Мгер вновь принимает свой облик

Мгер, когда проезжал через город, узнал, что в Багдад приехали пахлеваны сасунские во главе с Кери-Торосом и всех о Мгере расспрашивают.

Мнимый Авдал вышел из дворца Гоар и погнал коня к шатру Кери-Тороса.

Вошел в шатер, смотрит: сасунцы, подобно Маркосу Дарбину, поставили в шатре престол, скатерть расстелили и по Мгеру поминки справляют.

Увидев странствующего пахлевана, Кери-Торос обратился к нему:

– Авдал! Скажи ради твоего Бога: принес ли ты какую-нибудь весть о Мгере?

– Дай сначала поесть, а потом будет тебе весть, – отвечал Мгер.

Мгер хоть и поел у Гоар, а все еще был голоден. Да разве Мгер, Бог с ним, знал, что значит насытиться? То был не человек, а целая крепость!

Дали сасунцы мнимому Авдалу выпить и закусить. Мгер выпил, закусил и, подражая голосу Авдала, сказал:

– Клянусь хлебом, вином и всемогущим Богом: вот этой, самой рукой я положил Мгеру в рот кусок хлеба и пошел в Багдад.

Сасунцы задумались: правду говорит странник или неправду?

– Брешешь! – проворчал Верго.

– Брешет только Пачкун Верго, – сказал Мгер. – Сейчас как выкину коленце, так вы у меня сразу поверите, что Мгер жив.

– Какое коленце? – хором спросили сасунцы.

– Ответь мне, Кери-Торос, – молвил Мгер, – может ли человек единым духом осушить вот такой котел вина?

Кери-Торос глубоко вздохнул.

– Эх, Авдал! – промолвил он. – Такой котел, полный вина, выпил Мгер Старший, выпил Давид, потом настал черед пить Мгеру Младшему, но, ослепни глаза мои, Мгера Младшего нет!

Тогда мнимый Авдал снова обратился к Кери-Торосу:

– Кери-Торос! Ради твоего Мгера, налей полный котел вина, а я выпью, чтоб отлегло от сердца.

Как скоро произнес он эти слова: «ради Мгера», Кери-Торос налил полный котел вина и сказал:

– Пей!

Мгер поднес котел ко рту, пил, пил, пил, выпил все до капельки, пустой котел оземь ударил и выбил у него дно.

– Истинный Господь, все выпил! – сказали сасунцы. Мгер сел на престол.

– Эй, эй, эй! – крикнул Пачкун Верго и ударил Мгера по лицу. – Не на свое место сел!

Рассвирепел Мгер. Схватил он Верго за шиворот, повалил наземь схватил Парон-Торника, Чинчхапорика, Хор-Манука, Хор-Гусана, Котот-Мотота, Ануш-Котота, Горлана Огана, положил одного на другого, а сверху положил Кери-Тороса – живую скирду наметал.

– Теперь поняли, где место Мгера Сасунского? – спросил он.

Из-под самого низу донесся голос Пачкуна Верго:

– Если ты Мгер Сасунский, скажи нам: что знаешь ты о Сасунской земле?

– Знаю, что ты явился причиной смерти моей матери Хандут-хатун, – отвечал Мгер. – Ты нанес ей оскорбление, и она бросилась с крепостной стены… Ну что, теперь ты услышал правду о Сасунской земле?

Пачкун Верго со страху в штаны наложил.

А Кери-Торос и Горлан Оган спрыгнули со скирды, стали Мгера обнимать, целовать, заплакали и оказали:

– Ах, Мгер, солнышко ты наше! Так это ты? Ослепни у нас глаза, ты так изменился, что мы тебя не узнали.

Тут сасунцы, все как один, бросились целовать Мгера и никак не могли на него наглядеться. После взаимных излияний чувств Мгер обратился к Кери-Торосу:

– Кери-Торос! А где мой Конек Джалали?

– Конек Джалали? – переспросил Кери-Торос. – Он убежал на Цовасар. Как мы ни бились, никого не подпустил он к себе.

Мгер достал платок из-за пазухи.

– Этот платок потом моим пропитан, – сказал он. – Подите с ним на Цовасар и покажите издали моему коню. Почует он мой запах – сам прибежит.

Хор-Манук и Чинчхапорик взяли платок, сели на коней и помчались на Цовасар. Через три дня они вернулись и привели Конька Джалали. Доспехи Мгеровы и меч-молния как были к седлу приторочены, так там по сей день и лежали.

Мгер в шатре у Кери-Тороса вымылся, побрился, облачился в доспехи, сел на Джалали и поехал к Гоар.

Гоар, подпершись рукой, сидела у окна, на дорогу глядела, Мгера ждала.

Мгер выставил на солнце меч-молнию, отблеск ударил Гоар в глаза. Вскинула она голову и закричала:

– Ой, Мгер, ненаглядный мой!.. Это ты?

– Крест истинный, я!

Спешился Мгер, взбежал в светлицу Гоар, обнял девушку и с полудня до заката все целовал ее, целовал – никак не мог от нее оторваться.

Гоар не помнила себя от радости. А когда опомнилась, то сказала:

– Слава тебе Господи! Авдал говорил мне, а я не верила.

– Что тебе говорил Авдал?

– Что Мгер жив.

– Так Авдал был у тебя?

– Был.

– И ты незнакомца у себя принимала?.. Многие мне говорили, что все женщины – изменницы, а я не верил!

Заплакала Гоар.

– Мгер, дорогой! Мне хотелось узнать о тебе!

Мгер так громко захохотал, что от его хохота светильники стукнулись один о другой и зазвенели. И тут он рассказал Гоар о своей встрече с Авдалом. Теперь уже Гоар рассердилась.

– Как тебе не стыдно, Мгер? – сказала она. – Кто любит, тот не станет так бессовестно обманывать любимую девушку.

– Это я только чтоб тебя испытать, – сказал Мгер. – Помнишь, как ты меня испытывала?.. Теперь я уверился, что в любви ты крепка, как меч-молния.

Тут Гоар снова к мужу прильнула.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, Мгер! – сказала она. – Не чаяла я с тобой еще разок встретиться. Вижу я, что ты жив и здоров, и теперь, если пошлет Господь по мою душу, я умру с легким сердцем.

Как скоро до мсырского сераскира дошла весть о том, что Мгер бежал из плена и снова сел на Конька Джалали, он без дальних слов с полдороги поворотил свое войско и ушел к себе в Мсыр.

А Кери-Торос явился к царю Пачику и такое слово молвил ему:

– Много лет тебе здравствовать, царь! Я пришел сюда не творог продавать. Давай приданое моей невестки – я его в Сасун отвезу.

Но тут в разговор вмешался Мгер.

– Я, Кери-Торос, в Сасун не поеду, – молвил он.

– Как не поедешь, дружок? Место отца твоего пусто. Иди и займи его.

– Нет, – сказал Мгер. – Мой отец меня проклял, мой дед оскорбил мою мать так, что она руки на себя наложила. Смерти мне нет, но и наследника нет у меня. Мир на кривде стоит. Пока мир не будет разрушен и заново создан, я в Сасун не приду.

Сасунцы, одним глазом плача, другим смеясь, ушли восвояси. Вскоре царь Пачик умер, и царем Багдада стал Мгер.

КОЗБАДИНОВЫ ВНУКИ

Прошло некоторое время.

Прознали Козбадиновы внуки, что Сасун остался без правителя, собрали войско и пошли на Сасун – мстить за своего деда.

Горлан Оган письмо Мгеру послал:

 

Мгер! Козбадиновы внуки совсем обнаглели. Пришли в Сасун, дань сбирают, жен и дев к себе угоняют, кровь проливают, все в разор разоряют. Кери-Торос помер. Деда своего Верго ты хорошо знаешь – знаешь, на что он годится. Остался я один, но я стар, нет у меня сил защищать Сасун. Как получишь мое письмо, приди и вступись за отчизну.

 

Прочел Мгер письмо и сказал Гоар:

– Жена! Я поеду в Сасун, а палицу мою у ворот поставлю. Придут вороги, скажут: «Мгер спит, а палицу у ворот поставил». И тебя не тронут.

Попрощался Мгер с женой, облачился в доспехи, вооружился, сел на Джалали и помчался в Сасун.

Смеркалось. Горлан Оган двери дома своего держал на запоре. Весь город в ужасе притаился. На площади ни одной живой души. Сердце у Мгера кровью облилось. Крикнул он что было мочи:

 

Эй! Дед Оган! Проснись, пробудись!

Мгер твой пришел – проснись, пробудись!

Мы оба устали: и я и конь.

Сон от себя гони, пробудись!

 

Услыхал Оган голос Мгера и в полудремоте сказал:

– Жена! Мне родной голос послышался, и сон мой прошел.

– Спи, несносный старик! – сказала жена. – Ты запер городские ворота, запер свой дом изнутри – чего ж ты боишься?

– Как же мне не бояться? – молвил Горлан Оган. – Я стар, недруги – близко, а защитник наш – далеко.

Видит Мгер, что никто ему не отворяет, взобрался на кровлю и крикнул в окошко:

 

Эй! Дед Оган! Отопри мне дверь!

Под окном твоим ждать мне больше невмочь.

Мой дом далеко. На дворе уже ночь.

Я пришел родному Сасуну помочь.

Эй! Дед Оган! Отопри же мне дверь!

 

Вскочил Горлан Оган и отворил дверь. Мгер руку ему поцеловал, Оган Мгера поцеловал в лоб и сказал:

– Добро пожаловать, Мгер! На кого ты оставил дом?

– На попечение своей палицы.

Подивился Горлан Оган.

– Что значит твоя палица без тебя? – спросил он.

– Как увидят недруги палицу мою у ворот, скажут: «Стало быть, Мгер дома» – и не посмеют войти.

– Какой знак у твоей палицы?

– В ее рукоять вделан алмаз. Солнце выглянет, алмаз сверкнет – враг не приблизится к моему порогу. Ввечеру свечу зажгут, алмаз и вечером засверкает. Недруги скажут: «Мгер дома».

Обрадовался Горлан Оган.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, Мгер! – воскликнул он. – Сасун остался без защитника. Ты пришел, так будь же ты его защитником, займи место отца своего!

– Кто тебя теснит, дедушка?

– Козбадиновы внуки, – отвечал Оган. – Их четверо, и каждый из них – лютый зверь.

– Выйду на заре, всех четырех изловлю, – молвил Мгер. – Как мне поступить: на месте их уложить или живьем доставить тебе?

Подумал-подумал Оган и сказал:

– Хочешь, сам убей, а хочешь, сюда приведи – пусть их убьют сасунцы, душу себе облегчат.

На заре Мгер понесся на Леранское поле.

Еще издали завидел он шатры Козбадиновых внуков. «Что они от нас хотят? – думалось Мгеру. – Почему они не дают нам спокойно пахать и сеять, хлеб свой добывать?..»

А Козбадиновы внуки тоже еще издали завидели Мгера и прицелились в него из луков. Одна стрела в ногу Джалали впилась. Мгер мечом ударил, стрелу пополам разрубил, половина стрелы в ране засела.

Бой длился недолго. Изловил Мгер всех четырех Козбадиновых внуков и в город привел.

Конек Джалали прихрамывал.

– Что с твоим конем? – спросил дед.

– Стрела у него в ноге, – отвечал Мгер.

Горлан Оган был искусным лекарем. Вытащил он стрелу из ноги коня, растопил яхонт и изумруд и в рану влил. Стала нога у коня здоровее, чем прежде.

Мгер Козбадиновых внуков прибил гвоздями к воротам – двоих справа, двоих слева, – чтобы враги Сасуна поглядели на них, поумнели и не смели больше подходить к Сасунским горам.

…Сорок дней жил Мгер у деда, отдохнул, утолил тоску по родине, а затем сел на Джалали и поехал к Гоар-хатун.

Долго ли, коротко ли, повстречал он сорок пахлеванов. Не на конях сидели они, а на верблюдах. Поздоровался с ними Мгер и спросил:

– Вы откуда? И что у вас за печаль? Отвечали ему пахлеваны со вздохом:

– Мы – сыновья алепского царя. Наша сестра, старуха, захватила престол нашего отца, а нас прогнала.

– Вот тебе раз! – воскликнул Мгер. – Какая же она сестра, если братьев своих отцовского престола лишила? Хотел бы я на нее поглядеть.

– Надобно тебе знать, что сестра наша – людоедка, – продолжали пахлеваны. – Только на свет родилась – стала человечину жрать. Батюшку нашего съела, матушку нашу съела, всех отцов города съела, а мы убежали – только тем и спаслись.

Подивился Мгер.

– Мир погряз в беззакониях, – сказал он. – До чего мы дожили: человек человека ест! Нет, эту людоедку я должен уничтожить!

Братья-пахлеваны возвеселились духом.

– Будь ты нам старшим братом! – сказали они. – Нас было сорок, а теперь сорок один.

Во главе сорока братьев Мгер въехал в Алеп. Старуха-людоедка вышла навстречу, от радости зубы оскалила.

– У-уххх!.. Обильная добыча сама ко мне идет, – сказала она. – Тут мне еды на сорок дней хватит.

Одним ударом меча-молнии отрубил Мгер старухе голову. Людоедка с таким невообразимым шумом и грохотом рухнула наземь, что попрятавшиеся в погребах жители высыпали на улицу, стали друг друга поздравлять, обступили Мгера и от всей души поблагодарили его.

– Нам не под силу было оправиться с людоедкой, – сказали они. – Ты ее убил, ты нас от нее избавил, царствуй же над нами. Ты – царь наш, а мы – твои верноподданные. Клянемся, что будем служить тебе до скончания дней.

Мгер краем атласной одежды людоедки очистил от крови меч-молнию и сказал:

– Нет, братцы мои, ничего мне от вас не надо: ни благодарности, ни золота, ни царства. Я – Мгер Сасунский, сын Давида Сасунского. Смерти мне нет, и нет у меня наследника. Сидеть на месте мне невмоготу.

Погнал Мгер коня в город Джзир.

Через этот город протекала большая река Джзиру-Шат. Сто сорок речек вливалось и впадало в эту реку. Она часто выходила из берегов, затопляла и разрушала город.

Мгер прочел в старинных книгах армянских: «Всегда делай добро, хоть в воду его бросай». Как скоро узнал он о бедствиях города Джзира, то взвалил на спину громадную скалу и бросил ее под городом в реку. Река разделилась на два рукава: один рукав потек направо, а другой – налево. Город теперь стоял меж двух рукавов, и река его уже не затопляла.

А на скале Мгер построил крепость и назвал ее Пестрая башня. Крепость эта и по сей день стоит.

Семь лет скитался Мгер по белу свету, семь дэвов-людоедов убил, семь крепостей построил, по Гоар-хатун стосковался и стрелой полетел в Багдад.

Как поставил Мгер палицу у ворот, когда уезжал, так она с тех пор здесь и стояла.

Вошел Мгер в покои, смотрит – на тахте лежит мертвая Гоар и держит в руке письмо.

Подполз к ней Мгер на коленях, взял письмо и прочел.

Вот что писала Гоар-хатун:

Мгер! Я умираю с тоски по тебе. Когда воротишъся, исполни мою просьбу: в Сасун меня увези и похорони рядом с Хандут-хатун.

Привязал Мгер тело Гоар-хатун к седлу коня своего, привез в Сасун.

Семь дней плакал над ее телом, могилу выкопал рядом с могилой Хандут-хатун и схоронил Гоар.

Затем Мгер заказал семь заупокойных обеден по сасунцам: по Цовинар, по Санасару, Багдасару, Мгеру Старшему, Армаган, Давиду, Хандут-хатун, Кери-Торосу и многим другим…

Прошло еще некоторое время.

Кончилась поминальная тризна. Не хотелось Мгеру возвращаться в свою столицу.

Раз нет на свете Гоар, то что для него царство, что для него жизнь?..

МГЕР УХОДИТ В АГРАВАКАР

Всю ночь до самой зари скитался Мгер в горах. Утром, голодный, усталый, приблизился он к пастухам и спросил:

– Чье это стадо?

– Деда Верго, – отвечали пастухи.

– Я – голодный странник, – молвил Мгер. – Зарежьте, овцу, накормите меня, и я поеду своей дорогой.

– Ишь ты какой! – сказали пастухи. – Мы сами голодаем и не смеем надоить для себя ни капельки молока, а ты хочешь, чтобы мы для тебя овцу зарезали?

– А почему вы боитесь молока себе надоить? – спросил Мгер.

– Дед Верго каждый вечер стадо пересчитывает, а молоко меряет палкой с делениями. Паршивого козленка недосчитается, чашки молока недомеряет – горе нам: каждому из нас сто ударов прутьями влепит.

И снова Мгер проклял мир. Проклял и удалился. Повстречался он с жнецами.

– Здорово, братцы! – крикнул им. – Чья это нива?

– Деда Верго, – отвечали жнецы.

– Я – голодный странник, – молвил Мгер. – Дайте мне хлеба кусок. Я съем и поеду своей дорогой.

– Ишь ты какой! – сказали жнецы. – Мы самой голодаем. Откуда у нас хлеб возьмется?

– Почему же вы голодаете? – спросил Мгер. – Как может голодать тот, кто убирает хлеб?

– Дед Верго дает каждому из нас по горсти ячменя в день. Даже в полове нам отказывает. Целый день простаивает он на кровле своего дома и смотрит. Как увидит дым, тот же час идет на поле и каждому из нас отмеряет по сотне розог.

Мгер дважды послал миру проклятье и удалился.

Тело у Мгера отяжелело. Когда же он выслушал жалобы пастухов и жнецов, отяжелела у него и душа.

Земля уже не в силах была его носить.

Копыта его коня увязали в земле.

До позднего вечера Мгер горы Сасунские конским шагом мерил, а на закате солнца подъехал к могиле матери и воззвал:

 

Матушка, встань! Матушка, встань!

Сасунское царство извергло меня.

Ты под сердцем своим носила меня,

Ты грудью своею кормила меня.

Материнской ласки давно я лишен -

Встань же, родимая матушка, встань!

 

А мать ему из могилы ответила:

 

Чем помочь тебе, сын, чем помочь?

Гады кишат вокруг нас,

Увял ланит моих цвет,

Блеск моих глаз погас,

В руках моих силы нет.

Чем помочь тебе, сын, чем помочь?

Перестань скитаться, сынок!

Видно, так уж судил тебе рок:

Ты гони Джалали-Конька

Прямо в Агравакар…

 

Долго плакал Мгер, долго молил – могила матери больше ему не откликнулась. Тогда Мгер обернулся лицом к могиле отца и воззвал:

 

Отец мой, вставай! Отец мой, вставай!

Места нет для меня на Сасунской земле.

Отец мой, вставай! Отец мой, вставай!

Мир мне видится точно во мгле.

Отец мой, вставай! Отец мой, вставай!

Я не помню, как пахнет тело твое.

Один-одинешенек бедный твой сын,

Без отца и без матери что за житье!

Отец мой, вставай! Уже осень пришла

И меня, голяка, до костей пробрала.

Холода завернули, и я изнемог:

Я до нитки промок, я прозяб, я продрог.

Бесприютный и сирый, куда я пойду?

Кто приветит, согреет меня, сироту?

 

Отец ему из могилы ответил:

 

Чем помочь тебе, сын, чем помочь?

Нет силы в моих руках,

И румянца нет на щеках.

Чем помочь тебе, сын, чем помочь?

Гады ползают вокруг нас,

Черный плат мне не сбросить с глаз.

Чем помочь тебе, сын, чем помочь?

Перестань скитаться, сынок!

Видно, так уж судил тебе рок!

Припусти Джалали-Конька

И уйди с ним в Агравакар.

Когда грянет великий бой,

Мир разрушит и вновь создаст

И окрепнет земля под тобой -

Жизнь тебе по заслугам воздаст.

 

Долго плакал Мгер, долго молил – могила отца не проронила больше ни звука.

Сел Мгер на Конька Джалали и медленным шагом поехал в Востана-Капан.

Земля одряхлела – носить Мгера было ей уже не под силу. Копыта коня увязали в земле.

– Ой-ой-ой! Одряхлела земля! – воскликнул Мгер.

Только к вечеру добрался он до города Вана.

Тут, у въезда в город, и возвышался Агравакар.

«Я сейчас ударю мечом по утесу, – сказал себе Мгер. – Если расколется – значит, на душе моей нет греха; если не расколется – значит, есть на душе моей грех».

Ударил Мгер по утесу мечом – утес раскололся надвое. Мгер и Конек Джалали вошли внутрь, и утес замкнулся за ними и сросся.

Как узнали сасунцы о том, что Мгер вошел внутрь утеса, семь дней и семь ночей горевали.

А Горлан Оган с горя скончался.

ЭПИЛОГ

Говорят, два раза в год раздвигается Агравакар: в Праздник роз и на Вознесенье.

В эти дни выходит Мгер из утеса и за один день сорокадневный путь совершает. Конь его по камням ступает, а как ступит на землю, копыта у него увязают.

И тогда Мгер снова уходит в утес… Говорят, как-то в ночь под Вознесенье одному пастуху привелось быть у подножья Агравакара. Раздвинулся Агравакар, пастух вошел внутрь и видит: перед ним конь исполинский, а рядом с конем исполин, брови как два утеса на очи надвинуты. «Верно, это Мгер Сасунский?» – подумал пастух и обратился к исполину:

– Мгер! Когда ты отсюда выйдешь?

Мгер ему на это ответил так:

– Если я выйду отсюда, земля меня не удержит. Мир на кривде стоит. Мир полон зла. Когда мир будет разрушен и создастся вновь, когда ячменное зерно будет величиною с орех, когда пшеничное зерно будет величиною с ягоду шиповника – лишь тогда я получу повеление выйти отсюда.

Говорят, по пятницам из Агравакара течет вода. Говорят, эту воду из земли выбивает копытом Конек Джалали.

Говорят, каждую пятницу путники, проходя мимо Агравакара, слышат ржанье Конька Джалали…

ПОСЛЕДНЕЕ ПОМИНОВЕНИЕ
Окончена песнь про сасунцев. Помянем в последний раз!
Мы добрым словом помянем праматерь Цовинар!
Пусть будет добром помянут Сасуна творец – Санасар!
Пусть будет добром помянут взбалмошный Багдасар!
Пусть будут добром помянуты вещий Кери-Торос
И Дехцун-цам – красавица с льющимся золотом кос!
Пусть будет добром помянут миролюбивый Оган!
Мы добрым словом помянем чистую Армаган!
Пусть будет добром помянут Львораздиратель Мгер!

Пусть будет добром помянут победоносный Давид,
Народа всего десница, наш ненаглядный Давид!
Пусть вечно под ним гарцует верный Конёк Джалали,
А над врагами сверкает грозный молния-меч!
Мы добрым словом помянем мудрость Хандут-хатун!
Старухи сасунской смекалку мы с вами помянем добром!
Не добром пусть будет помянут кровожадный Мсра-Мелик,
Не добром пусть будет помянут презренный трус Верго!
Не добром пусть помянута будет блудница Сарья-ханум!
Не добром пусть помянута будет дочь Хлата Чымшкик-султан!
Недобрым… нет, добрым словом помянем Исмил-хатун!
Пусть будут добром помянуты бессмертный Младший Мгер
И в разлуке с Мгером зачахшая преданная Гоар!
Сказителей златоустых мы с вами помянем добром,
Отцов наших вольнолюбивых и ласковых матерей!

 

Текст эпоса взят с сайта "Коллекция армянского фольклора"

http://www.armeniantales.narod.ru/

Танковая колонна «Давид Сасунский»

 

Для создания танковой колонны «Давид Сасунский» в 1943 г. армяне Нью-Йорка отправили 195 тыс. долларов, армяне Южной Америки – 580 тыс. долларов, Тегерана – 1 млн. 67 тыс. реалов. К концу 1943 г. эта танковая колонна двинулась на фронт и была передана 119-му отд. тп, действовавшему в составе войск прибалтийского фронта. Танки Т-34 обр. 1943, Т-34 обр. 1944.

Другой частью, получившей танки Т-34-85 с пушкой Д-5Т стал 119-й танковый полк, который вошел в состав 2-го Украинского фронта 20 марта 1944 г. Машины были приобретены на средства жителей Армянской ССР и имели на башнях надпись «Давид Сасунский» (в честь национального героя Армении), которая была выведена буквами национального алфавита.