Глава 6. Любовь: плетение паутины доверия

У нашей Мэри есть баран.
Собаки он верней.
В грозу, и в бурю, и в туман
Баран бредет за ней.

Американская детская песенка. Слова Сары Джозефы Хейл (1830)17

Какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке, природе его, очевидно, свойственно участие к тому, что случается с другими, участие, вследствие которого счастье их необходимо для него, даже если бы оно состояло только в удовольствии быть его свидетелем.

Адам Смит. Теория нравственных чувств (1759)

Для овцевода в Вермонте последние недели зимы — это время надежды и беспокойства. Солнце светит сильнее и поднимается выше, но ночи пока еще очень холодные. Несмотря на солнечные дни, северо-западный ветер пробирает до костей даже через теплую парку. Серп пасхальной луны обещает, что весна скоро наступит, но пока льет свой серебряный свет на замерзшие пастбища. И в такие ясные ночи вы можете увидеть призрачные силуэты. Они выходят из леса и собираются в воющий, лающий и визжащий хоровод, сжимая круг все теснее. Это сезон окота у овец, а койоты после голодных зимних месяцев голодны.

В эти холодные недели убывающей луны опасность нападения койотов — лишь одна из причин для беспокойства, которая заставляет мою дочь проводить с овцами много ночей. Хелен завела свое стадо из 60 исландских овец за несколько лет до рождения ее собственной дочери. Врен, которая родилась в феврале, провела свою первую весну, выглядывая из-под парки матери и оказавшись в самом центре событий — рождения и кормления ягнят. С тех пор каждую весну — сейчас Врен пять — она всюду следует за Хелен по ферме, возится с новорожденными, впитывает привычки их матерей и иногда получает тычок головой от овцы, которая принимает ее за чужого ягненка.

Овцы и их жизнь очаровывают Врен. Завершив все дела на ферме и оказавшись дома, в тепле, Врен, после того как все поужинают, обязательно требует рассказать ей на ночь «еще что-нибудь про овечек». Больше всего Врен любит истории про Рассет, старую овцу с выщербленными рогами и тускло-медной шерстью. Рассет ворует детей: ее материнский инстинкт настолько силен, что каждый год, прежде чем родить собственных ягнят, она пытается увести чужих от их матерей. Первое время после того, как Рассет появилась в стаде, Хелен ничего не знала о ее трюках. И однажды утром, когда она обнаружила Рассет с новорожденным беленьким барашком и Шай, другую молодую мать, с такой же беленькой овечкой, то решила, что обе овцы принесли потомство в одну ночь.

Исландские овцы — сильные существа. Они в течение 14 веков приспосабливались к спартанским условиям исландских холмов, и новорожденные ягнята начинают сосать материнское молоко почти сразу же после появления на свет. А овцы-матери постоянно «переговариваются» с ними и очень быстро учатся различать своих детенышей по запаху и голосу. Таким образом, связь между овцой и ее ягненком возникает практически сразу же после рождения. Казалось, что у Рассет и Шай все происходит именно так: оба ягненка прекрасно ели и держались рядом со своими матерями. Хелен решила, что у них все идет как положено.

Итак, как гласит любимая история Врен, все было в порядке, пока через четыре дня Рассет не родила собственных ягнят-близнецов. Новорожденные малыши, появившиеся на свет в особенно холодную ночь, очень нуждались в молоке. Но приемный белый барашек Рассет был уже намного больше и сильнее новорожденных и пил очень много молока. К тому времени, когда Хелен пришла, как обычно, навестить овец, через час или около того после рождения близнецов, они уже так замерзли и ослабли, что не могли сосать. Она забрала их в дом, устроила в коробке рядом с печкой и стала выкармливать через трубку, давая молоко каждый час на протяжении оставшейся ночи. Один ягненок выжил, второй нет. Выжившей оказалась девочка, которую назвали Руби, — первый ягненок, выкормленный на ферме искусственно. Она неделю прожила на кухне, постоянно крутясь вокруг Врен, которая тогда как раз училась ходить.

«Рассказывай дальше, — всегда просит Врен в этом месте и после паузы строго добавляет: — Нельзя красть чужих детей». И ее мать продолжает рассказывать. После этого Хелен поняла, чем занимается Рассет, и следующие два года все было нормально. А затем, когда все подумали, что Рассет отказалась от своих привычек, она неожиданно вновь взялась за старое. Молодая овечка по имени Джуно в первый раз принесла близнецов, и, не успела она понять, что случилось, Рассет убедила одного из ягнят, что это она его мать. Но обмануть Хелен ей уже не удалось — она отделила Рассет от других овец, однако вернуть детеныша матери оказалось не так-то просто.

Когда у Рассет отобрали чужого ягненка, она очень расстроилась и начала биться о стену бокса, куда ее поместили. А Джуно, неопытная молодая мать, не хотела больше кормить ягненка, который пах чужой овцой. Тогда Хелен все-таки решила отдать бедного брошенного малыша Рассет, понадеявшись, что, если у нее появятся свои ягнята, она сможет выкормить их всех. Так, к счастью, и произошло.

Врен удовлетворенно вздыхает. «Но эта Рассет плохая, — замечает она, подводя мораль истории. — Малышам нужны их настоящие мамы, если придут злые волки». Для Врен истории об овцах — это основанные на реальных событиях рассказы-предупреждения (чем-то похожим двести лет назад были для детей сказки братьев Гримм), потому что маленькие беззащитные ягнята действительно могут попасть в зубы койотам. Наверное, поэтому Врен, демонстрируя то ли зарождающийся материнский инстинкт, то ли собственную тревогу, всегда берет меня за руку, когда мы с ней отправляемся по весне к овцам, чтобы проверить, все ли ягнята знают своих мам, и убедиться, что никто не плачет и не потерялся. Врен, как настоящий пастушок, прекрасно понимает важность эмоциональных привязанностей и общественного порядка.

Когда Врен исполнилось три года, Руби, овечка, в спасении и воспитании которой Врен принимала участие, родила собственного малыша. К удивлению родителей, девочка была в отчаянии. Хелен не могла понять, что случилось, пока Врен сквозь рыдания не объяснила, что Руби была ее «младшей сестричкой», а теперь у нее свой ребенок и все уже никогда не будет как прежде. Это был острый момент для развивающихся в душе маленькой девочки чувств любви и потери. Но расстройство Врен показывает нам, насколько мы даже в столь нежном возрасте приспособлены к сложному социальному устройству нашего мира.

 

* * *

 

Быстрое возникновение привязанности между ягненком и его матерью в последние дни холодной вермонтской зимы объясняется свойственным млекопитающим инстинктом, необходимым для выживания в ожидании солнечных и веселых весенних дней. Эта связь формируется фактически мгновенно под влиянием запаха и тепла материнского тела, так как без нее ягненок наверняка погибнет в течение нескольких часов. У человека также присутствует эта инстинктивная, свойственная всем млекопитающим привязанность между родителями и младенцем, «записанная» в филетической памяти нашего вида. Большое количество проведенных научных исследований помогло нам понять, что связи, которые наблюдала Врен в овечьем стаде, управляются теми же самыми биохимическими реакциями в нейронах, которые свойственны и человеку. Между овцой и ее ягненком существует привязанность, подобная той, что существует между Хелен и Врен. Это и есть химия любви.

Далее я покажу, что тот же самый волшебный эликсир управляет развитием доверия и социальных связей, необходимых для воспитания характера и построения общества. Вопреки образам, внушаемым нам рекламными агентствами Мэдисон-авеню, в здоровом обществе самореализация основана не только на шопинге и личных интересах, но также на сотрудничестве и заботе о ближних. Действительно, уникальная способность к заботе и взаимному доверию — краеугольный камень эволюции общественного поведения, свойственного нашему виду, а также нашего индивидуального развития. В наших собственных интересах — добиваться всемерного укрепления таких связей путем лучшего понимания других людей. То, как мы с раннего детства справляемся с переживаниями любви и потерь, формирует интуитивное самоосознание, которое управляет нашим поведением в обществе, когда мы становимся взрослыми. В свою очередь, коллективное выражение таких социальных чувств обеспечивает стабильность наших культурных институтов, наполняет смыслом истории, которыми мы делимся, сочиняя литературные, музыкальные произведения, ставя спектакли и рисуя картины, и поддерживает социальные связи, дающие нам многие из самых ценных наград в жизни.

В этой главе мы рассмотрим, как плетется эта интерактивная социальная сеть в нашем раннем детстве, а в следующей поговорим о том, почему и как в школьном возрасте она формирует схемы, на которых строится обучение и развитие характера. Для нашего общего благополучия необходимо понимать и подкреплять здоровый процесс взросления, поэтому темы двух глав прочно связаны между собой. Но, кроме того, мы должны найти ответ на фундаментальный вопрос: обладаем ли мы коллективной и политической волей, необходимой для осознания и стимулирования самоконтроля ради обеспечения устойчивого будущего человечества?

Я начну с сексуальных связей. Что может рассказать нам наука об эликсире любви? Интересно, что человек относится к тем 3–5% млекопитающих, которым свойственна моногамия, идет ли речь об отдельных связях или выборе партнера на всю жизнь. Из всех изученных видов, которые формируют стабильные пары, разделяющие ответственность за воспитание потомства, более всех известны степные полевки Microtus ochrogaster — мелкие грызуны, обитающие в североамериканской прерии. Так же как и люди, эти существа обладают сложной социальной организацией, и благодаря им нам удалось многое узнать о генетических и биохимических основах формирования привязанности. Для полового поведения этого вида полевок характерна истинная верность; как правило, они выбирают одного партнера на всю жизнь. В то же время их родственники, горные полевки, совершенно неразборчивы в своих связях.

Интересно, чем же объясняются такие значительные различия в социальном поведении? Этот вопрос долгое время занимал Ларри Янга, нейрофизиолога и профессора психиатрии из Университета Эмори. Во время своей учебы в аспирантуре в Техасе Янг изучал молекулярные механизмы, лежащие в основе различий в сексуальном поведении пресмыкающихся, а затем, перейдя работать в Эмори, начал сотрудничать с Томасом Инселом, который в настоящее время руководит Национальным институтом психического здоровья в Вашингтоне. Взяв за основу революционные исследования Инсела, доктор Янг обнаружил ряд интересных различий между горными и степными полевками. Если говорить коротко, суммируя результаты многолетних исследований, у верных степных полевок, в отличие от их неразборчивых горных родственников, гораздо больше окситоциновых и вазопрессиновых рецепторов в тех отделах мозга, которые играют самую существенную роль в процессах вознаграждения и подкрепления. Окситоцин и вазопрессин — это как раз те гормоны, от наличия которых зависит формирование привязанности.

Эти «гормоны любви» высвобождаются при сексуальном контакте у степных полевок. Параллельно происходит повышение уровня дофамина в прилежащем ядре мозга, которое, как вы помните, является центром удовольствия и входит в состав базальных ганглиев, где формируются привычки. Иными словами, в мозге степной полевки центры вознаграждения полового поведения и формирования привязанности оказываются тесно связаны друг с другом. После первых интенсивных сексуальных контактов, которые могут продолжаться по несколько часов, моногамия закрепляется в виде условно-рефлекторной привычки, которая при повторе соответствующего поведения вызывает у степных полевок приятные ощущения. Говоря человеческим языком, грызуны «влюбляются» друг в друга. Однако, если химически блокировать «рецепторы любви» у степных полевок, как это делал доктор Янг в своих экспериментах, окситоцин и вазопрессин не смогут прикрепиться к своим рецепторам; в этом случае связь между партнерами не формируется и поведение степных полевок становится точно таким же, как у горных.

Так, может быть, воровство Рассет, которое так огорчило мою внучку, объясняется извращенной комбинацией химии «рецепторов любви» и вознаграждения? Такое действительно возможно. Нам известно, что окситоцин играет важную роль в формировании привязанности между матерью-овцой и ягненком и что в этом процессе также участвует запах (о чем вам скажет любой фермер-овцевод). Очевидно, что именно по этой причине Джуно не желала принимать своего ягненка, которого Хелен ей вернула. После того как он сосал молоко у Рассет, он пах «неправильно». Запах играет важную роль не только для степных полевок и овец, но и для нас. Существует множество доказательств того, что возникновение привязанности у человека, в том числе между ребенком и отцом, тесно связано с запахом. Кроме того, известно, что у разных людей существуют различные вариации гена вазопрессина, что помогает объяснить, почему одни из нас более постоянны в отношениях, чем другие. Также нет ничего удивительного в привязанности Врен к ягненку, которого она помогала растить: у детей уже в возрасте 18 месяцев проявляется забота об окружающих и стремление утешить того, кто плачет или просто чем-то огорчен.

 

* * *

 

Такое сочетание биологических особенностей и способности к взаимной заботе — филетическая память, изначально возникшая в суровых условиях выживания и затем отточенная благодаря опыту получения вознаграждений и наказаний, — позволило людям создать наиболее сложный общественный порядок на этой планете. Эволюционно этому способствовало то, что ребенок неизбежно приковывает внимание окружающих, точно так же, как и резвящийся на лугу ягненок. Даже Чарльза Дарвина, который был очень застенчивым и необщительным человеком, восхищали детские улыбки и лепет. В 1872 г. вышла его книга «Выражение эмоций у человека и животных», не столь известная, как «Происхождение видов», но не менее значительная для любого, кто интересуется социальной коммуникацией. Всем нам приходилось такое видеть: взрослый человек склоняется над детской кроваткой и начинает строить гримасы и сюсюкать. Хотя младенцы совершенно беспомощны на вид, на самом деле они обладают исключительной способностью влиять на поведение окружающих.

Сара Хрди, профессор антропологии Калифорнийского университета в Дэвисе, в своей книге «Матери и прочие: эволюционное происхождение взаимопонимания» (Mothers and Others: The Evolutionary Origins of Mutual Understanding) пишет о том, что именно эта способность младенцев заинтересовывать других людей, а не только своих матерей отличает нас от крупных человекообразных обезьян и является основой нашего уникального дара общения. Ссылаясь на исследования центральноафриканских племен, до сих пор живущих собирательством, она указывает, что до появления городов дети проводили больше половины времени с людьми, которые не были их биологическими родителями. Профессор Хрди уверена, что именно из-за того, что человеческий детеныш так долго остается уязвимым, у нас и выработалась уникальная способность к сотрудничеству. Наш социальный успех берет начало в стратегии «кооперативного воспитания», при которой ответственность за заботу о детях несут все члены племени, просто потому, что это необходимо.

В древности наши предки жили преимущественно изолированными группами, члены которых были связаны между собой той или иной степенью родства. В трудные времена выживание больше зависело от сотрудничества и здоровых отношений в группе, чем от чьих-то индивидуальных достижений в битвах или на охоте. Мирные взаимодействия с другими людьми служили общему благу, повышая шансы каждого члена группы на выживание и способствуя успешному воспитанию детей. Альтернативой такой взаимовыручке была голодная смерть. Таким образом, работающая мать — это вовсе не современное изобретение: известно, что при необходимости отцы могли становиться няньками на всех этапах развития человечества.

На ранних этапах этого развития основными проблемами были поиск места для жилья и недостаток пищи. Хрди предполагает, что в охотничье-собирательских обществах, как у нашего собственного вида, Homo sapiens, так и у существовавших ранее Homo erectus, агрессия во взаимоотношениях между группами была достаточно редким явлением. Отчасти это объяснялось тем, что до недавнего времени нас на Земле было довольно мало. Homo erectus пришли из Африки много сотен тысяч лет назад — известно, что этот вид просуществовал примерно 1,6 млн лет, прежде чем исчезнуть с лица Земли, — и тем не менее археологических свидетельств их существования крайне мало. Поэтому, считает профессор Хрди, малочисленным племенам не нужно было враждовать друг с другом, если вместо этого можно было просто откочевать на несколько километров и спокойно охотиться там.

Это предположение поддерживается обширными исследованиями Полли Висснер, известного культурного антрополога, которая работала в различных племенах бушменов пустыни Калахари на протяжении более 30 лет. Бушмены, которых также иногда называют сан, — это аборигенное население Южной Африки; они жили в одном и том же полупустынном регионе в течение примерно 80 000 лет. Профессор Висснер сообщает, что культурной нормой, способствующей поддержанию широкой сети родственных отношений между бушменами, является практика дарения, рассказывания историй и посещений. Эта социальная технология по своим функциям сходна с экономикой даров, которую сформировали богатые династии бронзового века, о чем я рассказывал ранее. Борьба между родственниками ради обеспечения выживания встречается гораздо реже, чем борьба за сексуальных партнеров, однако во многих группах система социальных договоренностей о браках практически свела на нет даже это поведение, так как члены группы понимают, что соперничество отнимает у людей энергию, а ее разумнее потратить на охоту и собирательство, обеспечивающие существование группы в целом.

Таким образом, необходимость поддерживать стабильный общественный порядок, по всей видимости, связана с большой уязвимостью человеческих детей. Дарение создает долго сохраняющиеся связи и сеть социального партнерства, которая помогает более эффективно растить детей. Из этих связей возникает склонность к взаимному доверию, и первый человек, которому начинают доверять, — это мать. Такая коллективная забота на протяжении поколений закрепилась в культурном сознании, то есть в понятиях здравого смысла, подсказывающих нам, что любые трудные времена легче переживать вместе. Как пишет профессор Висснер, безопасность группы увеличивается, когда «ответственность за благополучие каждого ложится на плечи остальных».

 

* * *

 

Но что же поддерживает социальные связи в нашем обществе изобилия? Можно ли сказать, что сегодня, когда каждый из нас поглощен самим собой, мы больше не живем в небольших экономических группах и повседневные проблемы и способы их решения преломляются через линзу коммерции, социальные чувства начинают разрушаться? Как я уже говорил, изобилие определенно оказывает влияние на наши инстинктивные стремления и способствует близорукому потаканию себе. Однако в моменты катастроф — например, когда случается землетрясение или ураган либо после трагедий массовых убийств — совершенно незнакомые люди приходят на помощь пострадавшим. Когда в 2004 г. на Индию обрушилось мощное цунами, в наилучшем положении оказались не те, кто был богаче других, а те, кто имел больше всего социальных связей в своих общинах. Получается, что взаимная забота остается коллективным свойством человечества.

Одним из проявлений этого врожденного свойства служит чувство справедливости, которое, как вы, возможно, помните, Адам Смит считал одной из важнейших добродетелей. Эту склонность к справедливости можно продемонстрировать, обратившись к результатам изобретательных научных экспериментов, например игры «Ультиматум», придуманной немецким экономистом Вернером Гютом. Двух участников просят разделить между собой определенную сумму денег или что-нибудь другое, например кусочек торта. Один из игроков, предлагающий, делает предложение отвечающему, который сидит в другой комнате и может либо согласиться на предложенное разделение, либо отвергнуть его. Однако, согласно правилам игры, роль отвечающего не совсем пассивна: если он отвергает вариант предлагающего, то оба игрока не получают ничего. Этот эксперимент неоднократно проводился с участием людей, принадлежавших к разным культурам, и результаты были одинаковыми: практически никто не соглашается получить долю меньше чем 20%. Но что интересно, такие предложения также встречаются нечасто: обычно предлагающий согласен отдать отвечающему 40 или 50%.

Многие исследователи считают, что, помимо родственных связей, поддерживать гармонию и доверие в больших группах позволяет это уникальное человеческое чувство справедливости — совместно со способностью мозга следить за разнообразными сложными взаимодействиями между людьми. По сути, именно чувство, что к другим надо относиться так же, как мы хотим, чтобы они относились к нам, скрепляет общество и отличает нас от других живых существ. Взаимное отторжение и ощущение, что к кому-то относятся плохо, воспринимается как болезненное. В этом контексте переживания Врен, связанные с тем, что Рассет «крадет» чужих ягнят, отражают появление у ребенка этого чувства заботы о других.

С точки зрения поведенческой нейрофизиологии такие «отзеркаленные» чувства, с помощью которых регистрируются честные и нечестные поступки окружающих, — это поведенческие реакции, подобные тем, что я описывал ранее, интуитивные привычки, построенные на опыте, который, в свою очередь, управляется филетическими шаблонами. Как показали мои коллеги из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Наоми Эйзенбергер и Мэтт Либерман, такие привычки помогают нам интерпретировать сложное социальное устройство мира и формировать реакции на него. Более того, из работ этих и других ученых становится ясно, что, отслеживая эмоциональные взлеты и падения при социальных взаимодействиях, мозг пользуется теми же самыми нейрохимическими реакциями, которые кодируют физическую боль и удовольствие.

Это объясняет, как отмечал Адам Смит в «Теории нравственных чувств», почему мы чувствуем боль человека, вздернутого на дыбу. У каждого найдутся примеры из личного опыта. Вот, скажем, случай из современной жизни: недавно моя подруга рассказала мне, как ее мужа, который страдает хроническим заболеванием и имеет протез бедренного сустава, без всякой необходимости и очень бесцеремонно обыскали в аэропорту после того, как металлоискатель отреагировал на его протез. «Меня взбесила несправедливость происходящего, — вспоминала она. — Его боль была моей болью».

Физический и эмоциональный опыт человека тесно сплетены между собой. Нейронные сети вознаграждения, в которых записывается физическое наслаждение от еды и секса, — медиальная орбитальная фронтальная кора, миндалина и богатое дофамином прилежащее ядро — также записывают эмоциональное наслаждение от социальных взаимоотношений и симпатии со стороны окружающих. И наоборот, физическая боль регистрируется в задней части поясной извилины, в островке и структурах в глубине древнего среднего мозга, а эмоциональные переживания, вызванные социальным неприятием (их измеряют в лабораториях с помощью компьютерных методов), не только регистрируются в тех же самых структурах мозга, но и приводят к возникновению воспалительного иммунного ответа. Получается, что мозговые схемы, связанные с социальными и физическими переживаниями боли и удовольствия, действительно тесно связаны.

Любовные гормоны привязанности и эмоциональной регуляции, которые, как мы видели, так важны для выживания новорожденных, значимы и во взрослой жизни, потому что управляют социальными нейронными сетями. Если при игре в «Ультиматум» ввести предлагающему окситоцин в форме назального спрея, частота щедрых предложений увеличивается на 80%; если же отвечающий сидит на диете с низким содержанием триптофана, что уменьшает уровень серотонина в головном мозге, он менее склонен принимать несправедливые предложения. Таким образом, функционирование привычно запрограммированных нейронных сетей головного мозга модулируется действием связанных с эмоциями химических агентов, в результате чего наше поведение может подстраиваться под изменяющиеся социальные и физические условия. И то и другое служит опорой нашего выживания: разум и тело действительно едины. Однако если избегание физической боли происходит в основном инстинктивно (ребенку достаточно одного раза, чтобы больше не прикасаться к горячей плите), то способность «влезать в чужую шкуру» и соответственно модулировать свои эмоции приобретается по мере созревания мозга и накопления практического опыта социальных взаимодействий. В широком смысле эта способность называется эмпатией и играет критическую роль в развитии хорошо настроенного мозга.

 

* * *

 

Способность разума к сочувственному пониманию, необходимая для доверия и построения социальных связей, развивается медленно, на основании привязанностей, которые возникают еще в младенчестве. Такие ценные качества, как честность, терпение и сострадание, не появляются сразу полностью сформированными, а строятся постепенно, фиксируясь в мозге с помощью памяти, осмысления и привычки. Позвольте мне снова проиллюстрировать это на примере детского жизненного опыта моей внучки Врен. Для нее семья и экономическая среда совпадают, что в наши времена случается не так уж часто. Ферма «Нолл» в Фейстоне (штат Вермонт), где она живет с родителями и старшей сестрой, — это не просто ферма, а место работы Центра за здоровое общество, организации, которая занимается именно тем, что и предполагает ее название.

Летом, когда в Центре проводятся семинары и мастер-классы, он полон людьми с самыми разными мнениями и идеями, представителями различных культур и выходцами из разных мест. Для Врен это время интенсивного и разнообразного общения. Как следствие, в своем социальном развитии она постоянно решает проблему поиска персонального смысла в хитросплетениях ее опыта — поиска, требующего интегрировать эмоциональную вовлеченность и рациональный анализ усвоенных уроков. Такая интеграция эмоций и разума занимает центральное место в развитии нейронных сетей и настройки мозга, необходимых для взросления, и это нелегкий процесс.

Врен — маленькая хрупкая девочка, почти что эльф, с короткими каштановыми волосами и блестящими карими глазами. Однако, как и во всех здоровых детях, в этой крохе масса энергии и неутолимого любопытства. Жизнь с животными, родителями и сестрой на пять лет старше дает этому любопытству прекрасную пищу. Особенно хорошо Врен разбирается в том, что происходит на ферме и какие обязанности должен выполнять фермер. Помню, как однажды вечером в конце лета мы с ней занимались обычными вечерними делами: кормили кур, собирали яйца, проверяли, надежно ли заперты овцы, и срывали на огороде овощи к ужину. Врен с самого начала дала мне понять, что я выполняю роль ее помощника. Я получил точнейшие инструкции не только о том, как вести себя с животными, но также о порядке выполнения дел. Все это сопровождалось непрерывным потоком слов, жестов и мимики, которые не оставляли никаких неясностей по поводу ее намерений и моего участия в деле. Поэтому, когда какие-то мои действия не соответствовали ожиданиям внучки, мне вежливо напоминали, где мое место.

Возможно, по моим рассказам у вас сложилось впечатление, что Врен слишком много берет на себя и слишком много о себе воображает. На самом деле рассмотрение ее поведения в контексте нормального развития ребенка помогает продемонстрировать, как благодаря совместной работе мышления и эмпатии начинает сплетаться сеть привычек. Совместная работа — поведение, сочетающееся с заботой об окружающих, — в значительной степени зависит от интуитивного согласия с общими целями, особенно в трудные времена. Именно в такие периоды отщепенцы и нонконформисты усложняют жизнь общества, поэтому гораздо лучше формировать поведение, поощряя сотрудничество, до того, как наступит кризис. Например, бушмены учат детей делиться полученной пищей и предлагать ее половину кому-то другому; еще одна традиция — дарить товарищам свои бусы. Однако для формирования социального поведения личного примера недостаточно — используются еще и мягкие, но настойчивые замечания.

Врен, определенно подвергавшейся такому мягкому воздействию, результаты которого кодируются интуитивно, было интересно испробовать свои умения на практике во время нашей совместной работы на ферме. Я был для нее новичком, которого нужно обучить. Врен узнала основные элементы ухода за курами и овцами не только через чьи-то инструкции, но и из собственных наблюдений и бессознательного усвоения привычек — стандартного поведения, навыки которого ей очень хотелось передать мне. На практическом уровне она считала необходимым ясно обозначить свои желания и научить меня важным фермерским делам, но в процессе этого она также оттачивала свое мастерство. В своем поведении Врен начинала использовать привычку к самоконтролю, функцию созревающей латеральной префронтальной коры.

 

* * *

 

Чтобы способность к самоконтролю формировалась правильно, обучение в детском возрасте должно опираться на стабильные эмоциональные связи, возникшие еще в младенчестве. Как известно всем внимательным родителям, маленькие дети очень рано начинают ясно выражать свои желания. Врожденная способность к передаче основных эмоций с помощью лицевых мышц — сигналы страха, радости, боли и неудовольствия — проявляется уже в первые недели жизни. Аналогичным образом младенцы могут прочитывать эмоции окружающих. Значительная часть головного мозга человека, в особенности фронтальная кора и височно-теменная область, занята распознаванием лиц и интерпретацией отражающихся на них эмоций, что быстро усваивают молодые родители, развлекая своих малышей смешными гримасами.

Чарльз Дарвин, экспериментируя со своим маленьким сыном, обратил внимание на то, что у ребенка появлялось печальное выражение лица, когда горничная делала вид, что плачет, несмотря на то что он был слишком мал для сознательной реакции. Дарвин заключил, что такое эмоциональное поведение должно быть врожденным, унаследованным от предков инстинктом выживания. Настройка общения начинается у новорожденного практически сразу же. Мать, интерпретируя запрограммированную мимику младенца как улыбку, начинает улыбаться в ответ. В мозге у ребенка активируется филетическая нейронная программа, которая воспринимает приятные ощущения, связанные с материнской заботой, как вознаграждение, и схема, повторяясь, закрепляется. Этот интерактивный контур положительного подкрепления в рамках формирующейся тесной связи между родителем и ребенком способствует развитию сложного социального поведения на более позднем этапе.

Лица зачаровывают не только детей, но и взрослых. Способность прочитывать выражение лиц окружающих необходима для социальных взаимодействий на протяжении всей жизни. Именно глядя на лица, мы воспринимаем заботу близких или расслабляемся среди дружеских улыбок. Чтение эмоций по лицам — довербальный универсальный способ человеческого общения. Эта способность встроена в нас очень прочно и глубоко, что недавно было подтверждено уникальным исследованием израильских ученых, которые сравнивали выражения лиц у слепых людей и зрячих членов их семей. Оказалось, что даже у слепых от рождения печаль и радость отражаются на лицах так же, как у их зрячих родственников. Эмоции, инстинктивно выражаемые с помощью мимических лицевых мышц, — это первичный человеческий язык.

На основе этих эмоциональных сигналов головной мозг человека также настраивается на окружающий социум путем наблюдений и копирования. Мы бессознательно уясняем и повторяем поведение других людей, постепенно учась понимать их намерения, представлять себя на их месте и, по ассоциации, испытывать те же эмоции, что и они, как проницательно описал Адам Смит еще двести лет назад. Сейчас нам уже известно, что за такое имитационное поведение в мозге отвечает структура, метко названная зеркальными нейронами. Их изучение, вероятно, позволит нам лучше понять механизмы развития моторных привычек и даже то, как маленькие дети совершенствуют способности к социальной коммуникации.

Зеркальные нейроны были открыты случайно в 1996 г. командой италь­янских ученых под руководством Джакомо Риццолатти, которая изучала, как мозг инициирует движение. Проводя эксперименты на обезьянах, они заметили, что у одной из них произошло возбуждение нейронов, когда она увидела, как присутствующий в комнате аспирант собирается есть мороженое. При этом сама обезьяна не двигалась. Подобная активность нейронов наблюдалась у обезьян и раньше, и всегда это было связано с присутствием какой-нибудь еды — орешков, изюма и т.д. Несмотря на то что само животное не участвовало в поедании пищи, стоило ему услышать или увидеть, как кто-то ест, нейроны, находящиеся поблизости от моторной области коры, сразу же возбуждались.

Вскоре с помощью различных техник получения изображений мозга подобные же системы зеркальных нейронов были обнаружены в различных областях коры у человека. По всей видимости, они принимают участие в разных процессах — от молчаливого копирования действий других людей до интуитивного понимания. Помимо областей мозга, ответственных за восприятие и движение, группы зеркальных нейронов были найдены в тех участках коры, которые связаны со способностью понимать чужие эмоции и намерения (в височной и задней теменной долях), а также в островке, который играет важную роль в субъективном восприятии внутреннего состояния организма и боли.

Марко Якобони, профессор неврологии из Института неврологии и поведения человека имени Дж. и Т. Семел при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, считает, что именно кора островка помогает модулировать инстинктивные сигналы древнего рептильного мозга, обеспечивая эмпатическое понимание. Чем же отличается эмпатия от простого сочувствия? Если разделить эмпатию на элементы, то ее можно охарактеризовать как способность чувствовать эмоциональное состояние другого человека и представлять себя в его положении и таким образом фактически воссоздавать чужой опыт в собственном разуме, при этом продолжая отделять себя от другого как автономную личность.

Исследования доктора Якобони с коллегами, проведенные с использованием фМРТ, показали: у испытуемых, которых просили сымитировать выражение эмоций на лицах других людей или просто понаблюдать за ними, кровоснабжение островка было намного выше во время имитации, чем во время простого наблюдения. Это позволяет предположить, что островок действительно принимает активное участие в процессе понимания чужих эмоций. Эта гипотеза также подтверждается тем, что при неврологических поражениях островка у пациентов ухудшается восприятие эмоциональных сигналов и нарушается эмпатическое понимание.

Однако за пределами научных лабораторий нас продолжает интересовать очень важный вопрос: какое поведение в повседневной жизни порождают эти «зеркальные» механизмы мозга? Профессор Риццолатти предположил, что они «обеспечивают прямое понимание действий и эмоций окружающих, без <необходимости> участия когнитивных структур более высокого порядка». Иными словами, возвращаясь к моему разговору с Хоакином Фустером, зеркальные системы мозга, действуя совместно с циклом «восприятие — действие», повышают способность к быстрому рефлекторному принятию решений на основании интуитивных привычек. Это помогает объяснить в числе прочего исключительную эффективность приобретенных привычек. Системы зеркальных нейронов мозга не только настраивают <