Глава 4. Выбор: внутренний рынок мозга

Дайте мне поэтому — что выше всех свобод — свободу знать, свободу выражать свои мысли и свободу судить по своей совести.

Джон Мильтон. Ареопагитика (1644)

Теплый летний вечер. Поезд с протяжным свистком вырывается из темноты тоннеля. Огибая скалистые возвышенности, он стремится к маленькой альпийской деревушке. Вагоны Восточного экспресса сверкают в вечернем свете, безупречные в своем голубом, кремовом и золотом убранстве. Люди, собравшиеся на площади вокруг эстрады, оборачиваются и машут; перед церковью только что обвенчавшаяся чета молодоженов улыбается перед объективами камер. Через окна вагона-ресторана можно увидеть пассажиров, обедающих в роскошной обстановке ар-деко. И вот, снова засвистев, легендарный экспресс входит в поворот и скрывается из глаз так же быстро, как и появился.

Что это такое? Может быть, абзац из какой-то статьи в журнале для путешественников Condé Nast Traveller? Или фрагмент воспоминаний из чьего-то дневника? Или начало романа в духе Агаты Кристи? Нет, боюсь, ничего из этого. На самом деле я описал то, что нередко происходит по вечерам в комнате на втором этаже лос-анджелесского дома профессора Хоакина Фустера. Он известный нейрофизиолог и один из ведущих мировых специа­листов по проблемам памяти. А кроме того, доктор Фустер очень давно увлекается моделями поездов.

«Я любил поезда с самого своего детства в Барселоне», — сказал мне Хоакин, когда я однажды пришел к нему и его жене Элизабет на обед. Они познакомились, еще будучи детьми. «Когда мы были маленькими, мы ездили на каникулы в одну и ту же деревню», — объяснила Элизабет. Но это были трудные для Испании годы. Отец Хоакина, врач, был на стороне тех, кто проиграл в гражданской войне, а когда началась Вторая мировая война, жизнь в Барселоне стала еще более тревожной. Для Хоакина, маленького мальчика, оказавшегося среди всей этой неразберихи, поезда и наблюдение за ними стали островком спокойствия.

Однако особая привязанность к Восточному экспрессу возникла у него в 50-х гг. в Австрии. Окончив медицинский институт в Барселоне, он переехал в Инсбрук, чтобы продолжить образование в области психиатрии, начатое в Испании. «Меня очень интересовала анатомия мозга, — объяснил Хоакин, — а в клинике, где я стажировался, имелась замечательная коллекция образцов». Это увлечение и врачебные обязанности часто заставляли Хоакина работать допоздна, иногда в ущерб сну. Но в ночных бдениях было одно дополнительное удовольствие: окна кабинета Хоакина выходили на железную дорогу, и раз в сутки ровно в полночь под ними проходил Восточный экспресс, следовавший в Венецию. Путешествие на этом поезде, овеянном романтическими легендами, было доступно только богатым и знаменитым, а связанные с Восточным экспрессом таинственные истории Грэма Грина и Агаты Кристи, которые сами были его пассажирами в 1930-х гг., добавляли восхищения и будили фантазию. «Мне совсем не надоедало это ночное зрелище, шум и свистки чудесного поезда, — признавался Хоакин. — Я ловил себя на том, что представляю себе жизнь его пассажиров. Это стало моим постоянным развлечением. Так давно это было… — Он замолчал, глядя, как его миниатюрный экспресс снова пролетает мимо нас. — Но, как видите, — добавил он с улыбкой, — Восточный экспресс все еще ездит по моей спальне, а я все еще размышляю об анатомии, работе мозга и памяти».

 

* * *

 

Головной мозг специализируется на управлении информацией — ее получении, хранении, извлечении — и на выборе между альтернативными вариантами действий, необходимых для поддержания жизни. Конечно, схема нейронных путей в нем гораздо сложнее, чем любая железнодорожная сеть. Однако общее в этих системах то, что функции целого невозможно установить путем одного лишь рассмотрения составляющих частей. Для понимания работы мозга необходимо разобраться в том, почему и как его отдельные центры связываются и взаимодействуют между собой. Например, благодаря недавно запущенному проекту «Коннектом человека», использующему современные технологии получения изображений и компьютерное моделирование для картирования нейронных путей, мы узнали, что в мозге есть множество узлов локальной активности, которые взаимодействуют благодаря высокоскоростным протяженным связям. Здесь можно провести грубую аналогию с тем, как обширная сеть Лондонского метрополитена связана наземными экспрессами с различными городами севера и запада Англии. В обоих случаях критически важным фактором служит совместное функционирование частей системы как динамического целого.

Проект «Коннектом» позволил сделать большой шаг вперед в уточнении наших знаний о нейронных сетях головного мозга. Но это достижение лишь открывает новую главу в наших исследованиях личности. Вопреки распространенному мнению, мозг не запрограммирован, подобно компьютеру, на последовательное выполнение действий, а работает с информацией из различных источников параллельно, анализируя ее для достижения максимальной выгоды. Этот процесс в чем-то сходен с рыночным обменом, с помощью которого устанавливаются цены. В этой главе мы рассмотрим, что нам известно о принципах такого уникального функционирования мозга и о роли памяти, попытаемся понять, как происходит принятие решений, как при идеальных обстоятельствах инстинкты и разум интегрируются в этом процессе и почему порой наши самые благие намерения оказываются искажены привычкой и предпочтением краткосрочной выгоды.

Исследование этих вопросов я начну с памяти. Она вызывала жгучий интерес Хоакина Фустера на протяжении всей его карьеры, так как в ней он видел ключ к пониманию того, как происходят в мозге процессы обучения и выбора. Профессор Фустер первым описал активные клетки памяти в коре у приматов. В качестве иллюстрации того, как работает память, мы можем рассмотреть пример воспоминаний Хоакина о Восточном экспрессе, к которым он возвращается уже в течение нескольких десятилетий. Чтобы объяснить, как сохраняются и извлекаются из памяти какие-то устойчивые воспоминания, мы должны разобраться в структурах мозга, обеспечивающих их возникновение, и в нейронных механизмах, которые их поддерживают.

Благодаря достижениям нейробиологии мы уже кое-что знаем об анатомических и физиологических аспектах процессов, связанных с приобретением воспоминаний. Например, нам известно, что в кратковременной памяти важнейшую роль играет гиппокамп (вы помните, что на самом деле этих структур две, они расположены в глубине каждой из височных долей мозга). Но что происходит с воспоминаниями, существующими на протяжении долгих лет, где и как они сохраняются? Главным кандидатом на роль хранилища воспоминаний оказывается кора больших полушарий, а в активном их извлечении участвуют в первую очередь лобные доли, изучением которых как раз и занимался Хоакин Фустер.

Головной мозг, как и любой другой орган тела, способен к адаптации и обновлению. Нейроны коры и сеть связей между ними все время строятся, перестраиваются и разрушаются. В мозге Хоакина с момента его первой встречи в юности с легендарным экспрессом связи между десятками тысяч, а возможно, и миллионами нервных клеток постоянно перестраивались в ответ на различные происходившие события; кроме того, некоторые из клеток умирали, какие-то оказывались повреждены, а какие-то восстанавливались. И тем не менее, хотя прошло несколько десятков лет, вся эта активность никак не влияла на дорогие для Хоакина воспоминания о Восточном экспрессе. Таким образом, на основании имеющихся данных вполне разумным будет заключить, что в головном мозге Хоакина Фустера нет какого-то особого отдела, где хранятся воспоминания о поездах: нельзя определить какую-то одну или несколько нервных клеток, ответственных за них.

Скорее можно предположить, что воспоминания, относящиеся к поездам, путешествиям по железным дорогам, к их моделированию и т.д., сохраняются в нейронной сети, то есть что для нервных клеток память и мышление — это коллективная деятельность. Таким образом, воспоминания о Восточном экспрессе поддерживаются через рабочие отношения (Хоакин называет их когнитами), сложившиеся между группами нейронов. Повторяющиеся взаимодействия между этими клетками обогащают первоначальное событие деталями — цветами, запахами, звуками и эмоциями. Полный образ, который впервые был записан в памяти при виде проходящего под окнами инсбрукской клиники мощного локомотива, теперь постоянно подкрепляется и уточняется с каждым новым релевантным событием — от постройки миниатюрной деревни в спальне Хоакина до реальных удовольствий от железнодорожных поездок, которые они совершали вдвоем с Элизабет. За многие годы информация, проходившая через нейронные сети мозга, создала ткань персонального опыта, который постоянно обогащается за счет силы воображения — функции мозга, позволяющей воспоминаниям из прошлого оказывать влияние на наше представление о будущем.

Память жизненно необходима для выполнения мозгом его основных функций, для воображения и познания себя. «Не бывает совершенно новой памяти, — пояснил мне Хоакин. — То, что мы считаем знаниями о самих себе, на самом деле память о фактах и отношениях между ними, а также значение, которое мы им приписываем, значение, освещаемое как опытом прошлого, так и представлениями о будущем». И действительно, личный опыт подтверждает такое понимание. Давайте проведем эксперимент: закройте глаза и слушайте тишину или звуки, которые вас окружают. Очень быстро вы обнаружите, что вы либо погрузились в воспоминания, как-то связанные с тем, что вы слышите, либо начали думать о чем-то, что вам предстоит или что может случиться в будущем. Но и образы будущего неизбежно оказываются тесно связаны с вашими личными воспоминаниями, в том числе с культурой, в которой вы живете. Память обладает свойством удерживать не только слова и зрительные образы, но и запахи, звуки, эмоции, смысл и прочие детали, ассоциирующиеся у нас с субъективными переживаниями прошлого.

Вспоминая какую-то конкретную пережитую ситуацию, мы не восстанавливаем в голове ее точную копию, а собираем из разных источников имеющую к ней отношение информацию, из которой «реконструируем» прошлый опыт. Хотя за формирование воспоминаний ответственны два гиппокампа, расположенные в височных долях мозга, долговременная память существует в нейронной сети, протянувшейся по всей коре: составляющие память нейронные следы объединяют как перекрывающиеся, так и далеко расположенные области затылочной, височной и теменной долей. Таким образом, для извлечения этих разрозненных элементов, установления связей между ними и их объединения в осмысленные воспоминания — для всего того, что только что происходило в вашем мозге, когда вы закрыли глаза, — нужна совместная работа различных нейронных путей мозга. Такая схема экономична, так как не требует помнить каждую деталь всего, что случалось с нами на протяжении жизни, но она же приводит к тому, что мы порой ошибаемся, вспоминая прошлое. С другой стороны, эта гибкость памяти служит ключевым моментом в планировании будущего. Собирая фрагменты прошлого опыта, мы можем представить различные сценарии, следующие из определенного набора обстоятельств, — например, жизнь с определенным партнером или дизайн нового дома. Этот процесс можно сравнить с тем, как опытный игрок в шахматы планирует ходы в игре, только в нашем случае это происходит на реальном жизненном поле: способность помнить прошлое позволяет нам представлять будущее.

Долгие годы исследований привели Хоакина Фустера к убеждению, что место, где собирается информация, воссоздающая воспоминания о прошлом и помогающая вообразить будущее, — объединенные нейронные сети мозга. Это подтверждается работами лауреата Нобелевской премии Эрика Канделя, который продемонстрировал, что долговременная память у крупного морского моллюска аплизии физиологически детерминирована изменениями силы сигнала в межнейронных синапсах, и доказал сходство фундаментальных нейронных механизмов у организмов, стоящих на разных ступенях эволюционного развития. Ицхак Фрид, нейрохирург из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, записывал сигналы непосредственно от нервных клеток мозга у пациентов, страдающих эпилепсией, и обнаружил, что кластеры нейронов могут специфично и устойчиво возбуждаться знакомыми образами. Принимая во внимание все эти доказательства, можно заключить, что активность и развитие мышления — как рефлекторного, интуитивного (о нем мы говорили во второй главе), так и рефлексивного, сознательного, с которым мы ассоциируем нашу личность, — физически основаны на связях и взаимозависимости нейронных сетей коры больших полушарий головного мозга. Каждый нейрон может находиться в составе не одной, а многих активных кортикальных сетей — когнитов профессора Фустера — и таким образом участвовать в процессах, связанных с различными воспоминаниями, приобретенными поведенческими реакциями или упорядоченными хранилищами знаний. Короче говоря, кем является каждый из нас как уникальная, чувствующая и свободно мыслящая личность, определяется способностями сетевых нейронных коммуникаций мозга выделять, запоминать, упорядочивать и выбирать, используя рассеянную информацию из прошлого опыта.

 

* * *

 

Откуда же взялись эти сети — когниты мышления и памяти? Какие силы управляли их эволюцией? Если не углубляться в научную терминологию, ответы на эти вопросы следует искать в способности мозга к обучению посредством взаимного обмена с окружающим миром — процесса, который начинается с самого рождения и даже раньше. Если упростить еще больше, впрочем не погрешив против истины, можно сказать, что задняя часть мозга — затылочная кора — получает информацию от органов чувств, а передняя — фронтальная кора — несет ответственность за принятие решений и действия. Хоакин Фустер говорит об этом постоянном процессе обмена с окружающей средой как о цикле «восприятие ­— действие». В этом контексте восприятие означает не просто сигналы из окружающего мира, попадающие в мозг через органы чувств, но и активную сортировку новой информации и ее интерпретацию на основании предшествующего опыта. Таким образом, как заметил Хоакин во время нашей беседы, восприятие — это своего рода тавтология: «Мы воспринимаем то, что мы помним, когда вспоминаем то, что воспринимаем».

Описанный цикл восприятия, обучения и действий служит основным двигателем мышления как в процессе его развития, так и в зрелом состоянии; именно этот цикл обеспечивает непрерывную обработку информации, поступающей от наших пяти чувств, так чтобы предпринимаемые на основе интуиции или сознательного выбора действия лучше всего соответствовали имеющимся возможностям.

Итак, нейронные сети обучения и памяти, участвующие в цикле «восприятие — действие», поддерживают сбор информации и обеспечивают принятие решений. Эти сети организованы иерархически, и их сложность увеличивается по мере созревания головного мозга. На ранних стадиях развития мозга циклы, имеющие решающее значение для выживания (например, способность младенца тянуться к груди и сосать), возникали в ходе естественного отбора. Хоакин Фустер назвал эти важнейшие сети филетическими, от слова филогения — изучение эволюционных взаимоотношений. Такие рефлекторные поведенческие реакции генетически запрограммированы, но при этом все равно осуществляются через цикл «восприятие — действие». Если конкретизировать приведенный мной пример, у питающегося младенца сенсорные восприятия материнского запаха, прикосновения к груди, вкуса молока и звука дыхания матери запускают двигательную программу действия сосания. Во второй части этой книги я подробнее расскажу о том, что более тонкая настройка такого инстинктивного когнита начинается сразу же после рождения, когда мать и ребенок на основании опыта учатся друг у друга и между ними возникает взаимная нежная привязанность, в конечном итоге служащая основой доверия. Сенсорные сигналы смешиваются в разуме ребенка, создавая уникальную сеть памяти, означающую «мать». Если же эта быстро закрепившаяся схема не подтверждается — например, к ребенку подходит чужой человек, то запускается иная моторная программа, соответствующая беспокойству и плачу.

В первые месяцы жизни мозг ребенка развивается очень быстро, ежедневно интегрируя информацию, поступающую от органов чувств, и очень скоро это приводит к освоению новых двигательных навыков. Если мы вернемся к приведенному во второй главе примеру с малышом в кроватке, хватающимся за разноцветный мячик, то увидим, что цикл «восприятие — действие» является основой привычки и интуитивных мыслительных процессов. Ребенок фактически учит сам себя, методом проб и ошибок настраивая свой цикл восприятия и действий, пока не достигнет совершенства в смыкании пальцев в нужный момент, после чего способность становится автоматической.

В отличие от филетической, заранее запрограммированной памяти новорожденного, учащегося сосать, нейронные сети, поддерживающие различные приобретенные и вошедшие в привычку типы поведения — распознавание лиц, питание, способность ходить, социальные взаимодействия и т.д., менее подвержены генетическому контролю. Специфическое обучение в подобных случаях, по сути, управляется силой стимула, несущего информацию. Наиболее важную роль в развитии и активности нейронной сети играют такие факторы, как временнáя близость стимулов, их повторяемость и эмоциональная окраска — как, например, в случае развития речи. Здесь человек обладает огромным преимуществом благодаря уникальной емкости коры больших полушарий. При рождении эта ассоциативная кора, как ее иногда называют, содержит эквивалент множества гигабайтов компьютерной памяти, которой еще только предстоит быть заполненной программами. По мере созревания мозга в нем улучшается изоляция аксонов, служащих суперскоростными магистралями для передачи электрических нервных импульсов, что повышает эффективность передачи информации. «Голый» аксон проводит импульсы медленно, со скоростью примерно 9 м/с, в то время как в аксоне, покрытом так называемой миелиновой (жировой) оболочкой, скорость может возрастать до 120 м/с — скорости торнадо.

Говоря компьютерным языком, миелин позволяет увеличить «пропускную способность», ускоряя передачу информации из одной локальной сети мозга в другую. Однако на это усовершенствование нужно время. Исследования изображений, полученных при сканировании, показывают, что в онтогенезе головного мозга, то есть в процессе его индивидуального развития и созревания, миелинизация происходит по генетически запрограммированному временнóму графику. Так, в областях коры, ответственных за движения конечностей, необходимые для того, чтобы научиться ходить, а также в участках, получающих сигналы от важнейших органов чувств — зрения и слуха, миелинизация происходит гораздо раньше, чем в ассоциативной коре, созревание которой продолжается в подростковом и юношеском возрасте, способствуя совершенствованию абстрактного мышления и сложного социального поведения. В полностью развитом человеческом мозге миелиновые оболочки, называемые «белым веществом» из-за бледной окраски на свежих срезах, отличающейся от розовато-серых областей скопления тел нервных клеток, составляют около 42% общего объема мозга. Таким образом, если снова воспользоваться компьютерной терминологией, в зрелом головном мозге мощный процессор (много мегагерцев) соединен с памятью огромного объема (много гигабайтов).

Это усовершенствование имеет далеко идущие последствия. По мере развития фронтальной коры и повышения миелинизации и эффективности проводящих путей в ассоциативных зонах растущий ребенок получает возможность реагировать на стимулы не только физическими действиями. Все более улучшается его способность к концептуальному мышлению, возрастает интеллектуальная независимость. Ключом к такому освобождению от мира чувств становится речь, посредством которой мысли и эмоции могут быть переданы окружающим. Словарный запас возрастает в геометрической прогрессии, символы и воображение начинают играть не менее важную роль, чем поток ощущений от органов чувств. Эмоциональная привязанность к другим людям как фактор, управляющий поведением, все более заменяется креативным разумом — автономной формой обработки информации, сфокусированной на будущем, позволяющей ставить цели, намечать проекты и принимать решения, выбирая из возможных вариантов действий. Такая деятельность, кодируемая языком, развивается на базе знаний, полученных (сознательно и бессознательно) в процессе непрерывного взаимодействия с окружающим миром.

Неудивительно, что развитие таких способностей отражается в изменениях связей между функциональными нейронными сетями мозга, хотя доказательства этого ученые смогли получить лишь недавно. Как я говорил, обсуждая во второй главе формирование привычек, мы уже достаточно давно знаем, что мозг ведет постоянный диалог сам с собой даже в состоянии покоя. Однако сегодня технологии МРТ дали нам возможность исследовать даже у маленьких детей физиологические структуры, связанные с этим внутренним общением, и следить за тем, как они изменяются в ходе индивидуального развития.

На то, что нейронные сети нашего мозга постоянно и активно работают, не вовлекая в эту деятельность сознание, ученые обратили внимание в начале 1990-х гг., когда Маркус Райхл из Медицинской школы Университета Вашингтона в Сент-Луисе (штат Миссури) сообщил, что уровень крово­снабжения мозга, измеряемый методами ПЭТ и фМРТ, падает, когда человек сознательно сосредотачивается на выполнении визуальной задачи. Эти результаты оказались сюрпризом для исследователей, предположивших, «что, скорее всего, функции мозга куда шире, чем это можно показать в экспериментах, манипулирующих (сознательными) потребностями (испытуемых)». По-видимому, в состоянии «покоя» мозг на самом деле вовсе не отдыхает. Профессор Райхл с коллегами назвали эту бурную нейронную активность мозга в «покое» деятельностью по умолчанию и предположили, что она является свидетельством постоянной «независимой от стимулов» активности нейронных центров мозга.

Последовавшие за этим исследования на людях в состоянии покоя — испытуемые спокойно лежали в сканирующей камере и думали о своем — доказали наличие этой внутренней организованной активности мозга. Кроме того, подтвердилось предположение о том, что связи между функциональными нейронными сетями мозга меняются с возрастом. Однако в подростковом и молодом возрасте, когда происходит миелинизация нейронных «трасс», коммуникация между основными узлами управляется чисто функциональными задачами. Также в этом возрастном промежутке малоиспользуемые нейронные пути «обрезаются», то есть уничтожаются в пользу тех сетей, которые необходимы для выполнения функций взрослого организма. Иными словами, более необходимые сети сохраняются за счет тех, которые в меньшей степени нужны для взаимодействия с окружающим миром. Таким образом, схема нейронных сетей настраивается и отлаживается в соответствии с возрастом и опытом.

Хотя выводы, сделанные на основе измерений кровотока в отдельных участках и их электрической активности, в чем-то можно считать приблизительными, полученные результаты ясно свидетельствуют о том, что мозг остается очень активным органом даже тогда, когда мы отдыхаем. В состоянии такого «покоя» потребляется примерно 60–80% всей необходимой ему энергии. Более того, мыслительные задачи, требующие подключения сознания, мало что добавляют к этой энергетической нагрузке. Но в чем смысл такой внутренней скрытой активности? Не исключено, что потребление энергии нейронными сетями в состоянии покоя указывает на непрерывную активность цикла «восприятие — действие», который используется в рефлекторной обработке постоянно получаемого нами потока информации, его проверке и выделении из него деталей. Возможно, что в таком состоянии (когда я писал об этом, мне напомнили про Винни-Пуха с его мечтами о горшочках меда) мы можем уловить проблеск работы интуиции, которая помогает нам рефлекторно приспосабливаться к выполнению необходимых задач и креативно представлять возможности, лежащие перед нами.

В конце беседы с Хоакином Фустером я спросил, что он об этом думает. Мое предположение показалось ему вполне правдоподобным. «Кора всегда активна, — заметил Хоакин. — С помощью цикла "восприятие — действие" мозг постоянно корректирует поведение — если хотите, занимается самоорганизацией, — чтобы оно как можно лучше соответствовало среде, даже если вы этого не сознаете». С точки зрения Хоакина, сознание — это не какая-то отдельная функция мозга, а лишь состояние повышенной активности (особенно это касается коры), которое пробуждает субъективное осознание процесса мышления. «Если бы мы учились только осознанно, — продолжал Хоакин, — нам было бы сложно обдумывать то, что мы уже знаем. У нас в памяти хранится огромное количество информации, поэтому мозг активно настраивается на новое. Мы постоянно оцениваем новые возможности и отслеживаем любые отклонения от ожидаемого — будь то перестановка мебели в комнате или изменение эмоциональных реакций у любимого человека. Эта информация может стать объектом сознательного внимания только позднее. Действительно, огромная часть повседневной жизни происходит без участия сознания — действия запускаются какими-то сигналами среды, интуитивно соответствующими установившимся привычкам».

Вслед за этим Хоакин рассказал мне занятную историю. Недавно он вернулся из Сан-Франциско, где читал лекции на деловой конференции. Однажды днем, когда он был свободен и прогуливался по району Ноб-Хилл, ему вдруг очень захотелось посетить Музей канатного трамвая. Это показалось ему странным, потому что раньше он уже бывал там несколько раз, но все-таки он поддался своему желанию и в результате прекрасно провел время. «Мое изначальное намерение точно было несознательным, — сказал Хоакин, — но тем не менее решение было принято. Понятно, что мое стремление в тот день было обусловлено впечатлениями от прошлого визита, которые, в свою очередь, были связаны с более широким набором досознательных когнитов, относящихся к теме трамваев, поездов и общественного транспорта в целом. — Хоакин засмеялся и добавил: — Так что мы вновь возвращаемся к Инсбруку и Восточному экспрессу. Вот вам наглядный пример работы цикла "восприятие — действие". Как любил подчеркивать, хотя и по другим причинам, Фрейд, мозг часто делает выбор без нашего сознательного участия, и только потом мы рационализируем этот выбор».

 

* * *

 

Выбор может быть осознанным или интуитивным, но именно он определяет действия. Иногда процессом принятия решения управляют инстинктивные стремления — к примеру, сильное чувство голода, но, как правило, большинство принимаемых решений и осуществляемых действий основано на знаниях из прошлого опыта и на сенсорной информации, имеющей отношение к ситуации. Как я уже говорил в этой главе, нейронные сети мозга, оценивающие наше восприятие мира, функционируют в основном без участия сознания. Управлять этим анализом помогает память, а его дальнейшее уточнение происходит под влиянием новизны и перемен — фундаментальных факторов, на которые мозг настроился в ходе эволюционной адаптации. В конечном итоге процесс выбора и обоснованных действий основан на всех этих потоках информации.

По сути, мозг выбирает один из двух способов действия. Первый — действие через приобретенную привычку, о котором мы узнали во второй главе. Такой метод принятия решений быстр, рефлекторен и управляется стимулами; в нем преимущественно задействованы базальные ганглии мозга. Именно этот механизм обеспечивает мозгу состояние «автопилота» — преднастроенные досознательные реакции; изначально это состояние могло быть приобретено сознательно, но со временем стало интуитивным. Такой тип принятия решений эффективен в стабильных условиях, когда требуются предсказуемые действия, приводящие к неизменным последствиям.

Второй метод принятия решений мозгом, на котором я здесь остановлюсь подробнее, основан на процессе внутренней конкуренции. Он заключается в анализе отношений между действиями (реальными и воображаемыми) и их последствиями, а также в сохранении и кодировании информации для будущего использования. Этот процесс целенаправленного действия и принятия решений преимущественно сознателен, рефлексивен и основан на работе орбитофронтальной коры.

Вы, наверное, помните, что орбитофронтальная кора, также называемая просто префронтальной или «исполнительной» корой, — это самая передняя часть больших полушарий, расположенная внутри черепа над глазницами. Когда в 1960-х гг. я учился в медицинском институте, о функциях этого плотно упакованного лабиринта было известно очень мало. Фронтальные доли были настоящим студенческим кошмаром. На аккуратных рисунках в «Анатомии Грея»11 каждая возвышенность и впадина на поверхности коры подписана латинским названием — вот эти названия мы и должны были запоминать, не владея никакими фактами, которые помогли бы нам в них разобраться.

Однако уже в классических медицинских историях, содержащихся в архивах, таких как трагедия Финеаса Гейджа, можно найти интересные догадки, которые указывают на то, что фронтальная кора играет важную роль в планировании, эмоциональном контроле и социальном поведении. Гейдж работал на строительстве железной дороге в Вермонте и в 1848 г. перенес страшную травму, когда во время случайного взрыва металлический стержень воткнулся ему в верхнюю челюсть и вышел с левой стороны лба. Поразительно, но Гейдж выжил, однако с этого времени превратился из спокойного и ответственного человека в импульсивного, взрывного и несдержанного в обществе. Впоследствии нейропсихологическая оценка и сканирование мозга людей, также получивших повреждения лобных долей, показали сходные изменения в поведении и подтвердили главенствующую роль префронтальной области в управлении выбором и планированием.

Теперь давайте попробуем разобраться, что позволяет нам сделать выбор, ведущий к действиям. Мортен Крингельбах, старший научный сотрудник Королевского колледжа в Оксфорде и профессор нейробиологии Орхусского университета (Дания), считает, что ключом к раскрытию этой тайны является признание главенствующей роли удовольствия в мотивации человеческого поведения. «Удовольствие — это движущая сила, выходящая за рамки эволюционного императива физического выживания, — объяснил мне Мортен, когда я посетил его лабораторию в больнице Уорнефорд в Оксфорде. — Задумайтесь об этом. Для большинства людей чувственные удовольствия и общение столь же важны, как питание, возможно даже важнее. Ангедония — неспособность испытывать удовольствие — считается заболеванием, и многие люди, страдающие им, кончают с собой. Удовольствие занимает в жизни центральное место». Как руководитель исследовательской группы «Гедония» (Hedonia: Trygfonden Research Group) и признанный лидер в исследованиях удовольствия, Мортен Крингельбах знает, что говорит.

Как объяснил мне Мортен, процесс выбора в мозге динамичен и интерактивен. Данные, полученные как на людях, так и на животных, подтверждают, что орбитофронтальная кора (состоящая из двух частей, правой и левой, расположенных рядом) несет ответственность за принятие решений, но обработка информации, от которой зависит любой выбор, осуществляется совместно несколькими взаимодополняющими участками коры. К сожалению, для того, чтобы ориентироваться в этой новой географии, до сих пор приходится пользоваться некоторыми старыми анатомическими терминами латинского происхождения — вентральный, дорсальный, медиальный и латеральный, так что давайте повторим их, чтобы вам было проще разобраться в моих объяснениях. Мортен предложил для облегчения запоминания представить каждое полушарие головного мозга в виде комнаты. Если вы стоите в середине правого полушария, то перед вами будет вентральная поверхность коры, сзади вас — дорсальный полюс, справа — латеральная граница, а слева — внутренняя медиальная стенка, которая смыкается с такой же медиальной стенкой левого полушария. У каждой из этих областей свои обязанности в обработке входящей информации. В общем можно сказать, что медиальная область фронтальной коры постоянно следит за поступающей информацией и оценивает ее потенциал в отношении удовольствия и вознаграждения, а латеральная осуществляет контроль, в частности подавляет деятельность, которая может быть источником болезненных ощущений, и модифицирует устоявшиеся модели поведения.

На основе метаанализа различных исследований, как своих, так и проведенных другими учеными, Мортен составил анатомическую карту, которую я воспроизвожу. Эта карта поможет вам понять, как проходят информационные потоки в этом сложном участке фронтальной коры и какие аналитические функции здесь выполняются. Результаты исследований Мортена согласуются с теорией Хоакина Фустера о цикле «восприятие — действие» и подтверждают, что первичное структурирование восприятия происходит в задней части мозга. Таламус, который является центром сбора сенсорных стимулов, объединяет информацию от пяти основных чувств — вкуса, обоняния, осязания, слуха и зрения — с сигналами, поступающими от внутренних органов, и постоянно передает ее дальше, в задние (дорсальные) участки орбитофронтальной коры. По мере приближения к ним этот мощный поток интегрируется с информацией от важнейших центров эмоций, расположенных в древней лимбической системе мозга. К таким центрам относятся гипоталамус, который отвечает за выработку гормонов и поддержание гомеостатического баланса различных жизненно важных функций организма, гиппокамп, где формируются воспоминания, миндалина, служащая стражем эмоций и охранной системой социальных отношений, и островок, настроенный на получение информации от внутренних органов.

Таким образом, у нас, по сути, существуют два параллельных интерактивных цикла восприятия и действия: «думающий», цикл разума, осуществляемый новыми структурами коры и латеральной префронтальной областью, и «эмоциональный», интегрирующий информацию из лимбической системы и вентральной префронтальной коры. В результате «диалога» этих двух циклов возникает динамическое сбалансированное целое.

Продолжая свой путь, этот непрерывный поток первичной информации запускает фазу действия в цикле. К собранным фактам добавляются знания, хранящиеся в нейронных сетях памяти, и этой совокупной информации присваивается некое значение потенциала вознаграждения или наказания. Как видно из рисунка, область мозга, ответственная за этот процесс оценивания, получила название «вентромедиальная орбитофронтальная кора» от анатомического расположения. При появлении возможности, обладающей потенциалом получения удовольствия, исполнительная кора вычисляет ценность этой возможности, сравнивая ее с предшествующим опытом, — и только после этого выбирается оптимальная схема поведения. Исследования позволяют предположить, что, например, при выборе пищи орбитофронтальная кора определяет возможность наслаждения данным продуктом и его питательную ценность на основании прошлого опыта и имеющейся информации и затем вычисляет потенциал вознаграждения, которое можно получить при его поедании.