ГЛАВА 23. Небольшая ночная работенка

 

На следующее утро Серегил проснулся задолго до рассвета. Алек перекатился за ночь на другой край постели и спал, как обычно, свернувшись калачиком и свесив руку Подавив желание потрепать светлые волосы, разметавшиеся по подушке, Серегил вышел в холл, оделся и галопом поскакал в город.

Еще до полудня он был уже в башне Нисандера; волшебник вместе с Теро изучал какой-то свиток.

– Новости есть? – спросил Серегил.

– Пока нет, – ответил Нисандер. – Как мы и ожидали, заговорщики достаточно благоразумны, чтобы не посылать за раз больше одной фальшивки. Думаю, мы еще можем кое-что предпринять, прежде чем они нанесут очередной удар.

– Значит, все, чем мы располагаем, – поддельное письмо. – Серегил вытащил из кармана и стал снова внимательно разглядывать восковые печати на ленте. – Это, должно быть, работа Гемеллы. Не знаю никого больше, кто мог бы добиться такого совершенства. Ты только посмотри!

Он вынул собственную печать из кошеля и приложил к отпечатку на воске; они оказались неразличимы. Серегил в свое время сам нарисовал эмблему: грифон с развернутыми крыльями, держащий в поднятой лапе полумесяц. Неизвестный мастер передал все мельчайшие детали рисунка, включая даже те незаметные погрешности, которые Серегил специально допустил, чтобы легче отличить подделку.

– Она прекрасно знала, чью печать подделывает, – добавил он лукаво. – Благородный Серегил не раз делал ей вполне добропорядочные заказы

– А нет ли вероятности, что оттиски были сделаны настоящей печатью? – спросил Теро, разглядывая перстень-печатку. – Мне помнится, что тебе случалось проникать в дома аристократов, чтобы тайком получить оттиски их печатей.

– Именно поэтому я никогда не разлучаюсь со своей печатью, – резко ответил Серегил, пряча вещицу.

– Ты сам этим займешься, надеюсь? – спросил Нисандер.

– Еще бы.

– Прекрасно. А пока оставь, пожалуйста, письмо у меня. Серегил изумленно посмотрел в лицо старому волшебнику, потом молча передал ему документ Первым поползновением Гемеллы было не обращать никакого внимания на робкий стук в дверь. Золото в ковше достигло как раз нужного цвета, пора было его разливать, а если не сделать этого немедленно, придется все начинать заново Дверь была на запоре, ставни опущены – любому дураку ясно, что лавка уже закрыта.

Ухватив ковш длинными щипцами, она осторожно подняла его с подставки над углями. Надоедливый стук раздался снова, как раз когда Гемелла наклонилась, чтобы вылить металл в форму. Стук отвлек ее, и несколько драгоценных капель пролилось на песок, в котором стояла форма. Она поставила ковш снова на подставку, даже зашипев от раздражения.

– Закрыто! – крикнула она, но стук только стал настойчивее. Подняв с табурета свое необъятное тело, ремесленница проковыляла к маленькому окошечку и опасливо приоткрыла ставень. – Кто там?

– Это Дакус, госпожа!

Сгорбленный старик, тяжело опираясь на толстую палку, подвинулся так, чтобы на него упал луч света из окна. Искривленная спина не давала ему возможности поднять лицо, но Гемелла узнала узловатую руку, лежащую на рукояти клюки. Как большинство мастеровых, она всегда обращала внимание на руки. Передернувшись от отвращения, она отодвинула засов и посторонилась, пропуская сухонького, как кузнечик, человечка.

На фоне богатых занавесей на стенах лавки он казался еще более убогим, чем ей помнилось; шишковатые кости рук и лица, казалось, вот-вот прорвут сухую желтоватую кожу.

Хромая, старик подобрался к излучающему тепло очагу, опустился на табурет и обратил к хозяйке свой единственный зрячий глаз. Этот блестящий ясный глаз на таком лице всегда оскорблял чувства Гемеллы, как драгоценный борианский сапфир, сияющий на навозной куче.

– Сколько тут прекрасных вещиц! – прошамкал старый уродец, касаясь пальцем незаконченной статуэтки на рабочем столе. – Ты, похоже, все так же процветаешь, дорогуша!

Гемелла не снизошла до ответа.

– Что ты продаешь теперь, старик?

– Что мог бы я продать такой богатой женщине! – с хитрой улыбкой протянул Дакус. – Разве только случайно услышанную новость, дошедшую до этих старых ушей, пока я побираюсь на задворках у тех, к кому судьба более благосклонна! Ты все еще интересуешься секретами, Гемелла? Свеженькими, хорошенькими секретами? Я пока еще никому их не предлагал.

Швырнув несколько сестерциев на стол перед стариком, Гемелла отступила подальше и скрестила руки на своем широком кожаном фартуке.

Дакус вытащил из кошеля медную чашу.

– Барон Динарил отравил свою возлюбленную ядом, который он приобрел у Черного Рогуса. Его слуга купил яд в «Двух Жеребцах» неделю назад.

Гемелла достала золотую монету, и Дакус поставил чашу на стол.

– Госпожа Синрил беременна от своего конюха. Ремесленница фыркнула и покачала головой. Дакус согласно покивал, сунул руку под рваную тунику и достал пачку бумаг.

– А это жалкие плоды скитаний старого нищего. Тебе понравится, я думаю.

– Ах, Дакус! – промурлыкала женщина, жадно хватая бумаги. Листы были разного размера, некоторые мятые или грязные. – Благородный Битрин, да, госпожа Корин… Нет, это бесполезная бумажка, эта тоже… А вот это! И это!

Выбрав семь документов, она отложила их в сторону.

– За эти я дам пять золотых сестерциев.

– По рукам, и да прольются на тебя щедроты Четверки за твою доброту! – прокаркал старый нищий. Он сгреб со стола монеты и отвергнутые бумаги и прошаркал к двери, не оглядываясь.

Гемелла задвинула засовы и позволила себе хитро улыбнуться. Отшвырнув в сторону табурет, оскверненный тощим «адом Дакуса, она придвинула другой и уселась, чтобы изучить украденные бумаги более внимательно.

Тем временем калека-нищий проковылял по улице Собаки и свернул в темный безлюдный переулок. Убедившись, что рядом никого нет, он достал из-за пазухи плоский глиняный амулет и разбил его о стену. Хрупкое тело старика скрутила судорога, когда чары рассеялись, и на его месте появился Серегил, молодой и здоровый.

Икнув, он опустился на корточки, дожидаясь, пока пройдет тошнота. Многие заклинания оказывали на него это побочное действие в той или иной степени – еще одна неприятная сторона его странной реакции на магию.

Наконец, выпрямившись, он провел рукой по лицу, чтобы убедиться в полноте обратного превращения, достал светящийся камень и принялся листать те бумаги, что Гемелла отвергла.

Он предложил ей очень соблазнительный выбор: долговые расписки, частную переписку, признания в любви (вовсе не к супругу) многих влиятельных лиц. Некоторые из них были старыми, добытыми во время его давних ночных похождений. Вперемежку с ними там оказались, однако, три неоконченных письма благородного Серегила. Зная методы своих возможных противников, Серегил позаботился о том, чтобы они были в достаточной мере двусмысленными. Гемелла взяла все три.

Мрачно усмехнувшись, Серегил направился обратно к ювелирной лавке, чтобы начать терпеливое ожидание.

 

ГЛАВА 24. Уотермид

 

Алек отвел свой клинок и отпрыгнул назад; это заставило Беку потерять равновесие В первый раз за полчаса ему удалось прорваться сквозь ее защиту и получить очко.

– Правильно! Держи ее! Держи ее! – воскликнул Микам. – Теперь отступи, как я тебя учил! Молодец. Давайте-ка снова.

С раннего утра шел густой снег, так что для урока фехтования им пришлось освободить холл. За последние три дня Алек добился заметных успехов, и они с Микамом не хотели потерять завоеванное.

Кари терпеливо сносила все это и только потребовала придвинуть столы к стенам, чтобы защитить гобелены. Они с Элсбет удалились на кухню, но Иллия взобралась на стул рядом с отцом и радостно вопила каждый раз, когда Алеку удавалось взять верх над ее сестрой. Пока что это случалось нечасто.

Бека, морщась и улыбаясь одновременно, потерла бок.

– Ты делаешь успехи, это точно. Серегил будет доволен. Ее веснушчатые щеки раскраснелись, а глаза сверкали тем же огнем, который Алек замечал в глазах Серегила и, Микама, когда те устраивали шуточные баталии. Сейчас, когда ее волосы были заплетены в косу, Бека казалась старше, а облегающий камзол подчеркивал округлость груди, которую обычно скрывала ее бесформенная туника.

Когда девушка снова подняла рапиру, Алек так засмотрелся на грацию ее движений, что внезапный выпад застал его врасплох; это стоило ему еще одного синяка на плече.

– Проклятие, снова я прозевал! – Морщась, он занял более защищенную позицию.

– Сосредоточься, – посоветовал Микам. – Наблюдай за противником, но старайся видеть и все вокруг. Куда она посмотрела, как переступила с ноги на ногу, как поджала губы – подмечай все, что может тебе подсказать, какое движение она хочет сделать. И не напрягайся: это делает тебя медлительным.

Стараясь держать все это в уме, Алек отступил, заставив Беку двинуться вперед. Защищенный дужками эфес был теплым и знакомым в его руке; Алек сумел провести успешную атаку. Поймав конец клинка Беки дужкой, он резко повернул руку и почти сумел обезоружить девушку.

– Ура Алеку! – закричала Иллия и захлопала в ладоши, довольная успехом своего любимца.

Этот прием, однако, Беке был известен, и она тут же подставила Алеку ножку; тот тяжело упал на спину, и его рапира отлетела, зазвенев по камням пола.

Бека не особенно нежно придавила его ногой и приставила острие рапиры к горлу.

– Проси пощады!

– Пощады! – Алек поднял руки, сдаваясь. Когда она отпустила его, однако, он ухватил ее за щиколотку и повалил на пол рядом с собой. Навалившись на девушку, он выхватил из сапога кинжал и приставил лезвие к ее горлу.

– Сама проси пощады! – прорычал он.

– Ты жульничаешь! – возмутилась Бека.

– Ты тоже.

– Да уж, Серегил будет доволен! – простонал Микам, качая головой.

– Судя по грохоту, тут кто-то швыряется наковальнями, – засмеялась Кари, входя со стопкой тарелок. – Вы, честная компания, шли бы буянить куда-нибудь еще, а мне нужно накрывать к обеду.

Холл быстро наполнился слугами и работниками, собравшимися к обеду в полдень. Топая, чтобы стряхнуть снег с ног, они вытащили столы на середину, и скоро уже все сидели за горячей едой.

Микам за обедом обсуждал с управляющим установку новой механической пилы, но тем не менее от его внимания не укрылось, что Алек и Бека все время о чем-то шептались. Судя по тому, что Элсбет, сидевшая по другую сторону от Алека, не проявляла интереса к их беседе, Микам решил, что они говорят о фехтовании или стрельбе из лука.

Кари наклонилась к нему, проследив за его взглядом.

– Уж не думаешь ли ты, что Бека в него влюбилась? – прошептала она.

– Когда у нее в кармане назначение в царскую гвардию? – хмыкнул Микам.

– Она слишком целеустремленная для этого.

– И все-таки… Он славный мальчик.

– Не отчаивайся, – поддразнил ее Микам. – На вкус Элсбет он недостаточно цивилизован, но Иллия готова выйти за него при первой возможности. По крайней мере она так говорит дважды на дню.

Кари шутливо ткнула мужа в бок.

– Да ну тебя! Уж что нам в семье ни к чему – так это еще один мужчина-непоседа. А раз его взял к себе Серегил, можно спорить на что угодно, что именно такой он и есть.

Микам притянул ее к себе.

– Кому как не тебе это знать, терпеливая моя. Обед подошел к концу, и Микам отодвинулся от стола.

– Я собираюсь проведать благородного Квинеуса. Я обещал ему, что мы сыграем партию в девять камешков. Ты ведь поедешь со мной. Кари? Вы с госпожой Мадриной не виделись уже несколько недель.

– Я тоже! Я тоже! – закричала Иллия, повиснув у отца на шее. – Мне хочется показать Нарии амулет, который мне подарил дядюшка Серегил.

– Что ж, тогда давайте поедем все! – воскликнул Микам, подбрасывая девчушку в воздух. Бека и Алек переглянулись.

– Мы собирались поохотиться у реки, – сказала Бека.

– Она не хочет встречаться с Раником, – начала дразнить сестру Иллия.

– Пусть он для разнообразия делает глазки Элсбет. Она к тому же считает его таким утонченным!

– Он такой и есть, – чопорно возразила Элсбет. – Он ученый и к тому же поэт. Только потому, что он не пропадает целыми днями в лесу, стреляя во все, что попадется на глаза…

– И слава Богу, – фыркнула Бека. – Этот криворукий дурень не попадет быку в задницу, даже если тот наступит ему на ногу! Пошли, Алек. Ты можешь снова оседлать Ветерка.

Лошади возбужденно заржали, когда Бека и Алек вошли в конюшню. Подойдя к Ветерку, Алек положил седло на спину лоснящегося гнедого жеребца. Парень чувствовал вину перед Заплаткой, которая высунула голову из своего стойла, но возможность поездить на чистокровном ауренфэйском коне нельзя было упускать.

– Я хочу показать тебе кое-что особенное, – сказала Бека и бросила на Алека загадочный взгляд, затягивая подпругу.

Выехав со двора, они дали лошадям волю. Свежевыпавший снег взвихрился следом за ними, когда всадники поскакали по убранным полям. Алек начал описывать Беке маневры отряда капитана Миррини, которые он видел однажды, и они стали подражать гвардейцам, вопя и размахивая луками вместо копий.

– Я все еще не могу поверить в это! – воскликнула Бека, натягивая поводья. – Еще несколько дней, и я буду в гвардии!

– А не будешь ты скучать по семье? – осторожно поинтересовался Алек. За свое короткое пребывание в Уотермиде он познакомился с жизнью, которой никогда не знал. Это был шумный и безалаберный дом, со слугами, собаками и Иллией, всегда путающейся под ногами, но, как и в «Петухе», здесь чувствовались тепло и надежность, которые очень ему нравились., Бека посмотрела на дальние холмы, на рваные облака, скользящие по небу.

– Конечно, буду, – ответила она, направляя свою кобылу к реке. – Но я же не могу остаться тут навсегда, правда? У меня не такой характер, как у мамы, я не могла бы растить детей и вечно ждать мужчину, который исчезает на месяцы. Я сама хочу путешествовать. Думаю, уж ты-то понимаешь это.

Алек улыбнулся:

– Я как раз думал о том, какая это замечательная жизнь – оставаться все время на одном месте. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Мы с отцом бродили по одним и тем же лесам всю мою жизнь. И тут появляется Серегил с рассказами о дальних краях и чудесах, которые и вообразить-то себе трудно… Вот ему и не понадобилось долго меня уговаривать.

– Тебе повезло, что ты с Серегилом, – сказала Бека с оттенком зависти.

– Они с отцом – что только они вдвоем не делали! Когда– нибудь я рассчитываю отправиться вместе с ними, но сначала мне нужно найти собственный путь в жизни. Поэтому-то я так и хочу попасть в царскую гвардию.

Несколько минут они скакали молча, потом Бека спросила:

– И все-таки – каково это, быть с ним?

– Тебе бы понравилось. Ни один день не похож на предыдущий. Думаю, что нет ничего, о чем бы он не знал хоть немного. И к тому же есть еще и Нисандер. Я пытался рассказать о нем Элсбет, но очень трудно объяснить, как человек может одновременно быть ужасно могущественным и самым обыкновенным.

– Да, я с ним встречалась. Знаешь, ведь он первый предложил мне вступить в гвардию. Потом он засмеялся и взял с меня обещание никогда не говорить маме, что это он придумал. Ну не странно ли?

Алек подумал, что, пожалуй, понимает старого волшебника: из Беки получился бы превосходный наблюдатель.

Лебеди улетели с берега замерзшей реки; повернув вверх по течению, Алек и Бека проехали больше мили, но так и не обнаружили никакой дичи. Махнув рукой на охоту, они стали соревноваться в стрельбе в цель. Стрелы Беки с белосерым оперением редко летели более метко, чем красные стрелы Алека.

– Хватит, – наконец сказала Бека, заметив, как низко уже стоит солнце.

– Давай-ка соберем стрелы. И у меня для тебя еще приготовлен сюрприз.

Они снова проехали вдоль реки, добрались до поросших лесом холмов и свернули под деревья. Там, где дорожка поворачивала, они спешились, и Бека показала Алеку на широкий полузамерзший пруд. Приложив палец к губам, она подвела его к стволу упавшего дерева, за которым можно было спрятаться, и показала на противоположную сторону пруда.

В полынье играли две выдры. Доковыляв до верха заснеженного склона берега, они весело съезжали в воду на животах. Щелкая и покряхтывая, они повторяли представление снова и снова, к вящему удовольствию Беки и Алека.

– Они напоминают мне Серегила, – прошептал Алек, опираясь на ствол. – Однажды, когда мы были в Доме Орески, Нисандер превратил его в выдру. Есть такое специальное заклинание – не помню, как он его называл, – но Нисандер говорил, что то, в какое животное ты превращаешься, как-то связано с тем, что ты за человек.

– В выдру, вот как! – задумчиво произнесла Бека. – Я скорее представила бы его себе рысью или пантерой. А тебя Нисандер превращал тоже?

– Я превратился в оленя. Бека критически осмотрела его:

– Пожалуй, это по тебе видно. А в кого, ты думаешь, превратилась бы я? Алек поразмыслил.

– В сокола или, может быть, волка. Уж во всяком случае, в охотника.

– В сокола или волка? – пробормотала Бека. – Мне нравится.

Они еще молча понаблюдали за выдрами, наслаждаясь дружеской близостью, так легко возникшей между ними.

– Ладно, пошли, пора возвращаться, – наконец прошептала Бека. Когда они подошли к лошадям, она повернулась к Алеку и спросила: – Ты ведь любишь его, верно?

– Кого? Серегила?

– Конечно.

– Он мой друг, – ответил он, удивленный вопросом. – Почему бы мне его не любить?

– А-а, – кивнула Бека, как будто ожидавшая другого ответа. – Я думала, может быть, вы любовники.

– Что! – Алек остановился как вкопанный. – Что это тебе взбрело в голову!

– Не знаю, – фыркнула Бека. – Пламя Сакора. Алек, почему бы и нет? Он ведь был влюблен в моего отца, знаешь ли.

– В Микама? – Алек прислонился к тонкому стволу ольхи. Дерево наклонилось под его весом, осыпав их обоих снегом. Снежинки заблестели на волосах Беки и холодными иглами укололи его кожу, попав за ворот. – Откуда ты знаешь? – ошарашенно спросил Алек.

– Мама сказала мне давным-давно. Я услышала коечто и спросила ее. Как она говорит, это была безответная любовь. У папы и мамы уже был роман, когда они встретились с Серегилом, но тот какое-то время не сдавался. Они с мамой в те дни не очень-то ладили, это только теперь они друзья. Она выиграла, и ему пришлось смириться. Но знаешь, я помню, когда я была еще совсем маленькой, я однажды слышала, как родители спорили. Отец тогда сказал что-то вроде «не заставляй меня выбирать, я этого не могу сделать». Мама потом рассказывала, что это он о Серегиле говорил. Так что я думаю, что он тоже любил Серегила, но любовниками они никогда не были.

Алеку было нелегко переварить это неожиданное открытие. Чем больше он узнавал об обычаях южан, тем более непонятными они ему казались.

Наблюдая, как дочери учат Алека деревенскому танцу в холле морозным вечером, Микам подумал, что будет скучать по юноше, когда тот уедет.

Как и предсказывал Серегил, Алек сразу же нашел со всеми общий язык и уже казался членом семьи. Кари сразу же к нему привязалась, а девочки обращались с Алеком, как с братом. И в фехтовании он делал быстрые успехи без нетерпеливого понукания Серегила., Кари подошла к Микаму сзади и обхватила за талию, глядя, как продвигается обучение танцам. Фигуры были сложные, и Элсбет с Бекой добродушно отчитывали Алека, когда он путался.

– Хотела бы я, чтобы у нас был такой сын, – прошептала Кари.

– Не дай Бог тебя услышит Бека, – улыбнулся Микам в ответ.

Кари, как всегда по субботам, занималась починкой белья, сидя у окна, когда в холл вошел Алек со своим луком.

– Нет ли у тебя воска? – спросил он.

– Вон там, на полке, рядом с сухими травами, – сказала Кари, показывая на полку иглой. – И там же есть чистые тряпки, если нужно. Поставь на огонь воду и посиди со мной. Завтра ты уже уезжаешь, за неделю я с тобой и не поговорила как следует.

Алек повесил на крюк над углями котелок и сел на табурет, положив лук на колени.

– Мне так нравится, когда ты у нас, – сказала Кари; ее игла вспыхивала на солнце – Кари зашивала дырку в одной из юбок Иллии. – Надеюсь, ты будешь часто приезжать. Серегил выбирается к нам реже, чем хотелось бы. Может быть, ты сумеешь на него повлиять.

– Не думаю, что на него кто-нибудь может особенно влиять, – с сомнением проговорил Алек, потом добавил: – Ты ведь знаешь его давно, правда?

– Больше двадцати лет, – ответила Кари. – Он член семьи.

Алек принялся втирать воск в тетиву.

– Он сильно изменился с тех пор, как вы познакомились? Я хочу сказать – он ведь ауренфэйе.

Кари улыбнулась, погрузившись в воспоминания.

– Это было еще до того, как мы с Микамом поженились. Микам то появлялся, то исчезал, совсем как сейчас, только тогда он путешествовал один. Потом одним прекрасным весенним утром он явился в дом моего отца вместе с Серегилом. Я помню, как увидела его около двери кухни и подумала: «Вот самый красивый мужчина, которого я только видела, а я ему совсем не нравлюсь». – Кари потянулась за следующей юбкой для починки. – Наши отношения начались не очень гладко.

– Бека говорила мне.

– Я так и думала. Он показался мне тогда таким взрослым. Мне ведь было всего пятнадцать. А теперь – ты только погляди на меня… – Она провела рукой по волосам, где серебряные пряди уже мешались с темными. – Мать семейства с тремя дочерьми, и Бека уже старше, чем я была тогда. Серегил кажется мне таким юнцом, все еще красивым юношей. По обычаям его народа он и в самом деле юнец и будет молод еще долго после того, как меня запахают в борозду поля. – Кари грустно опустила глаза на камзол, который штопала. – Мне кажется, его тоже смущает то, что Микам стареет; он ведь понимает, что рано или поздно потеряет его. Потеряет всех нас, кроме, может быть, Нисандера.

– Я никогда об этом не думал, – пробормотал Алек.

– Да. Ему уже приходилось терять друзей. Но ты спрашивал меня, изменился ли он. Изменился, только скорее в, поведении, чем во внешности. Тогда в нем чувствовалась горечь, хотя и теперь он иногда бывает довольно злым. Нам он всегда был хорошим другом и бессчетное число раз выручал Микама из всяких переделок.

Кари умолчала о том, что по большей части именно Серегил и втравливал Микама в неприятности. Этот мальчик скроен из той же материи, что и Микам с Серегилом, да и Бека тоже, к огорчению ее матери. Что остается, кроме как любить их всех и надеяться на лучшее?