Неоднородность мотивационной сферы

 

В итоге не только мотивационная сфера отделилась от интеллектуальных процессов, но и сама она выступала как неоднородное образование. Представление о ее неоднородности не следует относить лишь за счет ограниченности средств психологического анализа. Область мотивации крайне сложна по своему строению. С целью ориентации в иерархии различных мотивационных уровней научной деятельности разделим мотивацию на внешнюю и внутреннюю. Сами термины, быть может, и не очень удачны, поскольку всякий мотив является исходящим от личности, в отличие, скажем, от стимула, который может быть и внешним по отношению к ее устремлениям.

Тем не менее, несмотря на эти терминологические противопоказания, мы не нашли лучших слов, чтобы обозначить две существенно различные формы мотивации научного творчества. Разноплановость мотивационных структур деятельности ученого отмечается и в науковедческой литературе, причем некоторые авторы также пришли к разграничению мотивации внутренней и внешней, но в несколько ином смысле, чем принятое нами. Так, в работе А. Пельца и Ф. Эндрюса "Ученые в организациях" (1973) рассматривается вопрос о различиях в продуктивности тех ученых, которые были "внутренне мотивированными", поскольку руководствовались только собственными идеями, и "внешне мотивированными", выполнявшими работу исходя из идей, заданных другими. Здесь под "внешним" разумеется нечто постороннее по отношению к тому, что выполнено отдельным ученым, что имеет для него интимно-личностную значимость.

Интерпретация различий между внутренним и внешним, которой мы придерживаемся, затрагивает другие параметры творчества. Под "внешним" понимается мотивация, исходящая не от предметно-исторического контекста научной деятельности, не от запросов логики ее развития, преломляющихся в побуждениях и замыслах отдельного исследователя, а от других форм его ценностной ориентации. Эти формы могут быть для него в высшей степени значимы, могут быть представлены в самих глубинах его личности, и тем не менее они являются внешними. По отношению к чему? По отношению к развивающейся системе науки, в которой живет ученый со всеми своими привязанностями, страстями и надеждами. Честолюбие, например, может служить могучим двигателем поведения, характеризующим самую сердцевину личности. И тем не менее оно - внешний мотив, поскольку научные занятия, им мотивируемые, выступают для него в виде средства достижения целей, внеположных для идущего собственными путями процесса развития научной мысли.

Этот процесс развертывается только благодаря энергии людей, мотивационный потенциал которых имеет как внешние, так и внутренние компоненты. Компоненты, о которых идет речь, находятся в сложном соотношении. Не следует придавать их различию оценочный смысл, считать, например, внешнюю мотивацию "хуже" внутренней. Понятия о внешнем и внутреннем требуют спецификации, и в нашем случае они определяются лишь по признаку отношения мотивации личности к тому, что задается наукой как таковой, как системой, движущейся по собственным законам. В поведении исследователя может доминировать любовь к истине. Но это еще не внутренний мотив. Чтобы стать таковым, он должен организоваться соответственно тому, чего требует в данный момент научно-идейная ситуация. Именно внутренний мотив побуждает погрузиться в нее, сосредоточиться на поиске тех решений, которые представляются эффективными. Действия ученого строятся по определенной программе. В ней содержится алгоритмизованное (рутинное) и неалгоритмизованное - то, что обычно относится к зоне научного поиска. Работа в этой зоне (наиболее сложная и ответственная часть деятельности ученого, требующая высшей концентрации всех его сил) идет по "сгибам" и "граням" познаваемого предмета и тем самым внутренне мотивируется, независимо от действия на нее внешних мотивов.

Поэтому, например, эффективность труда ученого "внешне мотивированного", т. е. разрабатывающего идеи, выдвинутые другими, по классификации Пельца и Эндрюса, может оказаться значительной в тех случаях, когда эти идеи адекватны запро-

сам научного развития, а эффективность труда "внутренне мотивированного" работника - низкой в тех случаях, когда идеи, им выношенные, бесперспективны с точки зрения этих запросов.

Один из первых исследователей психологии научного творчества А. Пуанкаре подчеркивал, что ученому приходится непрерывно производить выбор в широком спектре обступающих его идей и возможных решений. Сейчас мы не можем, как это было во времена Пуанкаре, объяснить этот непрерывный выбор (успешный или неудачный) словом "интуиция". Если применительно к познавательной стороне творчества это слово правомерно в том смысле, что указывает на своеобразие мыслительных процессов, совершающихся вне зоны осознанного, дискурсивно-вербализованного мышления, то применительно к мотивационной стороне творчества апелляция к интуиции как к причине выбора ничуть не лучше обращения к воле как к источнику произвольных действий или к душе как к агенту, регулирующему ход психических процессов. Это слово в данном случае лишь маскирует незнание действительных детерминант. Его непригодность в качестве объяснительного понятия сразу же обнаруживается, как только мы обратимся к реальному историческому процессу. Чтобы раскрыть мотивацию выбора определенной научной области или - в пределах этой области - предпочтение одного направления исследований многим другим, необходимо принять во внимание пересечение предметно-исторической, социальной и личностной координат научного творчества.

Науке присущи собственные закономерности, действующие независимо от психологии и мотивов поведения отдельного ученого. Эти закономерности могут быть обобщены в соответствующих логических формах. Ориентируясь на них, мы получаем точку отсчета, отправляясь от которой может быть определена "зона ближайшего развития" ученого.

Перед логикой и методологией интеллектуальная работа и ее продукты выступают в обобщенном виде, очищенном от всего, что несет на себе печать индивидуальности. Для нее, например, понятие о рефлексе выступает как распространение принципа механического детерминизма на поведение живых систем либо в лучшем случае как ряд сменяющих друг друга стадий в реализации этого принципа. В исторической же действительности за каждой такой стадией, приобретающей благодаря логико-методологическим идеализациям форму всеобщности и относительной цельности, стоит, начиная от определенного уровня, лишенная какого бы то ни было подобия единомыслия и единодействия, полная противоречий и конфликтов жизнь научного общества. Источником столкновений между ее членами являет-

ся не только внешняя мотивация в виде стремлений к приоритету, упрочению репутации и т. д. Если представить такой идеальный случай как полную аннигиляцию внешних мотивов у данного поколения ученых, то и тогда столкновение и борьба оставались бы могучим двигателем творчества, стимулируемого одной только внутренней мотивацией.

Картина движения научного знания, рисуемая логикой и методологией, знакомит с некоторыми "средними итогами". Она ничего не говорит об истоках и реальных движущих силах процесса творчества, безлико представленного в итоговых формулах и схемах. В ней изображен мир, в котором нет творящей его личности. Если эту картину воссоздает исследователь, отличающийся диалектическим складом ума, он ориентируется на динамические аспекты построения знания, он говорит о революциях в науке, смене парадигм и т. п. Но и в этом случае движение вперед трактуется только как противоборство между "усредненным" субъектом и сопротивляющимся ему материалом, тогда как в действительности этот квазисубъект распадается на множество индивидуально-своеобразных центров, в каждом из которых работает собственная программа.

Через столкновение этих своеобразных живых и растущих программ, инкорпорированных не в кибернетических устройствах (куда они попадают лишь на уровне логико-математической формализации), а в духовной среде творящего субъекта, и происходит преобразование предметного содержания в ткань научного мышления. В самой этой ткани ничего не остается от мотивационных импульсов. Для ее состава безразлично то, что Кеплера вдохновляла мистика неоплатонизма, а Фехнера - вера во вселенский параллелизм духовного и материального. В науке остались кеплеровские законы движения планет и установленная Фехнером логарифмическая зависимость интенсивности ощущения от интенсивности раздражителя. Для психологии же науки мотивация поиска - одна из центральных проблем. Ее разработка важна как для общей теории творчества, так и для правильной трактовки коренных вопросов формирования людей науки и организации их труда.

Обсуждая проблему внутренней мотивации как фактора научного творчества, необходимо проанализировать ряд ее аспектов. Среди них выделяется в первую очередь вопрос о соотношении внешней и внутренней мотивации. Могучая роль мотивов, условно отнесенных нами к категории внешних, общеизвестна. Но они могут служить двигателем научной деятельности только посредством внутренней мотивации, которая создается в результате противоречия внутри познавательного поля между тем,

 

что уже формализовано (объективировано в форме надындивидуального социализированного знания), и тем, что надлежит формализовать данному субъекту, чтобы претендовать на преимущества, выраженные в терминах внешней мотивации. Очевидно, что в науке критерием успеха не могут служить внешние атрибуты и внешние блага сами по себе, хотя нередко именно их присвоение становится доминирующим мотивом деятельности ученого.

Конфликты между внешней и внутренней мотивацией, их социальный и психологический смысл, пути их разрешения нуждаются в историко-научном и опытном исследовании.

Большой интерес представляет также вопрос о роли внутренней мотивации в становлении личности ученого.

Достаточно хорошо известно, что многие идеи при своем зарождении воспринимались как нелепые и антинаучные. Адекватную оценку они получали лишь впоследствии. Причины невосприимчивости ученых к открытиям и идеям своих коллег требуют специального анализа. Иногда, чтобы адекватно оценивать новую идею, нужно преодолеть сложившиеся логические стереотипы (логические не в смысле правил логического вывода, а в смысле научно-категориальных схем). Это требует интеллектуального напряжения, означающего не только логическую, но и мотивационную перестройку. Существует, вероятно (пока неизученное), и определенное "время реакции" для восприятия нового представления. Очевидно, здесь мы сталкиваемся с психологическими, а не сугубо логическими факторами. Ведь противникам новой идеи нельзя отказать в следовании логическим нормам, в строгости аргументации.

Этот феномен невосприимчивости к новым идеям, резко бросающийся в глаза на макроуровне, при конфликтах между крупными умами, может проявиться и на микроуровне во взаимоотношениях между ученым-учителем и учеником. У последнего возникает (под влиянием запросов научного развития) собственная внутренняя мотивация, которая может придать отношениям между учителем и учеником конфликтный характер. Поэтому безапелляционно отрицательное отношение учителя к внутренней мотивации своего ученика в тех случаях, когда эта мотивация решительно расходится с его собственной, способно причинить ущерб развитию как научного знания, так и личности будущего ученого, которому внушается конформистская установка.

Вместе с тем невозможно отрицать плодотворность направляющего воздействия руководителя на актуализацию творческих возможностей у тех, кто готовится к научной работе. Вероятно, существуют оптимальные условия, в пределах которых

ученику не следует препятствовать в том, чтобы изжить внутреннюю потребность в реализации своего проекта. Если это и не создаст социально ценный продукт, то произведет важный воспитательный эффект, социальная ценность которого обнаружится впоследствии.

В числе существенных моментов следует также подчеркнуть единство внутренней мотивации как условие, конституирующее "малую группу" в науке. Чтобы сложился коллектив, целью которого является добывание нового знания, каждому из участников нужно не только понять, но и принять общую программу, - притом в условиях риска и неопределенности результатов. Ее продуктивная разработка невозможна без единства внутренней мотивации (при возможном расхождении во внешних мотивах). Как достигается это единство, в особенности при современной организации исследований, когда на общей теме объединяются усилия работников, пришедших из далеко отстоящих одна от другой областей и соответственно имеющих различную мотивационную "биографию", - это вопрос, требующий специального изучения.

Для руководителя научного коллектива вопрос о внутренней мотивации также является одним из важнейших.

В системе современного научного коллектива функции руководителя усложнились и изменились. За последние годы в литературе появились перечни социально-психологических требований к управлению научным "производством" и его людьми. Среди этих требований, однако, не выделяется такой решающий фактор, как умение руководителя создать внутреннюю мотивацию у членов коллектива. Исследование этого вопроса должно учитывать как исторический, так и современный опыт. На первый взгляд кажется, что сама по себе увлеченность новой перспективной программой и ее интенсивная творческая разработка достаточны, чтобы ученый стал для молодых сил притягательным центром, образцом, формирующим их внутреннюю мотивацию. В действительности же даже величайший творческий накал сам по себе недостаточен, чтобы индуцировать устремляющуюся в науку молодежь, создать у нее внутренне-мотивационный план.

У Г. Гельмгольца и К. Бернара учились многие, но свои программы оба великих физиолога прошлого века разрабатывали совершенно единолично, и из их окружения крупных исследователей, воспринявших эти программы, не вышло. Напротив, Фостер, собственные научные достижения которого сравнительно невелики, сформировал блестящую плеяду нейрофизиологов во главе с Шеррингтоном. Хотя и значителен, но несовместим с гельмгольцевским или бернаровским вкладом вклад К. Людвига в развитие науки, тем не менее Людвиг стал интернациональ-

ным учителем физиологии. Для этого нужны были соответствующие личностные качества и умения, в особенности умение работать совместно с учеником, выбирать объект, метод и гипотезу, создающие общую с ним внутреннюю мотивацию. Открытость, доброжелательность, контактность Людвига играли свою роль в непрерывной концентрации вокруг него многочисленных учеников. Однако объяснять способность руководителя служить источником внутренней мотивации только исходя из предположения об удачном сочетании в этом руководителе стойких творческих интересов с личным обаянием и умением учитывать познавательные возможности другого также было бы, по нашему мнению, не вполне верно.

Во всяком случае имеются факты, говорящие о том, что и здесь необходим предметно-исторический подход. В. Вундт как физиолог не внес значительного вклада в науку и не создал никакой школы. Как личность он был малопривлекателен, замкнут, лишен обаяния. Не став учителем в физиологии, он превратился в такового в психологии. Предложив план разработки экспериментальной психологии, он сразу же оказался главой школы, в его лейпцигскую лабораторию быстро начала стекаться в 80-х годах прошлого века молодежь со всех стран мира. Вундтовская программа соответствовала исторической потребности в экспериментальном изучении психологических явлений, которая приобрела к этому времени большую актуальность. И эта потребность порождала у подготовленных к ее восприятию индивидов внутреннюю мотивацию, которой соответствовала новая научная программа.

Во взаимоотношениях руководителя с учениками личностное выступает в сложном и противоречивом соединении с вне-личностным (объективным, надындивидуальным движением знания как в его продуктах, так и в тенденциях развития). Связь между учителем и его последователями замыкается и посредством внешних, и посредством внутренних мотивов. Между этими двумя формами мотивации могут возникать отношения конфликта, противоречия, несовместимости. И поскольку нет такой программы научной деятельности, которой не противостояли бы другие, уже сложившиеся или нарождающиеся, но в равной степени претендующие на наибольшую продуктивность, ситуация выбора неизменно тяготеет над любым работником науки. Программы же научной деятельности, в отличие от программ для ЭВМ, всегда персонифицированы, и поэтому, усваивая предложенную другими программу и создаваемую ею внутреннюю мотивацию, ученый неизбежно оказывается в зависимости не только от объективного содержания, для разработки которого

конструируется программа, но и от их персонифицированных носителей, личностные параметры которых неизбежно воздействуют на характер построения внеличностного знания.

Понимание науки как способа человеческой деятельности становится все более привычным. Вследствие этого возникает необходимость в научной трактовке субъекта этой деятельности, соотношения его познавательных и мотивационных структур, образующих своеобразное целое на уровне внутренней мотивации.