Приложения возрастного гороскопа

По глубокому убеждению автора, бесполезных теорий не бывает. Кто-то сказал, что нет ничего практичнее хорошей теории. Если теория не лжива, то она чрезвычайно практична. Опять же автор убежден, что лучше всего проверять практичность собственной теории на себе самом. (Вспомним врачей-исследователей, которые прививали себе болезни, чтобы потом вылечить себя же своими вакцинами.)

Первая проверка возрастного гороскопа - собственная возрастная биография.

Уже сейчас я способен написать четыре ее разных версии. Самая очевидная версия - это биография идей, по сути, биография знака (Лошадь). Другая версия историческая - жизнь, расписанная по четырехлетиям, в каждом из которых - принятие решения, исполнение, псевдорешение, отмена решения и т. д. (В этой версии очень важно сочетание с ритмом страны, где живешь.) Третья версия - это биография встреч с людьми - тоже гороскопический вариант, ибо очень важны знаки окружения - родителей, родственников, друзей, жены, детей.

Ну и, наконец, четвертая версия - возрастная.

Глава 13
ВОЗРАСТНАЯ АВТОБИОГРАФИЯ

Все врачи говорили, что родится девочка, но родился мальчик. Голова была кривой и похожей на дыню, глаза смотрели в разные стороны. Ребенок в первом своем возрасте - человек лишь наполовину, на оставшуюся половину он скорее инопланетянин, а потому не надо расстраиваться, если малыш не очень красив. Впрочем, нашелся человек, которому мальчик показался красавцем. Отец очень хотел, чтобы родился сын, и, говорят, даже напился на радостях. А вообще, восторгов хватало, восторгались бабушки, родные и двоюродные тетки. Впрочем, кроме восторгов были еще и страхи: уж больно худой и тщедушный младенец.

Чрезвычайно важно, что малыша подержала в руках слепая прабабушка, уже вступившая в 12-й возраст, пощупала и сказала: "Не наша кость" (прабабушка была с материнской стороны). Года через полтора прабабушка умерла... (Через 33 года история повторилась с моим сыном, которого держал на руках мой практически ослепший дед 87 лет (вход в 12-й возраст) и что-то говорил. Запомнились такие слова: "Ты мой отец" - имя было дано в честь прапрадеда. (Через несколько месяцев дед умер, но эстафета пошла...)

В три месяца младенца привезли из Челябинска в Ташкент. Здесь ему оказали радушный прием родственники, а стало быть, восторгов было никак не меньше, чем в Челябинске. Родители отца подтвердили, что малыш - копия папочки, такой же дохляк и заморыш.

Тут же рядом рос двоюродный брат, старше на 6 дней (тоже Лошадь, Весы), толстый и постоянно веселый. Толстый брат (потом он станет худым) хоть и родился раньше, да именем подкачал, а вот худому, к всеобщему дополнительному восторгу, досталось имя какого-то очень славного родственника. Так что проблема восторгов в первом возрасте была решена блестяще.

О втором возрасте сохранились уже и собственные воспоминания: кровать с веревочной сеткой, входящая в комнату мать (существо, подобное солнцу) с жареной картошкой (а может, вареной), которую так любил младенец.

Во втором же возрасте научился говорить и, отвечая парикмахеру, сказал, что в доме три мальчика - дед, отец и он сам и две девочки - бабушка и мама. Мир очень узок - не вспомнил даже брата, а ведь именно о нем спрашивал парикмахер.

Впрочем, мать об этом его возрасте вспоминает как о бесконечной череде болезней. В борьбе с ними организм закалялся (но мог ведь и не выдержать). Выхаживала только мать, почти все время проводил у нее на руках, и время это затянулось, хотя он уже мог и ходить, и бегать. Скорее всего, физподготовка была во втором возрасте минимальной, зато любви - сколько угодно.

Третий возраст - услада всех мемуаристов. Кто только не вспоминал себя в этом возрасте. Это легко и приятно - масса замечательных фраз, словечек, выражений. Ярчайшим событием возраста была поездка в Сочи. Море слизнуло болячки и окатило волной незабываемых впечатлений. Например, заплыв на широкой (так ли она была широка?) отцовской спине - и радостно, и страшно.

Тем не менее, как и положено в козлином возрасте, был я порядочным занудой. Не расставался с коллекцией камней, найденных в шуршащей волне. Эти камни надо было таскать на пляж и с пляжа, причем каждый день. К тому же, если вниз к морю я бежал сам, то вверх идти отказывался, просился на руки, говорил, что болят ноги.

Бегал в этом возрасте беспрерывно, но и падал частенько. Помню, что ноги вечно были в ссадинах. Сдирать засыхающие корочки на ссадинах было и больно, и сладостно. В четыре года были Сочи, в пять лет Талас (киргизская деревня). Там, по семейному преданию, мною много занимался отец. Прогулки, чистый воздух, дешевые фрукты, покой. Были, впрочем, и враги - гусь, собака. Человек в детстве еще не царь природы, а ровня ей, потому ребенок и животное должны выяснять отношения на равных, в то время как взрослые свое отношение животным навязывают, не интересуясь их мнением.

Весь возраст - череда экстремальных эмоций: радость, страх, восторг, ужас. Особенно пугала темнота или очень тусклый свет, были такие двадцативаттные лампочки, вечный источник страха.

Одно из самых сладостных воспоминаний: ежевечерние выходы с отцом за ворота двора, подсчеты проезжающих машин. Отец всегда выбирал невыгодную для себя комбинацию и всегда проигрывал мне. Это шитое белыми нитками жульничество было так приятно, от отца исходила сила, спокойная уверенность. Я физически ощущал защитную оболочку, созданную родителями, жесткое поле отца и мягкое - матери.

К родительской защите уже с детства присоединилось растянувшееся на всю жизнь женское покровительство. В то время как для мужчин я всегда оставался невидимкой, женщины выделяли меня из десятков сверстников и своим вниманием подогревали ощущение необычности предстоящей жизни. В далеком третьем возрасте этими женщинами были воспитательница Зинаида Ивановна, врач Францкевич. В школе учителя - Пелагея Константиновна, Оксана Николаевна, Герда Михайловна, Рахиль Григорьевна - они подвели меня к университету, где эстафету приняла Фелия Соломоновна. Три возраста подряд - Козы, Лошади и Быка - женщины покровительствовали мне. Потом на два возраста покровительство пропало и возобновилось лишь в возрасте Собаки, на новом уровне.

Но покровительство со стороны - это подарок судьбы, а родительская защита - самая главная составляющая жизни ребенка. Помнится тот страх, когда отец вышел из троллейбуса, чтобы выпустить других пассажиров, и нас на несколько секунд разделила стенка троллейбуса. Не на несколько секунд, навеки. Ужас был неописуемым. Вот сколь коротка пуповина в этом возрасте. Однако родители могут не осознавать безграничной своей власти над ребенком, ибо внешне все наоборот: ребенок - тиран, а родители - покорные жертвы.

Я в этом смысле был "хороший мальчик", часов в одиннадцать ночи, когда давно пора спать, я требовал, чтобы меня катали на троллейбусе, и родители покорялись этой нелепой прихоти.

Только в возрасте Быка откроется странная истина, что родители и дети не ровня, до этого родители представляются некоей частью собственного "я".

Странными на этом фоне выглядят воспоминания о детском саде, достаточно приятные. Одно особенно навязчивое: на улице жара, в помещении прохлада, рядом спят сверстники и где-то высоко-высоко в небе летит-жужжит самолет. На всю жизнь врезалось в память это ощущение безграничной гармонии мира, беззаботное счастье детства.

Вообще связи ребенка с природой на самом деле более тесные, чем это представляется забывшим детство родителям. Деревья и кусты, цветы и трава, жуки и черепахи, камни, глина, песок, огонь, вода - все они были источником и предметом поисков, сообщали ценные подробности и детали. Кажется, каждая молекула о чем-то говорила.

Недаром третий возраст - источник пожизненного эмоционального фона. Страхи, восторги, в нем заложенные, будут сопровождать нас долгие годы. Кухня, заполненная паром, зимний вечер, запотевшие окна. Как радостно знать, что есть мать и отец.

Тогда же возникают пристрастия. Нравятся, например, сандалии на пряжках и не нравятся шнурованные ботинки.

Что касается вкусовых пристрастий, то до семи лет капризничал, не ел почти ничего, после семи ел все. Так гласит семейное предание. Растили капризного, дохловатого ребенка, а вырастили шустрого, работоспособного, всеядного человечка.

Второй и третий возраст - это темное время детства, явный облик ребенка обнаружится только в шесть-семь лет, при переходе в четвертый возраст.

Удивительным и важным стимулятором на переходе в четвертый возраст становится школа. Но мне повезло вдвойне, именно в этот момент родилась сестра, первая и единственная. Так что в четвертый возраст я влетел пулей. Если же вспомнить, что на 1961 год пришлось всенародное ликование, полеты в космос и т. д., то становится ясно, какой праздник имел место на улице детства.

И поступление в школу, и рождение сестры прочно врезались в память. 1 сентября ошеломил девчачьими бантами, рождение сестры запомнилось наплывом родственников.

Парень я был все же очень мелкий, да и полных семи лет к 1 сентября не было. На собеседовании я что-то написал, решил задачку, сказал, где право, где лево, а когда спросили, с какой стороны мама, то развернулся к ней лицом и сказал: впереди! Чем не девиз для возраста? Все школьные успехи, все новые знания - все неслось в дом с великим восторгом. Школьный буфет я называл шикарным ресторанчиком, также восторженно рассказывал об учительнице, одноклассниках, уроках.

Этот возраст, в котором умещались и школа, и занятия, и ежедневный футбол до полного изнеможения, и помощь в уходе за сестренкой, и помощь по дому, запомнился не как трудовой и тяжелый, а как время всепоглощающей радости и беспрерывного смеха, вернее, даже гогота. С братом, который начал смеяться с рождения, мы заливались самозабвенно, смеялись до колик, валились с ног, смеялись даже на уроках, хотя были мальчиками послушными, смеялись от одного взгляда, жеста, а уж от смешного смеялись часами. Можно сказать, все детство проржали.

Родители оставались светом в окне, но мир людей стал все же расширяться. Профессор Варшавский устраивал нам коллективные попойки (пили виноградный сок в больших количествах и изрядно закусывали). Так, в гостях у знакомых я впервые осознал, что мои родители далеко не самые богатые люди на земле. Но были и другие осознания. В каждом классе всегда есть один хулиган, образ которого показан в фильме "Прощай, Вася!". Так вот, очередной Вася в свои друзья всегда выбирал нас с братом, гонял всех больших, а нам покровительствовал. Клименко, Бычков, Фролов - все они были из неблагополучных семей, жили в каких-то убогих лачугах. Привидься такая лачуга в третьем возрасте, сразу бы кошмар охватил, но в сверхоптимистическом четвертом темная сторона жизни не замечалась. Особенно теплой была дружба с Фралой. Отец его сильно пил, и бабушка его ходила к нашим родителям - испрашивать разрешение на дружбу детей.

Ни учителя, ни родители не делали из меня вундеркинда, я рос без претензий на гениальность. Ни музыке не научился, ни танцам, и вообще любил дурака повалять. Так важно в четвертом возрасте, чтобы тебя не пережали, не задавили, ведь Лошадь - это воля и адекватность, возраст, в котором начинают проявляться истинные способности человека. В такой ситуации промах неисправим, а не промахнется младший школьник при условии полной свободы выбора и при максимальной широте выбора. В идеале он должен провести выбор среди всех сфер жизни, а рекламировать эти сферы должны лучшие из лучших.

Мне повезло, я выбрал математику, и не беда, что в дальнейшей жизни мне не суждено было получить математического образования. Я выбрал математику не теорем и аксиом, а математику задач и решений, задачник жизни стал моей Библией.

Конечно, были и проблемы, например с уроками. Но виной тому не лень, тупость или нелюбовь к учебе... Когда ты один, трудно сосредоточиться, сотни дел и мыслей отвлекают тебя от урока. Нужно что-нибудь развинтить - и немедленно, нарисовать на ластике - тут же и т. д. Если домашние уроки шли совсем плохо, то вызывалась мать, но не для того, чтобы помочь, а просто посидеть рядом. Наградой за быстро сделанные уроки была партия-другая в подкидного дурачка. С сестрой я был нежен, заботлив и, кажется, напрочь лишен высокомерия и снисходительности; в чем-то наши отношения были отношениями преданного слуги со своей госпожой. Причем любовь к сестре, такая сильная поначалу, в других возрастах стала много слабее. Одним из любимых развлечений была бешеная гонка с прогулочной коляской по периметру двора. Ей нравилась быстрая езда, мне - собственная ловкость и лихость.

Возраст Лошади - это возраст бесконечного самообучения. В любом деле, каким бы бессмысленным оно ни казалось, я, мой брат, наши сверстники - все стремились добиться высшего мастерства. Здесь были не только футбол, баскетбол, игра в "ножички", но и, например, дурацкое хождение по парапетам. В любом занятии присутствовала глубокая самозабвенность и неистребимая воля к победе, причем не столько над кем-то, сколько над своим собственным результатом. От этого возраста пошла страсть разыгрывать самому с собой первенство мира по отжиманию от пола, приседанию на одной ноге или метанию перочинного ножа.

В том же четвертом возрасте рождаются многие умения и пристрастия - выравнивать гвозди, поливать цветы, подтягиваться на турнике, стоять под ледяным душем. А вот упущенное в том возрасте (велосипед, коньки, лыжи) наверстать страшно трудно, тело не хочет сливаться с непривычными опорами, а кататься умственно трудно.

И все-таки прокол с зимними видами спорта не был так губителен, как прокол с плаванием. В течение всего четвертого возраста шла могучая борьба с водой. В восемь лет бассейн приводил в ужас, но к 11 годам, без тренерской и отцовской помощи, сам себя научил плавать. И дальнейшие перемены в плавании всегда связаны были с четными возрастами, особенно с возрастом Собаки.

Очень хорошо запомнились многочисленные влюбленности возраста, которые, однако, страданий не приносили и при всей их искренности проходили все в том же жизнерадостно-гогочущем стиле. У предмета воздыханий можно было выбить портфель, можно было привязать ее косу к спинке парты. Особое наслаждение доставляло выяснение ее домашнего адреса, поскольку предполагало тайную слежку. Рисовались портреты на страницах учебника, писались записки с признаниями, записки опускались в карман пальто в раздевалке, признание составлялось в виде шифра, который требовалось разгадать. Девчонки, как и мы, дружили тройкой, тройкой они и читали любовное признание, сопровождая его громким хохотом. Помню точно, что обиды не было, любовь в том возрасте еще не стремилась к интимности, пусть обсуждают вместе.

Скоро наступит возраст Быка, в котором вернутся все ужасы третьего возраста, но пока идет четвертый возраст, беспредельное счастье не покидает меня. Оно неповторимо, потому что не столько осознаваемо умом, сколько всем существом, всеми фибрами души.

Передавалось ли мое счастье родителям, ощущали ли они то же, что и я? Ребенку в четвертом возрасте нужна свобода действий, но при этом сильно страдает благосостояние дома. Я потерял камень из маминого кольца, испортил отцу важный чертеж, исцарапал сервант, обрабатывая его камышовым веником, извел массу продуктов, экспериментируя с рецептом мороженого. Никаких реальных наказаний не последовало, меня не били, на меня не кричали, самым страшным наказанием была мамина печаль. Я вообще физически боялся маминых слез, хотя при мне мать никогда не плакала. Те немногие и короткие ссоры между родителями, которые я помню, вносили в сознание ощущение конца света, как если бы вдруг начали ссориться сердце и печень.

Сам я был великий патриот и однажды, обидевшись за брата, показал учительнице (любимой) "фигу". Потрясение собою было велико, пришлось еще маму в школу звать. Короче говоря, разыгралась трагедия, но забылась очень быстро. Все неудачи забывались быстро, из них не строились цепочки самобичевания, столь характерные для следующего возраста.

Многие в своих воспоминаниях говорят, что в четвертом возрасте начинают самозабвенно врать. Вранье, конечно, было, но совершенно лишенное злого умысла и в основном предназначенное для сокрытия информации о довольно рискованных похождениях по чердакам, крышам и т. д.

При полном отсутствии сексуальной физиологии какие-то проскоки сексуальности уже проявляются. В по-дробности входить не хочется, но ясно, что уличное просвещение намного опережало домашнее. Уже получив некую информацию на стороне, сначала совсем нелепую, а позже более достоверную, мы с братом проверяли свои терминологические познания на родственниках. Помнится, спросили деда, что такое гермафродит, и когда дед сказал, что это не рыба, не мясо, не яичный порошок, то смеялись, наверное, несколько часов подряд. Все это диктовалось не столько искренним интересом, сколько поводом "поугорать". Ну а романтические чувства к одноклассницам вообще еще никак не стыковались ни со словечками, ни с наскальной живописью в сортирах. В возрасте Быка произойдет перевертыш, романтической станет физиология, а грубыми - чувства.

Если мягкий переход в четвертый возраст хорошо усилить внешними событиями, то жесткий переход в пятый возраст надо смягчить полной внешней стабильностью. Но событие все же было - землетрясение 26 апреля 1966 года.

Однако в последовавшей за землетрясением поездке в Челябинск от Быка еще ничего не было: те же восторги, бесконечные прогулки по городу, опека сестры, страсть к мороженому, страх перед атомной бомбой, может, первый признак грядущего возраста страхов.

А летом 1967 года (мне двенадцать с копейками) такой переход уже должен был состояться. Под Москвой в госстроевском лагере "Чайка" веселье прекратилось, началось запойное чтение книг, самоанализ стал ежеминутным, мысли стали заполнять сознание, мысли умные и глупые, личные и где-то подхваченные.

В пятом возрасте, возрасте Быка, сразу можно выделить три новые жизненные волны: запойное чтение, мысли о смерти и явные физиологические изменения. Волны, видимо, пошли одновременно и густо переплелись между собой. Ужас смерти выбил из колеи на несколько недель, устрашая темнотой и неизбежностью. Отвлечься от смерти можно было чтением, мыслями о грядущих свиданиях и, как ни странно, созерцанием стариков. Как они спокойны на пороге смерти. После первого случая ужас смерти приходил все реже и реже, но реально стал таять лишь в седьмом возрасте.

Принципиально важное в новом страхе было то, что вызван он не столько эмоциями, сколько мыслью четкой, логически завершенной мыслью о неизбежности исчезновения. При всей ее прямолинейности она вдобавок была многогранной. Одна из граней диктовала стать академиком, чтобы пользоваться особым медицинским надзором. Вот так сплетались мысли о смерти и о научном будущем.

Что касается профессии, то отчетливо помнится желание не повторить судьбу родителей. Их судьба проектировщиков казалась слишком скучной, другое дело - ученый или геолог, вот это да!.. Помнится разговор с единственным настоящим другом Юрой Новиковым перед шестым классом (лето 1966 года) о необходимости навалиться на новую науку - физику (навалиться на историю или литературу и в голову бы не пришло). Тем не менее стремлением к естественным наукам я обязан был именно литературе, научной фантастике. Стругацкие на долгие годы остались любимыми писателями, в каком-то смысле это даже соавторы структурного гороскопа. В 1967 году, когда я перешел в возраст Быка, Стругацкие уже вошли в силу. Любовь к этим писателям не знала возрастных изменений, они оказались вне возраста, и все же именно в возрасте Быка их влияние было максимально. Стыдно это или нет, но факт есть факт: все остальные писатели, вместе взятые, не имели такого влияния, хотя это и были титаны - Жюль Верн, Дюма, Фенимор Купер и многие другие. Лучшие их книги я перечитывал от силы два-три раза, почти каждую вещь Стругацких - раз по тридцать-сорок, поскольку брал от них некое жизненное топливо, без которого мотор барахлил.

Впрочем, в возрасте Быка страсть к чтению еще не имела выборочных форм, поглощались собрания сочинений целиком: 25 томов фантастики, школьная библиотека, Голсуорси, Фейхтвангер и многое другое. Что касается школьной программы по литературе, то она выработала стойкое отвращение к Чернышевскому, Достоевскому, Толстому, Блоку и многим другим "программным" писателям. С трудом прошли сквозь школьное игольное ушко Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Маяковский. Однако и по сей час все, чего коснулась рука Учпедгиза, несет на себе отпугивающую печать.

Надо сказать, что в том возрасте гуманитарная глухота нас не пугала. Весь класс готовился к естественно-научной или технической карьере. "Детская энциклопедия", вышедшая с 1964 по 1969 год, была прочитана детально и подробно. (Кстати, любовь к энциклопедиям неожиданно воскресла в возрасте Собаки.)

В седьмом классе в возрасте Быка пришла химия, а с химией гениальная Рахиль Григорьевна, завербовавшая меня в эту армию без срока. Вот вам и гримасы судьбы: с годами я убедился, что физик или математик получился бы из меня лучший, чем химик, тем не менее в возрасте планирования второго периода я стал химиком.

Так что же планировалось? Не профессия, разумеется, планировалась энергетика, направление, накручивались амбиции, делался замах. Какие слова говорила мне Рахиль, какие искры горели в ее глазах! Класс люто ненавидел химию, все долбили математику, хотя на контрольных все равно сдували у меня (класс был математический, и контрольные были сложными). Я химию любил, в ней было так много "задачек". Но, кроме "задачек", химия несла еще чудо общения с тайными законами природы. В сарае была оборудована лаборатория, за что сильно влетело от отца. Но пострадать стоило. В сарае было открыто несколько реакций, например амфотерность алюминия. Рахиль Григорьевна начала натаскивать меня на олимпиады, что, собственно, и решило мою дальнейшую судьбу, я стал побеждать, ездить в другие города, учился в Новосибирском академгородке. Все благодаря Рахили.

Но благодаря ей же возникла быстро расширяющаяся трещина между мной и классом. Трещина называлась одиночество. Поездки на олимпиады посреди учебного года, длительная подготовка в библиотеке не отвечали характеру того периода - возраст-то стадный и отбиваться от стада категорически запрещается. Мне нравились одноклассники, и отторжение от коллектива было очень неприятно. Внешне проблем не было, меня никто не гнал, не бил, смеялись надо мной не более, чем над другими. Однако и должного никто мне не отдавал, брат мой пользовался куда большей симпатией, а я классу был просто скучен. Разошлись мы по интересу, по масштабу, по амбициям.

Очень странными кажутся воспоминания о каких-то болях и общей слабости в этом возрасте, видимо, какие-то болезни роста, в которых родителям не признавался. Во всем нечетный возраст связан у меня с неприятностями. Тут же попытки пить и курить. Курение вроде не пошло, но к портвейну с братом и Пончиком мы пристрастились, даже на олимпиадах, помнится, портвейн имел место. Но опять, как и многое другое в этом злосчастном возрасте, питие не приносило удовольствия, портвейн ведь напиток тошнотворный, особенно в приличных дозах для неокрепшего организма. Для чего же тогда пил? Во-первых, попробуй откажись, когда предлагают, сразу попадешь в "хлипаки" и "маменькины сынки" (такие были), а во-вторых, питье хоть на время гасило мучительные комплексы, съедавшие мозг.

Навряд ли тогда я понимал, что все мои сверстники тоже тяготились комплексами, и уж тем более не мог знать, что комплексы неполноценности, неуверенность и беспрерывные мечтания - большое благо в этом возрасте.

Маленький, лопоухий, с покатыми плечами, круглым и детским лицом, на фоне возмужалых и накачанных одноклассников я казался себе пожизненным уродом. Мне было не до поучительной сказки Х.К. Андерсена. Уже поступив в университет и лишившись в шестом возрасте комплексов, я еще долго смешил потенциальных подружек своей нелепой внешностью.

Впрочем, теперь-то ясно, что провалы на любовном фронте никак с внешностью не связаны, детское лицо отражало столь же детское, инфантильное отношение к девушкам. Я просто задержался в сексуальном образовании, теперь думаю, что слава богу, а тогда, конечно, страдал.

И все же истинное представление о возрасте Быка я получил не по собственной воле. В конце концов, я учился в элитарном классе элитарной школы, ездил в элитарные пионерлагеря. Но попал разок в рабоче-крестьянский лагерек под Челябинском, там и приоткрылась мне завеса этого возраста. Жесткая иерархическая система, главарь, палачи, шестерки и многое другое - вот с чем я столкнулся. Мне еще выпала не худшая роль в этой пирамиде - на ночь глядя я ублажал юных пионеров пересказами фантастических рассказов. Днем же доставались плюхи, терзала смертная тоска, одолевали беспрерывные страхи перед главарем и его шайкой. Не сказать, что главарь был каким-то ублюдком, нет, нормальный парень, может, даже прекрасный, его очень любили вожатые и администрация. Но он был очень силен духом, а я очень слаб, однако этот минус не мой и не его. Просто кто-то достигает пика жизни в возрасте Быка, кто-то в возрасте Змеи, а кто-то всю жизнь идет вверх. Лагерь 1968 года надолго запомнился, может, именно с него пошло начало моего одиночества и отщепенства, что в конечном счете вытолкнуло меня из класса, из Ташкента...

Возраст Быка оставил во мне самые светлые воспоминания о летнем отдыхе с родителями. Странно... А впрочем, почему? Ведь это возраст застойный, стало быть, отдых в нем удается лучше, чем работа.

То было изумительное лето 1969 года в Крыму: американцы на Луне, а я гуляю по улочкам Большой Ялты, взбираюсь на Ай-Петри, увлекаюсь фотографией и не делаю ни малейших попыток знакомиться с особами иного пола.

А следующее лето в академгородке предваряло будущую студенческую жизнь, общежитие, семинары, экзамены. Но кончилось все почти истерикой, я испугался, что меня зачислят в зимнюю школу и я умру в сибирских лесах от слишком однообразной жизни. Мне, оказывается, хотелось в Москву, о которой я ровно ничего не знал, но которая тянула меня как магнит. Так что не такой уж я был законченный химико-физик, хотелось чего-то еще. Новосибирск представлялся тюрьмой, тупиком, а Москва с ее риском давала и шанс на свободу.

Вот что планирует возраст Быка - не специальность, а вектор жизни, не место жительства, а поле деятельности.

Мерзкий, гладкий, грязный возраст, в нем я куда-то ухлопал коллекцию марок, которая так восторгала меня в возрасте Лошади. Время, когда любовь надо было прятать так же стыдливо, как прыщи на груди. Конечно, было и в нем что-то светлое, но приходилось прятать его до лучших времен.

Главная задача возраста Лошади - научиться учиться - была неосознанной, главная задача возраста Быка была у всех нас одна: поступить в институт и избежать армии. Но каждый мог выбрать, решить ее по минимуму или по максимуму. Уезжая учиться в Москву, как оказалось, я почти не рисковал: в случае недобора баллов меня взяли бы в какой-нибудь институт попроще. Но мне повезло, а может, это я совершил подвиг, может быть, правда, это была просто судьба.

Я поступил в институт моей мечты. Жизнь не сразу, но резко переломилась. Первый семестр был еще черен, он еще оставался в возрасте Быка, но уже в 1972 году (год Крысы) я уверенно перешел в возраст Крысы. Переход был очень резок, я "предал" матанализ, не ответил на энтузиазм Фелии Соломоновны, за что на два возраста был лишен женского покровительства. Не только матанализ, но и вся учеба пошла прахом. Возрастной переход зафиксирован документально, в первую сессию две пятерки и четверка, во вторую - три тройки и две двойки.

Начавшись с предательств, возраст наградил меня множеством просчетов и провалов. И тем не менее запомнился как один из самых счастливых.

Возраст Крысы. Нравится или не нравится возраст Быка, но тогда я был послушным учеником, жил чужим умом и в большей степени был застрахован от ошибок. В возрасте Крысы появляется воля и ее производные - масса ошибок и заблуждений. И все же так важно с первых дней этого возраста жить своим умом. (Чего не даст даже самая лучшая армия.)

Действовать своим умом, работать своими руками. Так же, как в возрасте Обезьяны, человек выходил в мир телесно, в возрасте Крысы он выходит в мир своим умом, разумом, сноровкой, умением. Наука еще не поприще, там еще силенок мало, а вот стройотряд - другое дело. Как же я рвался в стройотряд, в общество этих умных, красивых и сильных людей, которые сами строили дома, жили немыслимо веселой жизнью, а самое главное - создавали реальное братство, почти фронтовое. Как мне, так долго в возрасте Быка страдавшему от одиночества, хотелось войти в это братство. Мало было нашей группы и нашей комнаты, еще и стройотряд подавай.

Спартанские условия, степные просторы, студенче-ские песни, тяжелые носилки, бригада плотников - все это точно попадало в возраст, вновь жизнь стала абсолютно гармоничной.

Особенно поражала после бычиного кошмара всеобщая доброжелательность и открытость. Разумеется, мои оценки возраста субъективны, и для кого-то именно в возрасте Крысы начинается кошмар, кого-то шокирует его простота нравов. Но мне все нравилось в моих сверстниках, обычаях их жизни. В возрасте Быка я постоянно и во всем ощущал отставание от сверстников, а в стройотряде я с первого же шага приобрел возрастные преимущества над теми однокурсниками, которые лето по обыкновению провели на родительских дачках или на курортах.

Осенью, когда нас всех загнали на "картошку", это преимущество ощущалось просто физически, и дело было не в куртке с эмблемой - мы стали сильными, гибкими, раскрепощенными и абсолютно нечувствительными к дискомфорту. Дискомфорт полезен в трех подряд безжалостных возрастах. После четвертого курса в военных лагерях история повторится, для одних военный месяц будет веселой прогулкой, для других - тяжким испытанием как в физическом, так и в моральном отношении.

Деньги, заработанные в первом стройотряде, ушли на покупку радиоприемника и гульбу в ресторанах. Гуляли, разумеется, стройотрядовской компанией. Гульба, однако, не помешала взяться за ум и начиная с третьей сессии перейти на стабильные четверки. Труд, учеба, любовь и полная бесконтрольность - какая это мечта! Даже самый смелый бред бычиного возраста не мог предугадать сладостность этой поры - ее жаргон, недопустимые вольности, глубину того водоворота, который неизбежно влечет юных сих.

Если возраст Обезьяны - это комната, которую ползком осваивает младенец, то возраст Крысы охватывает интеллектуальное пространство, в котором действует нарождающийся ум. Университет обрисовал это поле, по его углам находились и психология, и философия, и кино, и литература. Литература поразила особенно: я считал себя начитанным человеком, но оказалось, что читал все не то. Сэлинджер, Белль, Гарсиа Маркес, Булгаков - вот что надо было читать. В кино ходили бесконечно часто, сочетая его с пивом, в год смотрели до 300 новых фильмов.

Что касается музыки, то ею заполнен весь возраст Крысы. Практически она ни на день не покидала нас. Гитара, радио, магнитофон, проигрыватель, концерт - все это бесконечной чередой загружало до предела наши барабанные перепонки. Музыка играла даже во сне. Музыка была нашим богом. Помню, как рыдал некий Ярослав, прослушав запись пластинки "Кинг Кримсон". Кстати, для многих музыка оказалась страстью нешуточной. Наш факультет, мой курс и несколько предыдущих курсов дали многих известных рок-музыкантов. Я весьма гордился, что стоял за спиной этих музыкантов, помогал им таскать аппаратуру, ведь музыканты были полубогами, а я был при них.

Сам я тоже оказался не лыком шит и в конечном счете на третьем курсе стал диск-жокеем. Это было одной гранью карьеры - я возглавил студенческое кафе. Другая грань была стройотрядовская - там я стал комиссаром и почти диктатором.

Вот задачка для задачника по возрастному гороскопу: в возрасте Быка - карьера в школьных олимпиадах, в возрасте Крысы - карьера в студенческих стройотрядах, в возрасте Кабана - карьера в армии.

Спрашивается, какой будет карьера в возрасте Собаки?

Шутки шутками, но власть комиссара стройотряда была мощной школой власти вообще, поскольку единственным учителем там была жизнь. Впрочем, вкус к власти не оказался для меня пожизненным. Главное для себя я понял, я понял, что могу... Прочувствовал приемы власти, запомнил ее энергетику. Потом пригодилось, когда кривая судьбы вынесла командовать батальоном.

Интересно, что в любви возраст Крысы дарил меня раздвоением психики, гениально описанным в рассказе Бунина "Натали"; в этом возрасте управляемой любви можно бредить одной и обнимать другую и никакой фальши и вранья здесь не будет. А вообще, что ни вспомнил, все было каким-то необъятным. То кажется, что весь возраст заполняла музыка, то кажется, что за-слонило все интеллектуальное взросление, открытие живописи, поэзии. Говоря о любви, отчетливо понимаю, что весь этот возраст, с начала и до конца, я думал только о женщинах, только о том, что, как и почему с ними делать.

Кончилось все это достаточно круто, периодом смертельных влюбленностей, абсолютно неудачных и без взаимности, и все же в этом был, видимо, большой смысл, ибо каждая любовь сопровождалась немыслимым по интенсивности самоанализом. Самоанализ - стержень всего второго периода, посвященного становлению разума у мужчин.

Бесконечное копание в собственных мозгах не могло пройти бесследно. На пятом курсе (преддипломная практика) я слег в глубокой депрессии. Было в этой болезни высочайшее наслаждение, как в детстве при сковыривании корок со ссадин. Наслаждение шло от сознания своей интеллектуальной исключительности. Еще бы, грубые и неотесанные болваны просиживают штаны в читальных залах, выколачивая себе баллы для аспирантуры, а мы, Чайльд-Гарольд, лежим неделями на диване, курим и молчим, изредка посылая всех далеко и надолго. Руководителем диплома был парторг кафедры, неплохой дядька, его, конечно, шокировал такой дипломник, который неделями где-то пропадает, потом придет, сядет и молчит.

Спас меня от гибели 1976 год, я проснулся, стал вкалывать и в кратчайшие сроки слепил большой, но непричесанный диплом, на троячок. Не спал шесть суток перед защитой, довел себя до галлюцинаций, но защитил диплом в срок и был беспредельно счастлив.

Странный возраст: провалил карьеру химика, чуть не остался без диплома, чуть не залетел в армию на два года, в конце концов стал никем да еще познакомился с жестокими депрессиями. И все-таки весь тот возраст ощущение счастья и гармонии с миром не покидало меня. Особенно лето 1976 года, когда, скинув пять лет учебы, я сидел в Москве, ожидая подъемных из Ташкента, за два месяца обретя новую любовь, и новых друзей, и новую цель в жизни. Цель эта будет определять весь следующий возраст, я снова буду рваться в Москву.

Можно ли крысиные мечтания, зигзаги возраста подвести под один знаменатель? Есть такое понятие - ознакомиться с материалами дела. В возрасте Крысы я закончил создание тех материалов, которые в возрасте Собаки пойдут в дело. А теперь надо остановиться и приступить к их доскональному изучению. Надо остановиться, ибо возраст Кабана - это снова возраст за-стоя.

Вычислить его начало нетрудно, возраст Кабана - это 1979 год. Перед этим выполнена последняя задача возраста Крысы - душа и тело слились в единой любви, больше этот возраст был не нужен.

Как и всякий нечетный возраст, возраст Кабана начался зловеще - меня сильно поколотили. Впрочем, это казалось случайностью, и настроение, как и подобает в седьмом возрасте, было беззаботным. Были похоронены все гуманитарные начинания (психология, поэзия и проч.), выяснилось, что я прирожденный кристаллограф, эта наука никакого отношения к химии не имела и была очень даже математической и физико-твердотельной.

Все стало на свои места, на горизонте замаячили кандидатская и докторская, появились шефы, всегда отсутствующие в четных возрастах и невесть откуда берущиеся в нечетных. В олимпийском 19