у Кери-Тороса и Горлана Огана!

И погнал Мгер коня в город Хлат.

…Тем временем Кери-Торос и Горлан Оган город разрушили, а жителей перебили. Осталась во всем городе одна-единственная кошка и та взобралась на вышку минарета и оттуда с недоумением глядела по сторонам. Мгер вырвал с корнем стройный тополь и сбил кошку с минарета. Жажда мести была в нем так сильна, что он не мог равнодушно видеть живое существо в той стране, где убили его отца.

Убив в Хлате последнюю кошку, Мгер вместе со стариками поднялся на вершину горы Немрут – поглядеть, не осталось ли целым какое-нибудь селение в государстве Хлатском. И вдруг видит: над городом Хлатом вьется узенькая струйка дыма. Спустились они втроем в город. Оказалось, старуха разжигала среди развалин костер, а от костра поднимался дым.

Сасунцы подошли и спросили:

– Ты зачем дымишь? А старуха им:

– Пусть сумасброды сасунские не говорят, будто они дотла разорили Хлат, так что и дым не идет.

– А что это ты закаляешь на огне? – спросил Мгер.

– Ядовитую стрелу, – отвечала старая ведьма. – Этой стрелой я убью Мгера Сасунского, так же как убили его отца.

Мгер подмигнул своим спутникам и обратился к ней:

– Старуха! Да ведь я и есть Мгер Сасунский! А что, если я сейчас согну эти два дерева, привяжу тебя за одну ногу к этому дереву, за другую – к тому, а потом отпущу их, деревья поднимутся и разорвут тебя пополам – как это тебе понравится?.. Но нет, ты – старая женщина. Если я тебя убью, люди скажут: Мгер Сасунский убил старуху. Ладно, живи и дыми сколько угодно! За отца я уже отомстил.

Мгер и спутники его поехали своей дорогой, а старуха крикнула ему вслед:

– Пусть земля под тобою разверзнется, Мгер! Чтоб тебе в камень уйти и в камне покоя не найти!

Это проклятие ядовитой стрелой вонзилось в сердце Мгера.

– Кери-Торос! – сказал он. – Я этой старухе жизнь подарил, я за зло отплатил ей добром. Почему же она меня проклинает?

– Так уж, мой мальчик, устроен мир, – отвечал Кери-Торос. – Кто делает добро, тому голову секут.

– Кери-Торос! – продолжал Мгер. – А почему ж так неладно устроен мир?

– Не знаю, мой мальчик. Сто лет живу я на свете, а до сути вещей не добрался!

Часть вторая

ГОАР-ХАТУН

Прошло некоторое время.

И вот как-то раз обратился Мгер к Горлану Огану:

– Дедушка! Неспокойно у меня на душе. Дома сидеть мне невмочь. Хочу погулять по свету.

– Ну что ж, внучек, – молвил Оган. – Поезжай, коли хочешь. Облачился Мгер в ратные свои доспехи, вооружился, сел на Конька Джалали, попрощался со всеми сасунцами и отправился в путь.

Долго ли, коротко ли, доехал он до высокого утеса. Мгер был не из тех, кто возвращается с полдороги. Но утес преграждал ему путь. Вдруг из-под утеса выюркнула лиса. Мгер погнался за ней. Гнался, гнался и наконец на вершину утеса взобрался. Посмотрел вокруг – вдали чья-то столица виднеется. Мгер поворотил коня в сторону города.

Ехал он, ехал, вдруг видит: перед ним широкая пещера. Сошел он с коня и присел отдохнуть. Только присел – глядь: к пещере, высунув язык, несется большущий олень. Мгер прицелился в него из лука, пустил стрелу и убил наповал. В это время, откуда ни возьмись, появились всадники и принялись осыпать Мгера бранью: