Глава 5. Внутренняя политика умара

 

УМАР КАК РЕФОРМАТОР

 

За десять лет правления Умара мусульманское государство совершенно изменило свой характер. Из однонационального объединения единоверцев без центрального аппарата управления и постоянной армии оно в результате завоеваний превратилось в многонациональную империю, в которой население Аравии составляло примерно четверть всего числа жителей. Еще важнее было то, что провинции находились на значительно более высоком уровне социального и экономического развития, чем политический центр Халифата — Хиджаз. Кроме того, значительная часть наиболее активного населения Аравии в ходе завоеваний покинула ее или переселилась на ее северные окраины (Сирия и Приевфратье).

 

Мусульманская аристократия — мухаджиры и ансары — не порывала со своей родиной и то и дело возвращалась в Медину, выезжая затем оттуда то в одну, то в другую страну по своей инициативе или по распоряжению халифа. Впрочем, халиф мог распорядиться только назначением на высокий пост или смещением, приказать же кому-то участвовать в походе он не мог (как мы видели, во всех случаях Умару приходилось убеждать колеблющихся, стыдить их, сулить добычу, но не приказывать), так как войско не получало от него жалованья. Но йеменские арабы, уйдя в Сирию или Египет, сразу оторвались от своей далекой родины. Процесс этот усиливался по мере того, как арабы уходили все дальше от мест первоначального обитания. По мере удаления от Медины возрастал и сепаратизм военачальников, угрожая сделать рождающееся государство неуправляемым.

 

Умар был энергичным и решительным человеком, его авторитет позволял ему круто обходиться с чересчур своенравными военачальниками, даже такими заслуженными, как Халид б. ал-Валид. Однако управление государством, в котором три четверти населения жили по неведомым главе государства законам, требовало иных знаний и качеств.

 

Мусульманская историческая традиция рисует Умара благочестивым и мудрым, всеведущим государем. Он никогда не спит: гонцы из армий всегда застают его бодрствующим, днем он управляет, ночью молится; он приказывает военачальникам, куда и как идти в поход, где обосновываться поселенцам, контролирует, кто и как руководит молитвой, и устанавливает нормы снабжения армии, предписывает размеры налогов и устанавливает меры длины и объема для обмера полей и сбора поземельного налога; при нем Халифат и мусульманское общество приобретают совершенно законченную форму, которая далее почти не меняется, а если меняется, то только в худшую сторону.

 

Этот идеализированный образ Умара в наше время под пером некоторых арабских историков приобрел новый ореол — своеобразного провозвестника арабского социализма, который первым в мире провел национализацию земли, сделал воды общим достоянием, обеспечил всем равные права на государственные доходы и сам при этом не ел ничего, чего не было у народа, не выделялся одеждой и не притеснял никого — наоборот снизил налоги по сравнению с тем, что было при византийцах [+1].

 

Умару и в самом деле волей или неволей приходилось решать многие из этих проблем, возникавших в совершенно новой, непривычной ситуации. Но что именно было сделано при нем, по его инициативе, а что только приписано ему из установившегося позднее правоведами VIII в. — в этом разобраться трудно. Мы ведь не знаем самого главного — каков был кругозор этого человека. Он единственный раз выезжал за пределы Аравии: в 637 г. в Сирию и Палестину. Природный ум, конечно, позволяет человеку легко осваиваться с новыми ситуациями и решать вновь возникающие задачи, но и у него есть предел, который нельзя перейти без предварительной подготовки.

 

Сейчас ясно, что многочисленные рассказы о наставлениях полководцам перед сражением и подробные диспозиции — плод творчества ранних историков, в лучшем случае многократно растиражированные единичные факты. Следующие поколения просто не могли допустить, чтобы что-то серьезное произошло помимо воли праведного халифа [+2]. Конечно, какие-то серьезные мероприятия обсуждались с халифом. Нет ничего невероятного, например, в том, что Амр испрашивал позволение совершить поход на Ифрикийу (Тунис) [+3], а Умар запретил ему рисковать. Но что мог он знать о ситуации в Египте или Закавказье, даже имея подробные отчеты своих наместников? Какие рекомендации мог он дать, кроме напоминаний о том, что на все воля Аллаха и что малые отряды с помощью Аллаха побеждают большие полчища. И ведь действительно они побеждали! Так может быть, именно такой поддержки от халифа и ожидали полководцы? Или же они в душе посмеивались над своим сотоварищем, пытающимся издалека, понаслышке давать им советы? Увы, этого нам не дано понять. Можно думать, что последнее со временем становилось все сильнее, но Умар не дожил до того времени, когда правители провинций могли взбунтоваться.

 

Конечно, Умар не был столь всеведущ, как рисует его мусульманская историческая традиция, но, несомненно, обладал необходимой для главы государства способностью воспринимать новое и применять его на деле. Главным источником сведений, нами еще недостаточно оцененным, были советчики халифа из завоеванных стран, как его мавали, так и свободные, приезжавшие в Медину со своими жалобами и просьбами. Например, восстановление канала Траяна явно должно было быть кем-то подсказано. Что-то извлекал он и из бесед с людьми, возвращавшимися из дальних походов. Ближайшее окружение, Али, Усман, Абдаррахман б. Ауф, которые во всех рассказах о принятии Умаром важных решений играют решающую роль, в действительности вряд ли лучше его ориентировались в новой обстановке.

 

В любом случае решающее слово оставалось за халифом. На нем лежала ответственность принять новое в жизни общины, не упомянутое в Коране и отсутствовавшее в практике пророка. И он не боялся давать распоряжения, расходившиеся с решениями Мухаммада, и даже отменял последние. Так, в нарушение решений Мухаммада он выселил в 20/641 г. евреев из Хайбара, Фадака, Тайма и Вади-л-Кура, разделив земли оазисов между мусульманами. В случае с Хайбаром был формальный повод: его жители ночью напали и ранили Абдаллаха, сына Умара, который приехал туда «по делам», скорее всего — выколачивать арендную плату [+4]. В других случаях никакой повод не упоминается, кроме желания Умара выполнить предсмертный завет Мухаммада — сделать Аравию чисто мусульманской. Только этим можно объяснить переселение евреев и христиан Наджрана в район Куфы в нарушение договора, подписанного самим пророком; правда; за недвижимость, оставленную ими в Наджране, Умар заплатил, а землю в Саваде предоставил бесплатно [+5].

 

Не останавливался Умар и перед отменой земельных дарений, сделанных Мухаммадом, если хозяин не обрабатывал эту землю.

 

Характерно для умонастроения мусульманского общества того времени, что ни одно из этих решений не воспринималось как прегрешение и нарушение воли пророка. Очевидно, еще было живо представление о том, что Мухаммад — обычный человек и его решения, принятые помимо откровения, могут, как решения обычного правителя, быть исправлены.

 

ПРОБЛЕМА БЕСХОЗНЫХ ЗЕМЕЛЬ

 

Первые два-три года особых сложностей с управлением государством не возникало: как и при Абу Бакре, всю добычу, поступавшую в Медину, халиф делил поровну между мединцами, кому-то мог дать больше, а кто-то из верхушки сам прихватывал лишнее. Войска за пределами Аравии находились в буквальном смысле слова на подножном корму и не требовали ничего, кроме посылки подкреплений, пока они еще были малочисленны перед лицом противника, более того, они сами обеспечивали своих сородичей в Медине, посылая пятую часть добычи.

 

Затруднения возникли, когда завоеванные территории настолько увеличились, что значительную часть войск пришлось оставлять для гарнизонной службы, а следовательно, лишать ее возможности получать долю добычи. Практика ведения военных действий, подкрепленная разъяснениями Умара, допускала получение добычи подразделениями, которые были отряжены для операций по обеспечению победы, но в бою непосредственно не участвовали: дальняя разведка, фланговое охранение и даже подкрепления, не успевшие подойти к исходу сражения, но прибывшие до погребения убитых, имели право на получение добычи. Но это не касалось тех, кто не был так или иначе связан с конкретным сражением.

 

Конечно, наместники как-то обеспечивали их из налогов, поступавших согласно договорам, но здесь уже начинается область доброй воли и произвола наместников.

 

Огромные размеры завоеванных земель поставили перед завоевателями трудную задачу их освоения. Существовал простой и привычный способ: все разделить между участниками завоевания. Такие мысли у многих, несомненно, возникали. По свидетельству арабских источников, на разделе завоеванных земель настаивали участники завоевания Савада, Сирии и Египта. Приводятся различные версии, кто был главным ходатаем за этот раздел и кто возражал [+6]. Выявить истину здесь невозможно, ясно только, что противники раздела находились в Медине, это была верхушка общины, которая с разделом всего в провинциях лишилась бы своих доходов.

 

Умар аргументировал запрещение раздела земли ссылкой на Коран: «И те, которые придут после них, скажут: «Господи наш! Прости нас и братьев наших, которые были раньше нас в вере, и не вложи в сердца наши ненависть к тем, кто уверовал» (LIX, 10/10), поясняя при этом: «Аллах сделал тех, кто придет после вас, совладельцами этой общей собственности (фай’), а если я разделю ее, то не достанется ничего тем кто после вас» [+7].

 

Завоеватели хотели разделить не только земли, но и всех крестьян, сидевших на земле. После взятия ал-Мадаина победители собирались разделить между собой 30000 крестьянских семей, живших за Тигром, — по три семьи на каждого. Умар решительно запретил. «Оставь крестьян как они есть, — писал он Са’ду, — кроме тех, кто воевал или бежал от тебя к врагам, а ты его захватил». Далее Умар пояснил, что в раздел поступают только земли бежавших землевладельцев [+8]. Проявлением той же политики было возвращение на родину мирных жителей, плененных в Балхибе и Султайсе [+9]. Известно также о разделе земель Ахваза сразу после его завоевания, отмененном Умаром, который, по всей видимости, сопровождался временным порабощением населения [+10].

 

Далее мы вступаем в область фискальной теории мусульманского права, основательно запутанную усилиями юристов VIII в., пытавшихся построить стройную систему обоснования права государства взимать налоги с земли. По их мнению, поскольку «земля принадлежит Аллаху и он дает ее в наследие, кому пожелает из своих рабов» (VII, 128/125), то фактом завоевания Аллах возвращает (афа’a) землю мусульманам, которая становится коллективной собственностью (фай’) всей общины, олицетворенной в государстве [+11]. Оставляя прежним владельцам завоеванную землю в пользование, государство получает с них поземельный налог, харадж, и этим реализует свое право собственника. Юрист конца VIII в. Абу Йусуф так и объяснял ар-Рашиду: «А что касается фай’а, о повелитель верующих, то это по-нашему — харадж, харадж с земли» [+12]. Отсюда следовало и обратное — все земли, с которых платят харадж, являются собственностью государства [+13].

 

Конечно, при Умаре эта казуистическая теория еще не родилась или не была сформулирована столь четко [+14]. Неискушенные в правовой теории, участники завоеваний не могли не видеть очевидную разницу между взиманием дани с завоеванных областей и получением дохода с земельной собственности, будь она коллективной или частной. На это определенно указывает фраза из письма Умара Амру б. ал-Асу, в котором предлагалось вернуть земли контам, плененным под Александрией: «Не следует превращать их земли в фай’, а жителей превращать в рабов» [+15], - следовательно, Умар не считал, как Абу Йусуф полтора века спустя, что все земли, с которых платят харадж, суть фай’. Расхождение с общепринятым мнением юристов VIII–IХ вв. — лучшее доказательство подлинности письма (хотя бы и в пересказе).

 

Арабские источники четко определяют категории земель, которые Умар изъял из раздела: домен Сасанидов и заповеданные ими земли [+16], владения их родственников, земли убитых в боях с мусульманами и беглецов, почтовых станций [+17], заросли и земли, залитые сбросовыми водами каналов [+18], короче говоря — бесхозные земли. Те же категории бесхозных земель были и в завоеванных византийских провинциях. Все они были объявлены неотчуждаемыми (савафй).

 

Вряд ли можно сомневаться, что земли за Тигром, которые хотели разделить вместе с крестьянами, являлись царским доменом, так как именно в Месопотамии и вокруг столицы находился их основной массив, занимавший почти 10 % всей площади [+19].

 

Савафи можно определить как государственную собственность, хотя мусульманское право не знало такой категории. Остальные земли оставались собственностью прежних владельцев, плативших с них харадж; увязка права собственности с формой налога, который, в свою очередь, зависел от завоевания силой (анватан) или по договору (сулхан), родилась позже в умах первых правоведов-теоретиков.

 

Форма коллективной собственности на землю, представленная савафи, была не чужда арабам в виде родовой и племенной собственности на пастбища, а также заповедных земель (хима), новшеством было только то, что в нее были включены обрабатываемые земли, которые в Аравии находились в частной собственности. Поэтому решение Умара относительно савафи было воспринято с пониманием.

 

Параллельно с учреждением неотчуждаемой (иммобилизованной) общинной (государственной) собственности на землю Умар запретил арабским воинам заниматься земледелием [+20] в целях сохранения боеспособности и мобильности войска. Однако было бы грубой ошибкой считать, что эти распоряжения исключали какую бы то ни было возможность приобретения земли в завоеванных странах. Во-первых, запрет касался земледелия, а не землевладения, во-вторых, халиф, как управляющий общинной собственностью, мог часть ее подарить или дать в пожизненное пользование. Правда, о дарениях Умара мы не знаем ничего достоверного.

 

Систематическое поступление в распоряжение халифа огромных сумм с завоеванных территорий потребовало создания нового механизма их распределения. Однако, прежде чем говорить о степени тяжести налогового обложения и об изменении жизненного уровня завоевателей и завоеванных, необходимо конкретно представить себе денежную систему и реальную покупательную способность тех денежных единиц, о которых пойдет речь. Чтобы разобраться с ними, придется углубиться в более скучную, чем политическая история, сферу средневековой экономики.